Надежда

Я родилась в цыганское кибитке
На стыке двух кровавыя эпох,
Когда буржуйских гнали недобитков.
Молилась мама: Да спаси нас Бог.

Увы. Не спас. Ну их по крайней мере,
Но выросла как сорная трава.
которая в богов уже не верит
А верит в ум, была бы голова.

И в силу рук, надежно чтоб держали
И плуг и молот, поднимать страну.
И были нервы крепче твердой стали,
Я в девятнадцать встретила войну,

Как опустела наша деревушка,
Остались бабы, дети, старики,
Платочками махали вслед подружки
Своим парням, стирали со щеки

Вначале слезы, после копоть гари,
Сбежать не вышло, видно, не судьба,
прошла тогда я всю Болгарию
На лбу с позорной надписью "Раба"

Но пропустили зубья Холокоста
И ловчьи сети погребальных ям
Меня худышку, маленькую ростом,
В огромном мире, что, перекроя

И заново сложив осколки судеб,
Восстал из праха, из кровавых лет,
Как заново любить учились люди,
Особый класс, таких сейчас уж нет


Я возвратилась, без семьи, без дома.
И долго не могла привыкнуть спать
Мне тишина была, как грохот грома
И по привычке просыпаюсь в пять.

Но жизнь была: и труд, и муж, и дети,
И, кажется, былое зажило,
Но, иногда, проснувшись на рассвете,
Я, начинаю выть и плакать зло.

В рукав, в подушку, я, стараюсь тихо,
Там дети спят, у мужа свой кошмар.
Ой ты война, ты лишенько, ты лихо.
Кровь пьешь и пьешь, раздувшийся комар.

Ну вот и старость, мне б теперь покоя,
А где он тот невиданный покой,
Разрушили, не до конца построив.
Союз накрылся гробовой доской.

И было время смуты, беспредела,
Войны на юге, там остался внук,
Подзаработать я, чуть чуть хотела,
А урожай в базарный день из рук

Пришли, отняли, кто,  я и не знаю,
вот эти парни в красных пиджаках,
Молчи мол бабка, а не то стреляю,
Уж видно много крови на руках.

Я, встала прямо, я в глаза глядела,
И чудился мне голос той войны,
Она прошла, но вновь сердца задела,
В волков переродились пацаны.

Сказала тихо: коли ты посмеешь,
Стреляй, но в сердце и не промахнись
Он взгляд отвел, не любит, кто сильнее,
Она такая, эта волчья жизнь.

Как долог век, я видела немало,
Ну хоть теперь садись роман писать.
Как выжила? А я не унывала.
Надеждой неспроста назвала мать.