Кому на самом деле были посвящены Журавли

КОМУ НА САМОМ ДЕЛЕ БЫЛИ ПОСВЯЩЕНЫ "ЖУРАВЛИ" РАСУЛА ГАМЗАТОВА.

Изначально стих "Журавли" Расула Гамзатова был посвящен горцам, павшим в боях с русскими солдатами. Вот картина Иван Айвазовский — "Стычка ширванцев" с мюридами на Гунибе. 1869. По просьбе Бернеса джигиты превратились в солдат великой отечественной войны. Вот изначальный текст. Как тут трактовать поступок Расула Гамзатова?.. Предал ли он память горцев, которые погибли в кавказской войне или наоборот возвысил подвиг солдат великой отечественной, в которой сражались и погибали и его соплеменники?

Мне кажется, погибшие джигиты (солдаты)
не превратились в пепел или прах,
но вознеслись, бессмертны и крылаты,
и журавлями стали в небесах.

Порой осенней, вешнею порою
они летят и окликают нас,
и потому с неясною тоскою
мы в поднебесье смотрим каждый раз.

Вдаль журавли летят над нашей степью,
летят мои погибшие друзья,
и место есть в их белокрылой цепи,
которое займу, наверно, я.

Настанет миг, и в журавлином клине
взлечу я в голубую глубину,
и всех, кого я на земле покинул,
своим прощальным кличем помяну.

Расул Гамзатов
Перевод Юрия Лифшица


ДЕЙСТВИЯ
2-ГО БАТАЛЬОНА ШИРВАНСКОГО ПОЛКА ПОД ГУНИБОМ.
ПОКОРЕНИЕ ДАГЕСТАНА В 1859 ГОДУ.

"Едва Тотлебен пошел, как батарея Шамиля открыла по цепи огонь из трех орудий картечью; вместе с тем и ружейная перестрелка в цепи закипела живее. Более часа длилась эта перестрелка. Неприятельские орудия сделали 19 картечных выстрелов по нашей цепи, и вдруг выстрелы замолкли. Я схватил зрительную трубу, навел ее на высоты и заметил суматоху на неприятельской батарее. Из-за завалов начали показываться головы мюридов. Слышно было, что они что-то кричат друг другу, но что именно, разобрать было нельзя. В памяти моей блеснуло вчерашнее приказание апшеронцам идти на Гуниб; воображение представило, что они уже дерутся в рукопашную, и я крикнул моим ротам: «ура! на Гуниб, братцы!»

Строчки, которые сегодня известны каждому, родились у него на аварском языке. В 1968 году стихотворение «Журавли» в переводе Наума Гребнева было напечатано в журнале «Новый мир»:

«Мне кажется порою, что джигиты,
С кровавых не пришедшие полей,
В могилах братских не были зарыты,
А превратились в белых журавлей.»

Выпуск журнала попался на глаза Марку Бернесу. Лихорадочно, в спешке, он позвонил Науму Гребневу и сказал, что хочет сделать из этого песню. Над переработкой текста работали все трое: автор, певец и переводчик. Решили, что песне надо придать общечеловеческое звучание, расширить адрес. С измененным стихотворением обратились к Яну Френкелю и попросили сочинить музыку.

Для Марка Бернеса эта песня оказалась последней в жизни. Певец был тяжело болен, поэтому очень торопился, боялся не успеть. 8 июля 1969 года сын отвез его в студию, где артист записал песню с одного дубля. Это запись оказалась последней в его жизни, через месяц великий певец скончался от рака легких.

Может возникнуть вопрос, а насколько правомерно, что Р. Гамзатов подразумевал не своих соплеменников, а солдат вообще, ведь он был свидетелем Великой отечественной войны. Быть может он с самого начало и подразумевал и тех джигитов, которые погибли во время этой войны, как русских, так и всех остальных?.. Здесь надо сказать, что в одном из переводов, которым злоупотребил переводчик, действительно прозвучало слово солдат, но это был синоним, а не прямой перевод. У горцев не было солдат. У них не было призывной армии. И понятия солдата в прямом значении не было. Был абрек, джигит, храбрец, но никак не солдат.

То есть Гамзатов знал, кого он подразумевает изначально, собственно по этому поводу к нему и обращался Бернес. Но дело тут еще более глубоких мотивах, по которым мы понимаем, что он имел ввиду как раз тех джигитов, которые воевали с царизмом во время Кавказской войны. Дело в том, что будучи совсем молодым поэтом он написал обличительное стихотворение против имама Шамиля, организатора военного сопротивления России. Среди горских народов он признан героем, который сражался за освобождение своей Родины против захватчиков. Поэтому эта поэма вызвала широкий резонанс и поэта многие осудили. Тем более, что имам Шамиль был аварцем, как и сам Гамзатов.

Память об этом пятне в своем творчестве, все время камнем лежала на Расуле Гамзатове, и спустя много лет, ему припоминали, как он осудил почитаемого на Кавказе полководца, в период, когда коммунисты его объявили турецким шпионов. И конечно, он хотел себя как то реабилитировать стихотворением журавли, где уже подразумевал соратников имама Шамиля, мюридов, которые погибли в Кавказской войне.

Но так уж получилось, что Бернес гениальным чутьем угадал великий патриотический смысл в "Журавлях" и уговорил Расула Гамзатова сделать журавлями павших всех солдат в годы войны. Гамзатов согласился. Кто-то может сказать, что вот он мол, второй раз предал идею Кавказской войны. Но мы с этим категорически не согласны. Гамзатов пережил войну, он был свидетелем солдат, которые возвращались в Дагестан, и он правильно понял посыл Бернеса о солдатах его современниках.


ИМАМАМ ШАМИЛЬ

Англичане усердно чалму на него намотали
И старательно турки окрасили бороду хной,
И Коран ему дали, а главное, саблю из стали:
«Вот вам, горцы, имам, — он наместник Аллаха земной!»

И сперва эта сабля сынов Дагестана косила:
Горец, мол, непослушен и пред Шамилем виноват!
А потом занеслась она над сыновьями России:
Мол, рубите неверных, Шамиль объявил газават!

Что ж она принесла, правоверная сабля имама,
Что она охраняла и что берегла, для кого?
Разоренье и страх — для аулов, укрытых дымами.
Для бандитов — раздолье. Для «праведных мулл» – плутовство.

Что она охраняла? Ярмо непосильного гнета.
Черный занавес лжи, униженье, и голод, и страх.
Для посевов — пожары. Бесправье и тьму — для народа.
Для змеиных притонов — гнездовья в чеченских лесах.

Для убитых-могилы. Для раненых — смертные муки.
Для младенцев — сиротство. Для вдов — нескончаемый стон.
Для имама-то золото, что не вмещалось во вьюки
На семнадцати муллах, да славу, да семь его жен.

Что она охраняла, кровавая сабля имама?
Наши горы от пушкинских светлых и сладостных муз,
От единственной дружбы, что после, взойдя над веками,
Создала для народов счастливый и братский союз.

Что она охраняла? Имама чиновное право
Продавать толстосумам отчизну и оптом и врозь
И сынов Дагестана налево швырять и направо,
Под ободья английских, турецких, арабских колес.

А имам был готов, поднимаясь и в званье и в чине,
Кровь сынов Дагестана с землею смешать пополам…
Но объезженный конь захромал на Гунибской вершине,
И на сердце, на слабость стал сетовать старый имам.

Он, России сынов порубивший на взгорьях немало,
К траво ядству приведший сынов Дагестана в те дни,
Он, предатель, носивший меж горцами званье имама
Был тому, кто в России царем назывался, сродни

Были руки обоих багровы от крови народной.
Горе сеяли оба, — и в том их сказалось родство:
«Будь, Шамиль дорогой, как душе твоей будет угодно,
Званым братом и гостем желанным двора моего!»

Так закончил имам двадцатипятилетие обмана,
Издыхать он и то не вернулся уже в Дагестан:
Труп чеченского волка, ингушского змея-имама,
Англичане зарыли в песчаный арабский курган.

Но цела еще сабля. Когда, словно эхо «Авроры»,
Раскатился в горах наступленья великого гул,
С этой саблей кровавой в мои посветлевшие горы
Снова сунулся Лондон, явился, как прежде, Стамбул…

Нацепил её, пузо свое опоясав ремнями,
Крупный овцевод, чтобы снова позвать в газават,
Но народ стал мудрее — конец самозваным имамам!
Знают горцы, что русский народ — и учитель и брат.

Р.Гамзатов