Ted Hughes Birthday Letters

Ted Hughes
Birthday Letters
***
What can I tell you that you do not know


“What can I tell you that you do not know
Of the life after death?

Your son’s eyes, which had unsettled us
With your Slavic Asiatic
Epicanthic fold, but would become
So perfectly your eyes,
Became wet jewels,
The hardest substance of the purest pain
As I fed him in his high white chair.
Great hands of grief were wringing and wringing
His wet cloth of face. They wrung out his tears.
But his mouth betrayed you — it accepted
The spoon in my disembodied hand
That reached through from the life that had survived you.

Day by day his sister grew
Paler with the wound
She could not see or touch or feel, as I dressed it
Each day with her blue Breton jacket.

By night I lay awake in my body
The Hanged Man
My neck-nerve uprooted and the tendon
Which fastened the base of my skull
To my left shoulder
Torn from its shoulder-root and cramped into
knots —
I fancied the pain could be explained
If I were hanging in the spirit
From a hook under my neck-muscle.

Dropped from life
We three made a deep silence
In our separate cots.

We were comforted by wolves.
Under that February moon and the moon of March
The Zoo had come close.
And in spite of the city
Wolves consoled us. Two or three times each night
For minutes on end
They sang. They had found where we lay.
And the dingos, and the Brazilian-maned wolves —
All lifted their voices together
With the grey Northern pack.

The wolves lifted us in their long voices.
They wound us and enmeshed us
In their wailing for you, their mourning for us,
They wove us into their voices. We lay in your death,
In the fallen snow, under falling snow,

As my body sank into the folk-tale
Where the wolves are singing in the forest
For two babes, who have turned, in their sleep,
Into orphans
Beside the corpse of their mother.

Тед Хьюз
/ Сборник "Письма на День Рождения"/

колыбельная

что я могу рассказать
о жизни после смерти
чего бы ты не знала

у сына твой взгляд который разделял нас
в твоей азиатской славистике
складка монгольского века
придавала твоим глазам матовость влаги
превращая их в драгоценные камни
самой пронзительной прочности чистейшей боли
когда мне приходилось кормить его
в белом высоком кресле
огромные руки промокали и промокали
влажной тканью его лицо
слезами исторгнутыми твоей глубиной
но его рот тебя предал
принимая с моих бестелесных рук ложку
минутами которые через тебя переступили

его сестра потихоньку росла
похожая на бледный шрам от раны
она ничего не чувствовала и не замечала когда я
каждый день одевал ее в голубой английский жилет

ночами бессонница хозяйничала внутри
двенадцатым старшим арканом
вырывая шейный нерв
а жилу
распаляла жгущей волной от затылка до левой лопатки
сжимаясь в ком боль отдавала в плечо
мне кажется
контур боли похож на
страдание духа в пойманном теле
крючком за шею

втроем выпавшие из жизни
мы оказались в пропасти тишины
опрокинувшей наши кровати по отдельности каждую

нас берегли волки
и под февральской луной
и под мартовским месяцем
звериное было ближе и утешало нас
пряча от демонов города
два или три раза в ночи
они выли в тишине
отыскивая наше логово
и динго и волки с гривой бразильской
сливались в высоте голосами
с серой северной стаей

приподнимая души звуком протяжного воя
они ранили нас и тут же бинтовали
песнями стенаний по тебе
они пеленали нас коконом твоей смерти
падающей в снег под падающим снегом

так мое тело украла колыбельная
о воющих в лесу волках
превратив двух спящих детей
в сирот
возле снега остывающей матери