разговор с отцом

Мне рассказал об этом как-то батя.
Он воевал, контужен, ранен был,
Полгода отвалялся в медсанбате
Там встретил медсестру , и полюбил.
Ходил за Люсей. Только  всё напрасно,
Она не отвечала, вот беда,
Любовь в его груди  горела страстно,
Как и обычно, в юные года.
Совсем мальчишка в этом лихолетьи,
На фронт   из ФЗУ -  сомнений нет.
Он стал седым в суровом сорок третьем,
В свои   шальные   девятнадцать лет.
Всё дальше путь лежал от медсанбата,
Сестричка Люся снилась по ночам.
Над ним шутили взрослые солдаты,
А он не реагировал, молчал.
-И ты уже ее не встретил больше?,-
    - Нет, не встречал. Опять вернулся в строй.
 И вот однажды, на границе с Польшей
Ко мне сержант подходит   озорной.
-А табачку случайно не найдется?
-Есть табачок, а вот газетки нет.
 Достал газетку, всё ему неймется,
Сам  вопрошает, сам  дает ответ.
Ну, покурили, без толку ли, с толком,
  Поспорили о жизни налегке…
И тут он говорит: - Давай наколку
Тебе я нарисую на руке.
Художник я. Любой портрет налажу,
Ты образ дай иль фотку, если хошь, 
Конечно, не картину с Эрмитажа,
Но сходство  обязательно найдешь.
 Рука горела, было  больно  очень,
 Выказывать не стал я боль свою.
Головка девушки  была готова к ночи,
Чуть позже  выколол он:  «Люся» и «Люблю».
 Потом салют победоносный дали!
Я в  Праге завершил военный путь.
Четыре одинаковых медали
 Все «За отвагу»  украшали грудь.
Но там, под гимнастеркой , на предплечье,
От глаз чужих  портрет тепло хранил 
Огонь любви с огнем войны навечно
Тот  озорной сержант соединил.

И батя засмущался, улыбнулся.
Потом вздохнул, слегка потупив взор.
- Я сам не знаю, как живым вернулся.
Но раны кровоточат до сих пор…