Рембрандт Харменс ван Рейн

Светоносный гений, подаривший нам тень и свет, не преображённые ничем, кроме правды и божественного мастерства. Глубиной и величием трагизма поражают все его старики и старухи, все его поздние автопортреты с печатью страдания на лице, сквозь которую проступает напряжённое желание задать Богу последний вопрос, на который Тот не даст ответа.

Художник смотрит на нас. Он и нам задаёт вопросы. В чём смысл всей нашей жизни? В чём смысл страданий? И можно ли жить – после страшных утрат?! После смерти трёх младенцев, рождённых любимой Саскией, после смерти её самой, не дожившей даже до тридцати, покинувшей мужа и единственного уцелевшего сына Титуса, которому не исполнилось ещё и года? И, наконец, после смерти и этого сына – в его двадцать семь и свои неполные 62?

Рембрандт прожил 63 года (15 июля 1606 — 4 октября 1669) – возраст, который сегодня не считается преклонным, но на своих поздних автопортретах он выглядит глубоким стариком. Прошло четыре столетия. Пролетел лёгкий сентиментализм, упоительный романтизм, трезвый реализм, тёплый импрессионизм, линеарный модерн, грянул многоликий модернизм, и вот уже истощается эпоха постмодернизма в налёте китча и вторичности, когда имитация вечной молодости и немеркнущей красоты заполонила горизонты настолько, что ты поневоле страшишься собственного несоответствия и тех самых морщин, которые тебе «так дорого стоили».

Но Рембрандт всё так же неотразим и притягателен в своей не прикрытой ничем старостью, со всеми морщинами своих стариков и автопортретов. И почему же ни одно лицо не заставляет нас так напряжённо погружаться в «проклятые вопросы» Достоевского, в вопросы жизни и веры, любви и смерти, горя и радости, кроме этих старых ликов Рембрандта?! Почему они оказались бессмертными?

Галерея старых мастеров в Дрездене (куда я возила своего тогда ещё маленького старшего внука) и Эрмитаж (куда, надеюсь, попадут и все мои внуки) – для меня прежде всего залы Рембрандта. В Дрезден я и стремилась попасть – к Рембрандту. Из Эрмитажа никогда не имела сил уйти с первого раза, уходила – и снова возвращалась, как от иконы Богородицы в Казанском храме Санкт-Петербурга…