Яшка-знахарь

(Памяти деда моего, Ивы Кондратьевича Якимова)

Жил в нашей деревне Екимята старик Кондратич. По документам-то он Ивой Кондратьевичем значился. Но деревенские в документы не глядят — им абы человек хороший был. Так и звали — кто дядей Ивой, а больше всё Кондратичем.
Жил Кондратич один у самой околицы. Жену схоронил, дети повырастали да разъехались. Его с собой звали, да он не поехал. Куда, мол, от хозяйства-то?
А хозяйство у Кондратича было хоть и небольшое, но справное. Пасека на пяток ульев, огород, опять же. А ещё были у него козы. Ну, как козы… Пара всего. Коза Машка белой масти, да козёл Яшка чёрный как чёрт. Козлята если случались, Кондратич их за так по соседям раздавал. Мол, куды мне со стадом-то возиться?
Дело в августе было. Вернулась под вечер домой одна Машка. Кондратич её в стайку запер да пошёл Яшку разыскивать.
Уж смеркаться хорошо стало, когда Кондратич на Яшкин след напал. Ну, как напал… Учуял. Яшка-то шибко у него душной был. Вот со стороны кладбища и пахнуло знакомым духом.
Идёт Кондратич, яшкается, зовёт козла. Тот отзывается. Да только глухо как-то, из-под земли будто.
Ну, Кондратич дальше идёт на голос, матерится под нос тихонько. Так до кладбища и дотопал. Глядит — могилка свежая выкопана на краю у дороги. Заглянул, а там Яшка сидит, мекает.
Кондратич в могилку-то и спрыгнул — козла доставать. Спрыгнуть-то спрыгнул, а как обратно — не сообразил сгоряча. Тут не то, что козла на свет божий выдворить, а и самому-то не вылезти…
На дворе совсем темно стало. Луна полная выкатилась. Кондратич уже приготовился в той могилке заночевать на пару с козлом душным. Только слышит — идёт кто-то мимо. Идёт, песни поёт. По голосу, вроде, свой, деревенский. Как ближе человек подошёл, понятно стало, кто такой. Кондратич голос-то и подал. Окликнул, значит:
- Мишаня, ты ли чё ли?
- Я. Кому надо?
- Чё ино, не узнал?
- Кондратич, ты?
- Я, Мишаня. Пособи-ко мне чуток.
- А ты где? Не вижу тебя.
- Дак иди на голос-то.
Мишаня на голос пошёл. До могилки аккурат. Сам чуть в неё не свалился.
- Эй, Кондратич, ты чего это тут?
- Да вот, угодил сослепу. Выбраться не могу. Ты мне жердинку какую сюда спусти да руку подай.
Мишаня кругом пошарил, сушинку крепкую подобрал, спустил Кондратичу в яму.
- Ты, Мишаня, откуда путь-то держишь так поздно?
- Дак в Третьяки, вон, ходил. К родне. Посидели чуток…
- А-а-а… То-то я чую, русским духом пахнет… Ну, принимай!
Кондратич своего Яшку под брюхо подхватил да наверх пихает. А козёл молчит. Чует, видать, что спасение близко.
Мишаня и принял. Ухватил козла за передние ноги — тянет как ни в чём не бывало. А чё ино? Кондратич-то сам худющий, руки у него костлявые, жилистые да волосатые — с козлиными конечностями запросто перепутаешь. Да в темноте. Да навеселе. Вытянул!
Тут луна полная из-за тучки выглянула, осветила, значит, место действия. Смотрит Мишаня, а перед ним морда чёрная волосатая, с рогами да бородой. Скалится весело так…
Мишаня сойкнул тихонько, развернулся, да чесанул в деревню напрямки через покосы и кусты. Только трескоток пошёл.
Кондратич по той сушинке выбрался из могилки. Давай Мишаню благодарить. А того и след простыл. Один Яшка рядом стоит, мекает.
Чё там Мишане привиделось — про то нам не ведомо. Он не сказывал. А только с той поры он в Третьяки реже стал похаживать и возвертался домой всегда засветло. И, что интересно, всегда трезвый как стёклышко. Отвадил, видать, его Яшка от вина не хуже знахаря.