Дорога разочарованья

(декабрь, 1917г. Москва)

На стенке календарь семнадцатого года.
Москва лежит в снегах, закована в броню,
В симфонии пальбы, безлюдна и безродна,
Пережидая боль, открыв врата огню.
Актёр не верит снам, один в большой квартире,
Волнуясь о семье, что в доме на Тверской:
Двух милых дочерях и жёнушке Эльвире,
Угрюмой от тревог, не верящей в покой…
Голодный кот Араб молчит у ног актёра,
Давно привыкший спать под грохот канонад.
А моментальный свет, спадающий по шторам –
Отнюдь не фейерверк, отнюдь не звездопад.
Да, не был мой актёр трусливым лицедеем,
В свою вживаясь роль до инфернальных черт.
Актёрским мастерством талантливо владея,
Он был правдив и наг во всём до мелочей.
И вдруг среди пальбы сухим противным треском
Зашёлся телефон, не выдержав тревог.
А в трубке – детский плач… Отчаянный и дерзкий
Его сменяет крик, пронзая словно ток:
– Мы гибнем, видит Бог!!! … и я, и наши дети!!!..
Нам страшно!!!.. Помоги!!!.. На помощь, милый друг!!!..
– Ну, что ты, не реви!.. Паниковать не смейте!..
Момент – и я у вас!.. Не наклика;й беду!..
И тотчас же актёр бежит к тяжёлой шубе,
И… – грудью на мороз мрачнеющего дня.
А там – холодный мир пульсирует на убыль
И кровью на снегу красуется война;
А там – дорожки пуль, «песок» звенящих стёкол…
Преградой духу – вдох, сквозь страх и немоту…
И сердце – в разнобой и… начинает ёкать
От мысли, что нельзя опередить беду.
И вот за шагом шаг, удерживая силы,
С молитвой на устах, стараясь не упасть,
Актёр почти бежит…
– Стоять!!!.. – орёт верзила:
Белогвардейский чин, низвергнутая власть.
Прикладом тыча в бок, он валит в снег актёра
И, матерно крича, готовится пинать…
А тут – ещё один, – мордатый, злобный боров
Преградой на пути решил актёру встать.
– Позвольте, господа!.. Там гибнут мои дети!..
И медлить мне нельзя!.. Пустите!..
– Пусть идёт…
Обида да пустой, голодный, стылый ветер,
Шныряющий окрест меж каменных пустот.
А впереди – бульвар. Стеной – огонь пожара.
Горит доходный дом…
Лицо стянула боль,
Как будто бы пчела, вонзив под кожу жало,
Решила за укус пожертвовать собой.
…и кожа на лице вот-вот готова лопнуть…
«Пройти через дворы?.. Ворота на замках…»
Чуть дальше, через дом – неровный конский топот
И чей-то грозный вопль на взрыв издалека.
И тут, со стороны купеческого дома,
Летит ему вдогон:
- Илларион, куда!?..
Убьют тебя, дурак!.. Там красный эскадрон и…
Театр без тебя, как Небо без Христа!
Не сразу он узнал приятеля по цеху.
Какой уж тут ответ, коль всё решает миг…
– Эй, в шубе, ты куда?.. К тому ж ещё и пехом!..
Того гляди – убьют… Ты чё, глухой, мужик?.. –
Раздался за спиной спокойный, властный голос,
Под фырканье коня…
– А ну-ка, расступись!..
Актёр взглянул назад: «Точь-в-точь – татар-монголы…»
– Иду спасать детей!.. Поверь, кавалерист!..
Пришпорив скакуна, будёновку поправив,
Подался всадник прочь, исчез – как не бывал…
Лиловым брюхом вверх, раскинув ноги, справа
Лежал разбухший конь, убитый наповал.
Какой там, к чёрту, путь, коль перекрёсток улиц –
Упавший наземь крест, охваченный огнём…
О, бедная Москва!.. – разворошённый улей…
Не выжить, не спастись и не воскреснуть в нём.
«Да, если повезёт, то на Большой Никитской –
Девятый дом с конца по левой стороне…», –
Проговорил актёр, услышав где-то близко
Лукавый шепоток:
– Живой ты али не?..
На пятом шаге вмиг снесло с актёра шапку.
А на седьмом – пять пуль шмыгнули под подол.
И тут же выпал шанс укрыться за лошадкой,
Вдруг выскочившей в центр… А дальше, как в лото:
Двузначных восемь цифр, немного и – «квартира»,
Ещё пять цифр и – «низ»… Да что-то не даёт…
Вдруг вспомнился мотив из Вагнера… «Эльвира
Плюс будущая жизнь!.. А смерть, она – не в счёт...»
Теперь совсем чуть-чуть… И шагу бы прибавить!..
Но в арке у ворот засело юнкерьё
(трясущиеся псы с синюшными губами)…
И бьёт их по губам своё ж офицерьё.
Шинелишки задрав, толкаются, толкутся,
Держа диагональ косоприцельных стрельб.
А в небе над Москвой – фаянсовое блюдце…
И сердце всё быстрей, быстрей, быстрей, быстрей!..
«А, чёрт возьми!.. Завал!..» Мешки с песком да бочки…
Осталось перелезть… Но где там!.. Солдатьё
Актёра валит с ног прикладами по почкам…
Но… всё ж таки потом пройти ему даёт.
Актёр едва идёт, минует переулок…
«А вот и этот дом, где погибает жизнь!..»
Едва замедлив шаг, фактически под дулом,
Доходит до крыльца и… Двери в пять пружин –
«Ба-бах» ему вослед под стать хорошей пушке…
Гепардом, в три прыжка взбегает на этаж…
А дверь не заперта… Он слышит:
– Будем кушать…
А после, может быть, досмотрим «Эрмитаж»…
Заходит. Перед ним в гостиной за вязаньем
Сидит его жена. А дочки – на полу:
Таскают за ушко; игрушечного зайку,
Грозя ему провесть остаток дня в углу.
– Не понял суть звонка. Иль ты уже погибла?..
Ты знаешь, что сейчас пришлось мне пережить?..
Я шёл к тебе сквозь смерть, как раб к своей богине!..
Меня ты слышишь, эй, любовь моей души?..
И что я вижу?..
– Нет, и вправду, мне казалось,
Мне думалось, что дом и впрямь уже горит…
…и я с детьми в огне!.. И всё перед глазами!..
Поверь мне, дорогой!.. Поверь и не ори…
– Я оставляю вас! Я ухожу, родная…
Я расстаюсь с тобой!.. Навеки!.. Навсегда!..
С сего момента я вас, барышня – не знаю!..
Тем боле – не люблю!.. Такая вот беда.