1059. Принц Модильяни

        Любовь к Кики была чистой, всеобъемлющей, свободной, необузданной, бескомпромиссной и всепрощающей. Любовь к Анне была таинственной, сильной, поэтичной, чувственной… и мучительной — из-за ее замужества. Отношения с Беатрис были отчаянными, болезненными, ошибочными, нестерпимыми из-за сексуальной страсти и обоюдного желания подчинять другого и не подчиняться самому; разрушительная и неуправляемая любовь. То, что я испытываю сейчас к Жанне, — совершенно другое. Иногда соприкосновение рук может быть намного более эротичным, чем все эти занятия любовью во время бомбардировок, и глубже любого предвидения или любовной магии. Для меня первостепенно то, что я могу быть причиной счастья другого человека.
        Вино вызывает приступ кашля. Я выплевываю вино и кровь. Я их хорошо различаю: кровь густая и липнет к рукам, а вино стекает. Я показываю Жанне свои руки.
— Видишь кровь? Она у меня и в голове. У меня активна только часть мозга. Жанна, прошу тебя, останови эти кровавые пятна на стенах. Жанна… я не слышу… я не слышу твой голос… Я тебя не вижу. Вся вселенная заключена в одном лице… в твоем.
        Но есть нечто такое, что все еще связывает меня с этой кровью, которая стекает со стен и потолка. Это тайна, которая все еще заставляет меня любить жизнь. Кто-то идет попрощаться со мной, на стенах колышутся тени, они перемешиваются со стекающей кровью. Рядом со мной кто-то есть, и это не только тени, это живое и реальное присутствие. Кто-то хочет помочь мне понять и, возможно, сопроводить меня, держа за руку. Мама… Анна… Беатрис… Кики…
— Разве вы не видите, как печально, когда умирает мечта?
— Дедо, мечты никогда не умирают.
     Анджело Лонгони, «Принц Модильяни»

***

Маленький принц Лигурийского моря Ливорно,
ты заключен в саркофаг, твердый мраморный кокон, —
в нем же алхимия страсти, любви и упорное
к смерти движение — взгляд ее с поволокою

в каждом портрете, в каждом твоем миноре.
Лишь бы мечта твоя не утонула в боли,
юноша Антиной, золотистое взгорье,
тело – пейзаж: в нем долины, холмы, костел и

яркий костер, очищающий жар Авроры,
главы скульптур, десять идолов в ореоле
храма жрецов из богемы, чьи пьяные взоры
устремлены внутрь тебя, Амедео del sole.

Запах духов горьковатый: восточные специи,
ландыш и мед, ладан, дикая вишня гиньоле;
воды Венеции, оды душистой Флоренции —
все на холсте, в красках, в россыпи канифоли.

Брызги восхода мерцают на теле поэзией,
мягкость touche, — обнаженные в апероле.
Тайна, качнувшая хрупкое равновесие,
это начало и выход за рамки роли.

Рядом с тобой каждой женщине быть богиней,
быть инструментом, звучащим в прикосновении:
тонкая кожа их светится и вибрирует,
как лепестки утонченной французской фрезии.

Принц Модильяни, вы желанны в Париже и Риме,
вас обожают в Лондоне и Нью-Йорке,
только в России, с которой вы побратимы
женщиной, не питают, увы, восторга.

Боги завидуют вам, потому что вы смертны,
правда, их зависть горька да еще с оговоркой:
как бы вы ни были в жизни своей усердны,
ваша мечта вас покинет, уйдя на задворки.

Бедный Дедо. Безмятежный и лунно-бледный
грустный Пьеро, восседающий на галерке
в дыме сигар падших ангелов между бездной
смерти и вечности, в драме с плохой концовкой.

Он деликатный и сильный, но легкий как пух,
словно пыльца в крыльях бабочки запечатленная
тонким узором из звуков, смятения чувств,
мрачной тоски, что с рождения заговоренная.

«Женщина и мужчина, их близость душ,
магия созидания любви и жизни», —
в этом весь ты: масло, уголь, гуашь и тушь,
линией портрета извилистой твой ход мыслей.


2 августа 2022 года