Как многое решается за нас

                посвящается  Владиславу Т.


(маленькая поэма)

Мы все, отчасти, жертвы обстоятельств,
И нам свою судьбу – не выбирать,
Что постоянно будит нас некстати…
А может быть, и кстати – как сказать…
Ну, кто спросил тогда его, мальчишку,
В гремящем «скором», шедшем на Берлин?..
В семье военных – не до передышки:
«Готовсь. На старт. Вни-ма-ни-е... Пли!»

В конечном счёте – маленький Вернойхен,
Где каждый метр булыжных мостовых
Ещё дразнил мистической эпохой
И отвечал услужливо на «вы».
Привык пацан, обжился понемногу
В советской группе войск мегастраны,
Боясь свернуть, – весь год одной дорогой,
Не замечая будто бы иных…
Но под крылатой мощью самолётов,
Самозабвенно клятву прошептав,
Решает он, как есть, бесповоротно,
Что выше всех стремлений – высота.
«МИГ – 25»…. И как не соблазниться…
Обманом, лестью… – только бы залезть
И… посидеть в большой железной птице,
Успев о ней чего-то там прочесть…
Но всякий раз довольствовался малым
И, в руки взяв вонючий ацетон,
Усердствовал над тонким материалом,
Чтоб сделать… «Фокке-Вульф» и «Юнкерс-100» .

Бывало, иногда отец часами
Вещал о лётном царствии взапой, –
Да так, что иногда казалось сам он
Не прапор, а герой с передовой.
И по ночам взволнованный, бессонный,
Мечтал пацан рвануть за облака…
А «Пилотажно-навигационный…» –
Так это – так, до времени, пока…

Эх, мама, мама… Медленные ночи…
А мысли всё о сыне, всё о нём…
Какой покой, когда душа пророчит
Упрямо разрастающийся гром…
И ни лужки с лиловыми цветами,
Ни стройный ряд шиповника в саду, –
Ничто не отвлекло от увяданья,
От листопада безнадёжных дум…
И в прозорливом сердце материнском
Уже стучала будущая жизнь…
Болезнь и смерть отца… Как это близко…
Да и «…сынок быть крепким не спешит…»

Чужой мирок с капризными ветрами.
Из Гейне вслух прочитанный абзац.
Корона крыш в оконной белой раме.
Стареющая площадь "Розен-плац"…
Там бронзовый олень из замка "Хиршфельд"
Бесстрашно смотрит в сторону врага:
Обманчиво тяжёл и неподвижен,
Он вновь готов вонзить свои рога
В крикливых, опьянённых смертью кельтов,
По зову труб, спустивших бурбулей…
Один как перст, среди чужого света
Мальчишка рос и был, как тот олень,
Готовившийся к вынужденной схватке…
Враждебный мир?.. Он чужд его душе.
Да, жизнь – полёт от взлёта до посадки,
Где самолёт – летящая мишень.
Тревожные сомнения: «А есть ли
Среди земли родная колыбель?..»
Лишь иногда отеческие песни
С акцентом выла слабая метель…
Ни телевышка с шариком планеты,
Ни сказки на ночь, всё про ту войну,
А непокой ненайденных ответов…
И…
что за счастье – быть у них в плену!..

Отчаянье – удел не только взрослых:
И детство пропитаться может им,
Когда ты к жизни вынужден – с серьёзом,
Непониманьем сверстников казним.
А ну долой отчаиваться, право!..
И… нарушался воинский устав,
Когда у башни Геренга оравой
Неслись мальчишки штурмом на «Рейхстаг».
Глаза слепых бойниц чернели злобой,
Не веря в резвый, маленький народ,
Что друг за другом лез по ржавым скобам,
Ища подземный авиазавод.
А вот и школа номер сто пятнадцать:
Период лени, дури и хлопот;
То место, где учиться, как и драться,
Был обречён советский обормот.
А по соседству, местные подростки
Из школы «zwei», сорвавшие урок,
Уж поджидали, злясь, на перекрёстке,
Чтоб объяснить где запад, где восток…
И был пацан за драку «отутюжен»
(А пионерский галстук – ни при чём)…
И… в рот не лез дисциплинарный ужин,
Как узнику, что в карцер заточён.
А пфенниги – что фантики, без толка,
А развлеченья – скоры и скучны,
Когда к тебе без всякого восторга
С ремнём в руках приходят палачи.
Ах, где теперь все эти наказанья!..
Подставился б, да некому учить…
И жёг ремень в три кожаных касанья
Под властвующий окрик – «замолчи!..»
Прошли года, подвытерлись привычки…
Но иногда та самая пора,
Под стук нерасторопной электрички,
Манит – туда, в ту даль, где детвора,
Пусть не совсем осознанно и верно
Себя вела в немецком городке,
Но так хотела быть одной из первых, –
Примером быть, с отвагой в кулаке.
Шаги, шаги… пошаговое время:
От точки «свет» – до точки «смерть»… И вот
Диктует жизнь иную теорему…
А с кулаками –
ультрапатриот…
Промчалось детство вынужденной ссылкой.
И хошь не хошь, а жизнь – не повернёшь…
Но смысл тех лет, отправленных в копилку,
Под водку не заглушит русский дождь.
С тех пор прошло примерно – три десятка…
Каков резон? А был ли он, резон?..
Менять судьбу, с судьбой играя в прятки?..
Россия.
Север.
Лётный гарнизон.