Ты глядишь на меня с удивлённой бровью...

Ты глядишь на меня с удивлённой бровью
на вопрос откуда здесь взялся гондон,
ведь мы не предохранялись, когда занимались любовью,
значит, когда меня не было здесь был он –
вижу следы бывшего твоего алконавта:
рыжего котяры с девятого этажа:
пустые бутылки от виски и колы...
вот она горькая правда - соль, анаша.
Ты в лиловом халате размахиваешь руками,
на высокой груди шевелятся лилии и другие цветы,
ты кричишь: он приходил, как приходил бы к маме.
эх, какая же глупая ты.
Ну какая ты мамка, сама ты ещё, соплячка,
сумасшедшая девка тридцати лет с лишком,
а он просто ищет где новая есть подачка,
на районе, чтобы дойти пешком.
Твой чувственный рот... и лоб, и нос до того изящны!
И глаза, прекрасные, как цыганская ночь...
знаешь цену себе и кричишь не зря ж ты:
я светлая ведьма, я любому могу помочь.
Твой хрустальный мозг разбился, смотри, на осколки,
от этой жизни, которая для меня тёмный лес.
Опять завыли прокрастинации волки,
на луну, осветившую край небес.
Ты кричишь: я научила его как надо
обращаться с дамой, он дезадаптивен был, так что всё, не гони!
Кожа твоя сияет, открыта пола халата...
я вижу на ляжке синяк от его пятерни.
Да это полночь, и я ухожу отсюда –
подальше от лобного места моей тоски...
Даже на улице слышно, как бьётся посуда...
Господи, как ломит виски!
Деревья дрожат от теплого ветра апреля
и фонарей желтая вьётся река.
Пожалуй, я выпью сейчас ирландского эля
в привокзальном кафе, плеснув туда коньяка.