Тень

           повести
          Вячеслава Карпенко
         «Проклятие (Мороки)»


    1. Сэдюк
Люди одежды носят,
Некоторые,
    как успех.
Голою ходит осень,
голыми: дождь и снег.

Сузились звуки и тени
и погрузились в сон.
Шорох с тропы оленьей,
выдохшись,
    сполз под уклон,
и, прижимаясь к насту,
замер,
    как мёрзлый кол.

Филин
    взглядом лупастым
по тишине провёл.

Рано устала осень.
Быстрые холода.
Будто и не было вовсе
осени никогда.



    2. Исповедь Еремея

У кромки ручья – лёд.
В сопках совсем стыло.
Холод к земле жмёт
и залезает в жилы.

Тело своё грузное,
очень большое тело
вижу в санях тунгуса:
тихое. Отболело.

Значит Господь простёр
длани к нему и взгляд
или везут на костёр –
прямо с мороза в ад.

Мозг
    встрепенулся от жути,
мысли
    как липкие жабы.
Это шайтан мутит
мороком
    разум мой слабый.

Золотом его застит,
роскошью
    стен дворца.
Зазолотился заступ
в черепе отца.
В черепе, мной
    разрубленном
будто кочан капусты.
Месяц пошёл на убыль…
Чтоб ему было пусто!

Филин на меня
    Выпялил
око своё ледащее,
сердце,
    ухая выпью,
заколотилось чаще.
Заколотилось по дому –
руки горят по локти –
за золотым ломом
очередь мёртвой плоти.

Явь и виденья
    жёстко
сплелись.
Жажда извёсткой
с глотки сдирает слизь.
Сухо
    во мне и в мире,
только Сэдюка бубен
с жизнью меня мирит
и с черепом, тем, разрубленным.

Валятся из карманов
будущие хоромы.
Вызволилось шаманом
сердце от Агди-грома.

Быстро устала осень.
Острые холода.
Только Сэдюк вовсе
устал навсегда.

Смехом Ремей потушил
исповедь свою тихую.
Будто всю боль и лихо
выплеснул из души.



   3. Путь тени

По каменистому логу,
по кряжистому снегу
иду я
    к тунгусскому Богу –
Альфе тайги и Омеге,
чтоб Духа племён Ухэлога
и пращуров Арапас,
как собственного Бога,
просить,
    чтобы спас
и разум вернул Еремею,
а выстрелы Тонкуля,
чтоб захлебнулись пулями
и онемели.

Просить, чтоб из лап амикана
вырвался Гарпанча,
и крепость его плеча
не раскрошила рана.
Чтоб был у него порох,
ружьё и кремень,
но главное – чтобы ворог
не перешагнул его тень.

Чтоб выкинул слитки
     ржавые
алчный Иван-снохач,
чтоб баба его рожала,
радуясь
     сквозь плач.

Чтоб яркое время и тусклое –
оборотень – что ни день,
песни твоей тунгусской
не подменило тень.

Люди одежды холят,
души под ними тая.
Голая,
    как воля,
повесть твоя.