Друг человека

(История про обычную человечность)

Он был в семье огромным и красивым,
Разумным и обычным существом,
Но время годы медленно скосило,
Невольно разделив его с родством.

...Тащился он теперь чужой дорогой,
Не ведая, где был ещё вчера.
Скулил и волочил больные ноги,
Отбитые в околицах двора.
Где палками те двое избивали,
На землю когда сломленный упал.
Всё ржали, матерились и орали, -
А пёс почти бездыханный лежал.

И в тот момент отчётливо он видел,
Как маленьким гоняет по лугам,
Где ждёт его собачая обитель,
Ведущая к колбасным берегам.
И в этом ароматном наслажденьи
Томился в голове немой вопрос,
Какое сделал в жизни преступленье
Потёртый никому ненужный пёс?
Взялась слепая ненависть откуда
У тех двоих, с комфортом и едой,
Что нужно сытым и довольным людям
От бедной псины, брошенной судьбой?
А те вовсю безжалостно глумились
Под сизый дым дешёвых сигарет.
И как ни в чём внезапно удалились,
Оставив за собой кровавый след.
И сквозь дрянное мрачное сознанье
Он приоткрыл залипшие глаза, -
Из них в его прерывистом дыханьи
Тянулась с болью сладкая слеза.

...И вот он брёл, покачиваясь, боком,
Промокший в брызгах едущих машин,
От голода похрипывал глубоко
С ужасной болью сломанных брюшин.
О камни бесконечно спотыкаясь,
Тащился, в кровь царапая бока...
Луна лишь мирно тихо улыбалась
И свет с теплом дарила с высока.
Отдав кусту объятия плешиво,
Свалился пёс в сознании пустом,
В котором было гадко и паршиво.
И замер,... напылив слегка хвостом.

И сколько бы ещё был доходяга
В назойливом круженьи диких мух...
Как мимо вдруг блуждающим бродягой
Замечен был живой сознанья дух.
Взвалив на плечи грозного полкана,
Он сгорбленный поспешно зашагал,
А тот скулил, спуская кровью раны
И томно затруднительно дышал.

Что двигало тогда того бродягу,
На кой ему для жизни лишний груз?
Тому, кто просто числился трудягой,
Когда все блага вычеркнул "союз"...
Оставив от себя лишь крик надежды
Под ноты неизбежной череды,
И от Афгана в сердце под одеждой
От горьких пуль свинцовые следы.
Сквозят теперь они песчаным ветром,
Зайдясь в дыханьи плачущей свечи.
И, покрывая грусть "200-м" пеплом,
Безмолвно растворяются в ночи.

...Он нёс его, как собственного брата,
Чей лик остался прахом позади.
Под грозное звучанье автомата
И звон медалей выжженной груди.
Стоял "восьмидесятый" пред глазами, -
Жестоким был тот год, как ни крути.
Теперь - лишь сны с горящими парнями,
В итоге не достигших "двадцати".
И вспомнил он себя от горя пьяным,
Когда, продавши волю адресам,
В дрожащем гуле "чёрного тюльпана"
Друзей своих "катал" по небесам.

Всё в память белым дымом опустилось,
От многих не оставив и следа,
Холодным горьким инеем покрылось.
...И с болью эта горечь навсегда.

И этот пёс был самым верным другом
Среди особ продажного гнилья,
Живущих лишь за счёт чужой заслуги,
Копаясь в тайнах грязного белья.
Он видел в этом преданном созданьи
Того, кто был ему всего верней,
Товарища, что в муках и страданьях
Был послан кем-то в смуте серых дней.

>М<