Абрамыч

Как же давно это было…
 Прошла целая жизнь, а я всё вспоминаю о человеке, который за короткий срок сумел навсегда прочно занять место в моём сердце.
 Он появился у нас в восьмом классе. Пожилой грузный еврей с глазами чуть навыкате, в старом помятом сером костюме. Шевелюра его напоминала поседевшую гриву льва, голос звучал громко,  с хрипотцой. Представился:”Меня зовут Георгий Абрамыч, буду преподавать у вас историю”.  Нигилистически настроенные подростки, но взрослеющие в условиях севера гораздо быстрее, чем их сверстники в более благоустроенных западных районах страны, притихли, чуя мощную энергетику учителя и понимая, что теперь будет иной спрос, чем раньше. Это, несомненно, вносило некоторое беспокойство в неокрепшие души: лишних неприятностей никому не хотелось.
 До этого историком был директор школы, которого ученики все дружно звали между собой Плюшкиным. Почему? Да я как-то и не спрашивала. Может быть виной тому было худощавое телосложение и резкие носогубные складки, которые придавали его лицу несколько скаредное выражение, а, может, и то, что материал он давал исключительно по учебнику, что называется, ни вправо - ни-ни, ни влево - упаси Боже. В общем Плюшкин - и Плюшкин. Спрашивал он так же, без выкрутасов и лишних рассуждений со стороны школяров. Знаешь даты, можешь внятно пересказать изучаемый материал - вот и ладненько, большего не требовалось.
 Нового учителя в своих разговорах-междусобойчиках мы дружно стали величать Абрамычем.
  Абрамыч был личностью, явно, неординарной. Он громогласно вещал нам о том, что вызубрить и ворона может, а ему нужен от нас анализ исторических событий и полное их понимание.
  “Что вы несёте мне бред сумасшедшего” - грохотал он в очередной раз, когда ученик пытался рассказать всё, как по написанному, - “учебник я и без вас знаю! Ты мне скажи двумя фразами, а лучше одной, что из всего этого следует. Отвечающий сжимался под грозным взглядом и мычал что-то нечленораздельное, мол, не знаю, не учили такому. Абрамыч начинал объяснять, и класс притихал, с упоением слушая повествование о былых временах со множеством красочных подробностей,  и как это отразилось на дальнейшем ходе истории. Перед нами разворачивалось целое представление с размахиванием руками, с рассказами о любви и ненависти, с философскими выводами.
 Что это было? Скорее всего, какая-то квинтэссенция истории, философии, литературы, географии и политических рассуждений. Не могу точно определить, но было это здорово!
 Уроки истории превратились у меня из мучительно-скучной тягомотины в увлекательное приключение. Ещё бы, ведь от нас и политинформацию требовали с выводами. А какие там, к чёрту, выводы, когда для этого нужны были не только сообщения, почерпнутые из газет, о том, что, например, приехал с визитом в СССР шах Ирана Мохаммед Реза Пехлеви с супругой Фарах Пехлеви, но и почему это так важно, и какие отношения были между нашими странами до этого, что можно ожидать после визита… Мозги тихо закипали и работали усиленно, с внушительным КПД. А Абрамыч выдавал на-гора новые залежи золотоносных пластов информации. Эти запасы, казалось, у него никогда не закончатся.
 “Громозека” наш был неистощим на сюрпризы, крик и юмор. Прибежал, однажды зимой на занятия, запыхавшись, и вещает - "Ну, вертихвосты, шило в заднице, раскатали горку! Наверх ещё кое-как забрался на карачках, а вниз уж пришлось на портфеле съезжать! Во, глядите, как ногу разодрал!" - и приподнял правую штанину, показывая изрядную ссадину. Класс дружно потупил глазки, будто мы одни были виноваты, что дорога почти перед самой школой, изогнутая крутым пупком, зимой, используемая учениками, как ледянка, становилась совершенно непроходимой для нормальных взрослых. Приходилось им искать путь по сугробам или присоединяться к забаве детей, осваивая катание на том, что имеется при себе или просто на пятой точке опоры.
  Детям было весело, взрослым затруднительно, многочисленным собакам - всё равно, т.к. им на четырёх лапах бегалось вольготно и надёжно. Они ещё и приглядывали, вроде нянек,  каждая за своим ребёнком.
 У Абрамыча собаки не было, да и никого из близких, похоже, тоже не наблюдалось рядом. Мы ничего не знали о его личной жизни, кроме того, что он преподавал на Чукотке с юности, да и то всё только на уровне школьных слухов…
 Четырнадцатилетние строптивые ученицы частенько обижались на Абрамыча за непочтительность к их тонкой душевной организации и требования “шевелить мозгами”. Но для меня его уроки были самыми желанными, там я потихоньку шлифовала ум и характер, ведь чтобы излагать свои соображения, рискуя получить в ответ его знаменитое “бред сумасшедшего”, нужна была некоторая смелость, приходилось переступать через внутреннюю природную робость и неуверенность в собственных силах. А Абрамыч грохотал: "Лентяи! Спорьте, выдвигайте версии, доказывайте свою правоту! И читайте больше, чтобы не талдычить мне одно и то же!"
 Вот когда я приобрела первый опыт в споре не на пустом месте, а на основе почерпнутых в мемуарах, исторических книгах и периодике сведений, научилась внимательно слушать собеседника и отсеивать шелуху, оставляя главные события, их суть.
 Ничего не знаю о дальнейшей судьбе этого необычного человека, ибо через год наша семья уехала с Чукотки, и связь прервалась. Но осталось большее, что определило всю мою дальнейшую жизнь - умение мыслить, делать выводы, говорить кратко и по делу, отстаивать свою точку зрения. При этом, не тратить время на пустое словоблудие с недостойным оппонентом.
 Спасибо тебе за это, Абрамыч.