В гостях у дамы пик

(вполне мистическая история, если бы не…)

В открытой Солнцу области Ростовской
Иван Эпштейн ишачил в «трудовом»,
А перед сном, слюнявя папироску,
Бренчал друзьям нестройный «Black Syndro;me».
И как-то раз в ночной его палате
Друзья чего-то стали тосковать
И, призывая страхи, в результате
Решили ими Ваньку напугать.
И, вспомнив вдруг про Пиковую Даму,
Изобразив её карандашом,
Они к Эпштейну, сволочи, пристали,
Чтоб тот до сумасбродства снизошёл
И, на балконе сев под одеяло,
Всё вглядываясь в зеркало, просил
У дамы той, чтоб та ему предстала
Хотя бы глупой куклой на оси…
Вначале, было, Ванька согласился,
Да нервный смех скривил ему лицо…
И…  наш «герой» трусливо открестился,
Что, дескать, хватит… по;был храбрецом…
– У-у-у,… что ж, – сказал один из «подзарядки», –
Придётся мне;, раз храбрый наложил, –
И на балкон, мелькнув босою пяткой,
Демонстративно тропку проложил.

В палате – мрак: движенья не заметить.
В палате – тишь до «музыки» в ушах.
И только «дети» (ох уж эти дети)
Всё ждут и ждут, как мыши, не дыша…
И Ванька ждёт невиданное диво,
Стекает пот с густых его волос…
Не зная, бедный, темы лейтмотива,
Он мнёт подушку: «…тока б сорвалос…»

… и вот бежит, несётся по балкону
Искатель страха с топотом, как конь,
Толкает дверь и страшным полустоном
Во тьму горланит в ужасе:
– О-о-о-го-о-онь!!!..

И десять рук, схватившись за лопату,
В дверную ручку всунули древко…
– Там… от пруда… пунцовым перекатом
Идёт волна… не чуя ног… бегом…
Рванул…  что сил… в груди похолодело… –
Делился малый. – Ну, не передать!..
И тишина…

А Ванька, между делом,
Совсем лишился сна… (скрипит кровать…)
Сидит, глядит во тьму и будто видит,
Что у дверей полохается дым,
Распространяя едкие флюиды…
– Ну вот!.. Пришла!..
– Дела твои худы;,
Иван Эпштейн… – он слышит шёпот друга…

… но дым пропал. Надолго ль? Не смешно.
Уж новым он видением напуган…
Глядит на стол, а на столе – оно:
Ни голова, ни шар… Глаза – две дырки,
А в них – просвет. И… в горле встал комок,
Когда Иван почувствовал затылком –
Из тьмы возникший  алый огонёк,
Что был живым и, двигаясь разумно,
Всё изучал кровати да углы,
Где, множа страх, стучали чьи-то зубы
И заплетались волосы в узлы.
И вдруг…  Пришелец будто бы увидел
Кто здесь боялся больше остальных
И, подлетев к Эпштейну с грозным видом,
Рванул матрас и… – «полные штаны»…
Истошный вопль средь ночи был некстати,
Когда, спиной коснувшись потолка,
Прогромыхал,  упав между кроватей
Иван Эпштейн, схватившись за бока.

И где ж аплодисменты? Где восторги?
Всеобщий шок да странные слова…
– Эй, гоблины, чё пялитесь без толку?!
Рассказывай давай! Иван! Иван! –
Кричал вожатый, бывший рукопашник. –
Что за масонство!?.. Что за Ватикан!?.. –
И, перейдя на долгий нервный кашель,
Ослабил дверь ударом кулака.

И только отрок, храбрость проявивший,
Что вместо Ваньки вызвался «шутить»,
Нащупав свет, у стеночки, притихший,
Стоял, забыв ручонку опустить.
По сторонам пугливо, по два раза
Он озирался, видя на полу
Трусливого дружка, что йодом мазал
Места ушибов. Бедный полуум
Того дружка выстраивал несвязно…

… и ночь прошла кошмарной, жаркой, злой,
В которой всё хватал за край матраса
Безликий призрак дамочки шальной.

С тех пор ночей немало миновало
Под фонарями в золоте листвы.
Но Сумрачная Бестья не отстала
От бедного Ивана. Не остыть
В уме его магическим угольям…
Страдая в этом страхе парень жил –
Как доживал, судьбою недовольный
И по ночам… всё даму сторожил.

И вот однажды, по;д вечер звоночек:
Он – шасть к дверям, а там – стоит дружок,
Серьёзнейшей беседой озабочен,
Смолит через мундштук, не бережёт
Себя… Сигарку за сигаркой
Из пачки «Dunhill» нервно достаёт
И говорит смутившемуся:
– Жалко,
Мне, друг Иван, что я, как идиот
Посмел тебя по лету потревожить,
Страшилкою ребячьей разыграть…

А тот ему в ответ:
– Как дал б по роже,
Такую то, да растакую мать!..

… но всё ж пожал протянутую руку
И… улыбнувшись, всё ему простил…

Стиха сего нехитрая наука:
С нечистой силой, паря, не шути.