***

У развалин Колизея
остановимся на час,
мы в развалины глазеем,
а они глазеют в нас.

На меня дырою в древность
смотрит бывшее окно:
чья-то радость,
      чья-то ревность,
чья-то жизнь была давно…
незнакомая, чужая
я гляжу, – воображаю…

Слава.
Слава Цезарю! –
Зарезали.
Антонию слава!
Сам зарезался.
Слава Бруту!

Будто?
Слава,
      Слава,
словно шалава
бросается,
      мечется,
то в одном, то в другом
вчеловечится,
а потом кусает
обезумевшая борзая
и пеною брызжет.

Славу ненавижу.
Известность?...
     Безынтересно.
Выйдешь на обед,
а за тобою вслед
с бумагой и пером
– добро не с топором:
– Автограф оставить соблаговолите! –
От - ва - лите.

Сегодня я гость вечного Рима!
да, отсюда шли легионы…
Синьора, пожалуйста, пройдите мимо
– вы дальтоник – я еще зелёный.
Я только Риму
     прозрачен и зрим.

– Здравствуй,
     вместительный Амфитеатр!
Мы – твои зрители и лицедеи,
жизнь отыграем и охладеем,
наши ступни станут ступенью
к пенью или забвенью…

Молча глазеем в каменья,
камни глазеют в нас.
Перевернулось мгновенье:
тысячелетие = час.