Луна в Козероге. Мать-дочь

Молода была, ну очень, даже нет, скорей юна. Встретив парня, с ним полночи отдыхала допьяна. Милый клялся, будет рядом. Испарился поутру. Не вздыхала, выла: «Ядом отравил меня. Умру». Не погибла, хуже: с пузом. Родила, сбежав, одна. В съемной хате пел Карузо, холод тёрся у окна. От родителей забота – убивать любую страсть. Пусть не ищут: "идиотка" до свободы дорвалась.
Я её не помню старой, старым с детства был я сам. Нёс ответственность и даром обращался к небесам: «Пусть не плачет больше мама, пап не водит, не нужны!» Иногда ходили в храм мы, там-де нету сатаны. Перестали постепенно. Говорила без прикрас: «Тот мужчина самый верный (будет важен не на раз), с кем ты вышла из постели, не вошла, а вышла: сын».
Взрослым странно быть, те делят кожуру от колбасы, и кричат: моя, поди ты прочь, нет, прав я, я права! В десять не осталось мочи то терпеть: пришла трава. Во дворе курили ганджу, я попробовал, зашло. Дома – хор кошачий, лажа нот царапала стекло, а, курнешь, покой, свобода. Вся ответственность снята. Мне под тридцать, и с тех пор не изменилось ни черта. В съёмной хате – я и мама. Преходящи, как назло, и её друзья по храму между ног, и мой, число потерявший, список женщин. Кого любишь, те бегут. Раз доверчив, искалечен. Кто клянется, тот и Брут.