Ветер над Шерловой горой рассказ

Ветер над Шерловой горой.

Курсантский батальон был построен в привычное каре перед главным корпусом училища. Самое важное построение, можно сказать, - вот она судьба. Конец долгого пути мучений-учений. Экзамены сданы. Объявляли распределение по военным округАм. Пока ещё курсанты делали вид, что их мало беспокоит то, что произойдёт вот, прямо сейчас. Кто-то, может, и не до конца осознавал происходившее. Эйфория – штука тонкая, на хмель похожа. Но вряд ли таких было много. День летний. Солнечно. Эх, жить бы да жить…
И вот, ключевой момент. Прозвучали команды. Началось. Первыми объявляют тех, кто попал в желанные округа, в Венгрию, Германию, Чехословакию, Польшу… на Украину, в Белоруссию, в Прибалтику… И Дальний восток кому хорош. Иным на Север Европы СССР путь. А тем – в Сибирский округ. Вот и почти всем выданы билеты судьбы. Строй что улей. Зажужжал. Командиры с трудом удерживают некое подобие дисциплины. Но обстановка не та. Кому – счастье, кому – ошеломление, а кто и знал уже, что впереди. Чай, училище непростое. Много генеральских отпрысков в курсантской среде. «Кремлёвка»…
И среди этого улея несколько холодеющих каев, словно под чарами Снежной королевы. Мир медленно начинает раскачиваться под ногами. Каждая трещина асфальтного покрытия места построения словно и чернее, и шире. Пульс всё слышнее в ушах. И будто нет никого рядом. Будто тени это. Всё чужое вокруг. Отчего бы это? Надо очнуться. Вот и звуки вновь всё отчётливее, всё громче.
Последними объявляют (слово «крайними» точно не подходит), именно последними, тех, кто должен убыть в Забайкальский край, в Забайкальский военный округ, в ЗабВО, как хлёстко подмечено, в – «забудь вернуться обратно». И многие там, в этой пропасти сгинули. И многим предстояло. Забайкальцы-пехотинцы, выпускники-командиры, попавшие в эти пустыни, они не имели и шанса оказаться где бы то ещё в будущем на своём карьерном пути, кроме Забайкалья. Техника там в командовании ими специфическая. Такой нет нигде в войсках больше. Автомобильная лишь, да где примитивная, устаревшая гусеничная. И той почти нет. Сплошные системы укреплённых районов. Нет, никому в будущем такой командир не нужен. Он же совсем непривычен к боевой машине пехоты, танку, бронетранспортёру, да многое он не освоил, со многим как командир не сросся в единое целое. Не было такому места на земле, кроме зазеркалья забайкальского. И многих это ломало. Спивались. Покидали армию, если было куда. А и известна такая аббревиатура - "бич" (бывший интеллигентный человек). Бич - это не бомж, как кто параллель провести случится пожелает, это - волк в человечьем обличье. И взгляд волка выдавал, глянь ему в зелёные его глаза. Банальный бомж там первой же осени не протянул. А бичей боялись местные. Легенды об иных ходили, словно о джеке потрошителе, о дато туташхие, кому так ближе... И чаще бичи - бывшие военные, опустившиеся, сорвавшиеся офицеры армии, да уголовники ещё. В случае бича это уже не важно...
Забайкалье пехотинцу - суровый приговор, да любому армейцу там понятно практически сразу, куда он попал.
Бывали и те, кто чудным образом обманывал непреклонную судьбу. Но и это ведь тоже судьба. А какая она? Как её узнать-пощупать?
Иным, оказавшимся в «лёгких», перспективных местах, в райском климате, им выпало кому почти сразу воевать. Афган ещё забирал свои жертвы. Разнарядка, и, - ты далеко-далеко от рая. Так, Андрею Мельничуку, и недели он не дал освоиться. Прямо на чистке оружия возле модулей личным составом под Баграмом, места расположения его полка, снайпер издалека «снял». Хороший парень был. Мы фактически дружили. Боль до сегодняшнего дня. Иной раз подолгу в фотографию вглядываюсь его. Рядом он где-то. Несправедливо вот так… Не должно так быть. Много, много разных судеб. Кого в Щёлково, фактически в Москве, и квартиру семье лейтенанта дали, живи и радуйся, … из ревности какой-то хмырь вечером прямо у квартиры зарезал. Парень кровью истёк. Врачи не успели. Глупая смерть. Кто инвалидом остался. Военная жизнь. Каждый выбирал, знал, что выбирает. Но боль в душе не знает профессий. Ей плевать, что и кто выбирает. Поди-докажи ей, что это должно восприниматься как часть судьбы, как норма. Какая же это норма – смерть и горе?
Но я отклонился от того, о чём начал было писать. Фантомы-воспоминания витают, наотмашь где бьют, где, словно тугие ветры, затягивают в воронки неответных вопросов, сомнений, в свои глубины пещерные. Трудно отслониться от их сильных щупалец. Они всегда где-то рядом.
Итак, группа курсантов, их видно, если приглядеться к щевелящейся лавине строя, они словно и цветом чуть блёклы, и плечами чуть ниже, и взгляд, если встретишь, тусклее. Их немного, но вот они. Видишь? Вот же они. Ни с кем не спутаешь. Судьба ударила их сильно. Не ругай их за это, не делай и поспешных выводов о них. Дай же оправиться, дай очнуться, отдышаться. Каждому из них свой путь. Они сумеют собраться и пройти его достойно. Плевать. Жизнь только начинается. Чуть злее будут. Но, может, это и к лучшему…
Среди этой группы был и наш герой. Герой – это так… Он себя считал самым обыкновенным. Да ведь так оно и было. И он также, словно заворожённый, смотрел в себя, в этот чёрный глубокий забайкальский колодец. Там было темно и сыро. Но другой перспективы в этот солнечный день для него словно и не было. Какой же это герой? Где взять ему силы? О чём дальше думать? Ведь это не конец, нет… А народ рядом гудит, глаза словно шмели какие над цветочной клумбой. Так и блестят. Да щёки алеют. Молодо-зелено. Гормонам не прикажешь…
Пролетел первый лейтенантский отпуск. Деньги практически кончились ещё в середине. А в день, когда нужно было убывать к новому месту службы, в самом начале сентября, колодцев как и не было. Да кто его в этой луже утопит? Не бывать тому. Держись, Забайкалье.
Два чемодана «гроссгермания», в основном объёмная военная форма, документы, пара книг, вот и весь скарб. Но тяжёлый же он, когда «весь». Вот-вот ручки чемоданов оборвутся. Надо допереть. Никто лёгкой жизни не сулил.
Ту-154 из Домодедово за мгновение донёс в Читу (штаб ЗабВО там). Весь полёт проспал. А когда просыпался, таинственная незнакомка лет двадцати лежала на его плече, словно на подушке. Мелочь, но приятно. Он был не против. Через время автобус донёс из аэропорта до города. Вот и штаб. Огромная территория. Газоны, ёлочки. Здания. Всё - «ровно и попендикулярно», как говорил товарищ армейский прапорщик в популярном тогда анекдоте. Главное здание. Лестницы, лестницы. Кабинет. «Ожидайте»… Ожидает. Сморило. Заснул. Суета, шаги, голоса. Вовремя проснуться не было возможности. Ай-ай-ай, а ведь за окном темно уже. Как же долго начальства не было на месте. Глаза открылись. Вот те на! Прямо перед «уставшим» лейтенантом свита заместителей-клерков штабных. А посреди – генерал-лейтенант. Тоже лейтенант. Но генерал. И будто он улыбается. Просто лейтенант, наш герой (ну уж пусть иногда героем побудет, ему приятно, что мы его так назовём) доложил как надо. Уж что-что, а это он умел хорошо. Генералу-лейтенанту понравилось (или он сделал вид, что так). Однако, день начинает проясняться (точнее, уже вечер, да разве ж это важно теперь?)…
Подполковник, к кому направили для решения окончательной судьбы места, самой точки, части воинской, должности конкретной там, долго смотрел в толстые книги, звонил куда-то, хмурился, глазами зыркал. Вот же задача… Ругать пытался. Но за что? Лейтенант прибыл вовремя. Не его вина, что в других училищах таких же лейтенантов, «молодняк», выпустили в мир на две-три недели раньше. Они и отпуска давно отгуляли. И служат уже вовсю где-то конкретно. А нашему лейтенанту и места не найти. Подполковник уж и хмур, лучше не трогать. Решение было принято, в итоге. И снова неконкретное. Что ж это за Забайкалье такое, неужто так много тех военных, кого иная земля не принимает?
В ночь, с ж/д вокзала, проехав туда на рейсовом автобусике с грязными-грязными окнами через грязную-грязную трёхэтажную Читу, наш лейтенант взял билет на поезд до города Борзя. Ударение на последнюю гласную «я». Вот уж борзЯ так борзЯ. Иначе и не назовёшь населённый пункт здесь. А ещё и районный центр. И не из последних, как потом выяснилось. Поправка, естественно, на то, что это Забайкалье (!). Поезд, тоже грязный-грязный, словно из фильмов Хичкока, с разбитыми стёклами дверей тамбуров, практически без света неонов, коих тоже трудно было разглядеть в грязи под потолком, ругаясь-перестукивая колёсными парами, вёз из безвременья в другое его измерение. Туда, в главный ад, ниже и ниже, если на карте. Да и не на карте, ощущения были схожими.
В штабе армии, куда вновь нужда загнала, куда и путь был, такой же примерно подполковник, но уже более спокойный, также долго что-то вычитывал, линейкой подводя строчки, в книгах. И звонил тоже. Результат, - предписание прибыть в воинскую часть, в укрепрайон третьей линии, в распоряжение командира части, на должность командира пулемётного взвода пулемётной роты. Бывают же такие!
И снова поезд. Уже что-то вроде электрички. Места только сидячие. Твёрдые, не мягкие. Половина окон разбита. Дорога – в ночь. Ехать семь часов. Да всё больше стояли, затем вновь останавливались. С протяжным скрипом, словно охая, старик-вагон, обдавая прохладой из зияющих проёмов (окон ли?), словно сплюнув от негодования на локомотив, шатал пассажиров дальше в пустоте. Ни деревца за окнами, ни луны. Редкие фонари…
Утро. Довольно рано. Только рассвело. Вроде – конечная. А как понять?
Пассажиров-то было – наш лейтенант, да ещё какая-то тень на другом конце бесконечного вагона. И она словно пропала перед самой остановкой последней… Тени так всегда поступают. Не будем на них сердиться. Да и пусть им.
У одного из чемоданов ручка всё же оторвана. Вот, написал о том выше, сглазил, получается. Она и вначале не вызывала особого доверия. Что с неё, с ручки, взять-то теперь? А нести необъятные чемоданы надо. Как? Один, килограммов пятьдесят, в руке обычным для чемодана способом, за ручку. Другой, - если только на плече? Да, иначе никак не выходит. Так он тоже пятьдесят примерно килограммов. Ручка-то, она не дура, оторвалась неслучайно. Мол, - неси сам. И понёс. Эх, лейтенант, лейтенант…
Вышел на перрон (минут через десять, когда точно стало понятно, что поезд приехал, и в кавычках здесь, и без кавычек, - понимайте разнопланово, в этих местах так местным только понять можно, как именно воспринимать реальность).
Ба-а, а перрона-то и нет. Просто поле. Русское поле. Без конца и края. И даже без травинки. Пустыня. Впереди, вдали, холмы. Нет, не холмы. Это сопки. Так здесь принято их называть. Да так и есть, - сопки. А люди-то, люди, домА там какие, жизнь, вообще, - это где?
Чемоданы неподъёмные – на «перроне». В пыли. Под вагонами не видно, что там, с той стороны. А вагонов-то двенадцать. Куда здесь столько? Кто сюда и в одном вагоне себя одиноким не почувствует?
Пока смотрел под вагон, кто-то невидимый с шумом закрыл двери в вагоне, в другом, во всех… И тишина… Эй, люди! Вы где!? А туда ли ты, лейтенант, приехал? Ау?
Будем считать, что – туда. А иначе – грустно и неправильно всё. Пошёл к первому вагону. Да, есть такой. Словно тут уже лет пятьдесят недвижим. И вода даже снизу не подкапывает. А за ним – поднятые под девяносто градусов обе рельсы. Значит, точно, - тупик. Приехал, куда надо. А куда надо? А – в Шерловую гору. Посёлок такой на карте. На карте – да. А где он, посёлок-то? Одна пустыня. Эх. Чего ещё можно было ожидать от Забайкалья. «Забудь вернуться…» Ну и далее в этом ключе.
Однако, внезапно, совершенно тихо, поезд сдвинулся с места. Хорошо, что наш лейтенант не стал подлезать под вагоном, на что уже почти решился, чтобы глянуть, что там, с той стороны луны. Медленно-медленно, набирая ход, поезд растворялся в кромешную пустыню. Солнышко стало выше. Ясно. Ба-а… Да вон они, дома-то. Странные какие-то, метрах в пятистах от железки первые. Но есть дома. Точно. Значит, не совсем пустыня.
Чемоданы почти выбили из сил. Человек, что случился на пути, показал дорогу, махнув рукой, - «туда». Последние метры до офицерского общежития сизифовы камни пришлось нести уже по очереди. Оставляя на пути, возвращаясь. Благо, они не имели привычки катиться обратно.
Общежитие. Представьте себе, что кто-то начал строить пятиэтажку-хрущёвку, да остановился отчего-то, возведя лишь один этаж. Всё. И подъезд один. Посередине. Почти сорванная с петель дверь. Всё обшарпано. Света внутри нет. Надо привыкать. Так, вот коридор посреди. Влево-вправо двери, словно в санузлы. Все – «шестидесятки». Узкие. Все – на одном честном слове. Как миллион лет назад поставили этот недострой, так никто ничто там не пробовал отремонтировать-поправить. А в зимы здесь, говорят, до минус пятидесяти-шестидесяти – норма. Да лейтенанту уже не привыкать. И в окопе нормально под снегом-дождём спалось в былые времена. А тут – общежи-и-итие. Норм.
Мест, правда, оказалось, даже здесь, нет совсем. Но одно нашлось. С трудом. Счастье-то, счастье. И сосед ещё в «номере», в комнате с дверью без замка. Андрюха. Лейтенант-пехотинец тоже, из ТашВОКУ, потом сдружились. Как говорится, «тебе половина – и мне половина…»
Чемоданы пристроены. Дышать легче. Отправился искать штаб. Командиру представляться. Его не было на месте. Но о лейтенанте в строевом отделе майор, начальник отдела, уже знал. Довольно быстро нашёл наш герой и своего непосредственного начальника, командира пулемётной роты ОПУЛАБа (отдельного пулемётно-артиллерийского батальона… во, сколько буковов-в для непривычного к ним уха). Капитан - Русских. Фамилия его такая. Видать, из лихих, из залётчиков. Ему и лет-то, небось, под ср…, под сорок пять, в смысле. Крутой во всём. На вид и не скажешь, пока не познакомишься ближе. Словно из стали внутри весь. Службу знает. Рота при нём – «шёлковая». В руке у ротного – всегда связка ключей. Килограмма два, не меньше. Словно спец по сейфам из уголовного мира. Нет такой двери, что ими не отмыкалась. А дверей-замков в роте хватало, да…
Иной раз, в гневе, махнёт связкой (редко, но бывало), старшину «отоварит». Тот, словно фитиль. И больно, и стыдно, и за дело всё… Загорается, вспыхнет. Роте – конец. Сам он, старшина, тот, первый армейский нашего лейтенанта, парень хороший, из семейских, с Байкала, из рядового состава, не прапорщиков. Старшим сержантом тогда, в том сентябре. Командир роты, что тут скажешь, суров он был. Но справедлив. Да и лет уже много ротой командовал. Потом узналось как-то, что и выше начальником был. И пострадал. И в Забайкалье его судьба занесла неслучайно. Жизнь – суровая штука.
Лейтенант наш сработался с Русских. Служил хорошо Родине. И поступки, хорошие если, копировать брался, и науку военную получил достойную в годы учения своего, да и сам старался быть не промах. Александр (так ротного звали) всё это видел. Мелкие промахи прощал. Суров, да человечен был командир. У хороших командиров всегда так. А он, не смотря на вышеизложенные мысли лейтенантские (первовпечатлённые), был человеком с большой буквы «Ч». Редко судьба таких жалует. И дома у него, у ротного, бывал пару раз лейтенант (почти как поощрение выглядело, доверять, значит, стал, обедать тот звал с собой). Служба… Она в армии похожа очень. Одни и те же проблемы, примерно одни и те же люди, отношения между ними. Да, так оно, наверное, и должно быть-то… Лейтенант же об этом только начинал узнавать. Он старался перенимать хорошее. И солдат своих в обиду никому не давал. Разные они и солдаты тоже. Дедовщина, землячества… И сложно было. Простим ему неопытность его. Молодо-зелено. Одним словом, лейтенант. У него всё ещё впереди… Так ему виделось тогда.
Три месяца всего служить было отведено здесь. Короткое выдалось по времени это «первое место службы». УРы (укреплённые районы), как вид, как неких динозавров, «сокращали». Разгоняли, проще сказать. Армию «убивали» в конце горбачёвской эпохи. Много зла и горя этот «нобелевский лауреат мира» нашей стране принёс. Время было сеять камни. Собирали мы, и наш лейтенант, затем их позже уже. По сей день они высятся своими острыми беспощадными кромками среди нас. Но на то оно и время, чтобы однажды кому-то выпало собирать рассыпанное, возлелеянное им, временем, зло, камни, образно о нём говоря. Может, сегодня она наступает, пора эта? Сами уж решите. Сами выводы такие космические делайте. А тогда лейтенанту куда ему было о космосе помышлять? Ему к новому месту службы спешить надо было.
Укрепрайон же Шерловой горы в девяностые, сам городок, опустевший, словно испуганный зияющими пустотами вырванных с мясом окон и дверей, лишённый ворами всего и вся, всё продано и перепродано было, что имело хоть малую ценность, этот в прошлом теперь уже городок, он и сегодня там… Словно сфинкс из песков Сахары, словно нелепая бетонная плита на строительной свалке, что углом торчит из глубины праха земного. Была жизнь – и нету. Была армия. Где она теперь? Где страна, которую та защищала? Лейтенант же, тот, шерловогородский, он навек там лейтенантом. И это простим ему тоже. Он исправится. Станет мудрее, старше. Да только вот лейтенантом он только здесь, именно здесь и именно таким и был-то. Много впечатлений, много эмоций. Да ведь они только в памяти, если приглядеться, если провести рукой по её тенистым углам-коридорам. Эх, память… Простим лейтенанту. Он был неплохим человеком. И Родину искренне защищать сам пошёл. Жизнь такую выбрал. И бойцов-подчинённых своих «делай как я» за собой вёл. Понимал, хоть и неопытным был, что «делай как я сказал» - не его это. Да он и не смог бы иначе. Говорю же, неплохой был человек. Старался быть таким.
Впереди – снова Забайкалье (проклятие никто не отменял). Новое место службы. Чемоданы (ручку починил, - «и то – хлеб»). Транспортные хлопоты. Посёлок Запакровский впереди. Странное название. Вроде бы должно оно от слова «покров» начинаться, может так и было изначально… Но, - «Запакровский», и, - точка. Там новый опыт. Новые люди. А по капитану Русских лейтенант до сего дня скучает. Поди, разбери ты эту душу человеческую…
Вот, нет, не всё. Лишь ветер словно, какие-то голоса, гудки, терпкие гуталиново-портяночные (кому и до рвотных позывов) позёмки. Фантомные боли по утраченному. Странно, разве подобное может быть связано с Забайкальем? Да ведь жизнь-то у лейтенанта одна (это он потом поймёт, позже гораздо). И нет жизни лучшей или худшей. Она такая, как есть.
Ветер гуляет над шерловогородскими остовами… Говорят, иногда стаи диких собак пробегают мимо. Там и волки где-то. Вороны, как водится… И память тоже там. Она только и осталась из осмысленного, из того, что может быть чем-то очень важным. И то только для нашего лейтенанта, да других, кому выпало однажды на жизненном пути оказаться в этом богом забытом месте…
Эх, всё, наверное. Да много ещё о чём можно было бы сказать-рассказать. Да ветер. Ветер гуляет над Шерловой горой. Над лысыми холмами, над горами, так всегда. Любят ветры пустоши, любят пространства. А и нет ничего более любого им. Что вспоминать теперь, время терять?
Будет затишье, будет солнечно вокруг, может и ещё что вспомнится, остановится-оглянется на секунду-другую…Лейтенант, глядишь, не обидится, если о судьбе его дополню строку. Неплохой он парень. Да и разрешил мне рассказать чуть о нём в это затишье. А? Ветер опять, говорите? Да, вот он. И я уже чувствую. Пора заканчивать. Не до воспоминаний. Да и лейтенант далеко теперь отсюда. Не разглядеть, не выспросить...
2022