Прогулки с Иосифом в трестовской больничке 3

1. «Всем сестрам…»

Злодеев помянул. Без Марченко – козырных.
Негромко. В перепляс. А Эдуард – бедняк.
И я его ферштейн. Барковские призывы –
Извечный хорохор о невозвратных днях.
Родных приветил здесь. Нешуточную Музу.
В её тугу-печаль отправил реверанс.
Мы с ней ещё споём. Послушаем Карузо.
А лучше завернём проверенный романс.
Но есть ещё одна завидная персона,
Которая в сей час жалеет обо мне.
Я тёще пару строк, зато вполне весомых,
Настрою на своей лирической волне.
Она – наш тайный щит. Связующая с Богом.
Ответчица за нас, ленивых, перед Ним.
Негромкая любовь. Незримая подмога.
В кормлении одном. Источником Одним.

2. «Упражнение» (подстрочное)

«Полночь швыряет листву и ветви на».
Так рифмовать я могу, но нет вина.
В сиром уезде, в деревне Протвино.
Не был, конечно, но есть такая.
Яблоки, груши, союзы, префиксы.
Ямвлихи, Блохи, Громыки, презенсы.
Вешки, Колышки, Парижи, Гастингсы.
В желоб aetatem мутной водой стекают.

Грелки, матрасы, таблетки, памперсы.
Чиркнул, завёлся, обжёгся, заперся.
Комиксы, мифы, закрутки, каверзы.
Всё здесь расставлено, под номерками.
Злое, озябшее, робкое, скверное.
Взвилось, поникло, усопло, свергнуто.
Пушкин, Кукушкин, Федоскин, Лермонтов.
Знаки ложатся на серый сырой пергамент.

3. «Упражнение» (без бумаги, прогулочное)

На пятницу погоды подоспели.
Лазурно утро. Свежесть в голове.
И хочется скорее встать с постели.
И показать, что стоит человек.
А стоит он, по-гамбургски, не много.
Казённый дом, работа да семья.
У самого последнего порога
Ещё скуднее жимолость твоя.
А утро улыбается, как в детстве.
Но только в рощу больше не зовёт.
Предвестником неумолимых бедствий
Горбушку счастья скромно подаёт.

4. «Возможно, перед выпиской»

В десять – физиотерапия.
Если не полная атрофия.
Нерва, который мне всё подстроил.
Выйдем к обеду – врачи не строги.
Что-то кололи. Капали дозу.
Было бы худо, слагал бы прозу.
Может, анализы и ущербны.
Я устаю от микстур лечебных.
Лучше отправлюсь к своим пенатам.
К магу «Соседи». Во двор к пернатым.
Выпрет Наташка – уйду на свалку.
Там и подохну. Себя не жалко.

5. «Всё – по делу»

Это было не случайно. Всё по срокам. Всё по делу.
По программке изначальной – под раздачу прилетело.
А теперь, как бомж удельный, – клюв в защёлку, в скобку перья.
Я найду приют артельный. Надоела пробка-келья.

6. «Подстрочное»

«Империя – страна для дураков.
Движенье перекрыто по причине
Приезда императора…» –
Вот так,
Без малого пятнадцать лет назад,
На час –другой застряла неотложка.
А в центре города мужчина умирал.
Каких-то 35. Больное сердце.
Когда-то в армии, по службе, застудил
Водителем на зимней переправе.
А может быть, ещё сказались гены.
Но мог бы жить. Живут и не с таким.
Он был отцом и мужем. Добрый сын.
Но Кормчему нужны легионеры.
Тупой ОМОН, гирлянды балаклав.
Нужны рабы, что славят по приказу
Его уделы, в Родину обув.

Военный лётчик сына проводил.
На кладбище.
О чём он после думал?
В Империи, стране для дураков,
Важнее дум салюты и поклоны.
Здесь преданность продажная в цене.
В восторгах беззаветных патриотов.
И главное – движенье перекрыть.
Везде.
По той же судоржной причине.
И не жалеть об умерших потом.

7. «Дурковатое»

Просветили, подогрели, намагнитили висок.
Если стану идиотом, в руки сунут туесок.
Хоть лозовый, хоть пеньковый. Хоть корзинку на ремне.
В лес уйду, и там, косому, Бог откажет дельце мне.
Он подарит царь-грибницу, где одни боровики.
И забуду я, блаженный, тайну бродскую строки.
На гробницу с фараоном, что биолог завещал,
Загружу я полный короб в недра скважин и пещер.
Подкормлю грибной половой отставное мумиё.
После этих испражнений стану минимум майор.
А ещё великим магом. Нешто штырили магнит!?
На бумаге с герб-печатью впишут: зело знаменит!

8. «Попёрло»

Пошёл «ремонт». Попёр, как паровозик!
Пыхтит больничка. Я – переношу.
Всё предлагают. По-французски, с Prozit.
Осталось лишь коньяк и анашу.
Как хорошо! Уже на дне колодца
Узреть в туннеле золушку-звезду.
И ощутить себя оранжевым уродцем,
Словившим попугая какаду.
И переплюнуть Сёму Слепакова.
И Шнурика, в частушках, заодно.
Моя звезда! Гори моя подкова.
Крутись пиит игрушкой заводной.

9. «Флотское»

Сейчас по-флотски растопчём,
Куда подвесить вашу рынду.
Что продаётся и почём.
И приторочено гвоздём.
А шляпки-кнопушки не видно.
Потом пошлём всё это «на» –
Зачёт от Бродского сполна! –
Забыв уже, куда послали.
Хоть в Колыму. По магистрали.

10. «Когда я ослепну»

Я «большие стихи» не пишу.
«Нобеля» мне до лампочки тоже.
Не люблю ни кон-фу, ни ушу.
За подлянку мог просто по роже.
По сусалам, соплям и чинам.
Тем, что нажили «лизом» и «дралом».
Вот, и ночь подступает черна.
Мутной жизни кистень и отрава.
Ну, и что! Допишу. Достою.
Нам чужого ни капли не надо.
Дотяну эпопею свою.
Допою в никуда серенаду.
Доширяю и кину писать,
Только ночка удавку накинет.
И осядут огни-чудеса
Мёртвым пеплом в кудлатой мякине.

11. «Бодрящее»

Завтра день начну с зарядки.
Раз десяток отожмусь.
А потом пройдусь в присядки
До толчка по этажу.
Раскидаю руки в ширки.
Под лопаткой почешу.
И с сестричкой-дебоширкой –
Возвернусь, по этажу.
Невальяжно.
Эпатажно.
Выйду с нею на крыльцо.
У меня пусть и кривое, но приличное лицо.
В нём черты интеллигента
Незабитого торчат.
Если их украсить лентой,
Можно в Нигер или в Чад.
Там такие экземпляры
Пуще нашего в цене.
Несмотря на окуляры
Я погибну на войне.
На единственной гражданской,
А не в этой полынье…

Завтра встану спозаранку.
Прошвырнусь по этажу.
Всех сестричек и охранку
Потбухторю к мятежу.

12. «Подстрочное»

«Маячит в сумраке ночном
Окном разрезанное море».
На пароходике речном
Скучают дамы в разговоре.
А море ранено окном.
Не пароходными винтами.
И плакало, зарывшись в дно.
И снилось ночью полной даме.
Она была не молода.
Пила, а в трезвости скучала.
Речная пенилась волна
У невысокого причала.
А даме снился адмирал.
С орлом на кортике,
в растяжке.
И адмирал не умирал.
Но ей при этом было тяжко…
В речном тумане уплывать
На надоевшем пароходе.
Каюта. Старая кровать.
И сон о мёртвом царском флоте.
На крейсерах кромешный шквал.
И раны резаные моря.
Последний русский адмирал,
С орлиной выточкой во взоре.