Роберт Фрост. I Could Give All To Time

Я Мог Бы Отдать Времени Всё.
Роберт Фрост

Для Времени, всё что вершит, не смелость,
Разрушив белоснежных пиков строй
До гальки, что волной покрыло белой,
Оно глядит спокойно на прибой,
И ощущает зрелость, только зрелость.

Был материк теперь гора над морем,
Вот лишь волну подводный морщит риф,
Так, словно бы вода улыбке вторит.
Как Время, холодно, всё позабыв,
Хочу и я взирать, как волны спорят.

Ему б я отдал все… помимо - кроме
Того что я… во мне. Да и зачем,
Раз удалось, была Таможня в дреме,
Границу пересечь с запретным тем?
Я Там теперь в Неразрушимом Доме.

2022-06-17 - 2024-03-21

I Could Give All to Time
By Robert Frost

To Time it never seems that he is brave
To set himself against the peaks of snow
To lay them level with the running wave,
Nor is he overjoyed when they lie low,
But only grave, contemplative and grave.

What now is inland shall be ocean isle,
Then eddies playing round a sunken reef
Like the curl at the corner of a smile
And I could share Time’s lack of joy or grief
At such a planetary change of style.

I could give all to Time except – except
What I myself have held. But why declare
The things forbidden that while the Customs slept
I have crossed to Safety with? For I am There,
 And what I would not part with I have kept.

Комментарии Переводчика.   
Ещё один взгляд на «I Could Give It All to Time» - «Я Мог Бы Отдать Времени Всё».
2022-07-02 - 2024-03-21

Моё первое прочтение этого текста беспокоило меня. Перечитывая, я заметил, что я читаю его, не слыша интонаций, которые для Фроста необходимая часть поэтического текста.  Для Фроста каждый текст - драма.  Читая необходимо услышать её интонации, настаивал и демонстрировал он в своих объяснениях «смыслов звучания» («sounds of sense»).  Он считал, что «Смыслы звучания» всегда были неотделимым инструментом поэзии, он лишь нашел правильные слова для определения этого инструмента.

Я продолжал перечитывать текст пытаясь найти эту, следующую из контекста, драматическую интонацию.

Первая строфа стихотворения — философская метафора. В ней описание неизбежных изменений, производимых временем, рассматривается антропоморфически - глазами героя «Время». Время не будет ощущать ни печали, ни радости от производимых им изменений, но лишь холодную уверенность в разумности своих действий. При этом то, что мы ощутили бы как разрушение предлагается в метафоре, как изменения.  В метафоре, одушевленный герой Время ведёт и ощущает себя, как его неодушевленный прототип. Это звучит, как дидактическое описание времени и ведёт к возможности безэмоционального прочтения строфы, и задаёт тон для прочтения второй строфы.

Вторая строфа начинается с описания, крупными мазками, изменений, которые хладнокровно совершает Время над планетой: гора бывшая частью материка стала островом, а затем остался только подводный риф, создающий на поверхности небольшие водовороты.  В четвёртой строке автор предлагает нам, что и он мог бы (хотел бы?) разделить с его героем Время это холодное - ни радости, ни горя, отношение к планетарным изменениям-разрушениям. 

Если мы так прочли первые две строфы, то третья, последняя строфа, в первой строчке начинается с подтверждения безразличия автора к изменениям вершимым временем, возвращая нас к названию «Я Бы Отдал Времени Всё». Но в этой же первой строчке, почти как всхлип (помимо… кроме) звучит откровение: нет есть что-то, что я бы времени не отдал, что-то, что принадлежит только мне. И это «запретное, моё» я пронесу, «не декларируя» за ту черту к «Безопасности», где время не имеет власти. И далее следует ещё одно откровение, в котором звучит горькая-победная усмешка автора над временем: «таможня проспала» я уже там, за чертой и все моё, не продекларированное, запретное со мной.

Это последнее, с горькой-усмешкой, откровение живого, пишущего эти строки человека, уже ощущающего, что он за чертой времени, и пронёс в себе туда, в неразрушимую вечность, всё своё, всё то, что время разрушило, но сохранилось в нём озаряет все стихотворение. «Я Бы Отдал Времени Всё» - глубочайшее, посмертное признание в любви, признание в том, что «пока нас не разлучит смерть» преодолено.

Вот после этого последнего откровения, мы невольно откроем страницы биографии и узнаем, что оно было написано вскоре после смерти Элеонор, жены Фроста, его школьной любви, с которой они были вместе со школьной скамьи (1892 г.) до ее смерти (2038 г.) и, как открыл нам Роберт Фрост, он сохранил её в себе и за этой чертой. Теперь мы сможем вернуться к чтению всего стихотворения и постараться найти правильный тон, для каждого предложения.

Теперь, мы вернёмся к тексту, как к драме, как к Монологу, в котором проговаривается невыразимое.  Вернёмся к нему, как к Шекспировскому «Быть или не быть». 

Теперь первая строфа не философская метафора, она начало авторского монолога, и метафора не дидактическое объяснение свойств времени, но поиск масштабов, сравнимых с болью героя.

Глядя вперёд, на горы холодного времени, которые он должен преодолеть один после смерти любимой, женщины, любимой со школьной скамьи, Фрост хотел бы быть временем, которому не нужна вся сила духа при взгляде на снежные вершины. Оно преодолеет их, сравняет их с бегущей волной, не ощущая ни радости, ни боли. Что было огромным материком (было и есть всё в жизни героя), сначала превратится в скалистый остров в однообразном океане, а затем и совсем исчезнет, станет затопленным рифом, оставив лишь круговорот, напоминающий ямочку в уголке улыбающихся губ.  Но перед ним замёрзшие горы лет, и его боль так велика, что он хотел бы разделить со временем его уверенную невозмутимость: ни радости, ни горя.  Ведь эти огромные, планетарные изменения в конце дают надежду на что-то напоминающее улыбку любимой.

Сейчас, восклицает автор, «Он Отдал Бы Времени Всё» …  Но, произнеся это, он спохватывается, что то, что в нём, и что принадлежит только ему — с этим он расстаться не может (горе или нет). Да и не надо, горько подшучивает он над собой (как подшутил бы Йорик): я уже там, за чертой, вне времени, со всем моим «запретным» грузом.