Крес 2

Империализм и сионизм Документальный фильм СССР 1973 – Фильм был создан по поручению Политбюро ЦК КПСС и при содействии КГБ СССР. Рабочее название фильма — «Империализм и сионизм». Был найден и восстановлен в 1999 году.



*   *   *

2001 г. В поисках возможности в излечении своего недуга я  со своей подругой выехал в сторону Чечни с везитом к одной знахарке. Ситуация была непростая. Прибыли к ней уже ближе к вечеру. И этот вояж дался мне и моей спутнице непросто. Денег с гулькин нос. Брала она что за свои услуги и сколько, мы не знали. Ехали как ехали... на удачу. В приёме она нам не отказала. Я в свойственной мне манере тактично описал своё положение. И что оплатить ей свой везит я могу лишь взятой с собой пол-литрой водки.
В руки она её не взяла, сказала лишь, чтобы я её оставил на столе. Сама же ушла в другую комнату. Разувшись, через минуту мы вошли следом. Я что-то ещё стал ей говорить в продолжение начатых мной пояснений. В глаза бросилась первая деталь -  её прятанье от меня за иконы, стоящих на столике, за которым она присела. Видимо, я подавлял её  тяжестью  своего энергококона. Она сказала мне, чтобы я лёг спиной на пол,  который был прикрыт небольшим половиком. Моя спутница присела на стул чуть пооддаль. Гляжу в потолок. При зажённой свече она начала шопотом произносить речитатив молитвы. Через какое-то время вдруг стала хлюпать носом. Сбиватся. Зевать. И я увидел фазу сопротивления её силе зла, мучающего меня. Потрескивающий огонь свечи, вид энергетического возвышения пространства в спектре  происходящего таинства. Я как я... ничего не происходит. И тут... Дык. На меня начинает что-то наваливаться. Вернее, я начинаю как бы чем-то придавливаться. Постепенно. Устойчиво. Посекундно и разом. Глаза закрыты. Я расслаблен. В глубине переднего родничка головы, ближе к лобным долям вижу внутренним зрением возгоревшую "электрическую" искорку - нечто, похожее на искорку от бенгальской свечи. Вместе с ней появилось ощущение лёгкого покалывания в области её возгорания и траектории её прохождения. Искра, которая горит, но не опаляет. Внутренний искроогонёк. Он двинулся от своего центра в сторону кости - хряща левого плеча. Там в нём сделал проворот. Потом шмыгнул поэтапно  к хрящам левой ноги, солнечного сплетения, перешёл к хрящям правой  ноги. Правой руки и плеча.
И, насколько уясняется, вернулся к исходнику. То есть сделал круг по часовой через центры соединений. Своего структурного прохождения. Мне стало больно и тяжело. Хотя и терпимо. Следующим этапом этой дисциплины бало видение.
Идущей толпы в каменном проходе какого-то города. Люди двигались нескончаемой чредой. Они почему-то улюлюкали. И корчили рожи. На них был налёт некого беснования. Мне это всё показалось каким-то  странным. Молодые лица. Стены людей, проводящие что-то вроде празднества.
Я не сразу понял, что это. О... так это... Хэллоуин. Западный Хеллоуин. И моё мерзкое осознание происходящего. Я бил кулаком об пол, через силу проговаривая матерные слова.
Суки... Суки... Ко мне подошла знахарка. Наклонившись надо мной, стала, словно мать, поглаживать по груди. С пола поднялся с её помощью. "Вставай", -  сказала она. Нельзя лежать. Меня пошатывало.
Я был словно пьяный. Не сразу стал говорить. Первые слова которые я сказал: "Я, словно Лазарь, вылезший из могилы...".  Тем же вечером мы уехали. Это был наш первый визит к ней...               

... Когда одну из сподвижниц боярыни Морозовой склоняли отречься от двуперстия, то среди увещевателей приходили к ней, "яко бес с дьяволом, сиречь поп с дьяконом" и заставляли складывать три пальца. «Это не крестное знамение, - отказывалась староверка, это печать Антихриста  (прим. Рукмитда: (Антикрестья). Здесь: Смерти, а не жизни вечной. Кресъ - от древлерусского – Божественный огонь мироздания.   – «Нет, -  отвечали её поп с дьяконом, - как ты два пальца складываешь, показывая свой крест (возжигаясь огнём жизни), это когда младенцы калом перепачкаются, тогда матери, так сложив пальцы, их оскребают», …Запоминается …не гнусность аргумента… его кощунственность,…сколько глубокое безразличие, что проповедовать… Ведь совсем недавно оба они сами крестились (?возжигались) двумя, а не тремя пальцами. И утверждали, что это и есть единственное… истинное и спасительное сложение перстов"...(окончание отрывка)...

*   *   *
В древних храмах возжигался Крес. Люди возжигались. Теперь они не знают, что это. "По смерти" дораскольнеческой веры пустоцвет времён нынешних,  и душ, и молитв и храмов... И ходили они к друг другу в храмы. И не было противоречия... ибо была вера единой в проявлении многообразия своего...


*   *   *
Зодчий(е) - Апостол(ы) Бога Всевышнего на земле. И не было иных являющих высший образец неба и земли. Забыты и стёрты имена их... и труд их. Но восстановлен будет ущерб. И образ их. Как и образ Всевышнего, бога живого в нас...

Хрес


20.XII.<1923>

(Хрес) Крес - от древлерусского – Божественный огонь мироздания.

Известно, что три волхва пришли с высоты востока к яслям Вифлеема, три принесли дары и с тремя беседовал злой Ирод, и три вернулись в Персиду, — и потом, когда они умерли, три новых звезды засияли в небе: они ярче всех звезд — за исключением одной, великой звезды Рождества — горят доселе в небе, в темном торжественном небе, в ночь Рождества. Все это известно.

Но няня — наша старая няня Пелагея Сергеевна, — говорила нам в детстве, что волхвов было не три, а четыре, и даже называла имя четвертого волхва, — я забыл это имя, но — вот что удивительно и невероятно, вы все это скажете: что невероятно, — это было русское имя, — и самое простое, обыкновенное русское имя нас не удивляло тогда, в детстве, что имя четвертого волхва было русское, нам не приходило на мысль остановить няню и навести справку по библейским (ой? — нрзб.) архивам (? нрзб.): помню, мы очень с братом радовались, что пришел и русский волхв к младенцу Христу, — и мы только спрашивали няню:

— Няня, а почему же он не дошел до Вифлеема?

— А потому что заблудился, — отвечала няня.

— А где заблудился? — пытали мы.

— А в лесах, в Пещорах, в пустынях-густынях. И дар, что Богу нес, у него отняли злые люди.

Мы замолкали ненадолго. Леса шумят. Отец был родом из Сибири и рассказывал нам про тайгу, про тысячеверстные леса, безысходные для тех, кто не знает в них путей, про дикие вьюги и лесные ветра. Брат вздыхал.

Он был молчаливее меня, и я спрашивал няню:

— А он выйдет, няня, из лесов? Он придет ко Христу?

— Выйдет, милый, — отвечала она.

— А когда?

— А тогда, когда дар нивы приготовит, когда откроется от русской земли праведный путь до Божьего града.

— Неизвестно, милый.

Няня гладила меня по голове и поникала головой. Потом поднимала взор к образу Спасителя — перед ним всегда горела с нашего детства зеленая лампада — и крестилась медленно и истово.

Это было в вечер Рождества. Брат отходил к окну. Стекло чуть тронул мороз. Белые блестящие ели разрослись на нижней части стекла. Это был белый рождественский веселый снег. В нем много было цветов и длинных узорных трав. На них сидели белые птицы.

Но брат искал не их. Он грел оставшийся чистым кусочек стекла — искал в нем первую звезду. Но она еще не загоралась в небе — или хмурые снежные тучи еще закрывали ее. И брат отходил от окна к няне и, прижавшись к ее плечу лицом: так тепло! так мягко! там шерстяная пестрая турецкая шаль — «по <лиловому? бежевому? — нрзб.> полю пустили травами», — и, прижавшись к ней лицом, тихо спрашивал няню:

— Няня, а что он принесет, четвертый, Христу-младенцу, если дойдет из леса?

— А хлебушка, милый, — отвечала старушка. — Что же у русского крестьянина есть, кроме хлебушка?

— А он мужик разве, няня?

— Хресьянин он. Русский человек хресьянин, — убежденно отвечала няня.

— Всегда хресьянин.

Брат молчал. Нет, мы не думали того, что этого не может быть.

Мы думали: когда это будет?

Когда выйдет из лесу четвертый — с даром русского хлеба?

Брат, не отходя от няни, спрашивал еще и еще:

— А где он возьмет? А хлеб будет черный?

— Черный, — отвечала няня. — Ржаной. Со всей земли возьмет, отовсюду по зернышку, ото всех полей, от праведных хресьянских трудов, замесит на ключевой водице, испечет на чистом огне. От всей земли будет хлеб хресьянский.

— Отчего ж не несет?

Это уж спрашивал я. Сердце мое трепетало от радости. Но ждать! Было так трудно ждать! И зачем ждать? Теперь бы, в эту ночь, этот хлеб принести.

— Оттого не несет, что трудно, милый, со всей земли, от праведных трудов, от хресьянских, отовсюду по зернышку собрать, с каждой полоски, от чистого праведного колоса, чистое зерно. Земля велика русская. Потихоньку он собирает. Когда кошицу полную наберет, — будет молоть зерно, а там за водой пойдет — тесто замесить. И всюду надо самую чистую найти, безмутную, без одной соринки, и ни человек, ни зверь ее чтобы не мутили. Найдет воду — будет огонь разводить от небесного огня, честна;го древа. Древо о древо тереть — первый огонь будет чистым.

Мы не понимали, что это значит, но мы знали, что этот огонь будет чист и светел, — не то что маленькая, коптящая лампочка под бумажным абажуром у нас в детской или фонари на улице, тихие и серые. Это будет прекрасный огонь.

— От честна;го древа. И на этом огне хлебушка испечет, — и будет дар Спасу Господу с солью.

— А как же принесет?

— Когда хлебушка спечет — тогда и путь прям откроется. Надо спечь, милый, первое дело: спечь, хлеб-соль приготовить. А там и путь отверзется.

А брат в это время опять уж стоял у окна. Он притронулся лбом ко стеклу и долго не отрывался от него. И вдруг обернулся к нам и радостно крикнул:

— Няня! Я нашел звезду! Вон она, вон!.. Голубая!.. Как снежинка!

Няня встал со стула и подошла к окну:

— Тише, милый. Надо тихо звезду встречать. Христос-младенец в ясельках лежит. Не разбудить бы его надо. А ты поклонись Христову Рождеству.

И няня подошла к образу Спасителя. Лик Его был светел и радостен. Лампадка пред ним светила нам лучезарней звезды.

Няня положила земной поклон — и мы с нею — и старческим тихим голосом произнесла нараспев:

— Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума, в нем бо звездам служащии звездою учахуся Тебе кланятися, Солнцу правды.

Мы все еще рез поклонились до земли.

А в окно светил на глубоком, глубоком зимнем небе голубоокая звезда Рождества.

С тех пор прошло много лет, очень много. Я прочел много книг, не только тех книг, что уверяли, что было только три волхва, но и те, которые утверждали, и что не было вовсе волхвов, не было звезды, не было этой ночи, не было и Родившегося в эту ночь. Но вот, вопреки всему, я знаю (и всегда всю жизнь знал) и всегда буду знать, что было все это: и эта ночь, и волхвы, и эта звезда, и Родившийся в эту ночь.

Я знаю даже больше: я знаю, что было не три, а четыре волхва, и у четвертого волхва было русское имя, — я знаю, впрочем, и еще больше: я верю, что четвертый волхв выйдет из лесов и найдет прям путь до этой голубоокой звезды и принесет Родившемуся в эту ночь Дар земли своей. И Родившийся, Царь Небесный, Сын Человеческий, примет этот Дар вместе со златом, ливаном и смирною, ибо это будет праведный хлеб, он чист...


Четвёртый. Сус
Николай Рукмитд-Дмитрук

Вышли волхвы на дорогу,
К свет вифлеемской звезде.
Каплется к млечности оку
Полночь в выси красоте.

Свет по земному пологу
Катится, путь указав.
Каждый с дарами что богу
Вложен за пазух рукав.

Только четвёртый не явлен
К сроку собравшихся трёх.
То ли обвалом придавлен,
То ли собакою сдох…

От клыков зверя лесного.
Ветер призвали искать.
С виду по-русски простого,
Чтобы беду освистать…

В дело прозрев обстоятельств,
С речи посланника их.
Рана ли в нём с надругательств,
След защищая троих…

Может, от тёмного вора
Пал да с дурного ножа…
Так-то лети с косогора
Да распознай, где душа…

Вышли волхвы на дорогу,
К свет вифлеемской звезде.
Каплется к млечности оку
Полночь в выси красоте.

Доброты солнце в младенце.
Каждый принёс ему дар.
СвятоРуси полотенце
С хлебом, что выпечен в жар,

Сжёваный злом из ладони
Где-то за тенью глуши.
Ветер освистанной бойни
Пал, не вернувшись с межи…

- Что ж, и не выйдет волхв русский
К богу-младенцу звезды.
- Знает то месяц что тусклый,
Стыло привстав у воды.

Выйдет, а как же иначе!
В дар принесёт хлеба кус.
Рос да с водою что слаще,
Чтобы не плакал Исус…

Ну а чтоб путь его легче
Был, то ему  помоги.
В мысли ли или при встрече
Рукопожатьем руки…

С раною он да в ознобе
Выйдет дворами нужды.
Путь его в пьяном холопе,
Как и в царе высоты…

Иисус.Исус.*Сус         



Улитка
Николай Рукмитд-Дмитрук

На ветрах, на петлицах калитка
Накренилась, как жизнь во Христе.
Мёдом брызжет на листья улитка.
Месяц шапкой лежит в хворосте…

Дым, растаявший звёздною кашей,
Волочится пьянчугой к земле.
Уворована утренность кражей
Предвечерней зари на угле…

Опрокинутых звёзд коромысла.
Не промыто-промытая даль.
Дать бы в морду без злого умысла
Под нетрезвую брань и удаль…

Бога нянчат высокие травы.
Узорочье небес и земли.
В глаз неРуси и всех, кто неправы…
Нагло-пришлых их тёмной дали…

Звонко тинькает в хвощ канарейка,
С ночных крыльев сбивая росу.
Горизонта зелёная стелька
Облаков просветлённых в грозу…

Мир негож, где живут и страдают
Люди русской, как небо души.
Всех под нож… в страхе пусть убегают
Подлой веры святым торгаши…

На ветрах, на петлицах калитка
Накренилась, как жизнь во Христе.
Мёдом брызжет на листья улитка,
Лунной сажей дрожа в бересте…


Зга
Николай Рукмитд-Дмитрук

Дикой собаки щенки по оврагам
Звёзд-журавлей.
Прячутся птицы в траве по корягам
Млечных полей…


В синеболота глядятся равнины
Лунной тоской.
Тронувший ветер зелёные тины
Звёзд под ногой…

Клонятся травы к верхушкам созвездий.
Космос воздет
В белый зенит серебра и соцветий
В мировой свет…

Вечности крылья – небесные виды
Макродуши.
Взоры земли аметист и нефриты
Солнца во ржи…

Гаснут пределы и вновь возгораясь,
Никнут главой…
Зга в бесконечность звездой обрамляясь,
Царит красой…

Млечной собаки щенки по оврагам
Звёзд-журавлей.
Прячутся птицы в траве по корягам
Неба полей…

В синеболота глядятся равнины
Лунной тоской.
Тронувший ветер зелёные тины
Звёзд под ногой…

Зга* - божественная искра.


Предмлечный снег
Николай Рукмитд-Дмитрук

В тени берёз
рождённый серп.
Предмлечный снег…
луны волос,
В червонный креп
 упавший рек…

Дрожит игрой
 извечных звёзд.
Красив собой,
как бог всего,
Что есть в раю.
Легко с звёздой,
что на краю.

Стоять молча,
лишь ветер зрит
Души моей небес зенит.
И мысли отсветов моих
И чувств крылатых,
словно миг.

Восторг огней души моей…

В червонный креп
 упавший рек.
Луны волос
 рождённый серп.
Предмлечный снег…
в тени берёз…