КРИТ

1. Легендарный   

« Остров есть Крит посреди вино-цветного моря прекрасный…»
С детства я помню чеканный гекзаметр Гомера.
Помню сказания я о богах и героях, что мифами
Мы по привычке зовем, но на Крите они оживают.
Зевс был на Крите рожден. Его профиль увидишь доныне
С моря на склоне горы. Он с Волошина профилем сходен,
Что на горе Кара-даг, виден над Коктебельским заливом.
Рея младенца сокрыла на Крите в глубокой тенистой пещере
От отцеубийцы-папаши, что съел всех рожденных ей деток.
Здесь  хлопотливо диктийские пчелы с цветов собирали
Сладостный мед, чтоб насытить младенца Кронида.
И, белоснежная шерстью, коза Амфалея, с витыми рогами,
Щедро поила его молоком, раздвоенное вымя давая.
В медью блистающий щит светлокудрые били куреты,
Чтоб заглушить детский плач, и его не расслышал бы Кронос.
Так меж дубов, где цветут цикламен, гладиолус и ирис,
Где состязались в искусстве  сирены и дивные музы,
Вырос Зевес и стал телом и духом могучий.
Здесь же, на Крите, и свадьбу сыграл с волоокою Герой.
Позже сюда же привез он прекрасную телом Европу.
И родила она Зевсу на Крите любимого сына,
Миноса мудрого, ставшего мертвых судьей по кончине.
Здесь Пасифая к быку неестественной страстью пылала.
Это проделка ревнивой и мстительно Геры:
Мужу неверному, хоть через сына подгадить хотела,
Бык ей для мести жестокой как раз пригодился.
Послан был бык  Посейдоном для Миноса, с крепким условьем,
Что принесут его в жертву, как минет нужда, чтоб обратно вернулся.
Бык был настолько прекрасен, что Миноса жаба душила.
Вот и решил  принести богу в жертву скотинку похуже.
Где же тут мудрость, скажите, и кем надо быть в этом мире,
Чтобы у бога пытаться любимую цацку зажулить?
Минос душой согрешил, ну, а телом жена расплатилась.
Вот и любуйся на детку отец хитромудрый и помни
Хитрость свою,  и какою бедою она обернулась.
Сын был рожден Пасифаей с  широкою, мощною выей,
С бычьей главою и телом безмерно могучим.
Звали его Минотавром - прозрачный намек на причину несчастья.
Он пребывал в лабиринте, построенном зодчим Дедалом.
Тысяча залов была в нем и тысяча лестниц,
И не найти никогда было смертному выход обратно.
Всех пожирал Минотавр, обитавший внутри лабиринта.
Тяжкую дань в это время платили Афины:
Юношей семь и семь девушек, ликом прекрасных,
Раз в десять лет для чудовища слали в кровавую жертву.
Чем в промежутке питался, осталось за кадром.
Долго так длилось. Покуда однажды, Тезей крепкорукий
С жертвами вместе  явился, желая  убить Минотавра,
Освободить отчий город от этакой дани постыдной.
Нити пурпурной клубок принесла для него Ариадна,
Миноса дочка, ей видно Тезей приглянулся,
Дева подсказку дала, как найти ему выход обратно.
Был, наконец, сокрушен Минотавр, а Тезей благородный
С Крита уплыл, прихватив Ариадну с собою.
Бедную деву он спящей  оставил на остове Накос,
Видно, не впрок юным девам влеченье к героям.
Позже ее подобрал Дионис и включил в свою свиту...
Что до Дедала, то Крит захотел он покинуть.
Минос его не пускал, в этом видя великую пользу.
Но хитроумный Дедал вот какую уловку придумал:
Крылья из перьев и воска он сделал себе и Икару,
Сыну родному. И только младая, с перстами пурпурными, Эос
Глянула, чтобы раздвинуть завесу тумана над морем,
И колесница златая едва поднялась над волнами,
С башни взлетели Дедал и Икар, направляясь на Север.
К Греции милой летели они над лазурною бездной.
Мудр был Дедал и держался златой середины:
Не высоко, чтоб не плавился воск под лучами,
Но и не низко над морем. Ведь могут соленые брызги
Перья смочить, и тогда, быть беде неминучей.
Храбрый Икар устремился к трисветлому солнцу.
Храбрость порою совсем с головою не дружит.
Плавится воск, и летят журавлиные перья по ветру
Облачком серым. Икар же с небес рухнул прямо в пучину,
Только мелькнули над волнами смуглые ноги героя,
Лишь одиноко скользнуло перо меж морскими валами...

2.Фрески   

Минули многие годы, но славится остров, как прежде .
Ведь разыскал лабиринт здесь на диво удачливый Эванс!
Можем сегодня у входа громадные пифосы видеть,
Были когда-то они до краев ячменем, золотою пшеницей
Щедро наполнены, сытую жизнь обещая.
Рядом лежат для вина и для светлого масла сосуды,
И осьминог на старинную вазу ложится декором.
Лестницы всюду видны, и видны световые колодцы,
Красные с черным колонны, грифоны на каменных стенах.
Каменный трон тут стоит. Изготовлен с большою заботой:
Ведь и доныне на нем каждый выемку может увидеть
Для благородного зада, чтобы он не устал от сиденья.
К счастью, мы можем смотреть на прекрасные древние фрески.
Как большеглазы,изящны аристократичные дамы.
В локонах, в узких корсетах, едва ли не в фижмах.
Смотрят лукаво они, что-то между собой обсуждая.
В сложном уборе и в бусах Царь-жрец по полям асфоделий
Плавно идет и поводит рукой над цветами.
И, голозадая, крокусы шустро сбирает в корзину мартышка.
Не сберегло ее морду до нас ироничное время.
Мальчиком раньше считали зверька. Только кто-то заметил
То, что живот у фигуры был белою краской покрашен.
Трудно поверить, что был белобрюхим тот мальчик.
Между лазурных валов беззаботно резвятся дельфины.
А отголоском истории, мрачной и давней, повсюду
Видим  быков, что сквозь почву крутыми большими рогами
Мощно пробились, грозя приподнять дивный остров над морем
И опрокинуть его в роковую пучину навеки.
Встретим быков на ритонах, на вазах, на матовых фресках настенных:
Вон тавропола бесстрашно висит, за крутые рога ухватилась,
И акробат, опираясь руками в могучий загривок,
Делает сальто отважно, в опасном прыжке изгибаясь.
К счастью века сохранили далекий пленительный облик.
Из элефантого бивня ту девушку мастер искусно,
Выточил, фартук  ее золотою фольгою украсив прилежно.
Так возвеличил он ту, что когда-то играла со смертью,
И на неведомом празднике грозному богу служила...