Три свадьбы. Первая

 Три свадьбы. Первая

Тридцатилетняя дочь неожиданно приехала в мою скромную квартирку на Кислотных и ожидаемо сверхэмоционально начала что-то говорить. Почти как итальянские мамаши в перерывах между едой и стиркой: "Тыр-тыр-тыр… Осмысленно я понял лишь одно – Папа, у тебя жена умерла!"
Немного опешив, я попытался сообразить – о ком шла речь.
Трижды был удостоен я назваться мужем. Замершее от известия, многажды перешитое сердце, не давало мозгам крови, и мысли не зажигались искорками, а тягуче скатывались капельками клея: "Если умерла моя нынешняя, то откуда бы моя дочь знала об этом? Если умерла бы мама дочери, то разве бы она смогла прискакать на другой конец бесконечного нашего города? Если же умерла первая?"
"Да, папа!!! Лариса умерла. Лёшина мама. В Губахе!"
Сердце моё немного расслабилось и смогло протолкнуть кровь в ослабшее тело. Значит Лариса.
1984 год. Конец июля. Скоро настоящие каникулы после окончания 2го курса медучилища. Настоящие, так как могу поехать домой после месячной подработки в травматологии. А пока привычные заботы комсорга группы об не уехавших сокурсниках, учебники горкой на столе читалки в общаге, поиски куска чёрного хлеба ввечеру, вода из-под крана для запивания «черняшки». Короче – будни студента в чужом городке.
Утром пришло письмо из дома от знакомой (моей первой нежности) медсестры. Все живы, она трудится, жизнь как всегда не шоколад, начальница дура, денег нет, сёстры хворают каждая на свой лад. Одна фраза выделялась на общем фоне – Приезжай поскорее. Требуется твоё присутствие.
Недавно мне исполнилось 18 лет. На обороте фотографии, отосланной мною маме в марте, я написал – Вот мне и 18. И я уже не один. Я с Ларисой.
Как там мама отреагировала, мне не известно. Но просьбу Ларисы приехать я не мог проигнорировать. Тянуло меня к этой медсестре не по-детски. Как же. Меня год назад целый месяц она так целовала. Так позволяла себя обнимать. Первый раз в жизни. Мальчика-одуванчика, вчерашнего десятиклассника, попавшего в пульмонологию после 42 километрового марафона в ноябре в минус 17 мороза, пробежавшего эту дистанцию в одной маечке и трико. К злобной при первой встрече медсестрой – облаяла меня – Беляшова, Белядова, да мне насрать какого – иди на укол!...
Вот и день отъезда домой. Опоздал на поезд. Затупил по поводу разницы местного и московского времени. Как ошпаренный помчался по рельсам и пустоши за ними на близлежащий аэродромчик. Кого-то уговорил за предпоследнюю трёшницу взять меня на самолёт до Перми.
Самолёт. Да, уж. Самолётик – будет правильнее. Как он проваливался в какие-то воздушные ямы. Как он натужно, икая и попёрдывая, пытался выбраться на положенную для него высоту. Как валились на меня всю дорогу мешки, коробки и узлы, на которых я то возлежал, то кувыркался, охая от острых углов на моих рёбрах.
Пермь снисходительно позволила дождаться на вокзале вечерней электрички. Почти под утро я от Углеуральска в вонючем ЛИАЗе добрался до Губахи.
Мама или Лариса сначала? Выиграла мама.
Немного поспать, тёплая вода в тазике в ванной, чистая одежда из-под груды маминого белья в её шкафу. Всё, можно и милой своей показаться.
Домой меня к ней не пустили сёстры. Мол уборкой заняты, да и сейчас сама выйдет.
Небольшая прогулка с ней по городку. Её просьба помочь купить кольца.
–  У тебя похожие по размеру пальцы. Даже нужные 72 рубля где-то нашлись. Кольца примерены, куплены. Отданы Ларисе.
– Ещё в одно место зайдём?
Двухэтажное здание недалеко от автовокзала с смешным незнакомым названием – ЗАГС.
– Помоги составить заявление. Пиши от своего имени. Потом поправим.
Несколько дней восторженных прогулок по горе недалеко от Губахинского заброшенного аэродрома. Взбирание на любимый кедр в березняково-пихтовом массиве за больницей. Любование стройной фигуркой моей спутницы в ситцевом платье в мелкие цветочки с тонкой талией и рюшечками на груди среди цветочных ковров высоковольтной.
Август полетел стремительно к своей середине.
– Андрей, сегодня жду тебя в Энергетике в ... Оденься в костюм.
Зал ДК Энергетик со строгой тётенькой, говорящей под музыку слова о любви и верности – И пока смерть не разлучит вас.
И просьба расписаться в каком-то журнале. Шариковые ручки одна за другой не желающие писать. Шепотки за спиной – Ой не к добру такое…
Мой одноклассник Пётр и какая-то незнакомая крошечная девушка свидетельствуют о...
Похоже это моя свадьба. То-то мама утром заплакала – Я думала, что ты у меня умный. Озадачив меня не на шутку.
Вот так номер. И кольца оказывается покупал ей и себе. И заявления писал не за другого в ЗАГСЕ.
Вечером в квартире мамы Ларисы десятки незнакомых мне гостей. Накрытые столы. Крики – Горько!!! Прилюдные поцелуи в губы. Жарко, душно, одиноко. И голова (без алкоголя) кружащаяся пропеллером. Лица, лица. Слова и тосты. В их незнакомом пестрядье промелькнули знакомые лица моей мамы и старшей сестры.
Ближе к часу ночи нас выставили из квартиры и отправили вдвоём в наших бело-коричневых нарядах в квартиру бабушки Ларисы. Но уже возле её дома нас догнали мои родственницы и прямо заставили идти в квартиру (мамы) мужа.
– Так по закону!!! Жена в дом к мужу!!!
Комнатка уже моей бабушки. Заправленная по её обыкновению кровать с горкой подушек и полями вывязанных крючком белоснежных покрывал. Мы одни.
Вот я и попал. Делать то что дальше – не знаю. Ведь только целовался однажды. Стою столбом. Лариса, постояв немного, легла прям в платье на кровать лицом к стене. Приехали.
Уже не помнится сколько я так простоял. Но вроде ожил. Присел на кровать, протянул руку и коснулся спины... ЖЕНЫ.
– Я ведь ддолжен быть с тобой... В ттебе... Я ддолжен...
– Женщине это не нужно! Выпалив это Лариса, сильнее прижалась лицом к настенному ковру.
Потихоньку осознав, что я всё-таки должен быть мужчиной и мужем, по миллиметру стал стягивать с неё одежду. Помощи от неё мои руки не дождались. Но сопротивление уже было не столь яростным: платье, заколки из причёски, белоснежная в тон платью сорочка, небольшой кружевной лифчик, чулки...
Одеяло сверху. Сам не сразу сообразил, что и мне нужно раздеться. Прилёг рядом, попытался прижаться. Жена отдёрнулась и снова сказала, что женщине этого не надо. Я и так-то не знал, что и как, а после таких заверений совсем "погас".
В голове изученный на первом курсе анатомический атлас в разделе – женский таз. Миллиметр по миллиметру прогнулся телом и коснулся горячим окаменевшим своим естеством к атласу трусиков жены.  Пальчики мои наконец сообразили (отдельно от головы), что нужно что-то отодвинуть, куда-то что-то ввести, и...
За дверями комнатки послышались пьяные голоса, дверь в комнатку отлетела к стенке от сильного удара ногой в неё.
– Вот и наш братец!!! – Старшая сестра моя с кучей не моей родни впёрлась прямо в комнатку в момент моего первого проникновения в чужую жизнь – Вот и он стал мужчиной!!!
Ужас сковал меня, чрезмерно напряженного и без этого происшествия. Только и смог тогда обнять покрепче жену, словно защищая от врагов.
У кого-то из взрослых хватило ума вытолкать всю эту шоблу-ёблу из комнатки.
Как закончилась та ночь я уже и не помню точно. Только на второй день мне пришлось разбивать об пол рюмку и оглашать перед чужими этими людьми вердикт – Чиста. Хотя остаток утра после "контакта" уговаривал плачущую жену, что отсутствие крови ВО ВРЕМЯ И ПОСЛЕ может быть из-за скромных размеров мужчины. Вот ведь утешитель. "Медицина" всё-таки. Уже почти третий курс.
Потом мы уехали в Чайковский. Жили в общагах. Сначала нашего ЧМУ, потом на другом конце города в общаге ПТУ. Питались тем, что я готовил, заработав пятёрками повышенную стипендию и на разгрузках вагонов с цементом. Носил цветы. Получал в лицо кулачком – Отстань, гад.
Прочитал однажды письмо от её родни, не сообразив сразу, что оно не мне. Спрашивал потом всю ночь – Кто это такой, кто бьёт тебя и пинает сапогами в беременный живот. С ужасом соображал, что это речь обо мне. Да и ещё угрозы сестёр и их мужей закопать меня за это...
Не могла она в своём привычном мире описать меня правдиво – никто бы из них не понял, что муж может не бить, любить, носить на руках, готовить, стирать и жене. Это видимо было в их мире извращением. Мужья её сестёр часто потом вменяли мне в вину мою заботу и нежность – Мы своих кулаками учим!
   В общем и мы учились – Лариса училась терпеть меня, ни на секунду не любимого (выяснилось после свадьбы, что проводила в армию очень близкого ей парня, а он потом, за доложенные кем-то её «измены», послал её.
Меня жизнь учила – любить, несмотря ни на что. Хотя я и был тем "первым встречным", кем пригрозила она своему армейскому посылателю.
Потом было её возвращение в Губаху на роды. Потом многое было разного.
Моя преддипломная практика в родилке той же Губахи. Затяжные ночные роды с незнакомой мне Натальей. Её, так трудно доставшийся ей и мне, мальчик. Она рвалась, я шил. Она не могла тужиться – я тянул складку на животе. Мой приход в её палату утром после родов – вдруг что-то не так ушил, вдруг...
  Её вопль – А не муж ли ты Ларисы? Пошёл на УЙ, муж. Я от твоей бл¬_дины своего мужа оторвала только этим вторым ребёнком...
Моё бегство из городка, развод, новая работа на заводе, новая семья с взрослой незлобливой женщиной, собиравшей (по её словам) по кусочкам разбитого и сломленного мужчинку аж двадцати двух лет от роду.

  Жизнь пролетела, сын Ларисы вырос. Моя дочь общается с ним чаще чем со мной.

  Теперь вот известие – жена умерла. Больше никто не будет рассказывать о подлом первом муже.

  Только отчего в моём сердце прибавилось ран?

08.07.2022
Белёнов Андрей
г. Пермь