Генерал Крымов и мальчик Бананан

велюром морских волн, согревай меня ветер,
разреши ему пробраться под мою одежду и нежно оглаживать тело.
мой Крымов на сей день, отнюдь не весел,
мальчик за него споёт мне песню.

он начитанным не был, он не смотрел мои фильмы,
а если бы взор на них бросил, мало бы что понимал.
но когда он проводит по моей спине ладонью, я становлюсь кошкой игривой,
и взрослые закрывают глаза детям, посетившим наш кинозал.

в моей душе для него не нашлось, ни имени, ни фамилии,
а по манерам сходит на смышлёного нигерийца.
но когда он признается мне в трепете и единстве,
сквозь меня прорастает лимонное древо, с роскошными плодами жирных, сицилийских.

я хочу залить их спиртом, скорей вкушать терпкую лимончеллу,
сбрызнуть ею его сердце, узреть бешенный танец, Камчатской устрицы на блюдце.
а затем каятся в Сикстинской капелле,
закуривая на мраморе, и без меня, грязного Ватикана коснуться.

он не прочёл бы и этих стихов,
а если бы взор на них свой бросил, мало бы что понимал,
мой Крымов запретил мне ходить босиком,
боится полевые цветы, через прикосновение расскажут мне, чьё чужое имя в ночи он упоминал.

мой Крымов все в отличии от мальчика знает,
он прочёл Улисс и потом долго его порицал,
мы с повязкой на глазах в крикет играем,
а затем, в сотый раз, он повествует мне от какого греха Помпеи пал.

он засыпает с библией в руках и с ружьем,
завтракает яйцом варёным.
а мальчик засыпает с письмом,
в котором старается мне под стать, грамотно описать красоту моих глаз зелёных.

я пишу о них, засыпая в шелках, по Фицтджеральду эта ночь нежна.
и двум моим героям встречаться не надо.
а если это произойдёт начнётся война,
в которой лишь глаза мои будут виноваты.