Dear diary

У меня на рёбрах писал иглой пьяный Рембо,

(который Артюр, поэт из проклятых, а не гора мышц, почему-то известная всем в отличие от первого)

откровенничал о связи всего сущего, канатный плясун,
звёздами в порах рябой или пулями в венах.

После этого мне ничто не страшно. Без жира в кость; травма, кожная заодно с душевной, за что от души: «Спасибо».

Гармония себя-внутри и себя-снаружи, тонкая, папирусная обёртка тут и там. Настоящее священно. Трамплин к катарсису – за болевым порогом.

Тому, кем орудовал мой мучитель, я отдала нож, французский, с фиксатором (по-своему драгоценный: отцовский подарок ко дню рождения).

А неделей раньше, той же рукой, плечо клеймил лилльский палач,
врезал геральдическую лилию, снятую с сургучной печати.

– Запредельная ты теперь, девочка, человечий закон не указ. Одну мать-Астарту слушай, во всех её ипостасях.

Осталось только упасть как-нибудь, в очередной раз убегая, и вскачь золотую корону кудряшек отправить от себя подальше: из-под топора между шестым и седьмым.
Слишком много думала при жизни.

Пространство вокруг себя творит его обитатель. Острые мысли рождают шрамы,нанесённые не тобой; много жжённых, не меньше резаных.

Каждый из них – память, свёрнутая в белый шарик. Удобно носить, не теряется.

Только вот видеть их посторонним незачем. Потому хочу татуировками забить поверх.

Как будто образы расскажут меньше азбуки морзе,
точек и тире от щиколотки до шеи.

Как будто раньше я не была собственной историей,
уже написанной и ещё только готовой проявиться.

Корзинка боеприпасов. Тихое небо Аустерлица.


<2017, август>