Саша Чорный - Puschkin flieget herum

Дом Гёте
 
Кто здесь жил: камергер, Дон Жуан иль патриций,
Антикварий, художник, сухой лаборант?
В каждой мелочи — чванство вельможных традиций
И огромный, пытливый и зоркий талант.
 
Ордена, письма герцогов, перстни, фигуры,
Табакерки, дипломы, печати, часы,
Акварели и гипсы, полотна, гравюры,
Минералы и колбы, таблицы, весы...
 
Маска Данте, Тарквиний и древние боги,
Бюстов герцогов с женами — целый лабаз.
Со звездой, и в халате, и в лаврах, и в тоге —
Снова Гёте и Гёте — с мешками у глаз.
 
Силуэты изысканно–томных любовниц,
Сувениры и письма, сухие цветы —
Всё открыто для праздных входящих коровниц
До последней интимно–пугливой черты.
 
Вот за стеклами шкафа опять панорама:
Шарф, жилеты и туфли, халат и штаны.
Где же локон Самсона и череп Адама,
Глаз медузы и пух из крыла Сатаны?
 
В кабинете уютно, просторно и просто,
Мудрый Гёте сюда убегал от вещей,
От приемов, улыбок, приветствий и тостов,
От случайных назойливо–цепких клещей.
 
В тесной спаленке кресло, лекарство и чашка.
«Больше света!» В ответ, наклонившись к нему,
Смерть, смеясь, на глаза положила костяшки
И шепнула: «Довольно! Пожалуйте в тьму...»
 
В коридоре я замер в смертельной тревоге —
Бледный Пушкин, как тень, у окна пролетел
И вздохнул: «Замечательный домик, ей–богу!
В Петербурге такого бы ты не имел».
 
(1907, Веймар)


---Im deutschen Mekka (2.)---
Das Goethe-Haus
 

Wer besasz es? Ein Kammerherr? Ein Don Giovanni?
Wohnte hier ein Patrizier? Kuenstler? Dozent?
Man spuert Hochmut und Duenkel vom hoefischen Wahne,--
Aber auch: das enorme, wachsame Talent.
 
Viele Briefe des Herzogs, die Orden, Figuren,
Tabak-Dosen, und Stempel, und gueldene Uhr,
Aquarelle und Gipse, und Bilder, Gravuren,
Mineralien, Kolben, Tabellen, Montur....
 
Die Alt-Goetzen, Tarquinius, Masken von Dante,
Herzogs-Buesten, -- samt Gattinnen in Ueberzahl.
Ob mit Stern oder Schlafrock, an Ecken und Kanten:
Ueberall: Goethe alt, Goethe jung, hell und fahl...
 
Seiner feinen Geliebten Gesichts-Silhouetten,
Souvenirs, trockne Blumen: verlassen im Stich,--
Und begafft nun von Maegden, den dummen und fetten,
Bis zum letzten intimen und aengstlichen Strich.
 
Hinter Scheiben des Schrankes: erneut keine Muse.
Seine Schuhe und Hosen, und Westen,-- nichts mehr...
Wo sind Haare von Simson? Wo ein Auge Meduse?
Und der Schaedel von Adam? Und teuflischen Fluegels Mohaer?
 
Kabinett ist gemuetlich, bequem und freiraeumig,
Weiser Goethe entzog sich den Dingen hierher,--
Weg von Galas mit Laecheln und Weinen und Schaeumen,
Weg von laestigen Gaesten, die draengten so sehr.
 
Eng sein Schlafzimmer: Sessel, Arzney in der Tasse.
"Mehr -Licht!" ( wollte er). Aber der Todt nur gelacht,
Drueckte knoechrige Finger auf Augen wie Tasten:
"Nun, genug! Und: willkommen im Dunkel der Nacht..."
 
Drauszen sehe ich (ploetzlich erschrocken, verlegen):
Puschkin flieget herum um das Haus und stoehnt:
"Was fuer `n praechtiges Haeusle, mein lieber College!
Dir haett` niemand in Petersburg so was gegoennt!"
.
.
.(