Деревенские индейцы

Лишь только в заре запылают цветки
И к лугу прижмётся трусливый туман,
Возьмутся опять за свои молотки
Два плотника старых, уставших весьма.
Пойдут они грузно пыхтеть да сопеть,
Ворчать друг на друга и… ''Приму'' смолить,
Забыв, что у дома развешана сеть
И лещ раньше срока пошёл нерестить;
Пойдут они грузно, но всё же пойдут,
Зашаркают вновь по росистой траве
Туда, где досочки пахучие ждут,
Занозами жаля своих гвоздарей.
Один – в крепдешиновом женском пальто,
Зелёной беретке времён ФЗУ,
Штанах, перетянутых медным прутом…
Короче, назвал я его – Виннету.
Другой же – в будёновке с синей звездой,
Прожжённой фуфайке, что впору бичу,
Дурацких ботинках эпохи застоя…   
И прозвище дал я ему – Инчу-Чун.
Начнут, как обычно, в четыре руки…
И в маршевом ритме рванётся пила.
Нет, ты погляди – короеды-жуки:
И денно и нощно в древесных делах.               
А в планах ещё дровяник семь на семь,
Могущий пятнадцать годков простоять
Да новый забор от коров и гусей,
Что любят, заразы, посадки топтать.
Индейцы то пилят, то брёвна корят,
То вдруг растворятся, как джины, а то
В укромном местечке себя угостят
Под хруст огурца самогонной водой.
К обеду приходят, сметая в молчок
Всё то, что мой бог кулинарный создал.
А после обеда, один – на бочок,
Другой же – за книгу, что недочитал.
Весь день, несмотря на года – при делах:
И пилят, и рубят… Ужели  на спор?..   
А лещ, отыкрившись, ушёл до тепла
И… сетки увёл, что ищу до сих пор.
И вот, раскладушку несёт Виннету,
Дровишки для печки несёт Инчу-Чун…
А сами уж, верите – спят на ходу,
Запал состязаний сведя на ничью.
Лишь только в заре запылают цветки
И к лугу прижмётся трусливый туман,
Возьмутся опять за свои молотки
Два плотника старых, уставших весьма.