В больничной палате
бессонно внимаю ночной полутьме,
что здесь обитает воздушно и просто,
как гарь от кремации в старой трубе.
Потёртая простынь и шерсть одеяла,
как саван, с утра укрывают меня.
Шерстинки-иголки кусают, как жала.
Я, словно в гробу на матрасе, в тенях.
Воздав хвалу Богу, висящим распятьям,
все шестеро сникли в чумной слабине,
поникли дремотные, вялые братья,
себя отдавая большой тишине.
А я слит с фантомными болями, грустью,
без сна созерцаю белёсую ширь,
в помятом снегу позамёрзшие грузы,
какие усеяли снежный пустырь.
По воле хирурга всесильные руки
их сняли с железных столешниц столов,
где им уменьшали их прежние муки,
сложили сюда в перемотках бинтов.
Кроватные сетки давно не скрипели,
все очи сомкнули, нырнули в смолу,
соседи уже полчаса не храпели,
сиделка, как статуя-ангел в углу.
В больничной коробке, где спят, засыпают,
лежу, словно в морге, с душою пустой.
В прохладной палате давно наблюдаю
предсонный, а может, предсмертный покой...
Свидетельство о публикации №122072404058