***

По воскресеньям мы гуляли у берега с бабушкой
Вдоль лодочных гаражей и рыбацких пирсов,
И я наблюдала под ними крабов, которых пугали тени,
Я наблюдала, как море метал пережёвывает, обсасывает,
Перекатывает на языке до рябой ржавчины
И та крошится в хрупких пальцах,
И видела: вырасту — пирса мне не достанется,
Мои дети не унаследуют эту память.

Время бабушку обглодало до острых лодыжек,
Вен под коленями, морщинистой обивки высоких скул,
Время оставило костяной остов, раскрыло суть,
Точно устрицу,
Выпив всё мягкое и живое.

И вот я сжимаю её,
Обнимаю её пожилую сутулую спину,
Которую держит ортопедический пояс,
И чувствую, как она истончается,
Возвращается в пустоту.

Мне говорили, что время — оно как море,
И если пойдешь ко дну,
Станешь кормом для тех, кто слабее, меньше и младше.
И это правильно,
В этом есть настоящая жизнь и природная память.

Бабушка кормит меня рассказами о неотболевшей молодости,
Картинками в выцветшем паспарту; с мятыми уголками,
Я обнимаю ситец льняного платья и держу, и держу,
И впитываю эти слова, эти лица,
Эти призраки воспоминаний...

Я — флешка для её памяти,
Где она с дедушкой лётчиком,
Где она учится на радиста, чтобы ловить японцев,
Где она работает на судне бортового размагничивания,
Защищая суда от мин.

Я сплетаю в клубок эти нити,
Чтобы потом, однажды,
Связать моим детям свитер вечерней сказки.
Пусть они выйдут на берег её векового моря,
Помочат ножки...

Я слушаю голос,
На серванте часы тикают
Среди фаянсовых кружек,
Глянцевых чайных ложек
И пяльцев с вышитыми цветами,

Я слушаю,
Как она утекает
С каждым словом
Сквозь пальцы.