Очищающая сила стыда

Никакой новизны во фразе «не люблю смотреть телевизор» нет, конечно. Слова о том, что телевизор привязывает, отнимает время и лишает свободы стали общим местом. Но, для меня это точно так, а любая несвобода меня раздражает и подстрекает вырваться и куда-нибудь  улизнуть. Не важно, куда – в парк на прогулку или в соседнюю комнату к дивану с книжкой или к утюгу с гладильной доской. 
Впрочем, канал «Культура» меня иногда радует и темами, и встречами с по-настоящему интересными людьми, которые я всегда воспринимаю как случайную удачу.
Совсем другое дело – телефон с неограниченной возможностью wi-fi,  Ютубом и правом выбора. Выбор – такое непростое понятие, порою очень затрудняющее жизнь, но, в случае с интернетом, дарящее ощущение веселой свободы. Сетовать на обстоятельства нашей жизни, навязывающие этой свободе пределы и границы я не стану, не о том хочу высказаться, тем более, что, по моему мнению, границы для того и существуют, чтобы у людей не пропадало это самое желание свободы и преодоления.  Уверена, что только тот народ способен к выживанию в любых условиях, который какие-то силы пытаются загнать в рамки, резервации или границы.
Так вот, как-то вечером я наткнулась в тик-токе на забавную нарезку из выступлений стендаперов, и уже известных всем, даже мне, и начинающих, делающих на этом модном поприще первые шаги.
Обожаю остроумных людей! Тем более, что сама в непредвиденных ситуациях или во время ссоры, неприятного разговора часто тушуюсь и нахожу блестящий вариант парирования уже потом, когда битва проиграна. Словом, сильна задним умом, что и говорить.
Чем больше времени длился мой «вис» в интернете, тем выше ползли мои брови, рискуя утянуть глаза на лоб.  Не первое десятилетие живу на свете, повидала всякое и всяких, но, видимо в силу того, что короткие тик-токовские  фрагменты превращали увиденное в подобие винегрета, главной приправой к остроумию в котором был … мат, увиденное показалось уж слишком переперченным, что ли. Не юмор правил бал, а немотивированный, необоснованный, мат в чистом виде. Молодые лица, безукоризненно милые как мордашки молочных поросят, губы, пухлые, не оскверненные складками  горького опыта, произносили матерные слова спокойно и отчетливо.  Не ханжа ли я? – спросите меня. Думаю нет. Пару дней назад  врезалась впотьмах коленкой в угол стола  и тут же отчетливо произнесла обезболивающее «б…!» Но созерцая улыбающихся юношей и девушек, аккуратно вставляющих мат в шутки,  я не могла отделаться от мысли, что вижу не свободу выражения, а попытки преодолеть собственный страх и неуверенность. Я поняла, что интернет, как оказалось, знает свободу только в форме анархии, и вспомнила один замечательный случай из своей веселой юности.
Я родилась в семье шахтера. Папа очень любил маму. Мама была учительницей. Вот почему мата в нашей семье не было от слова «никогда». Уверена, что на работе мой папа, шахтер и мастер-взрывник, за словом в карман не лез, тем более, что был он остроумным и веселым, но в пределах домашней слышимости он переходил исключительно на благозвучный человеческий язык. Про маму, парторга школы, вообще молчу.
Однако в моей жизни были же еще и улица. Была подружка-соседка Надя Мотина, которая уже в первом классе научила меня петь скабрезные полупонятные частушки и передала мне все интересные словечки, которые слышала от папы-алкоголика. Её отец, дядя Петя, надо сказать, очень любил произносить длинные цветистые речи, особенно вечерами после получки, сопровождая каждое крепкое словцо такими же крепкими водочными выхлопами. Словом, я очень рано, как и все нормальные дети освоила русский язык во всех его тонкостях. Когда мне исполнилось десять лет, отец купил «усадьбу» – участок соток в тридцать с длинным приземистым, крытым диким камнем домом, и мы переселились туда. Старый дом отец вскоре развалил, чтобы построить новый. Наши отношения с Надькой развалились потому, что она бросила школу. В связи с отсутствием подпитки извне, мой интерес к запретным словам пропал на какое-то время.
Грянул восьмой класс, одноклассники от пробудившихся гормонов сошли с ума, вогнав учителей состояние бешенства. Все запретное, вся грязь улиц ворвалась в наше сознание. Вольница, анархия и легкий идиотизм! Видели ли вы что-либо одновременно более беззащитное и гадкое, нежели прыщавый, курящий в углу за школой восьмиклассник, отпускающий, сплевывая, сальные шуточки в адрес одноклассниц, норовящий при каждом удобном случае задрать девчонке юбку?
Я тоже "отравилась". Так как курить, благодаря той же Надьке, я пробовала еще в первом классе, то полученный опыт и память о перенесенных страданиях уберегли меня от рецидива. Впрочем, сигареты достать было негде, в семье никто не курил и сигареты в доме не водились. Зато на ум пришли веселые куплеты, которые мы распевали с Надькой, возвращаясь вдвоем из школы.
Вот в какую-то лихую годину я и вспомнила все те песенки и прибаутки, но поскольку при рождении получила некоторую прививку творчества, записывать Надькины частушки не стала, а сочинила собственный стишок. Он вышел довольно длинный, в него я, к своему удовольствию, сумела вписать все, без исключения, матерные словечки, которые знала.
 Написала, насладилась творческим экстазом, полюбовалась и сунула бумажку в какую-то книжку. Жаль было уничтожать первое в жизни собственное стихотворение. А зря. Следы своих преступлений надо прятать надежно.
Это было весной после окончания восьмого класса. В конце лета, готовясь к новому учебному году, мама перебирала книги, наводила порядок на полках. Не представляю, как она нашла этот сто раз сложенный тетрадный листок в клеточку, на котором моей рукой было написано то «произведение». Она вышла во двор, где я что-то делала, подозвала меня и протянула мне листок с вопросом: «Что это, дочь?» Я конечно сто раз уже забыла про стишок, но увидев первую строчку, вспомнила мгновенно.
Вам известно выражение «сгореть со стыда»? Я теперь точно знаю, как это. У меня от рождения тонкие сосуды и низкое давление, но тогда мне показалось, что все три литра моей крови до последней капли влились в голову, лицо нестерпимо запылало, сгорело и осыпалось к ногам с тихим шелестом. Думаю, именно так «теряют лицо». Мама подумала немного и  влепила мне звонкую пощечину с правой. Хорошо, что она это сделала! Оплеуха меня даже успокоила немного, иначе я бы сгорела дотла.
Если кусок ржавого железа докрасна раскалить в горне, схватить щипцами и быстро сунуть в бадью с водой, ржавчина мгновенно с шипением, паром, дымом и брызгами отскочит от металла. Вот так от меня отскочила способность ругаться матом. На всю жизнь. И сколько бы меня потом не уверяли тренеры личностного роста, что это комплекс, от которого надо освободиться, что человек должен быть свободным и свободно произносить любые слова, я слушала их с улыбкой. Не потому, что эти слова, как и прогулки по улицам с утюгом на поводке, казались мне глупыми, не потому что я им не верила, а потому, что уже знала, что за слова придется отвечать рано или поздно. Каждое слово, сказанное тобой, должно иметь смысл, если ты не член ватаги осликов, конечно.