Слепой снегопад

    **************               
   
С полудня шла плотная глубокая пороша. Точнее сказать - густопорошье.
Снег не просто падал, он буквально валил мохнатой и густой пеленой. Глушь стояла невероятная. Все  звуки в мире тонули в этой мерной поступи, как песчинка в черной глубине болотной калужины. Казалось, ни просвета, ни продыха в этой гуще не будет ни чуткому на слух лесу, ни зоркому на огляд полю. Встань на опушке, кричи – не кричи, никого не дозовёшься.
Снегопад сыпал во весь размах неба, в полную стать, всклень, так, что собственные следы, оставленные четверть часа назад на зимнике, превращались в бесформенные провалы, а затем пропадали на глазах. Хвойные лапы ловили снежинки целыми охапками, хлопьями -  батружье огромными белыми копнами висело на еловнике. Увалы и потяжины редкоборья покрывались свежевытканным рядном, а высокие  и стройные стволы сосен тянулись вверх, словно белые столбы.
Вдруг сверху как-то посветлело, а потом чуток поголубело. Снегопадные потоки раздвинулись, в продух намекнулась сверкающая бирюза небес. Эта отголубь попала на хлопья снега, на таёжную кухту, на целину огромной гари. Туча раскололась по непогодному шву, посоловела с одной стороны, а с другой – полилась чистейшая лазурь, уже отдающая золотистым дыханием солнца. Пороша тут же ослепла на правый глаз, смотрящий на юг. Густые хлопья повалили бесцельно и невпопад, точно сидящему на туче снеговею было все равно, куда разбросать остатки снежного добра: было, где пусто, а где густо. 
Снегопадная стена медленно отходила по полю, она налилась бледно-синей акварелью. Это было похоже на чудо – передо мной развернулась панорама лазурного снегопада. Дохнул прилетевший из-под  снежной тучи свежачок,  тряхнул снегопадные струи, просочился в самую гущу и  исчез из глаз одной ему ведомой цыганской дорогой.
Протучина как-то неловко повернулась другим крылом и медленно поплыла на юго-восток, неся в заплечном мешке сонную соловую порошу, хвост которой волочился по липнякам и дозорным пихтовым вышкам в речной долине Ветлуги.
В воздухе ещё порхали одинокие снежинки, они словно рождались в этой бездонной  голубизне, точно были сотворены из того бесплотного эфира, что заполнял просторы между землёй и небесами. Ветерок дышал настолько  мягко и бережно, что не ломал эти хрупкие создания в пыль, а как на ладони подхватывал их и возносил снова к очёскам ушедшего непогодья, будто продлевая короткую жизнь мотыльков – снежурок. Лазурный свет заядренел, колол своим  блеском глаза, не зная предела  и меры в этом храме Природы.

Тёмный ельник долгим клином
Уплывает в снегопад.
Проглянул аквамарином
В вьюжных вихрях небоскат.

Проглянул и снова сгинул
В прорве снежной кутерьмы.
Из-за тучья ветер скинул
Пуховитые дымы.

Край ненастья зыбко-низок –
Лёг на маковки елей.
Вяжет плат узорно-сизый
Меж охвоенных ветвей.

Вскоре он чуть-чуть редеет,
Поднимает свой покрой.
Небо глянуло в лазею
Осторожной синевой.

Створы облачные вскрылись
По-над  лесьем, тут и там:
Свет-лазурьем заструились
По клубящимся верстам.

Снег уже не валит плотно
Обложною пеленой.
Засквозились хлопья сочно
Наливной голубизной.

Солнце в просинцах смеётся,
Всё лучистей, веселей.
В край полуночный несётся
Стая диких пургачей.

Одинокая снежурка
Кое-где ещё мелькнёт.
Опушь в липовой чащурке
Ожемчуженно блестнёт.

Вьюга – непогодь умчалась
На гусиных парусах.
Полыхающая алость
Засияла на лугах.
 
Весело и щедро  блеснули  солнечные сполохи; край пелены озолотился, ослепительно засиял, а потом открыл сверкающее солнечное чело. Уходящий снегопад стал из лазурного - золотым. Лёгкие снежинки превратились в играющие искорки, которые водили хороводы на воздушных полянках, ликуя и славя  студёного Ярилушку. В полную мощь зазвучал цветовой аккорд зимнего мироздания. Невесома и коротка эта огненная потеха  Природы. Стоит  ненастью уйти за окоём, а ветру-закатнику  набрать полную силу, как развеется этот карнавал, потают в воздухах нежные зимние мотыльки, поломаются их тонкие слюдяные крылышки. Солнышко чуть присядет  к овиди, порудеет – вот и конец празднику.
Нет, не конец! А посмотрите на лес!
Настоящие расписные боярские терема, купеческие хоромы и посады. Снег так славно лёг на вершинки, ветви и кроны, что в самой затейливой сказке такого дива не опишешь. Особенно красивы отдельные куртинки высоких сосен:  с заката они сочно-малиновые, а с севера -  изголубо-седые. Выступы рощ и опушки  заботливо обложены со всех сторон перинами и пухлыми копёшками. Тёмные скинии елей хранят безмятежную мудрость и манят тетёрок на ночлег в пуховитые  сугробы.   
Казалось, что тайга  всю зиму копила это живое серебро, чтобы вот так, за один раз, удивить всех февральской игрой  света. Такое за настоящую русскую зиму всего два-три раза и бывает. Горний край полностью разведривается – распахивается рудо-голубоватым пологом во всю  вечернюю ширь. По ней легчайшим акварельным флёром кто-то подвёл розоватую облачную дымку.
Близился сокровенный закатный час…
 
   
******* ******* ****** ******** ******** ******** **** ***** ****** ******
Кухта - снег на ветках и кронах деревьев.
Окоём, овидь неба  - горизонт.
Рядно - ткань из грубого холста.
Потяжины - протяженные холмы, лесные гряды.
Соловый - серый, дымчатый с оттенком жёлтого.
Скиния - шатёр, палатка, шалаш.
Батружье - снежный гнёт на кронах деревьев (от батружить - давить).