Ангел

Ангел Златые Власы у стойки бара
 с подтеками туши у глаз,
 Высокий Чин в стайке розовощеких министерских пажей,
 Гутаперчивый Молокосос прямо с обложки - " Vanity Fair", или Esquire
 (затанцевал меня до смерти, ни на миг не отрываясь от зеркала),
 а вот фотография, где мы втроем:
 наши лица размыты предательской судорожью объектива
 в руках случайного соглядатая;
 и целый ворох снимков, подобно Presenzasenza Франко Фонтана, ( наши школьные фотографии )
 с распластанной на парапете тенью художника,
 запечатлевших Его отсутствие.
 Запахнутость. (На все пуговицы - в гоголевскую шинель).
 Задвинутость. (Себя, свою душу - в самый дальний ящик, недосягаемый).
 Отстраненность. («Как карты лягут» - его слова).
 Сначала, думала, не верит
 (никогда не позвонит первым, не зайдет без приглашения),
 потом, казалось, проверяет, дрессирует, по пушкинскому - принципу - " Чем меньше женщину мы, любим..тем больше.." Принцип -" number - one " современного промискуитетчика,
 (внезапные исчезновения, вопросы, кавалерийские налеты в полночь),
 теперь знаю - боится, не умеет, не хочет
 («А вдруг сердце забьется» - его слова).
 Банально.
 Из того, что не разжевано другими:
 «Кто войдет в эту комнату первым...»
 - в противовес ахмадулинской рождественской сказке
 («я ждать позабыла, а двери открылись»)
 за дверями, в которые ломлюсь я –
 вымороченная, вывернутая наизнанку пустота,
 - увы! - не ищущая заполнения,
 одиночеством,




...У падшего ангела крылья в духмяной соломе,
 И божья - коровка резвится в льняных волосах.
 Земное блаженство в предутренней сладкой истоме
 Застыло надеждой на зыбких небесных часах.
 Не хочется думать, о том, что закончилась вечность,
 Что нету возврата для павшего в грех блудника,
 Впервые судьбу победила слепая беспечность,
 А может любовь…Он и сам не осмыслил пока.
 Какое же счастье, отринув чины и заветы,
 Очнувшись свободным, быть может единственный раз,
 Нелепую - прелесть в батистовом платьице белом
 Увидеть в прищуре еще не открывшихся глаз…