Война и мир. гл. 1-2-21б и 1-2-21в

1-2-21б

Опять стрельба и вновь атака,
Спасла всё дело темнота,
Сплошная сделалась клоака,
Бежали, кто горазд, куда.

Французы в деле дали маху,
И перепутали своих,
Отбили наши их атаку,
И, наконец, весь ад утих.

Движенье войск всё продолжалось,
Как будто мрачная река,
Но вызывая только жалость,
Она так медленно текла.

Текла и с говором и стоном,
Под звуки раненых, колёс,
Над всем нависшим тяжким фоном,
Лишь не хватало только слёз.

Опять посёлок, нужен отдых,
Унять в тиши весь этот стон,
Для всех живых, людских и конных
Природой дан целебный сон.

Не все нашли в посёлке место,
Дорога стала домом им,
Опять костры, кроватей вместо,
И рядом — весь людской интим.

Ростов и Тушин примостились
У разведённого костра,
С походной жизнею смирились,
Как не была б она остра.

И холод, сырость — гости боли
В его контуженной руке,
На рану — словно пачку соли,
Усилить чтобы эти боли,
Таков итог в его войне.

С сочувствием и состраданьем
Большие Тушина глаза,
В него смотрели с пониманьем,
Помочь не может и слеза.

Со всех сторон — шаги и говор,
Вновь прибывающих солдат,
Треск дров и стук копыт, как повар,
Мешающий в котле весь яд.

Сливалось всё в один протяжный,
Неприкращающийся гул,
Настал момент и очень важный —
Походной жизни всей разгул.

Теперь, как прежде, и во мраке,
Вся мрачная солдат река,
Как будто влилась в море краха,
Хотя и медленно текла.

Необустроенность отхода,
Всегда в условиях атак,
Ночного тоже их похода,
Когда преследует их враг;

Ростов купался в этом море,
Вся жизнь походная, как свет,
Пред ним открыла много горя,
И в ней — не виден был просвет.

Солдат, какой-то незнакомый,
Внезапно подошёл к костру,
Теплом, огнём он  был влекомый:
— Друзья, замёрзну я к утру.

Ну вот, отбился я от роты,
Не знаю сам, где счас она,
Душа моя полна заботы…
Будь проклята вся та война.

И Тушин разрешил погреться,
Хватило Тушину огня!
Он им согрет, куда же деться,
Не жалко для друзей тепла.

За ним, с подвязанной щекою,
Подвинуть пушечку чуть, чуть,
Офицер просил, вплотную,
Освободить повозке путь.

И с окровавленной повязкой
Вкруг шеи, также головы,
Солдат худой, с походкой тряской,
Просил у Тушина воды.

Другой солдат — в лице веселье,
Просил в пехоту огоньку,
Довольный, уносил он в «келью»,
(А келья — на земле постелью),
На головёшке, в темноту.

Солдаты, небольшою группой,
Несли в шинели тяжкий груз:
— Зачем нести, уже он — трупом,
Хватает нам здесь всех обуз.

Ростов впитал всю прелесть жизни,
Что та случалась на войне,
Запомнит он до самой тризны,
Как раненый — ещё вдвойне.

Не мог заснуть Ростов от боли
От нывшей тяжестью в руке,
От той его несчастной доли,
Случившейся в его судьбе.

А, может, даже и счатливой,
Коль он остался, всё же, жив,
Возможно, даже — горделивой,
Для чести нужный всем мотив.

Внезапно отдых был нарушен,
Позвали Тушина в избу,
Где он, зачем-то, был там нужен —
Прервать словесную стрельбу.

1-2-21в

За запозднившимся обедом
Разбор полётов вёл ОН сам,
Отдельным фактам был неведом,
И кто принёс отряду срам.

Частей начальники и свита,
Все в сборе были за столом,
У многих суть сражений скрыта,
И стало ясно лишь потом.

В углу стояло вражье знамя;
Драгун-полковник, взятый в плен,
И любопытными очами
Его увидеть каждый смел.

Он всех расспрашивал подробно,
Как бой вела, какая часть,
Хотя и многим неудобно,
Кто был разбит, что за уча;сть.

Потери кто понёс, какие,
Смекалку, хитрость применил,
Иль намерения благие:
Французов даже потеснил.

Тот самый ком-полка, который
Главкому представлял свой полк,
Своей победой встал готовым,
Придав другой рассказу толк.

Сумел позорное всё бегство
Представить как обман врага,
Засаду, как победы средство,
Внезапность и французов бегство,
И дух вдохнул в свои войска.

— Не премину ещё заметить,
Тот самый Долохов — штрафник,
Себя подал в прекрасном свете,
Он в бой «душою всей проник».

Пленил француза-командира,
И храбрость ставил всем в пример,
Поднял честь русского мундира,
Поставил бегству он барьер.

Жарков, себя не обижая,
И показать в сраженьях роль,
Он, как свидетель, добавляет,
Хотя терпел от страха боль:

— Я сам свидетель той атаки,
Всех наших доблестных гусар,
Враг разбежался, как собаки,
Два каре смяли, их базар.

Не мог он видеть ту атаку,
Была очередная ложь,
Его все знали — забияку,
Но шуткой — был всегда пригож.

Все улыбнулись этой сказке;
Но, в общем, был у нас успех,
В ней скрыта доблесть всей закваске,
Побед российских, наших всех.

ОН выразил всем благодарность,
За их геройский тяжкий труд;
Непонятой осталась малость,
Что вызывала мыслей зуд.

— А как же в нашем главном центре
Оставлены орудья два?
(Хотя сей случай был не первый,
Ведь пушки потрепали нервы,
Но, люди же спаслись, едва).

ОН знал, на нашем левом фланге
Погибла батарея вся;
К штаб-офицеру в высшем ранге,
Свой взгляд ОН обратил не зря.

Он первым послан был с приказом,
Поспешно завершить обстрел;
— Да, в пы;лу боя там не сразу
Отхода план у них созрел.

Одно орудие — подбито,
Другое — я не смог понять,
Всем было жарко, боем скрыто,
Я пробовал их пыл унять.

— Да вот, и вы там были тоже, —
И на Андрея бросил взгляд;
— Мы вместе были и, похоже,
Чуть опоздали в этот ад.

И улыбаясь так Андрею,
Ему знакомый штаба чин,
Пытался высказать идею,
Союз создать из двух мужчин.

Союз из труса и героя;
Но получил он в том отпор:
— Я в ходе Тушинского боя,
Не встретил вас, — ему в укор.

Так почему остались пушки? —
Спросил его Багратион:
— Нам пригодятся те игрушки,
Ещё не пал Наполеон.

При виде грозного начальства,
Представилась его вина:
Остался жив, и в том нахальство…
А пушки? Но — на то война.

Он был взволнован тем вопросом,
Но что же здесь всем не понять?
Он ждал позора с этим спросом,
И дрожь свою не мог унять.

— Не знаю я, «сиятство» Ваше…
Да просто — не было людей…
— Могли взять из прикрытья, даже!
— К тому же — тоже — лошадей…