День и ночь
И меняет бодрость на покой.
Чёрные тропинки чёрной кошки
Стали вдруг серебряной рекой.
Хоровой звук в световом значенье
Повернулся тёмным к небу дном.
И ночное светопредставленье
Движется Адамовым ребром.
Ясные дневные постаменты
На поляне больше не видны,
Бродят тени под аплодисменты
И в ночной поре они страшны.
Глубина таинственных значений
Стала безразлична и нема,
Пограничный дух сплошных сомнений
В "быть или не быть" диктует тьма.
В полуночном весе коромысла
Движется Селена над водой,
Путник не увидит в этом смысла:
Зримый путь ничей, а может твой.
Утро вечера по вере став мудрее,
Кровь без сожаления взбурлит,
И покой ночной, опять алея,
По аллеям к свету встать велит.
Тёмный мир раскроет красным зевом,
Бледный лик оставив небесам.
Что сказать тут лунному поэту,
Верящему в жизни парусам?
Яростною битвою Ярила
Смертью смерть подводится к лицу,
Новый день без сна ночь возродила,
И хребет с крестом родил росу.
Поднимая плоть в ступенях в гору,
В пустоту без света входит сын.
Тело тленом в гроб мать опустила,
Только свет Луной взошёл над ним.
Из покоя в радость возрожденья
Луч лучом стремится вечно в суть
И ребром недвойственного знанья
Нарисует на ладони путь.
Принимая мир, как чудо света,
Видим мы, как свет всегда идёт.
Если не любовь, то что же это?
В ясности и космос весь живёт.
В ней - алтарь любви концом покоя
Раздирает плоть, бежит молва,
Море кратко, в волнах, бестолково
От бессилья выйти в рукава.
Этот ад, что мы считали раем,
Бог из лиц всех сразу говорит,
Днём в гранёных зеркалах играя,
Одиночество он тут же усыпит.
Это Солнце бурное в экстазе!
В нём текут покровы всех планет.
И тела, рождаясь, умирают.
Оставляя присно в свете свет.
Сила Разума - СИЯНИЕ - вот Слово.
Так безмолвие стоит, как суть:
Жертвенник великого покрова
И творец, что строит новый путь.
Свидетельство о публикации №122081504072
Возможно, художник работал над этим полотном 20 лет. И показал он его только небольшой группе близких друзей. Сейчас эта картина хранится и выставляется в Воронцовском дворце.
В 1880-м Куинджи становится знаменитостью: успех ему приносит картина "Лунная ночь на Днепре". А уже в 1882-м - и практически до конца жизни (а не станет его в 1910-м) - он становится затворником. В творческом смысле.
Всё это время Куинджи занимается бизнесом, благотворительностью (сирота из Мариуполя, он изрядно разбогател, но жил скромно, тратя почти все свои средства на помощь другим, как людям, так и животным), преподаёт, путешествует, пишет этюды и картины, но больше не показывает их на выставках, вообще ничего нового никому не показывает. И вот, в ноябре 1901 года, после почти 20-ти лет творческого молчания, устраивает... это даже выставкой не назовёшь.
Сначала он показывает несколько новых работ своим ученикам, а ещё через несколько дней приглашает в мастерскую небольшую группу друзей (среди них был, например, химик Менделеев) - и показывает им четыре картины, включая "Христа в Гефсиманском саду". Присутствовавший на этом показе писатель и журналист Иероним Ясинский описывает общий восторг от увиденного в статье "Магический сеанс у А.И. Куинджи":
...мы увидели тёмный густолиственный кедровый и масленичный сад на горе Елеонской с ярко-тёмно-голубой прогалиной посредине, по которой, облитый тёмным лунным светом, шествовал Спаситель мира. Это — не лунный эффект, это — лунный свет по всей своей несказанной силе, золотисто-серебряный, мягкий, сливающийся с зеленью деревьев и травы, и пронизывающий собою белые ткани одежды. Какое-то ослепительное, непостижимое видение…
То, что Куинджи не показывал новых работ почти двадцать лет, породило миф о том, будто все 20 лет он этого Христа и писал. Это вряд ли. А вот то, что обдумывал эту картину так долго, вполне могло быть. Во-первых, евангельская тема в это время очень актуальна в среде русских художников, а Куинджи - человек думающий (если бы он ещё имел привычку писать дневники и мысли - мы могли бы знать, что именно он думал, но увы, Архип Иванович писать не любил). Свои большие циклы о жизни Христа в это время пишут Николай Ге и Василий Поленов, но они пытаются показать прежде всего человеческую сущность Христа, а не божественную, тогда как с одного взгляда на картину Куинджи понимаешь: это божественный свет.
Мысль о картине с Христом с Гефсиманском саду, вызревала в голове Куинджи ещё с конца 1879-го, со времён "Берёзовой рощи".
Куинджи не оставил разъяснений к своему полотну. Мы не знаем, хотел ли он нам сообщить что-то, кроме того, что он лучше всех умеет писать ночной свет.
Может, и не хотел. Может, в этой картине формы больше, чем содержания. Сам Куинджи не был религиозным человеком. Исследователи его творчества рассказывают все больше о том, как Куинджи интересовался наукой, а о его вере говорят, что, скорее всего, это было что-то похожее на пантеизм: он видел Бога всюду - в скалах, море, небе, которые бесконечно наблюдал и писал.
Но когда картина поучилась, она говорит сама за себя, независимо от намерений художника. И позволяет зрителю увидеть в ней все, что он только сможет увидеть.
В картине Куинджи "Христос в Гефсиманском саду", в деревьях, которые выстроились в указанном художником порядке (а пейзажи Куинджи - это всегда вымышленный, собирательный образ), мы можем увидеть и триумфальную арку, и церковный алтарь.
И то, что свет, который в театре разделяет актёров и зрителей, здесь разделяет добро и зло, покой и страсть: на затемненном переднем плане, наполовину слившись с деревьями, притаились стражники: ещё мгновение - и в сторону Христа двинется Иуда, чтобы поцеловать Учителя, подавая знак тем, кто пришёл арестовать его. В конце концов, мы можем увидеть тут свет, который никогда не погаснет.
Джаля 17.08.2022 09:07 Заявить о нарушении