Война и мир. 1-3-1а

Часть третья

1-3-1а

Различные планы и соображения
Рождал князь Василий под свой интерес,
Но все они были в одном направлении,
Лишь выгода в них должна брать перевес.

И планов таких на ходу было много,
Одни достигались, в других — был провал,
Зависело всё от партнёра, какого
Василий для дела в союзники брал.

Но тот человек, кто ему был полезен,
Всегда иметь должен и силу, и чин,
Тогда с ним сближался, чтоб мир был бы тесен,
Хвалил, угождал — вот такой был почин.

Вот Пьер, например, у него — под рукою:
«Богат, надо с целью устроить его,
В конечном итоге и с целью благою:
Чем Элен плоха, как жена для него?

Я должен в семью заманить его срочно,
Я выбил ему в камер-юнкеры чин,
И денег занять как бы просто, побочно,
Для дочери лучших не было мужчин».

Советнику статскому чин тот равнялся,
И он настоял, ехать с ним в Петербург,
И в доме его, чтобы Пьер оставался,
И он теперь будет его лучший друг.

Как будто рассеянно, как бы случайно,
Но он, вместе с тем, и уверен был в том,
Её красота, обаянье — повально
Влекли всех мужчин в отцовский их дом.

Живя постоянно, встречался бы с нею,
И не устоять пред её красотой:
— Я так в этом деле теперь разумею,
Что Пьер будет наш, он — богат, холостой.

А Пьер, неожиданно ставши богатым,
К тому же, и графом Безуховым стал,
Теперь постоянно бывал он заня;тым,
И быть одному он мог стать, когда спал.

Присутственных мест, часто их посещенье,
Бумаги на подпись, другие дела,
(Об этих местах он не знал их значенье),
Лишь необходимость его к ним вела.

Имений своих проводил посещенья,
Приём многих лиц по различным делам,
Везде и от всех получал поздравленья,
А ум, доброта — повод для восхищенья,
Умением слушать, помочь им во всём.

Все те, с кем общался богатый наследник,
Высоких достоинств ценили их в нём,
Он людям вещал будто их он священник,
Он всем им надёжным казался, как дом.

Он слышал слова и, причём, беспрестанно:
«Вы, с Вашей чудесной такой добротой»,
Он верил и сам, и уже неустанно,
Что в самом-то деле уже стал такой.

И люди, кто прежде бывали и злыми,
И даже враждебны ему иногда,
С ним делались нежными, просто златыми,
Такими и стали они навсегда.

Сердитая старшая из трёх сестричек
Пришла к Пьеру в комнату мир заключить,
Она сожалеет о бывших с ним стычках,
Не вправе она ничего и просить.

Но лишь позволенья, остаться здесь, в доме,
Из-за; пережитых волнений, обид,
На пару недель, пока чувства все в коме,
Любила сей дом, он к ней словно пришит.

Растроганный Пьер, что княжна извинилась,
Заплакала даже при этих словах,
Пьер сам извинялся, за что — и не снилось,
Запутавшись в прежних с княжнами делах.

Как бывший союзник в борьбе за наследство,
Князь понял, загладить обиду княжны,
Нужно ещё боле весомое средство
Для снятия прежних следов их вражды.

И он — этот опытный плут, князь Василий,
Решил в том помочь и Себе, и княжне,
В доверие к Пьеру войдя без усилий,
Нахальство своё, проявляя вполне;

Внушил, всё же, Пьеру, поскольку страданий
Княжна натерпелась от графа сполна,
Ублажить её добротой, состраданьем,
Чтоб не возникала, довольной была;

Себе — чтобы больше не смела участье,
Его, князя, в деле — несчастный портфель,
Не мог бы вновь всплыть, как карьере ненастье,
Дела и надежды всадить все на мель.

Подсунул бумагу на подпись он Пьеру,
То вексель был на; тридцать тысяч рублей,
Что в пользу княжны, для сокрытия дела,
Как средство молчания, было б важней.

С тех пор к нему сделалась как-то добрее,
Для Пьера красивый вязать стала шарф,
И младшие сёстры — смелее, нежнее,
Ведь он уплатил им за папу, как штраф.

Особенно младшая, к счастью — красотка,
В ней родинка рдела на левой щеке,
И часто улыбкой, смущением кротким,
При взгляде его как бы каясь в грехе.

Ему всё казалось, что все его любят.
Не мог он не верить и чувствам людей,
Ему всё казалось, что все его будят,
Толкают к свершению добрых идей.

Он жил в состоянье пьянящего чувства,
Себя центром чувствовал и;х общих дел,
Не сделай он то, что просили — так грустно,
А на душе станет как-то всё пусто,
И делал всё то, что ему князь велел.

Тогда, в это самое время, делами
И Пьером самим овладел хитрый князь,
Он из сострадания «выхватил знамя»,
И с Пьером наладил он прочную связь.

Он, с видом, уставшим от страшного горя,
Под видом свалившейся тяжести дел,
И чувствуя в Пьере лишь мягкую волю,
Его сделал послушным, как и хотел.

Беспомощным стал Пьер, наследник престола,
Князь долгом своим, как покойника друг,
Свой выполнил долг, как забитого гола,
И не выпускал Пьера и;з цепких рук.

Он звал к себе Пьера уверенным тоном:
— Мне было б безжалостно бросить тебя;
И с видом притворного жалкого стона:
— Всё, что я говорю — тебя только любя.

Всё, завтра мы едем, — и видом приказа
Он Пьеру нетерпящим тоном изрёк:
— Такое не всем удаётся, не сразу;
И это уже был не просто намёк.

— Зачислен ты в дипломатический корпус,
Теперь — камер-юнкер, уже — дипломат,
Отныне в тебе — дополнительный тонус,
Ты будешь, как личность везде нарасхват.

Мы вместе поедем в моей же коляске,
А мой камердинер пусть едет в твоей;
Я вижу не рад новой жизненной пляске,
Но жизнь потечёт у тебя веселей.

Пора удалиться от прошлой всей жизни,
Я выбил ту должность не только тебе,
По совести, милый, ты дорог отчизне,
А я это сделал и также себе.

Мне знать и довольным быть только для друга,
И корысти в том у меня — никакой,
Для нас с тобой, Пьер, людей высшего круга,
Высокая должность — всей жизни настрой.

Ах да, я забыл, были счёты с покойным,
Так я и с рязанских уже получил; —
Оставил себе пару тысяч спокойно,
Как будто он с неба их все уловил.