Макиавеллистское

Se col tuo valor santo
far puoi, Amor, che sempre
a lui vivuta paia in questo foco,
io sar; lieta tanto,
che in le pi; crude tempre2
il viver mi fie gioia e ’l morir gioco;
e sempre il canto mio
lui chiamer; signor e te mio Dio.
(Н. Макиавелли, A Stanza della Barbera)
Посвящено певице Барбаре Салютати, участвовавшей в постановках «Мандрагоры» Макиавелли и любимой им до смерти.

Хоть в ревности ты, Барбера, честна… Пока нет слез, уместен грим на лицах. Вначале чувство трудно распознать, когда еще несложно исцелиться. Теперь «чужие» – больно, а «друзья» , наверное, звучало бы больнее. В любви кому-то правым быть нельзя, когда налево оба шли за нею. Возможностей все разорвать полно. Шанс не срастаться намертво упущен. С годами каменеет сердце, но любовь всегда сильнее предыдущей. Не каждый личный фронт в итоге тыл.
Ирония любви довольно злая: доказывать, что «нет, я не остыл», один есть способ - яростью пылая. За откровенность грубую прося прощения, всю душу измочалив, подпустишь яду: правда, мол, не вся. Отнюдь не все упреки прозвучали… И я хорош… Переберу слегка. Все лучше, чем унылая рутина. «В постели оба смотрят свысока» - такого даже в позах Аретино не сыщешь, но ведь страсти каковы!

Эх, Барбера, уже давно пора бы понять, что нет души во мне – увы, не сыщешь, сколько спину ни царапай. Шучу, чтоб позабыть, что ждет потом. И певчим ведь нельзя из двух кормушек… Запретный плод – он сладок лишь при том, что можно оставлять огрызок мужу. Иначе надоест; когда не так, становится до приторности тошно.
Ты вольных нравов, я под стать чудак. По сути тоже тот еще художник. Тех нынче тянет обнажать тела. Я оголил высоких слов изнанки. И вот теперь слыву исчадьем зла. Но кто умен поймет, что падший ангел с людьми не откровенен – вид добра, как было испокон, скорее примет. А впрочем, все равно, ведь жизнь игра. Кому-то выступать и в черном гриме. Мирок свой политических химер, настолько сжившись с ним, уже не брошу…
Хотя… как знать. Обычно лицемер, кто зол, но представляется хорошим. Возможно, худший грех – наоборот. Когда стремишься показаться хуже, чем есть.
Такой, как наш, любовный брод плывущим по течению не нужен. Но есть и плюсы жизни во грехе: в ней места нет изменам априори. Вот и размолвки лишь о чепухе. Ведь все, что кроме, для любви – не горе. Плюс или минус – правил никаких? Им места нет, где чувство вне закона. Как я теперь. Пускай. Кругом враги. Ну да враждебность серости исконна к тому, кто шел в изгнанье по стопам того же Данте, но не Содерини. А в вечность только тех ведет судьба, кто блажь сиюминутную отринет. Жаль только, что несбыточны мечты. Ведь больше нет в Италии титанов. Разорвана давно на лоскуты. И не идет мессия долгожданный. Мещане сплошь. Не выше сапога и судят о делах… Не знаю, кто бы сумел все изменить. В душе тоска. Тем более ее бы отдал, чтобы сапог стачать их этих лоскутов. Испанский сапожок бы рад примерить. Да вообще на все идти готов, чтоб на шажок приблизиться к химере унылой местечковости назло.

Все будет… встреча, новый взрыв эмоций. Теперь-то исцелиться тяжело, хотя вполне легко распознается. Любовь… постичь всех таинств не дано. Где ум, как у тебя, достоин плоти… К примеру вот скажу тебе – 7 нот. Всего-то. А на выходе мелодий полным-полно; я подберу еще сравнение к любовной дольче вите. Стихов волшебных море, их подсчет немыслим, но при этом в алфавите так мало букв. Немного вот и поз у Аретино, а из компоновок шедевр выходит…

Затянулся пост. И хочется скоромного, иного. А вкус после семейного поста!..
Не зря мы в нетерпении говели!

До скорой встречи, милая!
Всегда наполовину твой
Макиавелли

________________
Для справки, если что) Позы Аретино – сборник эротических гравюр на мифологические темы, которые указанный видный автор времен Никколо, тоже очень славный на протяжении веков острым языком и ядовитым пером, украсил своими дивными сонетами, ставшими классикой жанра.
В принципе, довольно прикольная вещь.
Скажем, сонет 5:

М: Эй, закинь вот так на плечо мне ногу,
Но узды моей не держи рукою.
Если хочешь править ты сей игрою,
Лучше двигай попочкой понемногу.
Коли конь на развилке не ту дорогу
Выбирает и скачет легко другою,
Он подобен плуту, ноне изгою —
Он ведь знает истинную, ей богу.
Ж: Не лукавь! Была б я последней дурой,
Отпустив узду, дав свободу змею;
Так что прямо мчись, жеребец каурый, —
Ибо сзади стала бы лишь твоею
Наша общая радость. И не спорь с натурой.
Делай дело — или слезай скорее.
М: Дорогая моя, о, не будь ты хмурой!
Я б с тебя не слез, даже если б вдруг мне судьба послала
Королевский зад на вершину фалла.

Или 13-й

М: Дайте мне Ваш язык удержать немой,
Охватите чресла кольцом объятий
И, откинувшись сладостно на кровати,
Поглотите уд благодатной тьмой.
Ж: Ай, негодник, какой он во мне прямой,
Да и твердый — вот лучшее из занятий!
Обещаю его приютить и сзади —
И чистейшим потом отпустить домой.
М: О, спасибо, милая Лоренцина!
Но прошу толкать тогда и качать,
Как то часто делала Чиббатина.
Ж: Ах, сейчас я кончу! А ты кончать
Не намерен? — М: Кончу. Тому причина —
Вы. Ж: — Мне просто хочется закричать!
М: Так кричите, что ж тут! И я ведь чинно
Не могу, о господи, промолчать —
Я кончаю! Ж: — Кончила!.. — М: Вновь начать?
https://www.litmir.me/br/?b=128427&p=1
http://rulibs.com/ru_zar/antique_european/aretino/0/j0.html

Дивно популярны были, в том числе у северных варваров-французов (ну, естественно, это для итальянцев они таковыми являлись). Вот, скажем, будущий Генрих Третий – уж такой дамский угодник, как он в юности, естественно, увлекался, вот свидетельство Брантома:
««Он [герцог Анжуйский] приобрел у ювелира великолепный кубок позолоченного серебра тончайшей работы, истинный шедевр ювелирного искусства, доселе невиданный: в нижней части этого кубка весьма изящно и прихотливо были вырезаны фигурки мужчин и женщин в позах Аретино, а наверху столь же мастерски изображались различные способы соития зверей… Кубок этот стоял у принца в столовой на почетном месте, ибо, как я уже говорил, отличался необыкновенной красотою и роскошью отделки что внутри, что снаружи и радовал глаз. Когда принц устраивал пир для придворных дам и девиц, а такое случалось часто, то по его приказу виночерпии никогда не забывали поднести им вина в этом кубке; и те, что ещё не видали его, приходили в великое изумление и, взяв кубок в руки или уже после того, прямо-таки теряли дар речи; другие краснели, не зная, куда деваться от смущения, третьи шептали соседкам: „Что же тут такое изображено? По моему разумению, это мерзость из мерзостей. Да лучше умереть от жажды, нежели пить из эдакой посудины!“ Однако же им приходилось либо пить из описываемого кубка, либо томиться жаждою, вот почему некоторые дамы пили из него с закрытыми глазами, ну а другие и этим себя не утруждали. Те дамы или девицы, кто знал толк в сем ремесле, посмеивались втихомолку, прочие же сгорали от стыда».