Не странная история

(Совпадения с реальными событиями и людьми случайны. 2010)

КУРИНЫЙ БОГ В СЕРВАНТЕ
 
Не бывает ни за что. Чтобы не спорить со старой истиной, ни за что мы только любим, но это не считается. Перед Ним мы всегда отвечаем за что-то. Я – за то, что нарушила данный себе же обет – не заводить шашней (как еще это назовешь?) с женатыми. И все мои «я же не знала», «затянуло», «слишком неожиданно» - все это бред хорошо скрытых надежд, смешанный с паранойей подозрений и недоверия. Но отвечаю я не только за это. Главная моя проблема, которая, как мне казалось, должна нравиться Богу -  это отсутствие неуравновешенности в присутствии подчеркнутой собственной самостоятельности и излишне цивилизованные отношения с моим любовником, хотя это уже из области греха. Поэтому, видно, Богу от меня тоже тошнит. Этакая все понимающая, беспроблемная влюбленная  курица, очень, ну, очень, ответственная. Как солдат:  сказал ждать – жду. Два дня назад еще и копала бы. И это не имеет никакого отношения к  собственному достоинству, которое не дает покоя так же, как заноза в пятке. Это имеет отношение к любви. Я – неисправимый романтик и не борюсь с этим, а значит, живу в мире с собой в больших розовых очках. Банально. Розовые очки  снимать не хочу из боязни, что не смогу без них жить полноценно в этом мире фарфоровых ягодиц и ножек на партпризе дорогой машины.  При всем при этом, боже мой, я  - такая ироничная, с хорошим чувством юмора и парой длинных ног.

Все это терпимо в 25 лет. А когда стукнул полтинник, и ноги не такие длинные, и достоинство не такое собственное, и ирония не такая уместная, а уж надежды – так совсем необоснованные, если не сказать напрасные, а потому смешные. Ну, скажем, с надеждами я расправилась почти сразу, как только узнала о сопутствующих моей любви жене и детях. Отрепетировала речь, которую себе же и изложила на балконе моей «виллы» на третьем этаже трехэтажного дома со старыми хрущёвками, украшенными евроокнами, как корова седлом. Люблю излагать себе свои же мысли с намерением также складно изложить их моему чужому мужчине. Но вскоре, стоя над кухонным столом,  уже спиной чувствую, как его энергичная аура заполняет мое личное пространство, лишая меня последнего разума, и мой дурацкий, откуда только берущийся чувственный смех затыкает мне рот, где не остается ни одного слова из приготовленной речи – сглотнула перед поцелуем. Если взять и записать все эти речи, проштудированные мной за время нашего романа, можно издать новое пособие по риторике для начинающих шизофреничек.

Он  называет  себя Серж, а меня – детка или Мелл, на американский манер (у меня дочь живет в Америке – вот кому нелегко справляться в розовых очках с американским менталитетом!). Имя Мелания мне дал папин закадычный дружок, назвался моим крестным отцом и отъехал навсегда куда-то в Сибирь. Наши отношения Серж называет модно - гостевым браком. И кто это только придумал?! Правда, Серж, он же Сережа, не совсем, я думаю, понимает смысл и тяготы экстерриториальной любви.  Короче, с его точки зрения он – гость, и отсюда все вытекающие обстоятельства. Как гостевой муж он один раз в неделю открывает мою дверь своим ключом, садится за стол перед ящиком телевизионного сопровождения моей жизни и ест извращения моих кулинарных способностей перед актом заслуженной и всепрощающей любви. За все мои достоинства Серж называет меня «извращенкой», конечно, в лучшем смысле этого слова.  И так как я чувствую себя и воспринимаю окружающий  мир как девица на выданье, то есть не на 50, а на 25 (а это, обычный удел воспитанных на классике жанра особ), то это прозвище приятно щекочет мне самолюбие и где-то в области диафрагмы.

Я, как положено «извращенке», собираю куриных богов. Знаете, такие камешки с дырочкой, которую проточила настойчивая в отличие от меня вода? Говорят, они приносят счастье. У меня на них глаз наметан, не то что на перспективных мужиков. По количеству и форме красующихся в серванте между посудой куриных богов я должна бы уже подавиться от счастья.

Серж говорит, что в любви каждый сам за себя, когда я, щадя собственное самолюбие, разглагольствую о том, что уступаю его без борьбы. Так как  он, понтовый, он легко играет словами, не вкладывая в них особого значения, и ему льстит факт моего самопожертвования. Ему легко говорить «люблю тебя», а мне нелегко не верить. Я одинока и терпелива, а это качество при его невероятной необязательности приобретает особое значение. Он же не знает, что все это только потому, что я люблю. Я берегу в себе это умение совершенно бескорыстно любить, наивно думая, что Бог не наказал, а  наградил меня этой способностью.
Выражение «плевать в колодец, из которого пьешь» вполне соответствует жизненной позиции Сержа. Мои жалкие попытки интеллигентно найти в закромах его души что-нибудь вроде совести всегда терпят фиаско.  Или его закрома скудные, или мой колодец слишком глубок, но плевки оседают где-то в моей гортани, лишая мой голос необходимой стали, когда я в очередной раз собираюсь «бросить ему в лицо» правду-матку. Дипломатка хренова, я еще думаю, что все можно решить без дамских истерик.  И как только снова вижу это лицо, коричневое и обветренное, я способна только на самоиронию в целях поддержки собственных нравственных «штанов» и женского самолюбия. В глубоком детстве я думала, что нравственность – это умение нравиться. Сейчас это правила, которые нельзя нарушать, а хочется.
Человек привыкает ко всему, только не привыкает к любовному треугольнику. Да и не любовный он вовсе. Так, извращения судьбы-злодейки над слабыми человеками. А может, она вовсе и не злодейка? Может, просто Бог проверяет нас и смотрит, на что это мы способны без его подсказки.

…Помню горячую киношную встречу в аэропорту на глазах  толпы после долгих американских каникул, дорогу по нашему российскому «фри вэю» в самом белом «жигуленке», взятом напрокат до лучших времен, вечные слова о любви, которые никогда не повторяются, и… на экране телефона, забытого им утром на подоконнике – вызов от абонента по имени «Любимая».   Логично, что именно под этим «ником» значится его юная жена, мать его ребенка. Да, для него это тяжелая ноша, не семнадцать. Но это она стала проводником божественной благодати – на старости лет одарить этого лысого, который так дорог мне, таким счастьем за какие-то его особые заслуги. Значит, так надо. Значит, есть за что. И даже  в мобильнике нет места двум любимым. И зачем он забыл свой телефон? 
Он еще не знает, что я простилась с ним вчера и рыть землю больше не буду. И поэтому мне вдвойне интересно наблюдать, как его яркие сегодня представления о совместном строительстве общего  счастья разбиваются о невидимую ему стену иронии моей судьбы.
А в Гарварде нашли причины счастья и радости.  И одна из них – любовь…

КУРИНЫЙ БОГ ПОСЛАЛ КУСОЧЕК СЫРА
 
Люди как деревья. Одни ломаются, другие гнутся, в зависимости от ветра перемен и личной устойчивости невероятным оборотам судьбы. Наверное, я из второй породы, несмотря  на инфантильное  воспитание родителей – сентиментальной, порой эгоистичной, абсолютно не дипломатичной и такой притягательной в своей личности  мамы и интеллигента от природы, стремящегося всегда «сохранить лицо»,  вечно сомневающегося во всем отца. Он мягко называл маму «вероломной и злонамеренной» и любил ее до самой смерти, не стыдясь признаваться в этом   нам, детям. Вот откуда во мне эта слепая вера в любовь и в то, что она вечна.

Нелепый ночник в виде безвкусного цветка освещает стену разноцветными бликами. Это не моя идея. На моей огромной не по росту, и до сегодняшнего дня не по содержимому, кровати лежит чужой муж. Он не любит темноты. Но я считаю, что это просто его прихоть, потому что теперь знаю, что он спит до самого утра, не просыпаясь. А еще я узнала, что совершенно отвыкла от чужого тела в моей постели, и всю ночь вздрагиваю и просыпаюсь, случайно коснувшись ноги или другой части его спящей плоти, так что ночник светит только мне. Нет, появление чужого мужа в моей обители одиночества не логическое завершение романтических отношений. Я еще сама не понимаю, что это. Но очень хорошо поняла фразу о том, что счастье сваливается так неожиданно, что не успеваешь отскочить.

За время нашего романа, который, по моему мнению, уже  было начал отдавать плесенью, люди успевают пожениться, родить ребенка и закончить брак известным способом. Особенно сейчас, когда грядет то ли глобальное потепление, то ли ледниковый период, то ли всемирный потоп,  люди как будто спешат сделать все быстрее и испытать все полнее и разнообразнее. Но я оттуда, из прошлой жизни, поэтому в своем почтенном для приключений возрасте все делаю основательно. В неудачный замуж ходила почти двадцать лет, оставшись вдовой, целый  год думала «за что?», а потом  три года наслаждалась одиночеством, свободой совести и телопередвижений.  

И тело почти само по себе побывало в Америке, не осознавая головой, что такое может быть именно с ним.   Сама я до сих пор не могу поверить, что жизнь круто меняется, и  мой консерватизм не является законом для всех. В том числе и для моей дочери, которая своим  заграничным замужеством открыла мне окно в Америку и даже заставила понимать разницу между английским классическим и американским с базовым знанием школьного немецкого. Кто бы мог подумать, что я смогу когда-то оставить следы на песке Атлантики? Правда, ненадолго. Почти постоянный прибой на  пляже слизал их, чуть присыпав ракушками, поднятыми со дна океана во время тропического шторма, который так и не дошел до берега.

Собирали ракушки, смотря в волну на откате (тогда вода прозрачная) и спеша выловить эти бывшие  чьи-то домики с гладким перламутром внутри. Когда смотришь в откатывающуюся волну, голова кружится и можно упасть. Белый песок на дне меняет свой рельеф. В Майами много озер, каналов, водоемов… Резиденции миллионеров выстроились по берегам канала параллельно дороге, ведущей в Майами Бич, как будто для того, чтобы простые смертные могли оценить с противоположного берега, как же они недоступны со своими собственными причалами, секьюрити и камерами слежения! Широкая полоса белого пляжа пестрит многонациональными телами. Время от времени вдруг ниоткуда появляется океанский лайнер и медленно выдвигается из-за небоскребов, которые торчат как-то неожиданно вдоль пляжной полосы. Казалось, что пароход идет прямо с суши, не видно ни причала, ни бухты, ни порта…

Над океаном постоянно летают маленькие самолеты с рекламой, убеждая ленивых отдыхающих, что с пивом лучше, чем без него, и что отдыхать лучше на высоком уровне, чем на низком. А уровень высоты многочисленных гостиниц здесь просто зашкаливает. Рядом стоят одноэтажные домики, где люди просто живут, и цена на эти домики зашкаливает также, как многоэтажность гостиниц. Пальмы – основное растение, которое растет здесь в ряд и поодиночке, и в диких зарослях, бывших джунглях, наверное, и вдоль широких шестиполосных скоростных Free Ways. По ним  добропорядочно мчатся почти с одной скоростью, постоянно перестраиваясь из ряда в ряд, ниссаны, ламборджини, БМВ, мерсы, ферари и всякая американская всячина, которая мне неизвестна.

На набережной, расположенной по Ocean drive, что вдоль океана, объявление – черепахи откладывают яйца. Просьба соблюдать тишину и осторожность. Здесь люди и животные сосуществуют в мире и любви.  Дикие утки домашнего вида позволяют себе разгуливать на огромных автостоянках перед супермаркетами и молами, а игуаны, виляя хвостами, чинно переходят улицы в неположенном месте перед застывшими авто. Над океаном почти постоянно -  облака, часто угрожающие, темные, обещающие грозу. Рассеивается облачность также быстро, как и собирается. Но если гроза и дождь – это всегда грандиозно. Молнии как деревья, и сизая полоса дождя становится все ближе, ровный гул ливня все нарастает, озеро меняет цвет и серебрится в полосе дождя, который на глазах наступает и  обрушивается на стеклянную дверь, пугая и приводя в восторг. Вечерами - незабываемые прогулки вокруг озера, на котором раскинулся  жилой массив "Summer Lake", где я жила целый месяц в лености и непривычном комфорте и совершенно обывательски тосковала по дому.

А теперь в сомнительном комфорте моей российской квартиры смотрит телевизор, принимает ванну, лежит по диагонали на кровати то ли гражданский муж (если им  возможно быть,  оставаясь в официальном браке), то ли по-прежнему любовник, то ли друг, которому надо перекантоваться до лучших времен. Моя горькая женская доля состоит в том, чтобы вовремя разобраться, кто же, чтобы потом не было больно «мордой об асфальт». Очень хочется перестраховаться, но здесь не предусмотрены ремни безопасности. Один из куриных богов в моем серванте, а может, все разом послали мне этот «кусочек сыра», и я надеюсь не для того, чтобы я им подавилась.
А пока  хожу по квартире, будто у меня вырос хвост, и делаю вид, что чужой муж в моем доме – обычное дело. Мое личное пространство потихоньку видоизменяется. Но по сути все остается прежним и, главное, не поддаться соблазну раньше времени поверить в то, что  в моей жизни начинается что-то большое и нужное, а главное, вечное. То есть любовь по моим правилам.

ХОЧУ ОБНЯТЬ КОШКУ
 
- Хочу обнять кошку.
- Нет, кошку нельзя. У нее когти и острые зубы.
- Ну, тогда – тебя.
 
Эта двухлетняя малышка уже знает, чего она хочет. Наши с ней диалоги всегда определенны и понятны, в отличие от разговоров с ее отцом, моим…в общем, с ее отцом. Она берет маленькими ладошками мои щёки и смотрит мне в глаза. Я ей нравлюсь. От этого странно замирает сердце. Задохнувшись, как от удара в солнечное сплетение, вспоминаю: это же его ребенок от молодой жены, от женщины, ставшей причиной моей постоянной боли и ревности, чувства, которое было чуждо мне по природе. А было ли? Может, просто любовь именно теперь сыграла со мной дикую шутку, вывела на чистую воду, заставив меня  войти в искаженное пространство кривого любовного треугольника и понять, что в жизни не все укладывается в мои идеалистические представления.

Мне не пришлось бороться за любовь чужого мужа. Говоря мне о любви и демонстрируя в угоду моим принципам чистую в графе «семейное положение» страницу паспорта, он незаметно для меня выбрал ее, молодую девушку, и реализовал в очередной раз свое биологическое предназначение воспроизводить потомство. И в сизой бездне наших запутанных отношений он всегда выбирал жену и дочь. И это было так естественно и правильно, что последние события, которые привели к тому, что он здесь, в моей квартире вместе со своей дочкой, кажутся мне каким-то фарсом, в котором я еще не понимаю своей роли. Экзюпери с книжной полки категорично напоминает мне о том, что мы в ответе за тех, кого приручили…

       - Мелл! – кричит Сережа из кухни. Я благодарна ему уже  за то, что он дал мне это имя взамен Мелании, своевольной пародии на русское Меланья, которым меня наградили родители. В современном мире парадоксов сочетание старинного имени и джинсов от Calvin Klein уже не вызывает  дискомфорта. А вот в детстве тяжело было девочке во дворе…

Малышка тоже называет меня Мелл. И у нее не возникает удивления ни по поводу моего странного  имени, ни по поводу её странного пребывания в моем доме.  А мне удивительно, что маленькое существо, прыгающее, бегающее вразвалочку, без умолку болтающее обо всем, что попадает в поле ее зрения, против моей воли становится мне так дорого,  что я начинаю задумываться, а что будет завтра?
-Мелл! - снова раздается из кухни этот голос, который когда-то лишил меня разума ровно настолько, чтобы задержаться в его жизни, вернее так глубоко допустить его в свою.  – Мелл! Она  не хочет есть.

Ему неловко, что главный удар детских «хочу!», «не хочу!», «дай!» и «лови!» приходится почему-то на мои уши, плечи, руки, голову и остальные части тела, в зависимости от того, что придет в эту маленькую головку в данный момент. Черты ее личика так похожи на черты лица любимого мной мужчины, и я понимаю, что хочу, чтобы эта малышка любила не только его, но и меня. И еще понимаю, что это не будет для нее трудно, дети  открыты для любви и нежности, которых у меня хватает на них двоих.

Мои тайные мысли безнравственны. Я в глубине души радуюсь, не признаваясь в этом никому, что женщина, которая еще остается его женой, а может, и останется  ею навсегда,  в силу своей человеческой незрелости и плохого воспитания не ценит свое маленькое большое счастье. Молодая женщина принадлежит к кругу  вечных недорослей, рожденных в реформаторское время. Это время беспощадно закружило сексуальной революцией голову тусовочному поколению разновозрастных любителей остренького. Закружило воображение голыми попками на пол-экрана и ценой за эту временную статуэточность и не предупредило, что понятие вечных ценностей осталось, а значит, любовь по-прежнему правит миром. Та любовь, которую не купишь, как ни банально это звучит. Любовь, которая заставляет любить чужих детей. Любовь, которая не планирует, что ей заплатят, которая греет и охраняет просто так…

- ВМЕСТЕ! - Берет меня за руку это беспокойное чудо и тащит на кухню щипать лук, который  выбросил свои зеленые стрелки  к ее приходу. «ВМЕСТЕ» – это пароль в нашем общем личном пространстве моей квартирки и новое слово, которое она теперь знает. Экзюпери снова сигналит мне. Я не хочу слушать, потому что понимаю ответственность и без него… Но вот незадача, я ошиблась. Мне не пришлось примерять свою ответственность за будущее. Тусовочное поколение не думает о том, кто за кого в ответе. И академичное утверждение, что дети – это разменная монета в бестолковой войне обозленных на судьбу взрослых, приобретает совсем субъективное значение. И должна бы я тут сказать себе: ты-то тут причем? Тебе никто и не говорил, что навсегда.  Но предательски  вспоминаю последнюю встречу с моей маленькой подружкой, разлившееся горячим медом по сердцу: «Мелл, возьми меня домой».
 
Хочу обнять кошку…

ЗАПАХ ВАНИЛИ
 
Мне вчера приснился сон. Будто мне подарили лимузин с длинным в двадцать пять окон прицепом. Это к тому, что мечтать не вредно, но опасно.  Вот не зря  говорят: будьте осторожны в своих желаниях, они исполняются. Сидя в ванне и вся в пене,  не понимая хорошо мне или плохо, я впервые с начала наших отношений с Сержем не пытаюсь заглянуть в будущее, а перебираю прошлое…

Мой репрессированный в 37-м  дед передал моей матери амбиции и здоровое тщеславие, а мне - романтизм и любовь к литературе. Начитавшись романов и наслушавшись маминых представлений о правилах поведения и жизненных принципах, я сейчас такая, какая  есть. Обязательна, как классические интеллигенты и короли, оказывается ревнива и тщательно скрываю размер моей ревности за остроумными шутками, мечтательна, как гимназистка,   нерешительна в смене декораций, сопровождающих мое существование в этом мире,  и доверчива, как последняя дура. И только чувство юмора спасает  меня от немедленной расправы над собой и моей любовью в виде Сержа с его длинным жизненным трамваем, в котором с каждым годом заполняются всё новые вагончики. Мой единственный брак и пара  довольно длительных романов не идут ни в какое сравнение с его бывшими и настоящими женами и детьми, всплывающими из пучины личностных отношений, которые косвенно или прямо касаются меня все чаще, ведь живем-то мы теперь вместе. Мечты, как говорится, сбываются…

Серж, живя со мной, дружит со всеми своими бывшими. А его дети дружат со мной,  получая долю моего внимания в меру моего свободного времени и подарки в меру моих скромных  материальных возможностей. В то же время его жены, гражданские и официальные, многочисленные друзья и немногочисленные родственники упорно не замечают моего существования, когда им это нужно для решения сугубо семейных вопросов, притом на моей территории в том числе…Оставляя меня где-то за линией их взаимоотношений с Сержем с его молчаливого позволения, они ведут себя так, как будто он свободен. Поэтому я стала думать, что он, действительно, свободен и от меня тоже…

У меня клаустрофобия. Притом не только под кроватью и в лифте. Я  чувствую  недостаток воздуха, когда заполняют мое личное пространство, особенно, по своему усмотрению, даже не советуясь со мной. Так же незаметно для меня, как женился,  мой седой  Серж расстался со своей молодой женой и поселился здесь. Теперь он и его маленькая дочка  Лиза,  три-четыре раза в неделю занимают основное спальное место в моей однокомнатной квартире. Я добровольно отправляюсь на пол,  на видевший виды, старый полосатый матрац, успокаивая себя тем, что это даже полезно для моего остеохондроза. Серж – не воскресный папа в городском парке. Он очень любит дочь и старается  с моей помощью быть примерным отцом. Сменив свое положение женатого на другой женщине человека на статус разведенного, в нашем замкнутом пространстве он ведет себя так, как  будто женат на мне, а я этого не понимаю. Он упорно называет меня женой, имея в виду гражданский акт своего проживания в моей квартире, а я упорно это не комментирую, имея в виду наше, в общем-то, банальное сожительство. Когда друзья предлагают Сержу покутить, он небрежно отвечает: МОЯ меня убьет, говоря это при мне для поддержки моего женского самолюбия.

Трехлетняя Лиза уже совсем освоилась в моем доме и с удовольствием находит на стене рядом с нашими фотографиями и свою, не понимая еще, что это вовсе не свидетельство дружной семьи. Она подолгу барахтается в пене в ванной комнате, разговаривая  с голыми пупсами Петей и Васей и требуя, чтобы я была свидетелем ее моно-диалогов. На мой вопрос, почему не ее папа, а  я непременно должна сидеть рядом во время ее часового каждодневного купания перед сном, она деловито отвечает:
-А потому, что закачивается на «У»...
Что ж, логично.
 
В благодарность за мои человеческие чувства к ней и за то, что я выполняю для нее роль качелей, лошади, рыбы, самолета, горы и, когда уж совсем плохо, больного в больничке, она обещает мне принести пива. Ее молодая мама работает в магазине «Пиводром», и однажды мне приходится открыть девочке секрет, что  жизнь заключается не только в купле-продаже пива и чипсов. По вечерам, когда мой компьютер не выдерживает силу ее интеллекта и детскую наглость вездесущих пальчиков и мертво зависает,   мне предлагается  наблюдать на экране телевизора приключения мультяшного Бена, первой любви в ее жизни. Чтобы соответствовать своему герою и быть достойной его подругой, Лиза готова вовремя есть,  меньше прыгать на диване и не включать днем свет. Недавно Лиза, проснувшись рано утром, объявила мне:
- Мама сказала, что ты – чужая…

Тоже логично, и почему-то обидно. Обидно, видимо, и Лизе, потому что родной быть лучше, можно говорить «ты моя» и  не думать, почему это Мелл, то есть я, которая купает ее в ванне, не жалея пены, и так умопомрачительно прикидывается самолетом и обезьяной, чужая. А главное, как при этом факте себя вести?

Серж, услышав слова дочери, спешит убедить Лизу в обратном. Ему нужно поддерживать во мне веру в то, что я фактически его жена, да что там жена, почти, что вторая мать его ребенка!  Ведь это необходимое, по его понятиям, условие моего добровольного спонсорства, материального и человеческого. Да… Сложно мужику, ничем не жертвуя, убедить меня в своей любви и серьезных намерениях (он же не знает, что я сама себя во всем убеждаю - и туда, и обратно). Для пущей этой убедительности он так умилительно смотрит на нас с Лизой и произносит: «Как я люблю вас, мои девчонки!»  Меня от этого тошнит, как при первой беременности.
Каждый поступок имеет свои последствия. Но отсутствие поступков имеет последствия разрушительные. Отсутствие его поступков по отношению ко мне вызывает необходимость самой принимать решение,  а я этого не хочу, потому что решение будет хоть и не в его, но всё же и не в мою пользу.  Затянувшееся безделье Сержа уже не производит впечатление временного,   и заставляет меня чувствовать перед ним неловкость. Ведь между нами поддерживается видимость, что ничего не происходит и то, что он блестяще играет роль домохозяйки, вполне естественно. И я первая поддерживаю эту видимость, чтобы как-то уважать уже изрядно захромавшее собственное «Я». Притом почему-то моё!
  
Упрямо, чисто по-бабьи, говорю верной подружке, которой я дала право давать мне советы:
- Зато он меня любит.
И слышу ответ – НЕ ВЕРЮ!  Чертов Станиславский. Но кто-то же должен выводить меня из комы. Моя жизнь сейчас как биржа - игра, где, по моему гуманитарному понятию нет ничего общего с экономикой,  одни фантазии.  Каждый день мои подруги  и даже наши общие знакомцы, так называемые друзья семьи, пытаются рассказать мне всю правду о нем, а заодно и обо мне.  Ведь такого не может быть, чтобы Серж меня просто любил!  Они излишне сочувствуют мне и  изо всех сил стараются  «нечаянно» сорвать мои любимые розовые очки, чтоб жизнь медом не казалась.

Говорят, бабья сущность делает женщин глупыми во вред себе и потому уязвимыми. Я тоже имею бабью сущность, отягощенную природным идеализмом. Если для других Серж похож на закаленный солнцем и непогодой, но уже порядком потрепанный, изрезанный морщинами пень, то я в нем вижу  выдержанный шотландский «Аберлюр»,  хотя виски не люблю. Несмотря ни на что,  Серж остается для меня ветром с шотландской долины Спейсайд.

… Лиза-таки поняла, что хотя ее мама и считает Мелл чужой теткой, самой Лизе это ничем не грозит, и села пить чай в «прикуску» с сахаром-песком и безумными мультиками, от которых у меня начинается икота. Серж, обрадованный тем, что скользкая тема не нашла продолжения, на кухне собирает снасти для завтрашней рыбалки. А  у меня в голове вертится вопрос: ну и как? вы считаете, что любовь в  возрасте «престарелой молодежи» – это атавизм, как запах ванили в материнском молоке?

ФИЛОСОФИЯ РОЗЫ
 
Какая длинная ночь…
Искусственный голос мобильного оператора в который раз равнодушно сообщает мне, что абонент находится вне зоны действия. И я знаю, что это за зона, в которую мне нет доступа. Почему женщины думают, что все непременно изменится именно с ней? Даже я со своей самокритичностью пострадала от этого самоуверенного заблуждения.
Но как же прелестны были незамысловатые кружева новых отношений совместного проживания! Мой старенький телевизор уступил место огромному жидкокристаллическому монстру. Над пластиковым по правилам евроремонта окном новый коричневый багет уронил вниз милую кухонную, солнечную даже в дождливый день, занавеску, которая таки-дождалась своего часа. Правда, и евроремонт на этом завершился, и мои кошки  восприняли нового жильца без особого энтузиазма, но даже его сдержанное  «пошли отсюда вон» в их адрес меня  приводило в умиление: пусть знают место, а то совсем на голову сели! Уже прошли первые моменты неловкости из-за очереди  в ванную комнату, и я уже не чувствовала себя в собственном доме как на свидании, разве только всё поправляла выбившийся локон волос. И не хотелось думать  о штампе в его паспорте, извещавшем таких дур, как я,  о том, что этот мужик официально всё еще женат, между прочим, на другой. Да и скорее об этом факте больше мне напоминала его замечательная дочка, для которой Мелл, то есть я, один раз в неделю становилась воскресной горячо любимой, как бывает у детей, подружкой. Мне не хотелось замечать, что наше совместное существование так и осталось в пределах тридцати  квадратных метров общей площади на третьем этаже моего дома. И не хотелось вспоминать, что это она ушла от него, а не он ко мне, в чем есть существенная разница. И хотя во всем, кроме дочки, интересы обеих сторон разошлись, официальная версия, что я разлучница (прости господи, почти в предпенсионном-то возрасте!) шокировала обывателей района и однозначно была не в мою пользу. Тот факт, что наша жена сняла розовые очки ещё в отрочестве, с рождением ребенка потерял остроту. А тот, что  я теперь его домашняя курица, приобрел новое значение и упрощал меня, даже, несмотря на мою крутую работу в модном PR-офисе. И вот сегодня Серж банально не пришел ночевать. Я всегда допускала такое логическое разрешение ситуации, не веря в собственную исключительность.

-Привет, красотка! – Говорю себе, глядя в свою зеленую физиономию в зеркале, явный признак начинающегося приступа животного страха – вдруг Он не вернется? Ночь тянется как лекция научного коммунизма в институте. Копошащиеся в голове мысли не дают жить, спать, шевелиться. Сердце уменьшилось в размерах до твердого горящего ядра, жар от которого разливается под лопатку…

Ой, ма-а-а-мочка! Я же дала себе слово, что не прощу его, если он снова меня заставит пережить этот вакуум молчания, который сам по себе говорит обо всем! И главное, что я уже сказала ему об этом. Так что обратной дороги нет.  Мы так договорились: жизнь все расставит на свои места, и мы не будем опускаться до каких-либо экзальтированных сцен. И уже потому, что штамп в  паспорте Сержа остался прежним до сего дня, я уже могла предполагать, что в его будущих планах моя персона не значится. Но женщины всегда ждут зачем-то последних слов. Они – пессимисты по знанию и оптимисты по вере. Короче, надежда умирает последней.

Какая длинная ночь…
Телефон по-прежнему не сказал мне ничего путного, просто поперхнулся невысказанными словами, как в прошлом бывало не раз.  Квартира сразу стала девственно одинокой, как раньше. Будто его никогда и не было здесь. Я вмиг выпала из этого мира. Только через два бесконечных дня и две бесконечной ночи, не успев проскользнуть в подъезд, я услышала оклик.
- Мелл! – Наш общий друг, а их немного, ждал меня. – Серж в больнице. Авария…
Приступ внезапной дурноты окутал меня туманной вуалью, слова застряли в горле, как будто провалились глубоко в трахею.
- Да жив он, - продолжает поспешно, увидев, как кровь отливает от моего лица. -  Он в «травме» …
- Какой-то придурок с выключенными фарами врезался в его машину на перекрестке… - доносится до моего мозга, и я  бегу на автобусную остановку. Зачем? Надо такси вызвать. Одна мысль наскакивает на другую и не дает мне взять себя в руки. Кажется, такси едет слишком медленно, и я  боюсь опоздать увидеть его. «И каждый раз на век прощайтесь, когда уходите на миг…» Романтическая составляющая моей души бессильно разбивается о грубую действительность не зависящих от меня событий. Сколько раз в каких-то романах я читала подобные сюжеты, пока мода на это чтиво не прошла!  Всегда кажется, что это не о нас, что это не с нами.
На ватных ногах поднимаюсь в травматологическое отделение. Чуть раздраженная уставшая сестричка называет номер палаты и, конечно, задает этот вопрос:
-А вы кто? К нему нельзя посторонним.
Но разве меня могло это заставить остановиться? Я вспоминаю его мокрый лоб с  солнечными глубокими морщинами,  когда он с температурой неловко болел в моей постели, по инерции стыдясь своей слабости.  Молоденькая жена-то соответственно своему возрасту ждала от него энергии,  денег и будущего наследства. И он, понимая это,  благодарно принимал вместе с любовью мою бабскую жалость. У меня острый язык, и я могла бы сказать ему тогда что-то о гостевом браке, идея которого была так близка ему. Или о том самом бесе, который  в ребро. Но Серж отметал всё одним напоминанием:
-Если бы ты не отмахивалась от меня целый год, как от телефонного хулигана, не было бы и моей главной в жизни ошибки. Мужская логика. Спорить с этим трудно, и не хочется. Потому что самое совершенное последствие этой ошибки,  маленькая девчушка уже третий год   украшает  этот лживый мир, выстроив невидимый мост из одной судьбы в другую…

- Он никому больной не нужен. – Шепчу я, уже добегая до палаты, и тихонько открываю дверь…
У кровати сидела она, молодая, обыкновенная и современная, соответственно своему статусу матери его ребёнка и по его выбору. Малышка, с которой мы говорили на одном языке, потому что любили одного человека, тоже рядом с ним, лежащим сейчас здесь, на больничной койке.
- Вам туда нельзя! – Решительно потянула меня за рукав медсестра, и от того, что она обо всем догадалась, у меня снова сжалось сердце, да так и осталось маленькой больной точкой. Точкой отсчета моего существования без него. Мне туда нельзя.
 
…Дни тягучей лентой проходили по объездной дороге мимо меня, где-то в чужой жизни. Пожалуй, на данный момент  мне пока нечего делать в России, вдали от моей взрослой самостоятельной дочери. Здесь я не смогу не ждать. Хорошо, что виза открыта. Не оборачиваясь, иду на паспортный контроль, оставляя воспоминания, слова, мечты, глаза и губы… и разочарование. И впервые не замечаю длинного путешествия над океаном, чувствуя только слабость и пустоту…
 
…Лениво сижу на балконе.  Купаюсь в мягких -  ведь сейчас зима, и не так печет -  лучах солнца. Лицо мое уже прибрело модный матовый оттенок, который делает мою кожу, если не молодой, как хотелось бы, то, по крайней мере, привлекательной для себя же. А это важно - когда нравишься себе,  нравишься и другим, хотя, может, это мне уже и ни к чему. В общем, пытаюсь себя любить. Психологи говорят, это нужно для счастливой жизни. Многие были бы счастливы уже оттого, что сидят на балконе в Майами ленивым утром при 26 градусах тепла по Цельсию в январский день. Но почему-то мне этого мало. До пенсии – рукой подать, а мне, видите ли, скучно без любви, которую оставила  в России. Вернее, это любовь и вышвырнула меня сюда,  подальше от желания искать, выяснять, пытаться  понять. Здесь, в буквальном смысле на другом конце света, мне не удастся наплевать на данное себе обещание не возвращаться к прошлому. Вот так-то, матушка моя, учи английский глубже, у тебя здесь большое пенсионное будущее! Здравствуй, пальмовый рай!
Как нельзя кстати приходит на память занимательная и замечательная   история, которую мне рассказал мой друг из  Нью- Йорка. О Розе, которая в 87 лет пришла в университет воплотить свою мечту – получить высшее образование, и так вписалась в тусовочную студенческую жизнь, что ее смерть через неделю после получения диплома стала для всех и, что удивительно, для меня, ударом. Хороша была старушка! Уважала и берегла свою сущность. Конечно, я еще далеко не в таком «невинном» возрасте, но, пожалуй, философия Розы по мне.
- Мы взрослеем, потому что перестаем играть и мечтать. Когда мы перестаем мечтать,  мы умираем. – Врывается  студентка Роза  в мой больной сон, и сквозь тяжелое ватное забытье я слышу стук во входную дверь квартиры на Бискейн баливард, и изумленный голос моей дочери.
- Серж! Ничего себе! Ты как здесь оказался?
- Для бешеной собаки сто километров не крюк, - слышу его любимую присказку. -  - Запланированные похороны не состоялись…Не сейчас. – Добавляет знакомый до боли голос, и слёзы независимо от моего желания просто вытекают из глаз, будто переполнив их за долгие  месяцы отсутствия каких-либо чувств.
 
Что там говорила Роза насчет мечты?
Ай, да Роза! Как же она была права…