Мое доисторическое зеркало
Ама Кодджо
Я только что обнажилась догола и тут же осознала себя
как отдельное «я», отличное от плоти и крови.
Мне сразу не хватало рук, чтобы прикрыть всю наготу,
пока, наконец, я не убрала их совсем.
Пытаясь рассмотреть одну часть тела,
я бы упустила из виду другую. Я даже не могла
представить себе, как бы я выглядела во время секса.
Это как на берегу реки невозможно
увидеть себя всю сразу.
Я вдруг начала воспринимать наготу
как cостояние души.
Передо мной была змея, расслабленная и зеленая;
Передо мной была змеиная кожа,
слезающая и шелушащаяся.
Она тянулась за мной как воздушный шар,
привязанный лентой к запястью ребенка.
Утреннее пение птиц напомнило мне
Это отслаивания кожи.
Слухи о красоте первой жены моего мужа
никогда не беспокоили меня ранее.
Я упустила ощущение того, что я оказалась мухой
в янтаре. Затем - волосом в расческе,
срезанным ногтем, красной родинкой на моей
леваой груди, которая внезапно стала расти.
Теперь свое сходство я находила со всем:
с линиями на моей ладони,
с узором жилок на сорванном листе;
а мой разум как растревоженный рой мух
напевал мне о чем-то приятном и отжившем,
о моей уязвимости такой же, как у доллара.
Тут я укусила саму себя, свернулась в кольцо,
И мои волосы стали как трава, как шпагат, как птичье гнездо,
как бегущие по небу облака,
которые образовались изо всех моих конечностей.
PRIMORDIAL MIRROR
Ama Codjoe
I was newly naked: aware of myself
as a separate self, distinct from dirt and bone.
I had not hands enough,
and so, finally, uncrossed my arms.
In trying to examine one body part,
I’d lose sight of another. I couldn’t
imagine what I looked like during
the fractured angles of sex.
At the river’s edge, it was impossible
to see all of myself at once.
I began to understand nakedness
as a feeling.
It was a snake, loose and green;
it was the snake skin, coiled and discarded.
The shedding chained itself
like a balloon ribboned to a child’s wrist.
Morning’s birdsong reminded me
of the sloughing off of skin.
The rumored beauty of my husband’s first
wife never bothered me before.
I missed the sensation of being fixed
in amber. Then the hair in the comb,
fingernail clippings, the red mole on my
left breast grown suddenly bigger.
I perceived my likeness in everything:
the lines on my palm as the veins
of a leaf, my mind as a swarm of flies
humming over something sugary or dead,
my vulnerability as the buck
I’d kill then wrap myself inside,
my hair as switchgrass, twine, and nest,
a roving cloud my every limb.
Свидетельство о публикации №122070101103