Исрафель

                Автор Эдгар Аллан По
                Перевод с английского
                Юрия Деянова

…И ангел Исрафил, чьи сердечные струны –
лютня, и у которого самый сладкий голос
 из всех созданий Бога. - КОРАН

На небе есть ангел певучий,
В нём сердце, как лютня звучит.
Никто не поёт его лучше
И глас Исрафеля могучий,
Своей красотой сладкозвучья,
Охватит созвездья певуче
И небо безмолвно молчит.

Купаясь усладой в истоме,
Влюблённо пылает луна,
Восходит всё выше она.
На звучном пленительном тоне
Плеяды, что были в разгоне,
Желая послушать напев,
Семь звёзд на ночном небосклоне
Сдержали свой лётный нагрев.

Они же и молвят внимая,
Влюблённые в песни его,
Что песнь Исрафеля златая
Охватит воздушно всего.
Поёт он, как будто летая,
А струны живые на ней
В обёртке небесных огней.

Небесные ангелы святы
И мысли благие у них,
Читая божественный стих.
И божьей любовью богаты,
И взоры лучистые Гури
Красивы, как звёзды в натуре.
Во веки веков справедливо
Презренье твоё Исрафель,
К тем песням, лишённым порыва,
Небесный огонь — колыбель.
Венец свой ты носишь по праву,
Достоин лишь возгласа, браво!

Возвышенность светлая в теле,
От чувств бурной жизни, любви
Пленительно с лютнею пела,
А звёзды шептаться не смели,
Послушать напевы смогли.

Да, небо твоё и блаженство,
Мир сладкого, кислого нам,
Мы ж рады простым здесь цветам,
Но высь твоего совершенства
Подобно небесным лучам.

Когда бы я жил там на небе,
Певец Исрафель на земле,
Не пел бы в небесной он неге,
Но песнь не далась там и мне.
Хотя, может быть, я смелее,
Грубее звучать преуспел,
Но петь так зазывно, милее,
Конечно, как он, не сумел.
           1831 г.


       Edgar Allan Poe
         Israfel

    
And the angel Israfel, whose heart-strings
 are a lute, and who has the sweetest voice
 of all God’s creatures. — KORAN

In Heaven a spirit doth dwell
   “Whose heart-strings are a lute”;   
None sing so wildly well
As the angel Israfel,
And the giddy stars (so legends tell),   
Ceasing their hymns, attend the spell   
   Of his voice, all mute.

Tottering above
   In her highest noon,
   The enamoured moon
Blushes with love,
   While, to listen, the red levin   
   (With the rapid Pleiads, even,   
   Which were seven,)
   Pauses in Heaven.

And they say (the starry choir   
   And the other listening things)   
That Israfeli’s fire
Is owing to that lyre
   By which he sits and sings—   
The trembling living wire
   Of those unusual strings.

But the skies that angel trod,
   Where deep thoughts are a duty,   
Where Love’s a grown-up God,
   Where the Houri glances are   
Imbued with all the beauty
   Which we worship in a star.

Therefore, thou art not wrong,   
   Israfeli, who despisest
An unimpassioned song;
To thee the laurels belong,
   Best bard, because the wisest!   
Merrily live, and long!

The ecstasies above
   With thy burning measures suit—   
Thy grief, thy joy, thy hate, thy love,
   With the fervour of thy lute—
   Well may the stars be mute!

Yes, Heaven is thine; but this
   Is a world of sweets and sours;
   Our flowers are merely—flowers,   
And the shadow of thy perfect bliss
   Is the sunshine of ours.

I could dwell
Where Israfel
   Hath dwelt, and he where I,
He might not sing so wildly well
   A mortal melody,
While a bolder note than this might swell   
   From my lyre within the sky.
                1831