Запах самосада

«Родник родит реку, а река льётся-течёт через всю нашу матушку землю, через всю родину, кормит народ. Вы глядите, как это складно выходит – родник, родина, народ».
                К. Г. Паустовский
               
             
Крик петуха ворвался в утреннюю дрёму и прогнал остатки сна. Я попыталась опять провалиться в загадочный мир сновидений, но противная птица продолжала горланить.
Пришлось вставать и умываться в 5 утра. Босыми ногами прошлёпала по прохладному деревянному полу.

Отец уже возился на кухне. Гремел сковородкой и что-то тихо приговаривал себе под нос. По хате разносился аппетитный аромат свежеприготовленной яичницы.
— О, уже проснулась, егоза! – весело окликнул он. — Ещё час могла бы поспать.
— Петька разбудил, — недовольно пробурчала я из ванной, морщась под холодными струями.
— Это он может! Ну тогда иди завтракать. Поедим да и пойдём. Пораньше-то оно и лучше.

Посвежевшая после омовений, я вооружилась вилкой. Папаня уже накладывал каждому дымящуюся глазунью, поджаренную на свином сале и присыпанную зелёным луком. Рядом лежал нарезанный ржаной каравай и возвышались горкой свежие бублики. Закипел чайник, шумно выпуская пары из носика и переходя на свист. Потом кипяток накрыл густую заварку и нотки цейлонского плавно поплыли по комнатам.

— Всё уж и приготовил, — подмигнул папа, ставя кружку рядом. Я скосила глаза. В углу у двери притулился потёртый, раздутый от веса, рюкзак, который родитель часто брал в поход за грибами и две самодельные удочки.

— Ой! Да сама бы всё собрала, — запротестовала я, глядя на сияющего от радости батю. — Тогда хоть взвар сейчас сделаю, – вскочила было к плите.

— Дык в термосе уже настаивается, — ласково прищурился он и я снова опустилась на лавку.
— В сапогах идти надо. Сыро ещё, — подытожил папаня.

— Угу, — промычала я в ответ, с аппетитом жуя.
А он с удовольствием наблюдал, как уплетаю за обе щёки и гоняюсь за золотистыми шкварками.

— Вкусно? — спросил, неторопливо откусывая понемногу от кускового сахара и запивая горячим чаем. Его тарелка была уже пуста.
— Да! — сыто выдохнула. — Только ты так умеешь жарить, па. У меня почему-то не получается, как не пыталась.
— Так яйца и сальцо-то, небось, магазинные. Тю, сравнила! Свойское-то, оно завсегда лучше и полезнее. Ничего, сальце-то ещё есть, да и куры несутся, слава богу. Привезёшь своим гостинец-то.

Кивнула, с наслаждением уничтожая мягчайший бубличек и довольно жмурясь.

Позавтракав, батя надел ватник и кепку, забрал распухшую сумку и вышел во двор. Я быстренько прибрала посуду, оделась потеплее и повязала платок на голову. В такую рань обычно холодновато. Схватила рыболовные снасти и выскочила следом. Папа уже ждал за забором и курил самокрутку. Рядом суетился пёс Дружок. Увидев меня, бросился навстречу, подпрыгнул, чтобы коснуться скользким языком лица, но я умело увернулась и захохотала. Пёс весело тявкнул и завилял хвостом.

«Как здорово, что решила провести отпуск в сторожке у отца!» — подумалось внезапно. А он у меня — лесник на заимке в Орловской области. Тут тебе и ширь, и красота, и дни, наполненные незабываемыми впечатлениями.

Туман, медленно рассеиваясь, ещё устилал пространство вокруг. В воздухе пахло мокрой травой, крапивой, сырой листвой и чем-то ещё до боли знакомым, но неуловимым и еле ощутимым. Лес плотным кольцом подступал к дому. Стояла тишина. Изредка её нарушала несмелым чириканьем зеленушка. Она будто готовилась к пению, пробуя, то одну, то другую ноту. Репетиция была в самом разгаре:

— Юв-юв-юв, джяаа, джююйии, джююйии, юв-юв-юв...

Кажется, в любой роще, посадке или дремучей дубраве обитала эта неприхотливая птичка. И лесистые просторы без неё сиротливы и неуютны.

Набросила крючок на калитку и мы, не спеша, спустились по тропинке вниз от усадьбы. Там нас манила река, заросшая зеленью: осока, огромный лопух, вербейник, калужница болотная, дикий ирис и камыш, а через неё — покосившийся мостик, что перекинулся низко у самой кромки, и рыбалка. Мучная пелена здесь клубилась плотнее.

Помню, как в детстве любила бегать к этому месту. Подолгу рассматривала мохнатых гусениц, качающихся на острых листочках, пугала водяных жуков и лягушек, глядела на радугу, что отражалась в каплях росы. Слушала журчанье и чувствовала себя сказочной нимфой.

— А давай попьём,па! Здесь где-то был колодец! – предложила я. — Так хочется испить студёной, колодезной.

— Так он зарос весь. Видишь кусты? Это молодой ивняк прёт буром. Следить уж и некому, – батя вздохнул. — Что ж делать, ступай следом, я покажу, как пройти-то.
Рассветное небо прочертил первый луч солнца.

Мы повернули влево и пробирались сквозь гущу тонкой поросли. Там, окружённый высоким бурьяном, белел каменный остов. Подойдя вплотную, я нагнулась и заглянула в его нутро. Деревья отбрасывали тени на зеркальную гладь, вода была такая прозрачная, будто совсем её не было. Достала гранёный стакан, зачерпнула и начала пить. Вкус самой жизни растекался по жилам.

— Смотри! – вдруг воскликнул батяня
и резко отодвинул питьё от моих губ да так, что зубы лязгнули о стекло. На дне кристальной влаги плескалось несколько чёрных клякс. Я вскрикнула от неожиданности, а он засмеялся лукаво.

— Ещё чуть-чуть и они бы отправились к тебе в желудок.

— Тфу, тфу, – остервенело отплёвывалась я, — а как они тут оказались?  Вроде зачерпывала без них, да и шахта чистая как слеза. Разве бывают головастики в такой?

— Так заилилась, вот и раздолье для жаб. Плодятся теперь в ней. Раньше-то, как избавлялись от этой напасти? Вычерпывали до самого донышка, убирали ил и тогда уж снова наполняли. А нынче, кто будет чистить? Молодёжь уезжает в города, а деревню теснит матушка-природа.

Он погрустнел, вынул из кармана клочок старой газеты, свернул так, чтобы получился желобок, зажал его между большим и средним пальцем левой руки, а другой насыпал из небольшого холщового мешочка сушёного табаку. Аккуратно скрутил в трубочку, лизнул край бумаги и склеил края. Отщипнул хвостик махорки, торчащий с конца, загнул другой кончик, вставил в мундштук и снова закурил, по привычке прикрывая правое веко.

А я застыла, вбирая в себя яркие краски буйной зелени, отцовскую фигуру в залатанной телогрейке в туманном мареве, лесную сырость, смешанную с табачным дымом, и светло-розовую зарю позади него, нежным светом постепенно заполняющую небосвод.