Семейный альбом

24.02.2022 – 24.05.2022

Ностальгия

Нет, ностальгия не тогда, когда уехал,
А, скажем, соберёшься уезжать
И начинаешь вещи паковать,
Листать альбомы старых фотографий
И гладить корешки  любимых книг.
И думаешь: « Давно всё в ноутбуке»
Но вот, как говорится, помнят руки,
И хочется листать, листать,
И вслух сказать жене:
- Смотри, какой смешной.
Глаза, как, пуговки из груды шерстяной.
А вот я с барабаном на линейке…
А вот смотри - на валенках коньки,
Их сделал мне отец из нержавейки.
Он все умел,  несчастная душа,
И мать не зря звала его Левша.
А вот, смотри, уже пошли цветные,
Их скоро "цифра" сменит, а потом
Бумажный наш закончится альбом
И мир "аналога"... как раз на сыне.
Всё остальное - жёсткий диск отныне.



****

Жребий тайный и случайный -
Жизнь и смерть зарифмовать.
Этой музыке печальной
Можно было не звучать.
Мне молчание не страшно,
Я давно к нему привык.
Зачерствел, как хлеб вчерашний
Поэтический язык.
Но случилось… Я в палате
И который день пишу.
Словно я на аппарате
И не лёгкими дышу.
И какой-то бес в халате
Мне воткнул чужой укол.
Всё равно мне: для печати,
Под кровать или под стол.
Я не знаю лучше мира,
Где так честно можно жить,
И звучит иначе лира -
Рыжий может подтвердить.
И отсюда видишь ясно
И людей и сотни мест.
Всё привычно и не страшно:
Судно, скальпель или крест.



Лирический герой

Вот мой лирический герой –
Он много лет скитался,
И всё такой же молодой
В моей душе остался.
Всё та же юная печаль
Никак в нём не растает.
Ему и прошлого не жаль,
И будущее знает.
Сказал, что он жалел меня,
И до сих пор жалеет.
Крылатого не взял коня,
Претензий не имеет.
И, нет, не прятал он лица
И был учтивым в речи.
Меня, как блудного отца,
Всё обнимал за плечи.



Чистописание

Чистописание – таинственный урок.
Прямые линии, косые - поперёк.
И всё так в жизни (я потом узнаю).
Воротничок крахмальный шею трёт,
И я пониже голову склоняю.
Что будет впереди, я позабыл.
Потом, потом всё будет остальное.
И видит Бог, не зря я полюбил
Чернильницу и пёрышко стальное.



****

Как в пепел брошенная роза
Закат в ночи исчез.
И в ожидании мороза
Весь замер лес.
Меняли серое на синий
Стволы берёз.
Но вот зачем коснулся иней
Твоих волос…



Друзьям

Железо рваное,
Разбитое стекло.
Всё кромки и углы -
Опасней бритвы.
Там время кончилось,
И словно утекло
На поле битвы.
Мы три товарища.
Нас можно отослать
В любые времена
И перемены...
Мы всё поймём.
Нам только не унять
Кровавой пены.



К музам

Притихли музы, разбежались по углам
При звуках выстрелов и канонады.
Ах, девочки, соскучился по Вам!
Фронт приближается, везде  засады.
Сейчас достану самогон  и стопку.
Открыть буржуйку и по нитке с миру.
Эй, Клио,  дай пергамент на растопку.
Ты - книгу,  Терпсихора - лиру.
Ну, Талия, изобрази улыбку.
И рассмеши сегодня Мельпомену.
Не совершайте древнюю ошибку:
Меняйте амплуа и сцену.
Урания! Бросай науку.
Она сейчас опаснее чем НАТО.
Сердечную подавим муку.
Где наша ненаглядная Эрато?
И так, мы побеждаем страх!
И пусть нам угрожают смертью скорой!
Я умер бы у музы на руках.
Ну... Выбирайте - у которой...



****
Залило золотой смолой
Весь город в феврале,
И он сверкающей скалой
Застыл, как в янтаре.
О нём забудут на века,
Он будет тих и глух.
И пусть найдёт его тогда
Удачливый пастух.
И будет им обойдена
Гигантская скала…
Какие люди жили в нём!
Какая жизнь была!



****
Ещё учили алфавит,
Ещё неведома свобода.
Мы с братом маленькие оба,
И нас на родину везут -
Во глубину уральских руд...
От грязи города - в природу.
И память, словно молоко,
В парной укрыта пене...
Родители так высоко,
Я помню руки и колени.
И брат ресничками дрожит
Невольно - пыльная дорога.
Нас укачало и тошнит
Немного...

И вдруг такая тишина!
Какой мы не слыхали.
И воздух синего стекла,
И благовонная смола
На сеновале.
Всё мифы - голод и война.
Но рай мы знали,
Когда ещё горячий хлеб
В мёд золотой макали.
И запивали мёдом мёд,
И морщились, и ели.
А взрослые, как короли,
На нас глядели.

А что потом?
Потом семь дней
Нас Бог творил с любовью -
Из русской печки наливал
И молоком и кровью.
Овсяной брагой угостил,
Чтоб взрослые не знали.
И звёзды! Звёзды подарил
На сеновале!
Ещё он показал грибы по пояс,
Как силой наливался колос,
И как ленились караси
И не клевали.
На день шестой
Мы, помнится, устали.
Он пригласил в седьмой
К ровеснице-соседке.
И там втроём играли мы
В беседке...
Но бог меня заставил испугаться....
Две белых козочки
Всё лезли целоваться.



****
Мы в лес пойдём.
Наденем сапоги.
Я покажу заветную тропинку,
Последний наст
В оттаявшем лесу.
Где не пройдёшь, тебя я пронесу,
Как нежную ольховую пушинку.
Не бойся - ног не промочу,
И не пугайся - я ничуть не странный.
Я просто показать тебе хочу
Последний день зимы,
Не календарный.
Смертельный для зимы апрель.
Под облаками узкий шрам пеньковый.
Окончена война и мокрая шинель
Висит у нас над головами.
И всюду слезы белые зимы,
Её усталый взгляд. Густая влага...
И белые к нам тянутся бинты
Из чёрного глубокого оврага.
И жаль зимы... Но как ей повезло,
Что не одна:
Ещё здесь оказались с нами
Ворона старая с больным крылом,
Линялый заяц с ватными боками.


               

Садовник
 
Простая рифма
«Розы – слезы»
Дана садовнику судьбой.
А в жизни бедной
Больше прозы,
И всё рифмуется с борьбой.
Он был когда-то гордость флота.
Влюбился в тёплые моря.
И все наличники на окнах
Изрезал в якоря.
Садовый домик, как шаланда
В лесной попала порт.
Но главное - с его веранды
Повсюду горизонт.
Усы по-боцмански свисают,
Тельняшка мельтешит.
Из трубки сладкий дым пускает
И грядку ворошит.
Его жена, как юнга верный,
Со лба стирает соль....
Он звал её (никто не верит)
По имени Аcсоль.
Они так часто хохотали
И веселили нас.
Мы б их больными не назвали…
Но кто же садит на Урале
Лимоны, манго, ананас?



Перемены

Вспомнил я: такое было
Много лет назад.
Время вздернуло на дыбу,
Оголило зад.
Отобрало всё что было,
Применило кнут...
Так приходят перемены,
Если их не ждут.
Друг с ума сошёл на сцене,
Говорил мне : " Брат,
Почему живу в богеме
С бандой травиат?
Время и меня сломило -
Применило плеть.
Время и меня убило...
Не смогу я петь..."
И другой, себя убивший,
Мне сказал: " Ну, что ж…
Человек я нынче лишний,
Выеденный грош.
Но слова что накопил я
Пусть уйдут со мной...
Расскажи как славно пил я
Вместе со страной...
Всё лишь бренди, шерри-бренди,
Милый мой”.

Мы с тобою выживали
Трудно, не спеша.
И уже родили сына,
Но однажды у камина
Ты сказала, чуть дыша:
"Посмотри, как догорает
Наша прошлая душа..."




****
Я из простой семьи – и это навсегда.
Три класса – мать, отец - четыре.
Олени на стене в квартире.
И пил отец. Мне нечего скрывать.
Семья спортивная... И наш любимый вид -
Где взять еды.  А у отца - где водки.
И мы, всегда голодные погодки,
И вечно опечаленная мать…
Семье  вначале крупно повезло,
Когда родители, красивые как боги,
Сменили наше "царское" село
На заводские каменные блоки.
В три смены из последних сил
Варить в пару из брёвен целлюлозу…
"Всё ради нас?" - сейчас бы я спросил -
"Всё ради нас? Поэзию на прозу".
И так мы жили. Я желтуху подхватил,
А брат и менингит и свинку.
Отец тогда немного пил
И за год накопил на швейную машинку.
А мать умела шить, и это нас спасло.
Она тогда могла купить
И белый хлеб, и молоко, и сало.
Она умела перешить костюм,
Скроить, перевернуть, надбавить,
По моде подогнать
И в сентябре отправить
Нас, будто франтов, в класс очередной.
Конечно же она мечтала
О жребии другом для нас,
Не зря отца, когда то, уломала:
"Ну, вот он город - электричкой час,
И жизнь у сыновей другая".
Ну, а сама такая молодая,
Всё шьёт и шьёт, и шьёт в своём углу.
А утром в новую заботу,
В мужскую в общем-то работу...

А у меня, потом, сложилось так.
В начале армия. Потом филфак.
Потом, по бедности, богема.
А ей и деньги, и успех на смену…
Вот почему не уважаю фрак
И никогда, наверно, не надену.



Апрельский снег

Сегодня падал снег всю ночь,
Позвал с собою вьюгу.
Сказал, что надо бы помочь
Растаявшему другу.
Сказал он ей: " Не справлюсь сам,
Сыграем с солнцем в жмурки.
Прикроем весь собачий срам,
Бутылки и окурки.
Укроем чистой простыней
Мы дружеские беды...
Но заразился, заболел,
Растаял сам к обеду.
А мальчик выбежал во двор,
Опять по лужам бегал.
" Эх! Ничего я не слепил
Из беленького снега".



ВЕРЕТЕНО

Предметы мне приснились,
Забытые давно:
Что я сижу за прялкой,
Верчу веретено.
Но это правда было.
Как мог я позабыть!
Да, бабушка учила
Веретено крутить.
Всего полдня в деревне
Старушке помогал,
А вот какое время
В клубок я намотал.
И в том клубке исчезли
И бабушка и дед...
И всех не перечислить
Ушедших с ними бед.
Что со страной случилось,
То с ними и вдвойне:
Родились при лучине
И жили при войне,
Гражданской ли, Великой...
А кто их разберёт.
Но каждый год - голодный
Или холодный год.
И вряд ли понимал я,
Как нужен им внучок.
Я трогал шерстку Мурки,
И Борькин пятачок,
В ведре живая щука,
Вдруг цапнула меня.
Клубничная наука,
И в ней учёный - я.
Теперь я понимаю,
Когда уже поэт,
Как в сердце проникают
Слова и белый свет.
Ещё я понимаю,
Что грош - моя цена:
Себе я не оставил
Того веретена.




БОЛЬНИЧНАЯ ОДА
В.В.

Есть медицина, и есть литература,
И место есть, пугающий привал.
Я в нём не раз по жизни побывал,
По срокам - аккурат ординатура.
По малолетке в восемь лет -
Нефрит, ангина, гепатит -
И на полгода без свиданки,
Когда друзья на лыжи и на санки.
Такой странноприимный дом.
Ах, лучше бы обратно в школу,
А тут живи от капельниц к уколу,
И скучное окно в больничный двор,
И всех соседей знаешь по походке.
Но вот вам главные находки.
Больничная прекрасна каша,
Её готовит тётя Маша.
Ей надо вас кормить на шиш рублей
По норме в день:
И завтрак, и обед, и ужин.
Не ресторан со звездами Мишлен,
Он при диете и не нужен.
Да, ещё и убирают плохо. Ах!
Вот эта девочка, кто двое через сутки
И с неземной усталостью в очах,
И с крыльями худыми на плечах
Ещё таскает ваши утки.
И в слове  вам  услышать бы пора,
Оно вас не обманет,
Есть слово доброе "сестра"
И слово ласковое "няня".
И, если честно и по праву,
Претензии не к людям, а к Минздраву.
И слово главное - врачи!
Интеллигенция и земство.
Булгаков, Чехов... Окна их в ночи.
Но, чтоб понять, взгляни со стороны,
Когда однажды вылетишь из тела,
На то кровавое и нравственное дело,
Что принимают на себя врачи.
Отбрось понты, претензии пустые,
Дурацким будет твой любой вопрос.
А времена опять такие непростые...
Ты подожди, пусть отойдёт наркоз.



Гамлет

Прости, Офелия, что я сошёл с ума.
Мне просто этот город опротивел.
В нём несвобода всё - и ты сама
В своей двухкомнатной квартире.
Ах, ипотека... Где б рублей занять...
Ах, чечевица... Ужин стынет.
А ты могла бы это мне сказать
На греческом, а лучше на латыни?
И снова синий шёлковый халат -
Вершина дорогого туалета...
Все женщины - всего лишь зеркала
Бандитов, принцев и поэтов.

Помыслив это, я ушёл в запой,
Но мне всё становилось хуже, хуже,
Пока не выпил я воды простой
С бродячим псом из лужи.
Он говорил, несчастный, о себе,
О косточках, о суках, о морозе,
О теплом доме, паровой трубе,
Про тихие собачьи слёзы.
Просил держаться дальше от властей.
"И люди тоже разные бывают.
Одни дадут и мяса и костей,
Другие, слышал, яйца отрезают."
 
Пора домой, и я в трамвай проник,
И лбом к стеклу холодному  приник,
И плюшевой игрушкой обернулся.   
"Расселся, принц" - кондуктор говорит.
Я покраснел и как-то улыбнулся.





Джаз

Однажды не по-детски накатило.
Конечно, был вискарь, была текила..
А, главное, случился джаз…
Всё было по-привычному лениво:
Кабак, живая музыка и пиво,
И музыканты – слышал, и не раз.
Ну, да, и вышел новый пианист.
Он заиграл - и сразу всех накрыло.
По стенам пробежали тени.
Моргнули лампочки.
Пахнуло тиной…
Я на секунду вспомнил Тарантино.
Но рас-по-го-дилось… И понеслось.
Кружило голову и танцевать рвалось.
Наверно, танцевали мы и пели...
У всех раздулись ноздри,
Мы чернели. И вокалистка
Вдруг запела низко,
А, как тростинка, хрупкая была.
А саксофон играл саксофонистом.
И порвалась гитарная струна,
Но музыкант лишь палец облизал,
Потери не услышал зал.

И нас трясло, как бубенцы на тройке.
И не поймёшь в Перми или Нью-Йорке.
Все люди в мире джаз-подобны,
Когда пусть ночь одну свободны.
 
Под утро мы ушли. Ты посветлела,
Глазами, чёрными ещё, блеснула:
- Ах, милый, как бы я уснула...
А новый пианист... Он - демон.



****
Хочу я первым умирать,
Чтобы разведать всё у Трона.
Места сидячие занять
На лодке у Харона.
Хочу сказать: оставьте с ней,
Я проявлю заботу.
Устрою в хоровод теней
На лёгкую работу.
Скажу: стихи могу читать
Для зрителей с листа.
И попрошу мне показать
Красивые места.
И как, попробую узнать,
Подлечат глаз больной.
И будем с нею мы гулять,
Быть может, под луной.



Рембо

Такое невозможно повторить,
Когда струится яд по венам,
Когда ты вынужден бродить
Со стариком Верленом.
Когда тебе семнадцать лет
И ты - бесспорный гений...
Чего с ним рядом нет?
Душевной лени.
И вся культура, как свинья,
Лежит в канаве.
И некому его судить,
Никто не в праве.
А все кричат: "Весна! Весна!
Взгляни  на это!"
Но он-то знает - будет ад,
И будет летом.
Вся разница - кому-то суть
И крик момента,
Ну, а кому-то лишь на грудь
Стакан абсента.
И бесполезно вопрошать:
За тех - за этих?
На ком уж точно нету лжи,
Так на поэтах.
Их  анатомия проста,
Как свет, как небо.
"Без кожи  двое у окна,
Подай им хлеба..."
И наплевать на славы путь:
Широкий – узкий.
Язык бы вот какой-нибудь,
Сойдёт французский.
Ну, и, когда все совпадёт,
Язык и дело,
Поэзия  в тебя войдет,
Как финка в тело.


               
Город
(Коминой Р.В.)

Нет, не сбежать мне из края.
Вижу, раскрыт я и пойман.
Опознан старым трамваем,
Вербами завербован.
В городе спрятаться негде:
Всюду анфас мой и профиль.
В прятки нашли меня дети,
Прятался в чашке кофе.
А был я такой умелый -
Меня не поймала  столица.
Подумать она не сумела,
Где я такой родился.
И с  детства умел  молиться
За жизнь  эа свою за живую...
Только бы мне не спалиться,
Только не жить чужую.
А если отчаянно бедный,
К тому же робкий и гордый,
Лучше всего, наверно,
Спрятаться в этот город.
Я тогда поступил на службу
В департамент дождя и ветра,
Если климат суровый нужен
И короткое очень лето.
Но зарплату давали солнцем,
Правда маленькую и в конверте,
Но надёжную - свет в оконце,
И не часто - полдня на третий.
Так и жил незаметно поэтом,
Нелегалом, простым прохожим,
И не знал, что на город этот
Как близнец оказался похожим.



Север

Я про снег говорю,
Как про старого друга -
Он доходит до всех
Из полярного круга.
И для Вести Благой
Путь опасный и длинный,
Потеряться легко
От Москвы к Сахалину.
Здесь и космос другой,
Да и физика тоже другая.
Здесь и время само
Искажает дыра ледяная.
Потому, может быть, у людей
И другие законы
Для труда, для войны,
Для судьбы, для иконы.
Что у них на душе,
Никогда не покажут.
Их пытай - не пытай,
Никому не расскажут.
Этот мир ледяной,
Хорошо мне известный,
Он бывает другой.
Я-то знаю, я местный.
Здесь бывает тепло,
Но не долго - Север…
Если высохнут розы,
Останется клевер.



НОЧНОЙ КУРЬЕР

Спешат по улице курьеры
С цветной коробкой на спине.
Когда-то мученики веры
Ходили так же по земле,
Паломники и пилигримы,
И этот божий раб…
Хотя в родстве, скорее, с ними
Улитка или краб.
Привычка транспорта живого -
Они маршрут следят,
И равнодушно сквозь любого
Проходит взгляд.
А если ночью в неге сонной
Ударит домофон,
И там стоит в одежде чёрной
С коробкой черной - он.
Поставит на пол и откроет…
Я загляну, а в ней
Пушистый и холодный пепел
Сгоревших дней.



****
Цыганка, бедная гадалка
Не по руке, а по счетам,
По чекам магазинным,
По кофейным зернам,
По крупам, по чаям.
Но мой прогноз,
Он верным не был,
Я убедился сам.
Как табор, цены
Улетают в небо,
И остаются там.
Циркачка смелая,
По стали тонкой
Ты надо мной плывешь.
И ножки нежные,
И голос звонкий -
Всё вызывает дрожь.
И стразы яркие
На чёрной пачке,
И пяточка в носке,
И цирковые три собачки
Ждут на песке.
Ты скифка вольная и злая.
Дамасский нож
И сабля на боку кривая
И вепрь - брошь.
От лука тетива тугая
Сдавила грудь.
- Когда ты будешь не такая?
- Когда-нибудь…

И ты же - девочка на фотке:
Тоненький висок,
Из ситца сарафан короткий,
Белый поясок.
И нежная рука худая
Чуть сдвинута назад,
Коленка острая такая
И взрослый взгляд.



Простая рифма

Свой садик посадило горе
Из тёмно-алых роз.
И ни любви не пожалело...
Ни слёз.
И лучшего для розы, верно, нет.
Соль, как и кровь,
Вся переходит в цвет.
И жизнь горе превратило в сон.
Любовь, как память,
Вся переходит в стон.
И никого от горя не спасти.
Но будет садик розовый цвести.



****
Ты пишешь сразу или никогда.
Всё видишь целиком,
И чувствуешь мгновенно.
А остальное -  плод труда.
Мастеровито, но не вдохновенно.
И вот он, крест любого ремесла -
Откуда это в нас берётся?
И научиться  этому нельзя
И по наследству не передаётся.



****
Как муха залипает в мед,
Художник залипает в краски.
Себя он ищет,  примеряет маски
И всё никак в искусстве не найдёт.
Ему на выбор: котики, цветы,
Пейзажи сладкие и бабы, бабы…
И пышная сирень…  И глупые мечты.
О славе…  Или о деньгах хотя бы.



Разговор

- Я старый Моцарт.
Вышел из тюрьмы.
Сидел за отравление Сальери.
Душевно выпивали мы,
Но суд высокий не поверил.
Наверно, отравился друг.
А по-другому, почему не оба?
Тебя берут умело на испуг,
И ты уже с судимостью до гроба.
Вердикты судей:
Я завидовал ему.
Вот основные версии, мотивы.
Не Фигаро он может по уму,
Но по деньгам богаче Альмавивы.
Я здесь тапёр, и не моя вина.
Но беглость пальцев
Возвратится вскоре.
Она была мне долго не нужна -
Я пел в тюремном хоре.
И думаю: быть может он болел?
А может грех какой замучил?
Но почему он умереть хотел
И приготовил яд на случай?
Он был мой друг...
Он музыкант, он брат!
- А может он завистник неизвестный?
- Но вы поймите,
Зависть и талант
В Сальери были не совместны
И в чем же, в чём моя вина?

Он что то бормотал,
Но я уже не слышал.
Тебя я понимаю, старина.
Ты гений и недавно вышел.
Всем случай правит на земле
Мне это ясно, как простое утро.
Конечно, Моцарт, истина в вине -
Сальери рюмки перепутал.


****
Сумасшедший солдат
Просит денег на водку.
Просит медный пятак -
У меня только "сотка".
Я ему протянул -
Улыбается тяжко.
- "Нет, мне надо мою,
Как армейская пряжка".

Кто солдата поймет?
Разве тоже солдат.
-Да, конечно, браток,
Извини... Виноват.


****
Предметы роскоши
Изменчивы в природе.
Кофейное зерно
Катает мышь в комоде,
Засохшее вино
Ей нравится в бокале.
Оценит ли она букет?
Едва ли.
Мы с нею друг за другом
Наблюдаем.
Сегодня мы немного голодаем.
Ей нравится  вино
В бокале узком...
А мне писать стихи
На русском.