Матушка Манефа Дивеевская

Посвящается матушке Митрофании- схимонахине Манефе Дивеевской, явившейся мне во сне, когда я про неё ничего не знала

матушка Митрофания- схимонахиня Манефа Дивеевская
(Мария Быкова )
(24 января 1927 года - 5 июля 2000 года)

***

Приходила Матушка Манефа
В мантии при полном облачении.
Слушала во сне я обличения.
Приходила Матушка Манефа.

Я во сне смотрела с удивлением,
Как грозила посохом из древа.
Приходила Матушка Манефа
В мантии при полном облачении.

Вижу я, монахиня большая
Обличает: наведи порядок.
Поняла, что жизнь моя должна быть
Строгая и чистая — простая.

С посохом стремительно ходила.
Мантия за нею колыхалась.
Я её тогда так полюбила.
Всё узнать потом о ней пыталась.

На Святой Земле она взывала к Богу дерзко.
Пережить пришлось ей страшную здесь кару:
Двух монахинь сатанисты убивали зверски -
Веронику, с нею мать её, монахиню Варвару.

В Горненском монастыре омыла
Кровью убелённых двух монахинь.
Все стояли в ужасе и страхе.
О всех сёстрах матушка всю жизнь молила.

Казначея, мать духовных братий,
Подвизалась на Святой Земле Иерусалима.
От Всевышнего был радостный подарок -
Божия Рука в Дивеево переселила.

Здесь смиряться старице пришлось
Большинство сестёр не понимали,
Старицу частенько обижали.
Крест юродивой нести ей привелось.

Обличала всех и вразумляла.
Даже посох в дело ты пускала.
Горячо молилась, всех любила
И спасение ты многим умолила.

Сердцем знаю — ты родная Серафиму.
Молишься за всех, за  участь нашу,
Помоги испить страданий Чашу,
Чтобы в вечности остались мы живыми.

На твоей могилке свет лампады, 
Крест святой, в цветах зелёный холм.
Столп обители - от зла ты нам ограда.
Помолись за Русь, за Отчий дом.

__________________


Последняя юродивая в Дивееве (Эмма Веденяпина) / Проза.ру (proza.ru) https://proza.ru/2019/02/23/266?

Святая матушка Манефа, моли Бога о нас (Наталья Данилова Кусова) / Стихи.ру (stihi.ru)  http://stihi.ru/2012/02/17/2323

__________________


Жизнь и бытие дивеевской схимонахини Манефы (Митрофании), юродивой

     В июле 2 000 года в Дивеевском монастыре скончалась монахиня, которую все знали как Митрофания. Мало кто знал, что она была схимницей по имени Манефа.

     При жизни к ней относились по-разному. Ее смерть объединила всех. Сестры плакали и целовали ей руки в гробу, читали Псалтирь и сидели под ее гробом.

    Матушка была натурой яркой, пламень жгучей веры опалял ее изнутри и притягивал к ней сторонников и противников. Жизнь боролась с ней всеми силами безбожной власти. Бурные события русской жизни второй половины ХХ века захлестывали и монастырскую тишь.

    Благодаря таким людям, как матушка, Русь Православная выстояла. Святой Лаврентий Черниговский сказал незадолго до кончины, что содомия захлестнет в итоге весь мир, но не коснется России ради мучений, которые она пережила и выдержала в ХХ веке.
               
Жизнеописание русской православной монахини Митрофании,
урожденной Марии Быковой, в схиме Манефы,
по воспоминаниям келейницы и
          По благословению
епископа Тираспольского и Дубоссарского Юстиниана

ДЕВОЧКА С УРАЛА
                "Истинно говорю вам, если не обратитесь
и не будете, как дети,
не войдете в Царствие Небесное».                Матф.,18. 3               

ДЕТСТВО

Мария Быкова родилась 24 января 1927 года.
Когда Евфросиния носила Марию во чреве, то все время просила Бога дать ей хорошее дитя. Вспоминая это позже, мать сама удивлялась, почему она не просила этого в отношении других детей.
-   Может быть, и они были бы такими же, как эта дочка, - говорила она.

   Новый человек явился на земле. Что стоит за ним: какого он рода-племени? Что его ждет? Куда он пойдет?
   Родилась Маша в крестьянской семье в селе Софиевском Пономаревского района, на севере Оренбургской области, и была пятым ребенком и третьей дочерью. Старшим из детей был Михаил, единственный сын Евфросинии от очень краткого первого ее брака с Иваном, без времени погибшим. Средним сыном был Николай, младшим - Петр.

   Что значит день ее явления в мир?
   24 января - день памяти святого Феодосия Великого, «общих житий начальника». Он жил в У веке и основал в Палестине  совместное проживание монахов – не в казарменном значении: жили монахи в отдельных кельях, а в отношении общего обеспечения молитвенного правила, безопасности и  питания. Этому в свое время последовал преподобный Сергий Радонежский. На этом основаны наши монастыри. В монастырь будет стремиться Мария всю жизнь. Но в новой России, которая после 1917 года называлась СССР, монастыри закрывались, казачьи станицы стали деревнями,  казаки – крестьянами, которым запрещена воинская служба (до 1935 года, а запрет на обучение в военных училищах сохранится и позже).

    Празднуется в этот день и память преподобного Михаила Клопского, Христа ради юродивого, жившего в ХУ веке в Клопском монастыре на берегу реки Варяжи с храмом во имя Живоначальной Троицы, что в пятнадцати километрах от Новгорода. Монастырь прославился благодаря чудесам и пророчествам блаженного Михаила, который пришел туда при игумене Феодосии. Со временем, случайно братия монастыря узнает его имя и что родом он из бояр, что он грамотен и знает церковные службы. Он вел настолько аскетический образ жизни, что от молитвенных подвигов и воздержания тело его уподобилось тени.

Он совершил немало чудотворений и предсказаний. Так, он предугадал приход в монастырь разбойников, обличил и наказал их; предсказал игумену монастыря Феодосию, что тот станет новгородским архиепископом, но пробудет в этом сане недолго. Новгородским посадникам предсказал об ожидающих их и Новгород карах от великого князя московского в 70-х гг. XV в. за их непокорство Москве. По его молитве в год страшной засухи, когда пересохли реки и ручьи, около монастыря открывается “источник воды неисчерпаемый”. После той засухи настал голод, и толпы голодных пришли к обители, Михаил велел накормить всех, а хлебный амбар монастыря стал неисчерпаемым. Уже при жизни к блаженному Михаилу  относились с почитанием. Честные мощи его источают исцеления всем, кто с верой к ним припадает.

    В свое время девушке Марии Быковой старец предскажет: будешь юродивой. Она спросит: это что такое?

24 января (11  по ст. ст.) празднуется Елецкая икона Пресвятой Богородицы.
В книге «Изображение икон Пресвятой Богородицы» указываются две иконы Богоматери, известные под одним и тем же названием «Елецкой». Под датой 11-го января там написано: «Сия святая икона («Елецкая») находится в Орловской губернии, в городе Ельце, в соборной церкви во имя Смоленской Пресвятой Богородицы, где и празднество в честь ее соверщается. Она явиласьв1060году».
5-го февраля о Елецкой Черниговской иконе Богоматери записано: «Она явилась близ Чернигова, на горе Болдиной, на ели, в 1060 году и прославилась многими чудотворениями».

Автор книги рассуждает так: «В этих двух сообщениях сомнительным может показаться то, что икона одного и того же имени явилась в один и тот же год в различных местах. Недоразумение это можно разрешить следующим образом – предположить, что одна из этих двух икон, а именно Черниговская Елецкая икона является подлинником, а другая – Елецкая, находящаяся в городе Ельце на Орловщине в соборной церкви во имя Смоленской иконы Божей Матери, – списком с первой иконы».

Об этой иконе Божией Матери известно лишь то, что находилась она в городе Ельце Орловской губернии. Кроме того, летописи зафиксировали год её явления – 1060, то есть тот же, что и у ЕЛЕЦКОЙ-ЧЕРНИГОВСКОЙ. Исследователи считают, что Елецкая икона является поздним списком (копией) с Елецкой-Черниговской Владимирской.

Помимо поясного изображения существуют ещё один вид Елецкой иконы Богоматери – в рост. На этой иконе Божией матери изображено явление Царицы Небесной Тамерлану в 1395 году в городе Ельце, перед его походом на Москву. Тогда отдыхающему в шатре на горе Аргамачь Тамерлану явилась в видении грозная Светоносная Дева с сонмом святых. В тот же день, 26 августа, жители Москвы встречали чудотворную Владимирскую икону Божией Матери и молились пред ней о спасении от страшного нашествия. Устрашенный видением, Тамерлан воскликнул: «Итак, мы не одолеем земли русской!» – и повернул с ордой назад.

В память об этом чудесном событии написана икона Елецкая и установлено местночтимое празднование – 8 сентября (26 августа по старому стилю).

Пред иконой Пресвятой Богородицы «Елецкая-Владимирская» молятся о защите от иноверных и иноплеменных, об исцелении всякой немощи телесной и душевной.

Молитва ко Пресвятой Богоробице пред Ее иконою «Елецкая Владимирская»
Тропарь глас 4
Днесь светло красуется древний град Елец, поминающе славное чудо Пресвятыя Богородицы, егда бо на стогнах Первопрестольныя Москвы икону Ея чудную людие московстии сретаху, тогда Сама Владычица, на горе Аргомаческой во граде Ельце, на сретение нечестивому Тамерлану изшедше, грозное его нашествие вспять обрати. Сего дивнаго явления изображение на новописанной иконе зряще и Заступницу нашу за вся благодеяния Ея благодаряще, умильно Ей взываем: и в предняя не остави нас, о Мати милосердия.
Величание
Величаем Тя, Пресвятая Дево, Богоизбранная Отроковице, и чтим образ Твой святый, имже дивную победу на сопротивныя  граду Твоему даровала еси.
 
Царица Небесная всегда помогала Марии с юности.
А помощь требовалась постоянно. Жизнь  в России пошла необычная.

РАСКАЗАЧИВАНИЕ

Мария Быкова родилась в день, когда три года назад, в 1924 году в этот день в Москве был создан пост № 1 у мавзолея В.И.Ленина. А восемь лет назад, 24 января 1919 года, была принята директива за подписью Я.М. Свердлова и А.Д. Цюрупы о расказачивани, то есть массовом терроре против казаков. Это означало разоружение, лишение прав и земельной собственности и многое другое.

Казачество уничтожалось как класс, то есть борьба с ним объявлена политическая, поскольку оно  было оплотом православия и самодержавия. Как писал поэт Маяковский, «грузины вешали прокламации, казаки вешали грузинов». На деле эта война новой власти с казаками обернулась их физическим истреблением. Репрессии против казаков были такими, что их даже в правительстве называли зверствами. Вспыхнули казачьи восстания. В ответ – станицы уничтожали, в «мирных» станицах расстреливали каждого пятого или десятого, ставился вопрос о применении удушливых газов. Троцкий (Бронштейн) объяснял: «Красный террор – это орудие против класса, который не хочет погибать». Во время поездок на фронт в специально оборудованном поезде он особенно опасался казачьих разъездов и хвалился, что против них у  него пулеметы. Свердлов был возмущен сопротивлением казачества и требовал немедленного создания концлагерей и особенно советовал тут же искать побольше шахт и шурфов. В них скоро начали сбрасывать и мертвых, и живых.

КАЗАКИ

   Оренбургский край был создан в середине ХУ111 века как цепь казачьих поселений. То был сторожевой край. Оренбург по-немецки значит: город-уши. Другой город недалеко - Орск, что значит: уши. И по сей день эта область лежит между Башкортостаном с севера и Казахстаном с юга, соединяя Куйбышевскую область на западе с Челябинской на востоке. Послушаем названия здешних городов: Бугуруслан, Тюльган, Бузулук. Всё тюркское звучание. Осваивая новые земли, русские не меняли названий рек и населенных пунктов. В этом проявлялось чуткое отношение к коренному населению, и, может быть, поэтому никогда не было проблем во взаимном существовании разных народов и племен на Руси.

   Еще Петр 1 видел в Оренбургском крае ворота в Азию: край расположен в двух частях света. Когда здесь была выстроена линия крепостей, костяк русского населения составляли казаки. В казаки зачислялись все пришельцы, поселившиеся здесь.

   Село Софийское, где родилась Мария Быкова, ныне - казачья станица Софиевка. История ее такая. В 1807 г. на берег реки Тятер переселились 80 крестьянских семей из Липецкого уезда Тамбовской губернии во главе с садчиком (или: заводчиком, то есть инициатором и организатором) Антоном Бледных и 46 семей из Козловского уезда Тамбовской губернии во главе с Фёдором Панфёровым, образовав село Тятерку, которое впоследствии стало называться Софиевским. По указу от 1736 г. все пришельцы в этом краю причислялись к казакам. Влились в казачество и новые поселенцы. В 1748 г. все казачье население было объединено в Оренбургский нерегулярный корпус, вскоре преобразованный в Оренбургское казачье войско. Казаки несли охрану южных границ России. 

В ХХ веке вследствие  «расказачивания» богатый край быстро был опустошен. На территории Оренбургского войска большевиками было дотла сожжено несколько казачьих станиц, вывезено и уничтожено хлеба в размере нескольких миллионов пудов, а тысячи голов лошадей и рогатого скота зарезаны прямо на казачьей территории или угнаны. Все казачьи станицы независимо от того, принимали ли они участие в борьбе против большевиков, заплатили большие контрибуции, после чего были обложены громадными налогами. Наступило оскудение жизни.

ГЕРОЙ   

   Но сохранились еще корни казачества. В 1911 г. в Софиевке родился Алексей Васильевич Никонов. Он стал Героем Советского Союза. 

   Добровольно вступив в Красную армию, он добровольно отправился воевать в Испанию.  О его подвиге там читаем: «В боях на линии обороны у реки Харама фашисты бросили против республиканцев тысячи солдат, десятки танков, самолетов, орудий. Несколько атак в день отражали танкисты-добровольцы. Ряды их с каждым днем таяли. Механик-водитель Алексей Никонов проявлял выдержку, он целыми днями находился в танке при пятидесятиградусной жаре и вел бой.

Умело маневрируя, он обеспечивал экипажу меткий огонь по врагу, утюжил гусеницами окопы фашистов и уходил от вражеских снарядов в укрытия.

После разгрома итальянского экспедиционного корпуса под Гвадалахарой фашисты долго не могли опомниться. Но враг стягивал новые силы. Командование республиканцев подготовило контратаку. Танкисты действовали во взаимодействии с республиканской дивизией под командованием Э. Листера. Первыми в прорыв обороны противника пошли танкисты. В передовых рядах шел Алексей Никонов. Огнем и гусеницами своего Т-36 он взломал оборону, давил и расстреливал фашистов. Но от прямого попадания снаряда в танк Никонов погиб вместе с экипажем. Его именем названа улица на станции Аксенове, пионерская дружина школы».

Так проявилась доблесть русского казака в новых исторических условиях – на чужой земле, в Испании, в 1937 г.  А его родная деревня в это время медленно вымирала.

ВОЗРОЖДЕНИЕ

   В начале 90-х годов ХХ века началось возрождение казачества. Процесс был нелегким. В самом начале ХХ1 века деревня Софиевка выглядела крайне неприглядно, от безысходности местное население спивалось. Теперь на самом прогнившем доме хотят повесить табличку "Памятник советской истории", потому что сейчас в станице происходит то,  что здесь называют формированием нового человека. Сельчане  восстанавливают хозяйство: ввели крепкую дисциплину, порядок стал главным принципом жизни. С недавнего времени работать в Софиевке стало выгодно: ввели замкнутый цикл производства. Люди работают на себя: завели домашний скот,   перерабатывают  собранное на общинных полях зерно, из него пекут хлеб, и деньги от продажи получают все: и сортировщики зерна, и пахари, и булочники. Остаток идет на развитие производства. Здесь же делают колбасу и ветчину. Животных выращивают во дворах, а продукцию мясокомбината продают в Оренбурге, Уфе и Самаре.

Конечно, как и во времена первых переселений из центральных губерний России, нужен был инициатор для такого начинания и организатор.  Им стал Иван Иванович Жабин. Он родился в Софиевке, но долго жил и работал в другом месте, занимался бизнесом, однако по просьбе отца вернулся на родину восстанавливать хозяйство. Первым делом ввел жесткий устав: за пьянство, драки и лень - суровое наказание, за рождение ребенка - премия до 10 тысяч рублей.

"Казак бедным не может быть по определению" - такую философию Жабин прививает сельчанам. При нем на улицах Софиевки лишь дети да старики, а взрослые работают. "Формирование человека с детских лет в крестьянском дворе позволит нам получить крепкого человека", - считает он и утверждает, что если российские села последуют его примеру, сельское хозяйство страны восстановится за три года.

Несомненно, в таком преобразовании немалая роль духовного заступничества в Царствии Небесном Марии Быковой, ставшей схимонахиней Манефой, за своих односельчан.  Не случайно она при жизни молила Господа, чтобы Он послал ей в монастыре землячку, и приобрела Нину. Высоко ставила она землячество. Единство, рожденное общим трудом на родной земле, она понимала как родство, значит, не может она и сейчас оставить своих односельчан. И сегодня они – верится, что по ее молитвам - не хлебом единым живут. Здесь создана православная организация: приход Казанской иконы села Софиевка Пономаревского района Оренбургской области Русской Православной Церкви.

КАЗАЧКА

Когда-то здесь, в еще действующей тогда церкви окрестили младенца Марию.  Девочка не плакала. Она спокойно перенесла всё совершение таинства и сама открыла ротик для принятия Святых Тайн.

Жизнь и тогда текла своим чередом. Радовались рождению ребенка, праздновали крестины, гости давали новорожденной палец. Маша крепко его хватала и долго держала. Женщины радостно говорили: будет жить. А если бы хватала слабо, приговор был бы неумолим: не жилец. Отец слушал–слушал и тоже протянул свой палец. Дочка крепко ухватила, а когда он попытался вытянуть его, она схватилась и другой ручонкой. Отец неожиданно крякнул: добрый казак! Все засмеялись. И сам он засмеялся – от смущения, что выдал свое тайное желание: хотелось ещё сына. Гаврила знал, что с казаками покончено, но в душе не мог с этим примириться. И все же он не ошибся, назвав девочку казаком: у него рос воин. Воин на поле духовной брани.

   Чем было ознаменовано время ее рождения?

   В январе 1927 года в СССР создан ОСОАВИАХИМ – предшественник ДОСААФ, общество содействия развитию армии, готовило летчиков, парашютистов, стрелков.

В США, в Массачусетском технологическом институте, создан аналоговый компьютер.

   На Южном Урале январь суровый. Морозы обычно крепкие и долго держатся. Снега много. Поля серебрятся. Сугробы – всадника не видно. Среднемесячная зимняя  температура в Оренбургском крае около 20 мороза. И минус 40 не в диковинку. Не скоро младенца Машу вынесли на свежий воздух – такой он был морозный. Но тепло было в их доме, согретом молитвой и трудом. Впервые мать вынесла ребенка в начале апреля. И было еще морозно. Чему же удивляться: по старому стилю еще середина марта, а март всегда в России зимний месяц. Приходившие старушки не советовали рано выносить младенца на волю: студено.

Но вот мороз отпустил. Мать крепко по-старинному спеленала дитя, а оно не дается, резвится, ножками толкается, руками хватается, не дается завернуть. С самого раннего детства проявился ее характер: активный, неугомонный. Кое-как увязала ее и вышла на волю. Хорошо на солнышке в затишке. Постояла и решила шагнуть от дома. Шагнула, оглянулась и ахнула: прямо над ней с ребенком, где она только что стояла, нависла огромная сосулька невиданного размера и уже готовилась упасть. И откуда взялась? Когда успела оттаять? Мать в страхе отошла подальше. Этот страх навсегда поселился в ее душе. Почему-то пришла мысль: не будут ли над ее дочерью всегда нависать какие-нибудь угрозы? И кто защитит ее, кроме Божией Матери? И что сохранит, кроме молитвы? А Маша раза два вдохнула свежего воздуха и тут же уснула. Мать удивилась: сейчас только что в доме брыкалась - и уже спит. Что значит – воля.

Что ожидало в том году новорожденную, как и всех граждан новой страны?

    1927 год  был юбилейным: в СССР широко праздновалась десятилетняя годовщина Октябрьской революции. В Москве и Ленинграде была разгромлена «Объединенная оппозиция». В Москве собрался Всемирный конгресс друзей СССР. Маяковский написал поэму «Хорошо!», восхваляя новую жизнь. Было учреждено звание Герой Труда. В связи с празднованием и приездом иностранцев были приняты некоторые особенные меры: выпущен на волю митрополит Сергий, патриарший местоблюститель со времени кончины святого патриарха Тихона. Митрополита освободили в обмен на его согласие признать советскую власть реальной силой принятием «Декларации 1927 года». За это ему обещали сохранить Церковь как таковую и облегчить репрессии против священнослужителей. Многие из них действительно были освобождены или не посажены за прекращением «дела». В том же году на XV съезде партии Сталин говорил о недопустимом ослаблении антирелигиозной пропаганды, и были закрыты последние монастыри: Свято-Успенский монастырь в Сарове, месте духовных подвигов в ХУ111 – Х1Х веках преподобного Серафима Саровского, и его детище - Свято-Троицкий Серафимо-Дивеевский монастырь в Дивееве Нижегородской губернии, где через много лет будет жить урожденная Мария Быкова.

   Все делалось планово: вся власть в СССР сосредоточилась в руках И.В. Сталина. Все члены Политбюро полностью поддерживали его политику. К концу года единодушно было принято чрезвычайное решение: на ХУ съезде партии объявлена программа сплошной коллективизации сельского хозяйства. Она будет направлена на борьбу с кулаками как классом и создание больших сельскохозяйственных объединений. Фактически это означало лишение крестьян земельной собственности, высылку или арест самых трудоспособных  и следом – введение жесткой черты оседлости для крестьян, отказ в выдаче паспортов, почти символическая оплата труда. Так партия отказалась от своего лозунга времен Октябрьской революции: земля – крестьянам. А тогда именно за ней, за земелькой ринулись солдаты почти миллионной армии из окопов Первой мировой войны в тыл, домой, в деревню.

   Очень скоро все поймут: коллективизация стала катастрофой, даже по официальным данным. Никогда больше в стране не будет достигнут уровень сельской жизни, равный уровню 1914 г., последнего мирного года царской власти. Чем была вызвана коллективизация? В 1927  г. провалился план хлебозаготовок, зерна было сдано катастрофически мало. Осенью в крупных промышленных центрах ввели нормированное потребление продовольственных товаров, в 1928 г. в городах ввели карточки на хлеб, в отношении крестьян приняли чрезвычайные экономические меры: закрыли рынки, ввели твердые (низкие) цены. Ответом был массовый забой скота и 1 300 деревенских восстаний. В процессе подавления в ход пошли и газы. В следующие годы голод будет не только маячить, но станет жуткой реальностью, достигнув пика в 1933 г.

    1927 год долго именовался годом военной тревоги. В том году Великобритания порвала дипломатические и торговые отношения с СССР, известив об этом нотой Чемберлена, министра иностранных дел. На пленуме партии Зиновьев заявил: «Война неизбежна». Сталин уточнил: неизбежна, но ее можно отсрочить. Массы  были приглашены на свое волеизъявление. Крестьяне вышли на организованные демонстрации: доярки в огромных белых фартуках с поднятыми граблями под лозунгом о коллективизации и призывом: крепи оборону! Жнецы под лозунгом: снопом по Чемберлену! Акции назывались: наш ответ Чемберлену. Это выражение надолго стало крылатым.

Германия.
В 1927 г. закончился военный контроль союзников над Германией. Социал-демократ Филипп Шейдеман вскрыл в рейхстаге тайное сотрудничество рейхсвера с Красной армией. А. Гитлер выпустил книгу «Майн кампф», второй том. А в США,  в южном штате Флориде, прошли прямые выборы под лозунгом «только для белых», что вызвало осуждение. У. Липман  выпустил книгу «Общественное мнение» - создал теорию общественного мнения, которое формируется и насаждается созданием стереотипов, то есть штампов. Они  внедряются в сознание населения средствами массовой информации. Теория имела огромное значение. (В России в Х1Х веке об этом поэт Н. Некрасов писал так: «Что ему книга последняя скажет, /То ему на сердце сверху и ляжет». В ХХ1 веке можно сказать так: что телевизор сегодня покажет, то вам на сердце сверху и ляжет).

Начиная с 1927 г. Соединенные Штаты стали соперничать с Германией как с главным поставщиком в СССР промышленных товаров. Опора на американскую технику и оборудование стала важным фактором политики индустриализации, которая была объявлена  главным направлением в развитии СССР после расказачивания и раскулачивания.

ДОМА

  В 1930 г., когда Маше было три года, а ее младшему брату Пете год, скоропостижно умер их отец. Опять Евфросинья вдова, на этот раз  с шестью детьми. Старшему – Михаилу - было всего 11 лет.
   Их настигла нищета.
   Иногда матери приходилось даже посылать малых детей побираться. Выхода не было. Маша спокойно выслушала слова матери о том, что придется идти с протянутой рукой, вытянула перед собой обе руки и спросила:
- Какую?
- Что – какую? – не поняла мать.
- Какую руку протягивать: левую или правую?
Мать заплакала. Сквозь слезы сказала:
- Левую. Правой крестись.

   В доме не умолкала молитва. Не случайно позже Евфросинья примет монашество и станет монахиней Евникией. Ее постригал схиархимандрит Серафим, бывший келейником у епископа Камчатского Нестора и сам при советской власти много пострадавший.

- Почему ты всегда молишься? – спрашивала у матери Маша.
- Молитва – это беседа с Богом.
-       Он слышит? - серьезно спрашивала девочка.
- Всегда, - убежденно отвечала мать.
- А почему ты читаешь эти книги? - спрашивала Маша. Она
 удивлялась: разве не достаточно молиться? И мать объясняла:
- В молитве ты просишь у Бога. В Евангелии Он дает тебе ответ.
Девочка сама делала вывод:
- Значит, надо еще и читать.
А мать продолжала:
- И петь. Вся церковная служба построена на пении.
- А я смогу петь? – задумывалась девочка.
- Отчего же нет? – говорила мать. – Молись. И Бог даст, если Ему
угодно.
- А если не угодно?
- Подрастешь – увидишь.
- Эх, скорее бы вырасти!

И она росла. Быстрее ровесниц. Она выросла высокая и сильная. Настоящая казачка. Бог дал ей голос низкий и очень красивый. Ее голос во время пения достигал самой глубины души. Он останавливал все мысли и чувства в тех, кто слышал, и обволакивал душу глубоким теплом. Душа замирала и вся отдавалась во власть дивных звуков. Такой мир, такой покой нисходил на нее, что всё остальное казалось незначительным и ненужным. Человек невольно про себя, а иногда и вслух подпевал и сам вливался в волны Божественных песнопений и так очищался от волнений и тревог.

Все службы она знала наизусть. Чтобы послушать  бархатное звучание ее пения, жители украинского города Золотоноши и окрестных сел в метель станут приходить в монастырь. Но это будет много позже, когда Мария уже изберет свой путь – монашеский.

СОСТРАДАНИЕ

    Монашество – это не только молитвенность. Монахи молятся за весь мир, значит, их сердца открыты страданиям всего человечества. В Маше уже в детстве были заметны впечатлительность, восприимчивость и сострадательность. Мать не раз говорила ей:
-   Не удивляйся так сильно. Не показывай своего переживания, а то люди скажут: ненормальная. Что ты ахаешь или охаешь! Чувства держи про себя. Посмотри, как ведут себя другие люди: как Лукерья например. У нее овин сгорел, а она сказала: «Ну и что: меньше работы – меньше заботы». Ты же ахнула и чуть не заплакала.  Для нее: беда – не беда, завяжи горе веревочкой. А ты о других скорбишь. Поменьше переживай, а то жизнь долгой покажется.

   К ним приехала дальняя родственница, чтобы в деревне купить  мяса. В соседнем дворе решили заколоть свинью, собралось  несколько мужчин-соседей. Услышав визг свиньи, родственница сказала:
- Уже режут.
Маша, которая там оказалась, взяла ее за руку и в утешение сказала:
- Нет. Ее ведут из сарая во двор гулять. Она же не привыкла и не
любит, потому и кричит.
Приезжая удивилась и потом спросила у Ефросиньи: неужели девочка не знает, что происходило. Мать пояснила:
- Маша хотела тебя успокоить, чтобы не скорбела о страданиях
свиньи. Да и свинью, наверно, пожалела.

Через два года эта родственница позовет Машу к себе нянчить ее дочку. Она скажет:
- Такая девочка не обидит ребенка.

Маша старалась удерживать свою реакцию, но все уже знали ее добрый нрав. Однако иные думали по-другому и прямо сказали матери:
- Твоя Манька порченая.
Огорчилась мать и пожаловалась священнику. Тот утешил ее:
- У твоей дочки отзывчивое сердце. Людям это непонятно.

   А на Крещение и сама мать увидела, как Маня вдруг побледнела при виде священника с крестом на голове, когда он выходил из алтаря и пошел к выходу для освящения воды на «иордани», то есть в проруби на речке. Народ повалил за ним, а девочка как замерла, так и осталась в храме. Когда он вернулся, она легко вздохнула и порозовела. Это поведение заметили и другие. Опять заговорили о ней. Тогда батюшка после службы сам спросил ее:
-    Мария-отроковица, что ты чувствовала это время?
Девочка сказала:
- Когда ты вышел из алтаря и крест держал на голове, я так
испугалась, очень сильно, потому что я думала, что ты пошел на войну, на такую страшную войну, и неизвестно, вернешься ли к нам. А когда ты назад шел, ты шел так легко–легко, вприпрыжку. И я увидела, что ты победил, и очень обрадовалась. И кто-то словно сказал мне: вернулся твой батюшка. Ничего с ним не случилось.
Женщины засмеялись: вприпрыжку батюшка давно уже не мог ходить по возрасту. Но священник сказал:
- Я это и предвидел. С ребенком ангел беседует.
И велел матери беречь дитя. А Маше сказал:
-    Всем подряд не раскрывай своих чувств. И не очень переживай, а то ведь сердце не каменное, оно может и не вынести нагрузки.
И вздохнул:
-   Всех не спасешь. И не потому, что я стар, а ты мала, а потому, что в сердце у людей трещина. Сердце человеческое раскололось пополам: одна часть отолстела, как сказано в Евангелии, то есть  скорбит только о своих нуждах, а другая совсем закоченела. Такое сердце Богу не угодно. А восстановить сердце человеческое может только Бог.

-   Мария - прирожденная монахиня, - сказал однажды батюшка.
   Да, она с самого раннего детства молилась. Любила и умела молиться. Это был Божий дар. Но нужно было и воспитание. Как дар музыканта или художника иногда проявляется в самом раннем возрасте, так и у Маши рано стала видна наклонность к молитве. Но всякую наклонность можно развить, а можно оставить в небрежении. Много одаренных детей, но как мало вырастает гениев. Девочкой руководила верующая мать.

КРЕСТУ ПОКЛОНИТЬСЯ

   Маша росла резвым ребенком и любила играть вместе с девочками. Любила и снег, и дождь. С удовольствием валялись они в сугробах и с радостью летом пели о дожде:
                Дождик, дождик, пуще!
                Дам тебе я гущи,
                Хлеба каравай!
                Весь день поливай!
   В словах о гуще звучала мечта несытых детей о густом, сытном супе. Но больше всего Маша  любила песенку, которую пели под проливной дождь:
                Дождик, дождик, перестань.
                Я поеду в Еристань
                Богу молиться,
                Кресту поклониться.

   Маша спросила у сельского священника, что такое Еристань. Почему именно там надо молиться? Оказалось, это Иерусалим. Так она впервые узнала об этом священном городе и так захотела туда поехать!
- Где он?
- От нас – прямо на запад.
- Хочу туда.

   Батюшка объяснил ей, что ехать туда невозможно, в СССР создали крепкий железный занавес от всех прочих стран, за границу нельзя. Но девочка не смогла смириться с тем, что нельзя достичь места, где Господь, Сам Бог ступал Своими Стопами. Мысль об Иерусалиме стала ее любимой мечтой, даже целью ее жизни.

САМОЕ ГЛАВНОЕ

   Если бы матушка при жизни узнала, что о ней пишут книгу, она бы сначала удивилась и испугалась, как обычно она удивлялась и пугалась, когда речь заходила о ней лично. Так однажды духовное чадо архимандрита Палладия Ольга Васильевна Чаплянская, позже монахиня Феофила, скончавшаяся в украинском Козельщанском монастыре в феврале 2000 года, сказала матушке Митрофании:
- Батюшка сказал, что тебе готовится венец.
Матушка Митрофания при этих словах испуганно отпрянула от Ольги, удивив ее, и тут же пояснила:
- Венец-то бывает терновый. Значит, впереди скорби. - И тут же
добавила: - Да ведь не откажешься.

   Однако после доводов в пользу создания книги, вполне возможно, она сказала бы сначала:
- И какой толк?
Но потом могла согласиться со словами:
- Писать можно, хоть о ком, но только с пользой. А иначе  что
получается: узнают люди, что жил такой-то человек и умер. Ну и что? А ты так напиши, чтобы читающий понял самое главное для своей личной  жизни.

   Что же она сама считала главным? Это видно из одной ее беседы с племянником. Однажды племянники навестили ее в Дивеевском монастыре. Она уже взяла на себя обет молчания. Один из них усиленно просил ее сказать хоть слово.
- Тетя Маня, одно слово! Одно только слово, и я…- он вдруг
решился: - Я брошу курить!
И она тихо шепнула:
- Молись.
   Он рассказывал потом, как словно легким током пронзило его, и он вмиг ощутил сильную неприязнь к табаку. Он тотчас вынул пачку сигарет и с силой сломал их все вместе. Некуда было выбросить, и он с омерзением сунул пачку в карман как нечто чуждое и враждебное. Он понял, что курение было ему совершенно чуждым. И удивился: как он мог так долго этим заниматься. Сколько денег ушло. Мог бы на монастырь отдать. Да бедных сколько кругом, а он деньги на воздух пускал в самом прямом смысле. Он сильно покраснел за себя самого. Но тут же обожгла мысль: а теперь привяжется еще что-нибудь чуждое. Он и выпить любит. Что делать? Он взглянул на монахиню-тетку и сразу спохватился: что же еще ее пытать? Она же сказала: молись. Все эти рассуждения заняли один миг. Он говорил:
- Рассказывать долго, а пережил это я в одно мгновенье.

И следом пришла мысль, от которой он чуть не сгорел со стыда перед ней. Она женщина и столько положила духовного труда, который гораздо тяжелее физического.
-   Я лучше вагон дров переколю, чем молиться буду. Она столько перенесла – и ради чего? Ради меня, курильщика. Ради того, чтобы я не трудился сам, а легко – ее усилием – раз, и перестал курить. Глядишь, и легкие еще сохранились, и ноги не отнялись еще, как у нашего соседа. А все табак. Какой ужас! Но она словно угадала мои мысли (а может, и вправду угадала) и покачала головой, как бы говоря: «Ты меня не жалей». Я спросил: «Не жалеть тебя?» Она кивнула утвердительно. Я понял и сказал: «Ты любишь молиться?»

Она расцвела. И слов не надо. Все понятно. Она, видите ли, любит молиться. С тех пор, чуть какое затруднение, я сразу вспоминаю ее слова: «Молись». И молюсь. И говорю себе: к табаку привык? Теперь привыкни к молитве.

В  НЯНЬКАХ

   До восьми лет Маша жила в родительском доме.
   Жизнь русской деревни известная: труд и труд с раннего утра дотемна. Едва деревенский младенец начинает ходить и что-то понимать, ему находится работа: по дому матери что-то подать-принести, длинной  хворостинкой гнать на пруд гусей или уток и там их охранять, следить за цыплятами и отгонять коршуна. А уж девочке работы больше всех.

   Жизнь советской деревни стала такой, что семье стало трудно прокормиться. А уж без кормильца есть стало совсем нечего. И пришлось Маше в возрасте 8 лет не в школу идти (тогда раньше 8 лет и не брали), а ехать к дальним родственникам в няньки и домашние работницы. Ее мать не сробела, не застеснялась и попросила для дочки уголок для икон и лампады. Хозяева не отказали. Так у Маши появился свой уголочек с иконами и лампадой.

   Пушкин цитирует Данте: «Горек чужой хлеб. Тяжелы чужие ступени». Но молитва все скрашивала. Маша не переставала  молиться. А когда? Весь день на ногах. Когда ребенок спит, Маша – девочка на побегушках. Никто не скажет: младенец уснул, теперь и ты отдохни. Чехов описал жизнь точно такой, только неверующей девочки в рассказе «Спать хочется».

«Нянька Варька, девочка лет тринадцати, качает колыбель, в которой лежит ребенок, и чуть слышно мурлыкает: Баю-баюшки-баю... Перед образом горит зеленая лампада... Ребенок плачет. Он давно уже осип и изнемог от плача, но все еще кричит, и неизвестно, когда он уймется. А Варьке хочется спать. Глаза ее слипаются, голову тянет вниз, шея болит. Она не может шевельнуть ни веками, ни губами, и ей кажется, что лицо ее высохло и одеревенело, что голова стала маленькой, как булавочная головка. Если Варька, не дай Бог, уснет, то хозяева прибьют». У девочки начинаются сонные видения наяву. Но тут ее зовут: надо помыть лестницу, затопить печку, поставить самовар, почистить калоши хозяину и так далее. Потом – опять к плачущему ребенку. Пробегав весь день, она уже не в силах справиться с ощущением, что какая-то сила сковывает ее, и, наконец, поняла: это плачущий ребенок. Как она раньше этого не поняла? И она задушила плачущего ребенка.
После этого «она быстро ложится  на пол, смеется от радости, что ей можно спать, и через минуту спит уже крепко, как мертвая».

   Страшная история. Не помогли икона и лампада, раз не было молитвы. Рассказ написан, возможно, по реальному происшествию. Создан он  в 1888 г., за полвека до описываемых событий, а жизнь за это время не смягчилась, а ужесточилась.

   Но тем и отличалась Маша Быкова, что ждала, пока все уснут, чтобы встать на колени перед иконами. Шептать нельзя было. Она молилась молча и сосредоточенно. Она помнила наизусть все  вечерние молитвы, а также и утренние: утром молиться некогда, всё с вечера. Молилась и своими словами. Во время молитвы вдруг возникало воспоминание о ком-то из родных или соседей. Она не удивлялась, а только и о них сразу молилась. И так тихо у нее становилась на душе, что она так и засыпала на полу на коленях. Однажды так ее застала хозяйка. Она встревожилась: не падает ли Маша, не болезнь ли у нее. Только ради ее спокойствия Маша рассказала о ночной молитве, но очень просила никому не говорить. А то подумают, что она какая-то особенная молитвенница!

Но время было такое, когда этим не гордились. Взрослая женщина знала, что теперь делают с такими молитвенницами. Храмы кругом поруганы или взорваны. Священников убивают. Вряд ли их много осталось в живых.

   Хозяйка испугалась, хотя не могла знать, что от Оренбургских епископов и архиепископов не останется даже фотографий: ни от расстрелянного в 1937 г. архиепископа  Оренбургского Дионисия (Прозоровского), занимавшего кафедру с 1926 по 1928 год, ни от епископа Бузулукского Сергия (Никольского), находившегося на своем посту в 1927 – 1928 годах,  расстрелянного в 1930 г., ни от епископа Оренбургского и Тургайского Варлаама (Козули), служившего меньше года в 1937 г. и в том же году расстрелянного. В 1937 г. был расстрелян Иаков (Маскаев), назначенный на Оренбургскую кафедру в 1924 г. и возглавлявший ее до 1926 г. Аристарх (Николаевский) был хиротонисан во епископа Оренбургского святым патриархом Тихоном в 1920 г. и расстрелян в 1937 или 1938 г. В 1923 г. Оренбургскую кафедру возглавлял Трофим (Якобчук), год и место кончины которого не известны. Об архиепископах Оренбургских в 1937 – 1945 годы вообще не осталось никаких сведений.

В 1914 г. в России было 48 000 приходских храмов – к 1939 г. осталось немного более 100, это число сильно пополнилось за счет возвращения западных областей в 1939–1940 годах. Было более тысячи монастырей – не осталось ни одного (до 1939 г.). Немного осталось из ста тысяч священнослужителей и несколько епископов из 130. Неисчислимый список священников и дьяконов, монахов и просто верующих пополнил ряды мучеников и священномучеников в Небесной Церкви, Торжествующей. Но каково было оставшимся на земле без них… Во время переписи 1937 г. больше половины населения открыто, бесстрашно признали себя верующими.

Цифр тогда никто не знал, но все видели, куда дело идет, и в такое время маленькая девочка ночью молится. Хозяйка  испуганно просила ее никому об этом не говорить, но не запретила молиться и иконы не сняла.

Тогда Маша получила тот навык ночной уединенной молитвы, который ей вполне пригодился потом в Иерусалиме. Тогда многие будут удивляться: как ты можешь ночью ездить к Гробу Господню и вернувшись в монастырь – опять в храм. А спать? Она улыбалась и отвечала: детская привычка. Привыкла спать урывками.
   В няньках она прожила три года.

ОПЯТЬ  ДОМА

   Когда ей исполнилось 11 лет, вернулась в деревню. Зимой она ходила в школу. Училась четыре зимы. Учиться было нелегко. Нередко учительница сердилась: эх вы, не ученики, а пеньки с глазами!

 Анна Столповских, ее школьная подружка, из села Софиевка, рассказывает:
-    Мы жили рядом, дружили и вместе ходили в школу. Но она не каждый день ходила. То ходила, то нет. У нее не всегда было в чем идти в школу. Ее детство прошло в тяжелых условиях. Отец был не богат, умер скорой смертью. Их матери пришлось нелегко. Она пошла работать в колхоз, а сына Михаила отдавала в подпаски, стеречь частное стадо, чтобы хоть как-то кормиться. Мой отец помогал им, как мог. Он мне об этом потом рассказывал. И Митрофания, когда пошла на Божии дела, всегда поминала моих родителей после их смерти. В 1997 году 1 марта помирала моя сестра, Митрофания не знала, а приехала. Но она уже не говорила: взяла обет молчания. А ее Господь послал нам. Так мы с ней виделись последний раз.

ВОЙНА

   Когда началась война в 1941 году, ее братьев Михаила и Николая взяли на фронт. Жизнь пошла еще хуже: голод.

ПАСТУШКИ

   С ранней весны Маша с братом Петей охраняли стадо. Весь день на воле. Она была этому рада. Она любила природу и всегда находила в ней проявление Божьего замысла. Почему такой крохотный муравей тащит такую соломину? И не надрывается. Как пчелы делают такие соты? Кто научил? Почему птицы летают, а рыбы плавают? Почему каждое животное издает свой голос? Всё вокруг наталкивало ее пытливую мысль на вопрос о Творце. Она не знала, что очень многие ученые ставили те же вопросы и не находили ответа. Но она знала ответ! Она знала Бога.

Она любовалась точными движениями крохотных существ, их как будто тщательно обдуманными действиями, их мирной производительной жизнью, она любила этих маленьких умных тварей и восхищалась Творцом.

   Однажды она, согретая мягким солнышком и своей молитвой, задремала. Сон был такой легкий. Ничего плохого не снилось. Казалось, кто-то слегка покачивал ее. Легкий ветерок чуть-чуть веял. И вдруг она села. Хотела, как обычно, перекреститься, но рука так и замерла в воздухе около лба. Она глазами  искала стадо. Но его не было. Этого не может быть. Оно здесь паслось, на этом пригорке. Его всё было видно. Она сотворила крестное знамение и закричала:
- Петя!
Он тоже спал. Он встал, потянулся и сказал недовольно:
- Что кричишь!
- Петя, Петенька! Где стадо?
- Да где! Вот оно.

И осекся. Стада не было. На Машу напал ужас - не за себя, а сначала за животных: неужели всех звери задрали или разбойники угнали? Тут же предстали лица тех, кто доверил им своих коров и овец. Она обманула их. Она лишила их всего. Ужас! Она завопила, обращаясь к Николаю-Чудотворцу. Она упала на колени как бы перед ним самим и  долго плакала. Утомившись от слез, изможденная девочка вскоре задремала и видит во сне Николая-Чудотворца. Он ей говорит:
-    Не плачь. Иди на ту горку. Там ваше стадо.

   Она встрепенулась, вскочила, оглядывается: где он? Поняла, что был сон, быстро рассказала Пете, и они побежали с твердой надеждой и нашли стадо. Надо ли говорить, как горячо они благодарили святителя – скорого помощника!

   Голодные дети, они однажды оказались далеко от дома и выкопали с десяток  картофелин на чужом поле и тут же их испекли. Наехал хозяин и давай бить Петю. Маша кинулась ему в ноги, кричит:
- Не бей брата. Лучше бей меня!
И тот остановился.

ПРОПОВЕДНИЦА

  Любовь Даниловна Попова вспоминает: «Маша была старше меня. Она была для меня наставница с детства. Ее тянуло к Богу. Она и нас тянула к Нему. В селе у нас церкви уже не было. Ближайшая церковь была в Абдулино за сто километров. Она часто водила нас пешком в эту церковь. Соберет нас несколько человек, и мы идем, всю дорогу поем молитвы. Она и в городе Абдулино жила при церкви, читала по сорок дней Псалтирь по покойникам, лишь бы при церкви быть. Для нашего села она была проповедницей церкви. Бывало, ночью соберемся в одном доме и славим Бога. Иногда власть нас разгоняла. Но при помощи Божией мы опять собирались в другом месте, ее добрые советы нам прививались, и у нас многие стали читать Псалтирь. Царствие ей Небесное за ее добрые наставления.

   После Иерусалима она, уже матушка Митрофания, приезжала не с пустыми руками, а всегда привозила утешение: святыни, просфоры, святую воду, елей, книжечки Божественные. Иконочки. Какая утеха нам была! Всё нам рассказывала, как и где молятся, а мы так рады были слушать каждое ее слово. И ведь не так она была грамотна, а ее Господь одарил свыше».

МОЛЕБЕН

  Односельчане знали, что Маша молится и читает церковные книги. Ее приглашали читать по покойнику в дни его памяти. Это для нее было радостью. Слово Божие она воспринимала всегда не как иносказание, а как прямое указание, как точный рассказ. И что странно: она жила как-то вне страха. Церковь в их селе закрыли. Батюшка уехал. А тут наступила сильная засуха. Кто-то пришел к ней и предложил организовать молебен о дожде. Ей сказали:

- Не хватает нам только голода еще и от засухи. Собери народ и
поведи в поле.

Она, не раздумывая, собрала всех. Всё село вышло в поле. Долго молились, прочитали акафист Илье пророку. Стояли на горячей земле на коленях, как перед ним самим, и горячо просили не дать погибнуть детям и животным безвинным. Только вернулись в село, хлынул ливень. В село нагрянула власть: кто организовал шествие? Кто разрешил? А – сами! Мария? Какая? Допрашивали ее, кто подстрекнул. Она ни слова. Сама. (И спустя много лет она не призналась в том, кто предложил ей устроить молебствие в надежде, что ее как несовершеннолетнюю не тронут). Она отвечала:

- Засуха ведь. Если в поле хлеб не уродится, то в городе на
асфальте и вовсе.
- А, ты еще укрывательством занимаешься и разговариваешь!
Взять ее.
И взяли. Несмотря на то, что была несовершеннолетняя, посадили в тюрьму. Она просидела там неделю и в ужасе думала, что уж не выпустят. Всё время напряженно молилась. Ее выпустили и дали наказ: в церковь не ходить и Богу не молиться. Иначе в следующий раз посадят и не выпустят. Она же мысленно ответила им: «Надо ли мне больше вас бояться или Бога?» Но вслух ничего не сказала. Она вспомнила завет Евангелия: «Терпением стяжите души ваши». Стяжите - стяните душу, как бочку железным обручем.

После тюрьмы она долго молилась в лесу, творя Иисусову молитву. Вдруг рядом с ней появился пенёк с горящими глазами. Но она, по ее воспоминаниям, нисколько не испугалась. Сотворила крестное знамение, и он исчез. Она добавила при этом воспоминании: «Господь не допускает искушений выше сил человека». Она познала это на опыте. Поняла и то, что никого никогда не надо бранить, особенно детей, нельзя давать им обидные прозвища вроде пеньков с глазами.

НЕБО

   Однажды, по рассказам матушки, именно в то время им с Петей открылось Небо. Они тогда нанялись пасти овец и сильно страдали от голода и главное оттого, что неоткуда было ждать помощи и защиты. Они уже не просили пищи. Петя тогда говорил только одно:
- Господи, дай терпения. Только терпения.
   Так устали они от  голода, холода и безысходности. И случилось то, что дается только великим подвижникам, которые годами постятся и молятся. Бедным детям явилось утешение. Петя увидел на небе огромный крест, золотой, блестящий, а Маше открылось Небо. Она увидела Свет. То был бесконечный луч, уходящий вверх.
К ней он спустился узким концом, объял, видимо, ее, и она не видела ничего вокруг себя, всё исчезло, кроме этого невероятного Света. Когда позже Маша читала у святых об этом Свете, она поняла, почему они называют Его  Божественным мраком: в Его Свете не видно ничего другого. «Во свете Твоем узрим свет» - вот что это такое, вот о каком свете говорит псалмопевец. Душа ощутила себя крохотной песчинкой, такой крохотной, что неизвестно, как и существует,  как ее достиг этот невиданный Свет! И в то же время в душе настал такой восторг! Душа рвалась и трепетала от невероятного счастья. Если бы это еще немного продолжилось, душа бы не выдержала и вырвалась из тела.

После этого видения дети долго не могли разговаривать друг с другом. Они долго оставались на том же самом месте без движения и  желаний, без рассуждений и мечтаний. Их охраняла великая тайна и тишина.

Надо ли говорить, каким то было утешением. Надо ли говорить, какой мукой было достигнуто это дивное откровение! После этого они на время забыли обо всех невзгодах, и жизнь перестала казаться безрадостной. Это сильно укрепило Машу в вере и в том, что жить надо только ради Бога.  Еще более окрепла мысль об Иерусалиме. Там жил Сам Бог. Там Он ходил, учил. Там вознесся на Небо. Попасть туда – неимоверное счастье. Вообще чудо, что есть такое место на земле. Странно, что все люди не бегут туда, бросив все свои дела. Очень странно. Какое дело может быть больше Бога? Маша твердо решила посвятить себя Богу.

Монахиней она приедет в город Вифлеем на Святой Земле и вдруг услышит, что поле пастухов здесь называют не так, оно называется: поле пастушков. Она так и ахнула! Какая правда в том, что Небо открылось именно пастушкам, то есть не взрослым, а малым – детям и подросткам, как ей с братом когда-то, бедным пастушкам, в самой глубине России. Так и здесь бедным, конечно же, пастушкам явились ангелы с вестью о родившемся Богомладенце. Почему именно пастушкам? Только ли потому, что они были малы и бедны? Нет. Потому ли, что были рядом с животными? Нет.

Ангелы явились пастушкам потому, что они не спали. Они бодрствовали. Они были на страже стада. А устерегли свою душу.

Анна вспоминает: «Когда мы росли, церковь в селе уже закрыли, но старушки собирались по домам и читали Псалтирь. И Мария с ними. Так быстро выучилась славянскому языку. Потом стала ходить в церковь на станцию Абдулино в ста верстах от нашего села. Ходила и в Табынск, в Башкирию, где чудотворная икона Божией Матери явилась».
   
ТАБЫНСКАЯ ИКОНА БОГОМАТЕРИ

   Икона Табынская по рисунку – Казанская, но большого размера: высотой полтора аршина, то есть немного больше метра, притом с одной стороны икона на 2 сантиметра ниже, шириною один аршин и четверть вершка, то есть 72 сантиметра, толщиной в вершок, то есть 4 сантиметра, тогда как Казанская икона маленького формата. Табынская икона находилась в Вознесенской церкви села Табынска Стерлитамакского уезда Уфимской епархии (ныне Башкортостан).

Об этом подробно повествуется в «Сказании об иконе Казанской Божией Матери (Табынской)», изданном в 1909 г. Что означает слово «Табынск»? «Табын» было наименованием одного башкирского племени и означает оно: почитать, поклоняться, молиться. Название в знак дружбы было дано крепости, выстроенной русским войском. Ныне это село Табынское.

Первое явление иконы относят ко второй половине ХУ1 века над источником, известным под названием Соленого ключа. Он и поныне бьет там же (сейчас это территория Красноусольского санатория в Стерлитамакском районе Башкортостана). Как девятилетняя Матрона обрела Казанскую икону, так здесь икону обнаружил иеродиакон монастыря, основанного при Соленых ключах.

Первая крепость, или городок, Уфа на реке Белой была основана в ХУ1 веке с покорением Казани царем Иваном Васильевичем Грозным. Тогда же были основаны города Бирск и Мензелинск, которые заселились русскими людьми, устроившими в новых местах церкви и монастыри.

Икона исчезла в конце ХУ11 века во время участившихся бунтов башкир и ногайцев. Вновь она появилась на том же самом камне в пещере у реки, что и в первый раз, в первой половине ХУ111 века.

Древность иконы определялась по неровности доски, простоте отделки и особенности ран, которые икона получила во время своего второго явления в ХУ111 веке. Ее тогда пытались разрубить, но нападавшие «ослепли и долго блуждали в таком состоянии по лесу. Наконец, в сердце одного из них просиял луч веры во всемогущество Бога, он раскаялся в своем дерзновении против святыни и действием всеисцеляющей Божией благодати получил прозрение. Тогда он вывел из заблуждения и своих товарищей, представ вместе с ними пред святою иконой, он долго изливал пред нею моления о помиловании заблудших. Наконец, любвеобильная Матерь Божия услыхала вопли заблудших и всем им, оскорбившим Ее Божественное величие, даровала прозрение» («Сказание,..с. 13).

Они исцелились после покаяния, а следы нападения остались на иконе для укрепления в вере. «Но не все воздали одинаковую благодарность Небесной Покровительнице. Все явились в весь Табынскую и возвестили о всем случившимся с ними православным христианам», но лишь один из них принял святое крещение. Он прожил 130 лет, весь год ходил босой, зимой спал в сугробе и всем и каждому рассказывал: «Наконец, я узнал, как велик русский Бог». Этого человека знала бабушка ныне здравствующего в Оренбуржье схиархимандрита Серафима.

После этого исцеления ослепших икона с подобающей честью была перенесена в село Табынское и с тех пор получила название «Табынской». С тех же пор установлен обычай совершать крестный ход с иконой в девятую пятницу по Пасхе на Соленые ключи – место Ее явления, так как девятая пятница является временем обретения иконы.

Лик Богоматери на этой иконе необычайно выразителен. Широко открытые глаза Ее и Богомладенца (в плане – в виде ромба) внушали трепет. «Лик Богоматери и Богомладенца Иисуса изображены правильно, в них видна при необыкновенной простоте – и выразительность истинно божественная, в особенности в лике Приснодевы отражается небесное величие и вместе материнское милосердие», – пишется в «Сказании…». Это видно и по копии.

От иконы происходило много чудес. Особенно сильно проявилась ее чудотворная сила в 1848 г. во время холеры. Эпидемия резко ослабила свою силу и вскоре прекратилась после того, как икона была принесена крестным ходом в город Стерлитамак.
 
После этого совершались ежегодные крестные ходы по всей округе. Тысячи людей погибли от холеры и в Оренбурге в том же году, и с тех пор ежегодно эпидемия повторялась, пока в 1856 г., когда умерла половина населения города, не была принесена Табынская икона. В 1861 г. икона спасла от засухи Стерлитамакский уезд. Исцеляющей силой обладал даже камешек от того большого камня, на котором явилась икона. Она была признана хранительницей Урала и Зауралья. Чудеса ее, зафиксированные и засвидетельствованные, очень многочисленны.

Древняя икона исчезла во время гражданской войны в 20 г. ХХ века. Есть мнение, что она находится в США, в Сан-Франциско, подобно Курской-Коренной и Тихвинской иконам, в Русской Православной Зарубежной Церкви. Об этом говорит старейший схимник Оренбургского края схиархимандрит Серафим (Томин), афонский старец, с восьми лет носящий рясу и много претерпевший в годину богоборчества. На Афоне он жил в русском Пантелеимоновском монастыре, а в Иверском монастыре перед Иверской иконою Богоматери был пострижен в схиму. Он рассказывает, что летом 1919 г. Табынскую икону увозил правящий тогда архиерей архиепископ Мефодий на восток тем же поездом, на котором увозили мощи убиенных великой княгини Елизаветы Федоровны и монахини Варвары и других мучеников. Икона сначала посетила Китай, в Харбине она была до 1948 г., затем переместилась в Австралию и в США. Официально Зарубежная Церковь отрицает присутствие у нее этой иконы.

Возможно, эта икона не терпит кровопролития, которыми была богата Россия в ХХ веке. Не случайно она исчезла в первый раз во время большой смуты на Южном Урале. Если иконы Тихвинская и Курская-Коренная открыты для молящихся, а к Табынской нет доступа, значит, на то воля самой иконы. Может быть, история ее явления еще впереди. Схиархимандрит Серафим говорит, что икона всегда избирательно посещала дома и усадьбы. Далеко не везде ее можно было внести или везти, хотя все просили о ее посещении. За месяц до ее явления из села уходили колдуны и ворожеи.

Именно эта икона изображена на известной картине К. А. Савицкого (1844–1905) «Встреча иконы» (1878 г.), ныне представленной в Государственной Третьяковской галерее. Дело в том, что икона постоянно находилась в пути. Подобно тому, как в Москве Иверская икона всегда была в чьем-то доме, а в знаменитой Иверской часовне находилась ее заместительница, тоже ставшая чудотворной, так Табынская странствовала по городам и селам Уфимской, Оренбургской, Челябинской, Екатеринбургской, Пермской, Курганской губерний, доходила до Кустаная. За год она проходила до 4 000 верст. На картине запечатлен именно момент перевоза иконы из одного населенного пункта в другой. Среди обычной неяркой природы иконе поклоняются самые простые люди разных возрастов. Одни сопровождают икону, другие благоговейно вышли ей навстречу из своей деревни.

К ней, к месту ее явления, шли богомольцы и в советское время, хотя путь стал опасен. После исчезновения древней иконы и ее копий, тоже ставших чудотворными, местные жители заметили некоторые чудесные явления вокруг нескольких берез на том холме, под которым находится пещера явления иконы. Кто-то видел Божию Матерь, спустившуюся около большой березы. Она сказала:
- Здесь молитесь.

   Власти заметили, что там стали собираться люди на молитву, и срубили деревья, на которые богомольцы вешали иконы перед молением. Однако остались невысокие пни. К ним и шли верующие. Тогда все это место широко окружили колючей проволокой в два ряда, уцелевшей до конца ХХ века. Поперек подхода к пням были положены тонкие палки, незаметные в темноте. Верующие натыкались на них и падали. Тут их хватали и бросали в милицейские машины. И все же люди шли и шли. Без веры жизнь становилась бессмысленной, страдания казались невыносимыми. Люди шли за надеждой и укреплением в вере. Часто их вела высокая тоненькая девушка, по самые глаза закутанная белым деревенским платком. Из ее спутников никто не попадал в милицию.

Когда богомольцы проходили по деревням, шли тихо, без пения, чтобы не привлекать внимания властей, но люди их встречали так сердечно. Поспешно они выбегали на улицу и спешно протягивали кто что мог: кусок хлеба или пирога, кто-то успевал вынести самовар и предлагал стакан чая, а кто-то, не имея ничего, умолял выпить его кружку воды. Так каждый хотел принять участие в паломничестве.

В 1941 г., перед началом войны, в небе над горой явления иконы несколько часов стоял огромный крест из белых облаков. Его видели очень многие. К вечеру он постепенно разошелся, как расходятся облака.

Архиепископ Никон, владыка Уфимский и Стерлитамакский, говорит, что сам был свидетелем чудес от иконы, и вспоминает, как ему рассказывали духовные чада покойного ныне владыки Ленинградского и Ладожского Иоанна о том, как он в молодости, будучи еще секретарем владыки Мануила, епископа Оренбургского и Бузулукского, видел в числе многих других во время молебна необыкновенно яркое сияние в виде лучей над иконой среди белого дня.

В 1993 г. замироточили списки Табынской иконы. Исцеления совершаются от масла лампад перед ними.

В ХХ1 веке икона почитается по-прежнему. На вершине холма, под которым находится пещера явления иконы, восстановлена церковь. Соленые ключи не только считаются чудотворными, они давно признаны целебными. Там построен большой санаторий. Поток паломников никогда не иссякает, но особенно он увеличивается в день празднования – в девятую пятницу по Пасхе. Именно и только в этот день в пещере появляется пресная вода. Она идет, пока молящиеся поют акафист. С прекращением пения прекращается вода. Ее набирают в большие емкости, стоять в очереди приходится часами, но никто не спешит: люди приезжают заранее, на ночь и на весь следующий день. Все купаются в соленом, всегда холодном источнике.

В 2003 г. в Оренбурге возведена храм-часовня в честь Табынской иконы Божией Матери на территории Введенского собора, разрушенного до основания в 1931 г. Ныне, как и прежде, Табынская икона регулярно совершает свой многодневный крестный путь по Оренбургской и Бузулукской епархиям.

В ДЕРЕВНЕ

   Из воспоминаний Анны: «Мария очень любила святые места. Но и в колхозе работала, куда пошлют. После войны Михаил вернулся. А Николай погиб. Сестра Анна работала в колхозе трактористкой. Мария и Петр работали на разных работах. Мать и хлебы пекла колхозным рабочим, и на ферму ходила коров доить. Тут они стали жить хорошо, не голодали. Но Мария не бросала свое божество. Она по-прежнему ходила в церковь и читала Псалтирь.

Но тут, не помню, в каком году, вышел такой указ, что необходимо было выполнить в год 300 трудодней. Значит, из 365 дней 300 дней надо было работать на колхоз. Оставались, считай, одни воскресенья для работы на своем домашнем участке. А кто не выполнит эту норму, будет наказан – отправлен в лагерь на принудительные работы как лентяй, тунеядец. Мария уехала в Абдулино в церковь и там жила».
   Она не могла без церкви.

ЦЕРКОВЬ

   Церковь – это было главное в ее жизни. Через всю жизнь она пронесла любовь к храму. Она любила его архитектуру. Она любила весь строй церковной жизни. В церкви она была дома. Ее восхищало всё: блеск паникадила, мерцание свечей, таинственное сияние икон и запах ладана. А звук колокола! Он бил ей в самую душу и пробуждал неведомые силы. Сельский батюшка заметил это, когда она была еще ребенком, и сказал ей при всех:
- Ты на верном пути, отроковица Мария. Кому церковь не мать, тому Бог не отец.

Услышав эти слова, прихожанки пришли в восхищение. Но он пояснил:
-   Не мною это сказано, что вы! Это великий святой Киприан сказал полторы тысячи лет назад. И не устарело по сей день.

   Абдулино – небольшой город в Оренбургской области, почти на границе с Башкортостаном, узловая железнодорожная станция. В 1900 г. здесь был построен Покровский храм, а в 1913 г. воздвигли монументальный величественный храм во имя святого Александра Невского. Понятно, что оба скоро были разрушены. Когда миновали лихие времена, храм во имя Александра Невского начали воссоздавать, в марте 2010 г. работы были завершены. Храм предстал во всем великолепии, о чем можно судить хотя бы  по тому, что его купол в диаметре - 14 метров. В храме находится плащаница с частицей мощей святого князя Александра Невского.

Мария поселилась в Абдулино и два года прожила при храме Воскресения Христова, который усилиями мученика о. Сергия (Ногачевского, 1896-1978), прошедшего тюрьмы и лагеря, был построен в конце Великой Отечественной войны.  Конечно, строительство храма в то время и в тех условиях было событием чрезвычайным и могло состояться только большими усилиями Чкаловского (Оренбургского)  архипастыря, но о нем не осталось  никаких сведений.  Очевидно, и он пополнил число священномучеников. Храм действует и ныне.

Участие в богослужениях наполняло жизнь Марии подлинным смыслом. Но ей необходим был монастырь.

В  ПУТЬ

   В Советском Союзе не оставалось монастырей. Почаев на Украине и Печеры под Псковом стали заграницей, как и эстонский монастырь Пюхтицы. Даже Троице-Сергиева лавра под Москвой и Киево-Печерская лавра были закрыты. Однако прошел слух, что в 1939 г. Почаев опять стал русским. В состав СССР вернулась Западная Украина. Там древний мужской монастырь. Мужской, но все же монастырь. С 1921 по 1939 г. он был в Польше, но всегда оставался православным.

Чтобы выехать из села, необходим паспорт. Крестьянам его не давали. Не имея права покинуть территорию проживания, они были фактически на положении государственных рабов. Много Маша молилась Николаю Чудотворцу. И ей приснился ее брат Николай, погибший на войне, Великой Отечественной, в 1944 г. Он был глубоко верующим и девственником. Он сказал ей:
-   Иди. Я тебе помогу с паспортом. Только иди за Господом.

   Война окончилась. Надо было сделать попытку. Зимой, когда нет деревенской страды, она облачилась в тулуп до пят и валенки, чтобы не замерзнуть в долгом пути до райцентра, и отправилась добывать документ. Вошла к начальнику. Он удивился: что тебе надобно. Услышав о паспорте, пригласил других сотрудников подивиться на  такое чучело:
- Вы только посмотрите на нее, и ей паспорт понадобился!
Спросил, зачем ей такой документ. Но дал разрешение. И она получила паспорт.

Теперь нужны деньги на дорогу. Девушка уехала из дома в город Ташкент к родственнице и, живя у нее, поступила на ткацкую фабрику. Очень тяжел труд на ткацкой фабрике. Работали в цехе при очень высокой температуре. Женщины ходят, следя за нитью, почти оголенные. Она же не снимала с себя ни платка, ни какой-либо части одежды. Женщины смотрели на нее по-разному. Кто-то шептал: монашечка. А другие крутили пальцем у виска. Из цеха Мария выходила мокрая насквозь.

Там она проработала один год и вернулась в храм в Абдулино. А потом – в путь. Надо искать дорогу в Иерусалим. Надо ехать прямо на запад. Почаев как раз в той стороне. Мать не удерживала. Она благословила ее на монашеское житие.

И Мария поехала в Почаев, город, очень далекий от ее села. Ехала с пересадками через всю Россию. Ехала долго и без всякого комфорта, в общем вагоне, с востока, из тыла, на запад, навстречу страшной послевоенной разрухе. Вокруг метались люди в поисках то кипятка, то чего-нибудь съедобного, она же в своей постоянной молитве не замечала почти ничего вокруг себя. Ехала, как говорится, в белый свет – наугад. Смотрела на мелькающие просторы, но не страшилась. Вспоминала мамин рассказ, как преподобный Серафим Саровский видел однажды всю Россию в дымке – в фимиаме молитв честных, святых людей.

По дороге в вагоне поезда увидела сон. Перед ней была карта СССР. Она вся была сплошь запечатана печатью от маленького штампика. Внутри печати были слова. Текст был в два ряда. Она прочитала. В первом ряду слова: «Здесь не ступала» и во втором: «Нога Христа». Такими печаточками была покрыта сплошь вся территория огромной страны. Позже она случайно увидит комсомольский билет и с ужасом узнает эту печать в два ряда от штампика, в первой строке слово «Взносы», во второй – «уплачены». Вот какой печатью отогнали Христа! – партийной и комсомольской. Серафим  Саровский видел святую Россию в начале Х1Х века. Мария ехала по России в середине ХХ века. Всего-то 30 лет после революции. И кто же теперь покроет молитвой эту бескрайнюю, развороченную страшной войной землю? А как жить без Бога? Вернется ли Он сюда? Ведь Его главный храм  – Христа Спасителя в Москве – разрушили. Такими мыслями была занята высокая тоненькая девушка, обвязанная деревенским платком, не желающая знакомиться с попутчиками.
    Отныне ее путь – за Господом.

В ПОЧАЕВЕ
                "Стопы моя  направи  по словесе Твоему». Пс., 118.               
Долго ли, коротко ли, добралась до Почаева.

Сразу – в монастырь. Вошла в ворота, прошла вперед и направо увидела  широкие ступени большой лестницы.  Смотрит вверх - перед нею храм могучей дивной красоты. Подняла голову – прямо на нее смотрит Спаситель. Спас Нерукотворный. Она замерла. В памяти всплыли слова убиенного брата: «Иди за Господом». Значит, дошла. Он смотрит прямо на нее.

Постояла. Поднялась по лестнице. Решилась войти в храм. Своей сильной рукой нажала на ручку двери, но дверь не поддавалась. Кто-то сзади сказал: «Здесь нет службы. Иди дальше».

Оказалось, церковь посвящена Пресвятой Троице, не освящена, не успели из-за начала первой мировой войны. А до чего хороша! Потом узнала: великие художники делали. Она поспешила за тем, кто ей сказал, чтобы шла дальше. Вошла в храм как-то со двора, прошла через узкий коридор, темные переходы, ничего не видя вокруг и не понимая ничего, и встала у входа потрясенная. Простор. Размах и вдаль и ввысь! Красота! После деревенской церкви что-то невероятное. Неужели все городские храмы такие? Тут заблудишься. Постояла, попривыкла и медленно пошла.

Первого своего впечатления от Успенского собора она никогда не могла забыть. Такое величие и благолепие! Всю жизнь она восхищалась им: действительно -  Царство Небесное на земле!

Потом узнала: главная святыня храма и монастыря – Стопа Богородицы. И еще есть: икона Ее Почаевская. И еще мощи святого Иова Почаевского. А мысленно она  добавляла: весь Успенский храм – необыкновенный! Его и взглядом сразу не окинешь. И изображения какие – все о местных событиях, и события эти, чудесные,  необыкновенные!

Говорят, строил  храм 11 лет очень богатый знатный человек, всё богатство отдал сюда, сам из латинян перешел в Православие и здесь стал монахом. Это Марии было очень понятно: жить и умереть в монастыре.

Был конец вечерней службы. Люди толпились по несколько человек у каких-то лестниц вдоль стен. Лестница завершается небольшим помостом, на котором сидит священник, принимающий исповедь. Медленно пошла. У одной лестницы встала, послушала. Священник громко сверху говорил двум-трем людям, стоящим у лестницы, указывая на мужчину: «Вот он! Он простил. Сосед убил его сына, а он его простил!» У Марии мурашки побежали по спине. Нет, нет. Не надо про убийство сына. Этого не вынести. Она отошла и пошла к другой лестнице. Там батюшка громко отвечал женщине, склонившейся к его уху. «Он так и про меня будет говорить на весь храм. Все мои грехи расскажет. Да как жить после этого. Тут люди, видно, святые, а я-то нет», - подумала она и пошла дальше. Но больше идти было некуда, и она остановилась у подножия третьей лестницы.

Потом в Иерусалиме она вспомнит эту небольшую лестницу и поймет ее как подготовку к  лестнице на Голгофе.  Там, в Иерусалимском храме Воскресения Господня, очень крутая лестница в 28 ступенек ведет вверх, на Голгофу, к Распятию, а по другой сходишь оттуда вниз, к Камню Помазания Господа. Такой была ее жизнь: каждый новый период был подготовкой к следующему этапу.

ПОЧАЕВСКАЯ ЛАВРА

Почаевский монастырь – прославленная древняя обитель, лавра, вторая на Украине после Киево-Печерской лавры, оплот  Православия на самой западной границе России, относится к Московскому патриархату,  известна с Х111 в. Летописи пишут о первых монахах, которые появились здесь в 1240-1241 гг., спасаясь от татаро-монголов в пещерах в толще гор. Название «Почаев» происходит, предположительно, от названия р. Почайны, в которой святой князь Владимир крестил народ в 988 г.
 
Здесь в 1240 г. явилась Царица Небесная в пламени огня на вершине Почаевской горы и оставила след Своей правой стопы, из которой по сей день истекает святая целебная вода. Тогда здесь возник храм, а позже монастырь. Но со временем он стал приходить в запустение. Вновь обитель была устроена помещицей Анной Гойской, принесшей сюда в 1597 г. из ее  собственного Орлинского монастыря чудотворную икону Богоматери. Случилось это после того, как перед иконой прозрел слепорожденный брат Гойской Филипп Козинский. Икона была получена помещицей от Греческого митрополита Неофита в дар за оказанное ему гостеприимство и около 30 лет хранилась в ее доме. Сейчас ей поклоняются верующие со всего света. Теперь Почаев  не в России, но монастырь так и остался тем же могучим центром борьбы с католичеством и униатством, которые десять веков назад отступили от подлинного христианства, да и нас за собой приглашают.

Лавра знаменита своими храмами. Всего ее архитектурный комплекс включает в себя 16 церквей. За чудотворной водой от Стопы Богородицы приезжают сюда всевозможные больные, особенно страждущие недугом винопития. После исповеди и святого причастия они пьют святую воду от Стопы – кто пол-литра, кто литр – и освобождаются от своего недуга. Едут со всего света. Да ведь и Мария прибыла сюда с другого конца страны. Недаром в продолжение всей дороги она пела про себя: «Стопы моя направи по словесе  Твоему». Так она искала Божьего покровительства своему пути.

В монастыре она убедилась, что ее стопами управляла ТА, Которая вела девушку к Своей Стопе. Твердо уверовала Мария в защиту Богоматери.  Особенно она вспомнила эту Стопу на Елеонской горе в Иерусалиме: только в Почаеве и в Иерусалиме есть отпечатки Стоп: в Почаеве – Богородицы, на Елеонской горе – Самого Христа. И там тоже Стопа собирает и удерживает в себе воду.

К поклонению чудотворной иконе Божией Матери «Почаевская» народ Божий готовится с вечера. Первую ночь Мария провела на полу в храме и увидела, как сосредоточенно, трепетно молятся православные, готовясь утром сначала приложиться к великой святыне, а потом причаститься Святых Тайн Христовых. Когда очень рано утром она в потоке верующих впервые приблизилась к иконе, страх объял ее, как если бы не икона, а Сама Пречистая встречала ее. Не чувствуя себя, девушка приложилась и замерла, хотелось остаться здесь и не отлучаться от образа, но сзади кто-то довольно больно толкнул в бок. Народа очень много. Всем надо успеть. Но она ничего не замечала. Такой подъем духа ощутила, что всё было нипочем.

К святым мощам преподобного Иова, игумена Почаевского, жившего в ХУ1 – ХУ11 веках и прожившего ровно сто лет, идти нелегко. Не сразу Мария запомнила этот путь. Здесь же его знаменитая келья в горе. Вход в эту пещеру открыт для всех, но расположен он в стене. Только через узкий длинный лаз в горе можно проникнуть в пещеру. Говорят, не все могут проникнуть туда. Мария, мгновенно бросив сумку и скинув обувь, протянула руки вперед и вмиг, распластавшись, ухватилась пальцами за другой, внутренний край лаза, словно он был сделан по длине ее тела.

В крохотной пещерке стояла монахиня и сказала, что именно здесь игумену Иову являлась Пресвятая Троица. Мария стремительно упала на колени и прижалась лбом к земле, трепеща от осознания величия места и своего недостоинства.

Не знала еще крестьянская девушка Мария, что вся ее жизнь и последний миг дыхания будут связаны с именем Пресвятой Троицы, что предсказано будет ей о кончине именно на Троицу. Устами святого старца Игнатия Сама Пресвятая Троица научит ее молиться и поведет по жизни. Но это всё впереди.

ОТЕЦ  ПАЛЛАДИЙ

   Она пришла на исповедь к молодому еще иеромонаху Палладию, ему было тогда лет около сорока. Он с младенчества жил в монастыре. Рядом с монастырем жила его сестра. Они были круглые сироты. Это был не только искренно верующий священник, но и европейски образованный человек, начитанный, знающий несколько иностранных языков. Марию удивило позже, зачем он вспоминает какие-то неведомые имена писателей, которые явно не были святыми. Да еще и нерусских – французских, немецких. Зачем это всё монаху? У него на всё был один ответ: не в пустыне живем. Благодаря своей образованности, он легко получал доступ к душе любого человека, пришедшего в храм. Он говорил, что православие не пещерное учение, а вселенское. С каждым он говорил на его языке.

Он спросил Марию:
-   Понравился наш храм?
Она ответила:
-   Вестимо, баский.
Он сказал:
- Значит, понравился. Но следует сказать другие слова, надо
сказать: очень  красивый, иначе тебя не поймут.
- А  зачем надо, чтобы тебя понимали?
- Затем, чтобы ты смогла дать полезный совет, если спросят. Не в
 пустыне живем. Там не нужен язык. Молчание – язык будущего века, язык ангелов. Но в нашей жизни нужен язык и нужны слова. Притом понятные. Поняла ли она?
- Знамо дело.
Он без улыбки сказал:
- Скажи: поняла, спасибо на добром слове.
И она тотчас повторила это. Он сразу предупредил: в городе слово «воля» произносят только арестанты. Вместо «воля» говорят: улица. Так она начала учиться новому языку – русскому городскому. Иначе нельзя: не в пустыне живем. Она была очень понятливая ученица.

-   А скажи ты мне, батюшка, далече ли отселева до Святой Земли, до Святого града Иерусалима? – высказала она свой заветный вопрос.
 Он, поправив ее речь, объяснил, что не близко, но не в этом дело.
- Вот зачем ты ехала сюда!
- А как же! Мне туда надобно!
Именно эта мысль, которую она никому никогда не высказывала, вела и поддерживала ее. Батюшка в деревне сказал: «В Иерусалим надо от нас всё на запад прямо». Вот она и приехала. Но дальше граница. Это что? Оказалось, это всё. Приехала. Дальше хода нет. Нужна валюта (это что такое?). Нужен особый паспорт. (Какой еще? Этот-то получила чудом). Но за хранение валюты - высшая мера.
- Неужто убьют? За деньги? Ну, какой там подрыв экономики! Я же к Богу!
- А вот об этом вообще говорить нельзя! Или в тюрьму попадешь, или в психбольницу. И неизвестно, что лучше.
- Батюшка, родненький, - чуть не зарыдала она, - моей мамке с
детства  говорили, что я порченая. А тут и впрямь куда-нибудь посадят. А ведь я уж сидела и больше не хочу.
Он утешил:
- Ничего не будет. Не бойся. Ты не порченая. Ты не от мира сего,
потому мир тебя не понимает. Ты меня слушайся, и всё будет хорошо.
И сказал, что арест пошел ей только на пользу: она поняла, что такое страх. Теперь она будет осторожнее и молчаливее. Помолчав, сказал, что здесь, в городе, один хороший человек давно просит найти помощницу по хозяйству в его семью. Она и пойдет туда, когда он договорится, а пока будет ночевать в храме на полу, как и другие.

В ЛЮДЯХ
 
  Семья оказалась хорошей. Работа у них после деревни показалась Марии игрушечной. Ей отвели каморку и позволили устроить иконы и даже лампаду, но только на время молитвы. Батюшка наказал больше есть. Она быстро поправилась и еще выросла. За едой часто слезы капали: вспоминала маму, братьев и сестер – может, они голодают, а она ест. И  она попросила хозяев обедать отдельно от них. Хозяйка согласилась при условии, что Маруся не будет экономить на себе, иначе заболеет. Она и так очень худая. А заболеть все же пришлось.

Случилось это так. Хозяйская дочка начала кашлять, да так, что казалось: сейчас задохнется. Маруся носила ее на себе. Девочка лежала головой у нее на плече. Так ей было легче дышать, чем лежа на постели. Врач сказал: коклюш и спросил, не болел ли кто из взрослых. Маруся о себе не знала. Вскоре за обедом Маруся держала девочку на коленях, кормила ее ложечкой и сама ела в то же время. Ребенок капризничал, кормить приходилось с большим трудом. Девочка выплюнула пищу, и она попала в тарелку Маруси. Не успела хозяйка опомниться, как Маруся уже съела все, что выплюнула девочка. Хозяйка вскочила, но Маруся спокойно сказала: детское всё – святое.
- Но ты же можешь заразиться и заболеть!
- Всё в руках Господа. И не только приятное от Него надо принимать, но всё, нравится или нет.
Вскоре она закашляла так же, как малышка. Но та скоро поправилась, а у Маруси тянулось долго. Но и это прошло. Вскоре она случайно услышала, как хозяин в ее отсутствие назвал ее святой. Она пришла из церкви и тихо вошла, когда хозяин, не услышав этого,  спросил жену: «Святая наша еще не вернулась?»

Врач сказал: «Блаженная». А соседка при встрече покрутила указательным пальцем у виска. Так по-разному воспринимали люди всё, что происходило с Марией.

Много утешения было ей от ее духовника. Она поднималась к нему на беседу в будни, когда народа почти не было. Однажды спросила, почему к ней, когда она ехала в поезде, часто подходили мужчины и пытались поговорить. «Неужели я их чем-то притягивала?»
- Да, - услышала она в ответ. - Невольно, конечно. Привлекает мужчин два  качества: доступность женщины и ее чистота. Твой случай второй. Чистая девушка особенно притягивает к себе нечистых мужчин, потому что и у них есть совесть, которая подсказывает им об отклонении от правильного пути. Именно чистая девушка нравится им тем качеством, которое они сами потеряли. Святой Иоанн  Златоуст писал, что девственницу надо особо охранять, никуда никогда не выпускать одну.

Батюшка наказал Марии быть особенно осторожной и рекомендовал подружиться с Ольгой, учительницей, прихожанкой этого же храма. Ольгу он попросил сопровождать Марию. Более того – Ольга, девственница и молитвенница, не получила благословения на монашеский постриг. Только со временем она поняла причину: именно ради того, чтобы всегда была готова сопровождать Марию.

Позже и в Золотоноше монастырский священник по своей инициативе благословил Ольгу всегда сопровождать Митрофанию. Ольга к тому времени переселилась из Почаева на хутор Бакаивку около города Золотоноши близ монастыря. И Ольга была верна этому послушанию. Она приняла постриг только после того, как Мария, став Митрофанией навсегда уехала в Дивеево в сопровождении Нины.

Ольга, став монахиней Феофилой, и Мария, ставшая к тому времени схимонахиней Манефой, скончались каждая в своем монастыре в один год.

ОЛЬГА

   Судьба Ольги Васильевны Чаплянской была не из легких, хотя она считала себя счастливой. Родом из украинской крестьянской семьи, в возрасте 12 лет она вместе с братом 6 лет попала в немецкий концлагерь. Случилось это так.

Любопытные дети (а может, их кто-то и направил туда, Ольга не помнила или не хотела признаться) заинтересовались, что делают немцы на железной дороге по ночам. Ребятишки пробрались туда с вечера во время между обходом немецких часовых (они ходили точно по часам) и остались там на ночь. Каково же было их изумление, когда они увидели ночью, что немцы вывозят с Украины в Германию землю! Простую землю. Обычную черную землю нагружают в длинные платформы.  Детям стало даже смешно, и они больше не таились. Их тут и поймали и отправили в лагерь, чтобы они не сумели разгласить военную тайну: вывоз плодородной земли.

В лагере они провели всю войну. Им повезло. Кормили скудно, но регулярно, не издевались, не мучили. Запомнился Ольге на всю жизнь строжайший порядок в том лагере.

Необыкновенно повезло ее брату. Он повторял немецкие слова вслед за командами солдат, и один немецкий солдат заметил произношение мальчика и заговорил с ним: не немец ли он. Это заметил офицер и строго спросил солдата, почему он разговаривает с ребенком. Тот пояснил: не зря ли содержим этого мальчика, если он немец. Призвали Ольгу. Она подтвердила, что они украинцы. Но офицер уже сам заметил правильное произношение мальчика и стал  с ним заниматься. Потом ребенка вывезли из лагеря. Ольге объяснили: его будут учить. После войны нашелся его след: он написал домой на Украину, что много учился, овладел почти всеми европейскими языками, стал известным ученым-лингвистом и хотел бы приехать на родину. К тому времен отца их не было в живых.

Ольга пошла с письмом брата к дяде. Он сказал:
- Напиши: пусть едет. Обязательно! На первой же остановке на
границе его, если сразу не убьют, схватят и посадят уже не в немецкий, а в наш лагерь. Пусть едет!
Ольга точно передала брату этот ответ. И больше она его не видела никогда. Но он всегда присылал дорогие вещи: ковры, одежды, ткани. Она стеснялась носить это. Один раз она пришла в класс в новой кофте, учительница сказала: «Больше я тебя спрашивать не буду, ты одеваешься богаче меня!» И некому было продать эти вещи: все были крайне бедны и не могли купить ничего. А денежных переводов от брата не принимали власти.

Отец Ольги всегда хотел, чтобы она посвятила себя Богу. И она сама видела, что в деревне нет человека, который бы понял ее духовные устремления и стал бы  мужем и другом. Вокруг были пьяницы. Она раз и навсегда поставила точку на мысли о личной жизни, всей душой отдавшись молитве. После уроков в школе она спешила в монастырь. Вся школа знала о ее религиозности. Если дети совсем не хотели спокойно сидеть и слушать, она предлагала: «Хотите, расскажу о святом?» И все стихали. Как жадно слушали! Она жалела детей: они накормленные, но без Бога. Злому духу такое раздолье. На них и сердиться нельзя за шум. Они не виноваты. Их не ведут к Богу. Ей не раз говорили: «Достукаешься! Не доработаешь до пенсии!» Но всё обошлось.

Маленькая ростом, худенькая, она казалась младшей сестрой Марии, которая о ней так и отзывалась: сестра, и добавляла: родная. Что особенно расположило Марию к Ольге, так это имя ее мамы: ее, как и маму Марии, звали Евфросинией. В переводе это имя означает: радость.

ДУХОВНИК

Архимандрит Палладий

В отношении отца Палладия Марии были видения. Она никому о них не рассказывала, кроме самого батюшки. То ей казалось, что у него кривой нос. Так казалась издалека. А вблизи всё было нормально. Однажды во время его беседы с ней она увидела из его глаз мощные потоки света. Она удивилась и подумала: «А как же глаза?» И тут же увидела его глаза в виде двух лодочек, свободно плывущих в этих потоках. Один раз во время литургии она увидела его в золотом облачении. Батюшка пояснил, что враг пытается отвратить ее от него, но ангел стремится утвердить ее в вере.

Как-то во сне она увидела себя в прачечной. Она стояла и ждала, когда вынесут чистое белье. Но никто не шел. Она стояла-стояла и начала оглядываться: кто же выдаст ей белье. Никого не было. Тогда она подумала: и сколько же мне ждать? И откуда-то донесся чей-то тихий голос: «Некому записывать». Она сказала: «Я и сама могу записать». Она думала, что речь идет о заполнении квитанции. Перед ней оказалась большая книга с пустыми колонками, и кто-то сказал: «Мать и отца не пиши. Они уже записаны». И она написала свое имя и братьев и сестер. Потом родственников, соседей. Потом знакомых. Потом задумалась об одной знакомой: русская ли она, крещеная ли. Тут оказалось, что страница закончилась, и кто-то сказал: «Хватит». И всё окончилось. Она рассказала этот сон отцу Палладию. Он объяснил, что она записала имена к спасению. Хорошо, что записала всех, кого вспомнила, что о многих позаботилась.

Об отце Палладии отзывались с большим уважением. Однажды Мария услышала, как одна женщина, спускаясь от исповеди, громко бормотала: «Провидец батюшка!» Мария решилась и спросила его прямо, не прозорливец ли он. «Нет», – ответил он. Мария рассказала о той женщине, и он чуть улыбнулся: он и сам слышал ее слова. Она приходила к нему не на исповедь, в сущности, а за советом, точнее говоря, душу облегчить в жалобе. Сказала, что в доме совсем нет муки, «даже щепотки, чтобы кому в глаз кинуть». Он удивился: зачем кому-то в глаз кидать. Так уродом сделаешь человека или убийцей станешь. От слова до дела очень короткое расстояние. Он спросил напрямик: «Детей бьешь? Мужа колотишь?» И объяснил: это ведь зло. Оно в душе, оно и в доме. А раз так, то уже нет места добру. Нет добра в душе – нет его и в доме. А ведь хлеб, мука – это добро? Она согласилась. Он посоветовал ей дома детей вымыть и приласкать. Потом мужу вымыть ноги и повиниться. А затем пойти по домам и поискать работы. Женщина скорее найдет домашнюю работу: постирать, помыть полы, починить белье. А муж дома посидит с детьми, пока и себе не найдет работу. Он же не виноват, что ему нет работы. Вот она и завопила: провидец батюшка. А того не поняла, что сама о себе всё высказала. И Марии дал наказ: слушай! Человек сам о себе всё скажет. Только слушай. А совет давать не спеши – может, тебя и не спросят.

Он пересказал ей слова одного русского писателя, Достоевского, о том, что в душе человека живут сразу два идеала: Мадонны и Содома. Мария обрадовалась, вспомнив слова сельского батюшки: «Трещина в душе?» Отец Палладий согласился: можно и так сказать.

Она задала свой сокровенный вопрос: как избежать осуждения? Видно ведь пьяницу, например. Он ответил спокойно: «Очень просто». Объяснил:
-   Скажи при этом одно слово: сейчас. Он только сейчас пьян. Другой только сейчас курит. И так далее. Через мгновение Господь может отвратить заблуждающегося от греха, и человек восстановит в себе образ Божий. Вспомни, сколько блудниц и разбойников стали святыми. Первый из них – тот, что был распят рядом с Иисусом. Но там же висел  второй разбойник. Рядом. На том же месте. И не раскаялся. Почему? Ответ содержится в том, как он проводил свое время до того.

Мы все живем в определенном месте и времени. Так устроен наш мир. Место можно переменить, а время – нет. Место можно преодолеть: переехать, уйти куда-нибудь. А эпоху не сменишь. Пространство можно наверстать. Время не догонишь. Если с детства не играешь на музыкальном инструменте или не учишься математике, то и не овладеешь этими профессиями. Вот и стремится человек воспользоваться тем, чем может, вот и меняет он место за местом. Преодолевая пространство, человек тратит силы, расходует себя. А если использовать время рационально, то есть с умом, проводя его в молитве и добрых делах, человек будет  приобретать, расти духовно. Течения времени не видно, поэтому оно легко отождествляется с местом. Например, я нахожусь на одном месте, ничего не меняется, и, кажется, время остановилось. А оно бежит-бежит, сыплется сквозь пальцы или тает, как снежок на ладони, если не наполнено богоугодными делами.

-   Место не спасает. Ты стремишься в Иерусалим. Иуда Искариотский там жил. Он был рядом с Господом. В одном месте с Ним. Как видишь, место не спасительно.
   Время, эпоха сама по себе тоже не спасает. Но время обеспечивает рост человека, его развитие, эволюцию, то есть постепенные, медленные перемены. Вот ты была маленькая, сама не могла даже свечку в церкви поставить. А теперь выше всех, всё видишь, видишь далеко и зорко. Это с физической стороны. Но и душа твоя подросла. Ты уже немного пострадала, кое-чему научилась, начинаешь всё более сознательно молиться. Твоя задача: вместе с ростом тела воспитывать душу. Главный принцип воспитания – терпение. Ключ к терпимости - одно слово: сейчас.
 
Сейчас ты вспыльчивая. Только сейчас. Завтра ты станешь сдержанная. Сейчас ты рвешься в Палестину. Завтра ты всей душой, совершенно искренне будешь рада всему, что совершается здесь. Это душевный рост. Запомни: ты не увидишь Святой Земли, пока не достигнешь определенного душевного и духовного возраста. На это требуется время. Его нельзя гнать. Им нельзя тяготиться. Для тебя оно спасительно, как и для всех верующих.

НА  НОВОМ  МЕСТЕ

   Образование свое она продолжала с хозяйскими детьми, с удовольствием слушая их уроки, пересказы прочитанного, и сама читала их учебники в свободное время. С особенным удовольствием нашла на карте Иерусалим. Жизнь казалась вполне налаженной, как вдруг началось что-то со старшим хозяйским сыном. То он ей принесет цветы, то угостит конфетами. Не к добру. Батюшка сразу все понял и помог.

Вскоре она переехала: устроилась работать в регистратуру городской поликлиники. Работа ей понравилась. Главное – не надо разговаривать. Молча выдаешь карточки – и всё. Ею и здесь стали довольны. Она быстро навела порядок: правильно оформила и расставила все карточки, постелила на своем рабочем столе не газету, а чистую белую ткань. Сама вся в белом и в белой шапочке, и она была довольна, хотя мечтала о черном облачении. Но пока и белое неплохо. Всё свободное время она стояла в храме.

На новенькую регистраторшу сразу начали обращать внимание мужчины. Иной раз по несколько человек поджидали, когда она выйдет из поликлиники. Высокая, тонкая в талии, с глубоким взглядом темных глаз, она была очень привлекательной. От ее низкого мягкого голоса, иногда звучащего за стеклянным окошечком, начинала кружиться не одна мужская голова. Один так и сказал, что ее голос всё оттеснил и заслонил. Ее это очень огорчало.

Отец Палладий сказал, что голос имеет очень большое значение. Тон голоса показывает степень мира или немирности души. Он научил ее прежде смысла слов слушать голос говорящего. Много позже она научилась слушать голоса говоривших, и это привело ее к печальному выводу: в мире рухнула иерархия между близкими людьми. Дети разговаривают с родителями без уважения, непочтительно. В лучшем случае – как с равными, а ведь это недопустимо. Жена командует мужем и делает это с презрением. И это церковные люди. А что остальные?

В тот вечер отец Палладий сказал:
-   Почему в церкви так много места занимает пение? Музыка – самый духовный вид искусства. Мелодия ничего не сообщает уму, никакой информации, но под плясовую ноги сами начинают двигаться, под грустную выступают слезы, а молитвенные распевы пробуждают глубинные движения души. Замечательно, что ты поешь. Знаешь ли ты, что сила эмоционального воздействия музыки на душу хорошо известна одному бывшему семинаристу – товарищу Сталину. Он запретил музыку в осажденном Ленинграде. По радио всю блокаду звучало только слово – речь дикторов. Стихи, репортажи. Ровный, бесстрастный, сдержанный голос. Но не музыка, которая может расслабить. Твой  голос, обработанный храмовым пением, является частью твоей души, облагороженной церковным воспитанием. Это очень притягательно. Но ничего. Ольга выручит.

Ольга выручала. Она приходила к Марии, и они, под ручку, шли по улице. Однако надо было еще увести поклонников от дороги в монастырский храм. И вот они гуляют, петляют. Иначе кто-нибудь с досады мог донести, что сотрудница государственного учреждения регулярно посещает церковь. И ее уволили бы очень быстро. А могли и выслать из города.

ОТЕЦ  КУКША
 
   В Почаеве она встретилась со старцем - с отцом Кукшей. Его судьба потрясла Марию. Он осуществил то, о чем она мечтала.
   Когда ему было двадцать лет, в 1895 г., он отправился  паломником в Иерусалим и посетил все святые места Палестины. Его рассказы о них приковали  внимание Марии. С большим чувством он вспоминал о Марфе, девушке-односельчанке, втайне влюбленной в него, но просватанной за другого. За три дня до свадьбы она уехала в Святую Землю.  Уехала тайно, так как родители не отпустили бы. Там она поступила в Горненский монастырь и приняла монашество с именем Мария. Там она и скончалась после тридцати лет монастырского служения.

Мария Быкова узнавала в этом свою заветную мечту. Туда же рвалась и ее душа!

Долгое время о. Кукша жил на Афоне, но и оттуда он ездил в Иерусалим: то сопровождал  маму, то по благословению нес там в порядке очередности послушание у Гроба Господня. В 1912 г. на Афоне возникли нестроения, и  русских монахов вывезли в Россию. Отец Кукша оказался в Киево – Печерской лавре. Здесь в 1931 г. он принял схиму и получил это имя: Кукша. С 1934 г. он иеромонах.  К 1930 году Киево-Печерскую лавру закрыли. О. Кукша служил в единственной киевской церкви. В 1938 г. его арестовали как служителя культа. Священнослужителей велено было тогда считать тунеядцами, исправлять их должны были принудительные работы. О. Кукша получил срок на пять лет исправительно-трудовых лагерей, а после лагеря – пять лет ссылки. В возрасте 63 лет он оказался в Сибири, в тайге на лесоповалочных работах. Чудом он выжил. Ссылку отбывал в деревне Соликамской области.

Немцы, заняв Киев в ходе войны, открыли Киево–Печерскую лавру и Ближние и Дальние пещеры, а также и другие киевские монастыри: Покровский, Флоровский и Введенский.

В 1948 г. иеромонах вернулся в Киев, в Киево-Печерскую лавру. К нему потянулись люди. Это заметили органы госбезопасности, и приказано было перевести старца куда–нибудь подальше. В Свято-Успенскую Почаевскую лавру его перевели из Киева в 1951 г.

Он ежедневно совершал раннюю литургию и принимал исповедь в церкви и в келье. К нему ехали со всех концов страны. Но благочинный лавры архимандрит Флавиан, выпускник Ленинградской духовной академии, а позже – архиепископ Горьковский и Арзамасский, преследовал его на каждом шагу. Он создал для почитаемого батюшки такие условия, что в 1957 г. ему пришлось переселиться в другой, маленький монастырь.
(Интересно, что через сорок лет именно владыка Горьковский, называемый в то время Нижегородским, и Арзамасский Николай станет преследовать схимонахиню Манефу, гоняя ее из скита в скит). Оттуда о. Кукше пришлось переехать в Одесский Свято-Успенский мужской монастырь. Там он и упокоился в ночь на 24 декабря 1964 г. Погребен на монастырском кладбище. Погребен наскоро, через 12 часов после кончины – власть очень боялась его популярности.

В 1994 г. Священный Синод Украинской Православной Церкви канонизировал схиархимандрита Кукшу Нового (Величко) Одесского. Днем его памяти стал день 16 (29) сентября – день обретения его мощей. Рака с его мощами находится в Одесском Свято-Успенском монастыре.

ПРОЗОРЛИВЫЙ

   Стать духовным чадом такого человека – вот теперь мечта Марии. Но она робела. О. Кукша сам позвал ее: «Иди, иди ко мне. Мне такие нужны».

В Почаеве о. Кукша помог Марии перейти на работу в лавру: она стала там гостиничной. Это было для нее очень большое облегчение. Однажды о. Кукша передал Марии цветной сарафан. Женщина, которая принесла его, пересказала и его слова о том, что в этом сарафане Мария поедет в Москву отстаивать свой монастырь.

Он  предсказал ей, что в будущем она станет юродивой.
Он же первый предсказал Марии, что она будет схимницей. Случилось это так. Она как-то нечаянно села на его место. Когда пришел о.Кукша, кто-то сказал ей: «Это место схимника». Она сразу хотела встать, но о. Кукша положил ей руки на плечи  и сказал: «Будешь схимницей».

Именно о. Кукша предложил игуменье Свято-Никольского Лебединского монастыря Евфалии взять с собой Марию. Игуменья сказала, что власти не разрешают принимать в монастырь молодых. А он ответил, что помолится, и всё будет хорошо.

Мария страстно взмолилась святителю Николаю:
- Ты дал мне паспорт и вывел из села. Приведи теперь меня в твою
святую обитель!

Для Марии то была великая радость! Ведь теперь осуществляется ее заветное желание: можно открыто молиться, жить среди своих, среди сестер по духу. Характер у неё был пылкий и открытый. Она не скрывала своего ликования.

На прощанье о. Кукша подарил золотой царский червонец с портретом царя-мученика Николая Александровича. Она всю жизнь тщательно хранила это благословение старца и с юности приучилась почитать невинно убиенного царя.

Тепло попрощалась с о. Палладием. Их духовная связь не прерывалась. Много лет спустя, когда она была далеко от Почаева, он явился ей во сне. Она тогда только закрыла глаза, и кажется, и не уснула, а смотрит: о. Палладий перед ней стоит. Она вскрикнула:
- Ой! Как вы вошли, а я и не слышала и не встала встретить вас!
Он ответил:
- Мне не надо открывать.
И тут же исчез. Мария, к тому времени уже Митрофания, вскочила – никого. Бросилась к двери – закрыта. Задумалась. Записала число и час видения. Потом узнала – в это время скончался о. Палладий. Значит, известил ее об этом, пришел попрощаться.

И позже была от него помощь. Одно время Митрофания начала страдать полной бессонницей. Она лежала, сомкнув глаза, но бесполезно, сна не было, в мыслях крутилось одно и то же ненужное воспоминание, она слышала все ночные звуки и вдруг увидела: явился о. Палладий. Он вошел и махнул рукой, прогоняя кого-то, ей невидимого, и она опять не успела встать навстречу ему, а он понял ее намерение подняться, слегка махнул рукой ей, указывая на постель, и она тут же  провалилась в сон. Утром она вспомнила это и так обрадовалась: он не забыл ее, свою деревенскую овечку.

В ЛЕБЕДИНСКОМ МОНАСТЫРЕ               

«Предай Господу путь твой» (Пс. 36, 5)
                Наконец-то в 1951 г. Мария поступила в монастырь.   

  Свято-Никольский Лебединский монастырь расположен недалеко от города Лебедин Черкасской области, южнее города Черкассы, ныне село  Шполянского района. Когда-то здесь монахини купили кусок земли среди леса и обустроили ее, создав монастырь - в уединенном месте, в сосновом бору, за глубокими оврагами. Он и ныне по-прежнему, в сущности, отрезан от мира - это настраивает на сосредоточенную молитву, без рассеяния. Сейчас монахини вырастили дивный сад.

Основанный в 1779 г., он был закрыт советской властью в двадцатые годы ХХ  века. В ходе второй мировой войны немцы открыли его и предложили всем желающим поселиться там без ограничений и налогов. После победы в 1945 г. его не закрывали до 1961 г. , когда игуменью Евфалию со старенькими монахинями перевели в Покровский Красногорский монастырь, рядом с городом Золотоношей.

В каменном храме монастыря один престол освящен в честь Воронежского святителя Митрофания. Именно его имя получит Мария через несколько лет, но в другом монастыре. Не случайно она получит мужское имя. И отец ее хотел мальчика, и характер у нее был воинственный и твердый.

Как потом вспоминала Мария, у сестер и послушниц не было ничего. Спали на сене. Утром лицо умывали из кадки и шли на полунощницу. Затем – работа в поле, так как монастырь облагался непомерным налогом. По дороге вычитывали каноны. Многие сестры знали наизусть канон ангелу-хранителю, Божией Матери и акафисты. Во время работы непрерывно читали Иисусову молитву. Игуменья незаметно наблюдала за сестрами. Вечером после правила (после положенных молитв) сестры шли в келью игуменьи. Там она ставила Марию Быкову посредине и ругала ее за все недостатки, которые видела у других. Получалось, будто всё нехорошее делала именно она и только она. Однажды Мария не выдержала и так и сказала наедине:
- Что это вы меня ругаете, а больше никого? Кто-то что-то делает,
а виновата  я!
Игуменья ответила:
-   Потерпи. Их нельзя трогать. Они этого не вынесут. Терпи.

Вскоре Марию одели в связочку. Это одеяние для самых молодых послушниц: треугольный куколь и ряса. Это не постриг, а лишь одевание, которое может совершить игуменья. (Постриг же совершает только имеющий мужской монашеский чин, от иеромонаха до митрополита).

Тяжело больная мать Евфалия была строгая и духовно опытная. Сестры даже считали ее прозорливой. Несмотря на тяжелое материальное положение, на трудности физической работы, у Марии на душе было радостно, мирно. Это время она всегда вспоминала как самое отрадное и безоблачное в своей жизни.

Затем Марию одели в рясофор: это ряса, апостольник, камилавка и четки. И это еще не постриг, но какая радость! Девушка сияла и ликовала от счастья. Она почти монахиня! Не может быть!!! Неужели это всё с ней?

Одной сестре стало завидно, почему Марию так скоро одели. Почему ее одели, а меня – нет? Игуменья ответила:
- Тебе до Марии расти и расти. Ты разнствуешь от нее своим духовным устроением, как земля от неба.

ИСКУШЕНИЕ   

   И вот первое серьезное послушание. В монастыре строили летний храм, нужны деньги. Выращенный скот забили, и Марии поручили продать мясо в городе Черкассы, чтобы монастырь имел деньги на свои нужды. (В монастыре мясо не едят).

С ней ехала старушка-монахиня. Мария закутала туши в простыни, и они поехали. Она всю дорогу молилась. А водитель попался нечистый на руку. Немного отъехал и остановился, предлагает ей: «Давай я сам всё мясо продам, тебя все равно обманут, а деньги поделим так: часть мне, часть тебе, часть монастырю». Мария оцепенела от страха. Она решительно отказалась пойти с ним на сделку. Он ей пригрозил: он так сделает, что всё мясо пропадет. Он так и поступил: монахинь с мясом бросил, а на монастырской машине закупил сливы и повез их продавать. Мария неустанно молилась Матери Божией, чтобы мясо не пропало. Чудом удалось довезти его до города и сдать в холодильник.

Погода стояла такая, что ночью холод, а днем очень тепло. Надо было скорее продать мясо. И это удалось. Несмотря на жару, Мария не снимала валенки и днем, так как деньги от продажи мяса она складывала в валенок и не обращала внимания, что выглядела очень странно.  Выручила от продажи мяса тридцать тысяч рублей. Но тем более возрастало ее беспокойство: как сберечь эти деньги. Под вечер на обратном пути шофер бросил их одних на большой дороге и еще пригрозил, что сейчас подошлет людей, чтобы ее ограбили. «Тогда будешь знать, как надо слушаться старших!»

Мария со старушкой дошли до ближайшего селения и попросились в дом на ночлег. Старенькая монахиня уснула, а Мария боится уснуть: вдруг во сне ее обокрадут! Все же задремала и видит сон: яма с нечистотами, и в нее упал ее валенок с деньгами. Она ходит вокруг и не знает, как его достать. Тут является ей женщина величественного вида и говорит:
- Мария! Я за тобой все время наблюдаю и помогу тебе.
А Мария ей отвечает:
- Упал мой валенок, я не могу его достать.

И тут у нее в руках оказалась лестница. По ней она спустилась в грязную яму и достала свой валенок. Это был ее первый сон о лестнице.
С огромным облегчением она явно ощутила помощь Царицы Небесной. И так стало радостно на душе, что не одна.

Шофер же приехал за ними, и в монастырь возвратились вместе. Втроем зашли к игуменье. Водитель взял Марию за рукав и говорит: «Вот эта негодяйка все ваши деньги хотела утащить, если бы не я». И так оклеветал ее: будто Мария уговаривала его продать мясо, а деньги поделить и скрыться. Матушка игуменья даже и разбираться не стала, а прогнала Марию за ворота монастыря. Стоит она там и горько плачет. А деваться некуда. Сестры одна за другой шли к игуменье и уверяли, что Мария не могла так поступить. Старушка–монахиня, которая сопровождала ее, рассказала, что знала. Игуменья и сама, конечно, понимала, где истина, и сменила гнев на милость, велела вернуть Марию. А ей сказала, что таков будет ее путь: гонения и клевета.

ГЛИНСКАЯ ОБИТЕЛЬ

   Глинская пустынь возникла в ХУ1 веке среди дремучих лесов Крупецкой волости в 160 верстах от Курска и 36 верстах от Путивля. Сейчас это село Сосновка Глуховского района Сумской области.

В Х1Х веке здесь подвизались духоносные старцы, прозорливцы и целители. Тогда в пустыни проживало 700 насельников, в основном - послушники. Обитель не получала от государства никакого содержания, довольствуясь трудами братии и пожертвованиями благотворителей. Монастырь вел активную духовно-просветительскую деятельность: был создан проповеднический кружок из тридцати монахов, они беседовали с прихожанами  и паломниками, писали статьи и издавали их в листках и брошюрах.  В библиотеке было 1 350 томов. Не оскудела обитель старцами и в ХХ веке, но в других условиях.
В 1922 г. советская власть закрыла монастырь. Вновь его открыли немцы в ходе войны в 1942 г. Они ездили на мотоциклах по ближайшим селам и уговаривали жителей брать кого угодно и идти в Глинский монастырь. «Открывайте его и живите в нем!»

Монахиня Мортирия вспоминает, как ее тетя, позже схимница Михаила, собрала родных, а также всех сирот, калек, стариков и повела в монастырь. Позже туда пришли и монахи. Застали они груды мусора. Всё восстанавливали и строили в процессе молитвенного делания. Несмотря на разруху, устав был строгий. На службах были все – на утренних и вечерних. Днем женщины и подростки стирали, готовили пищу, убирали территорию. Мужчины строили. Были среди монахов и прозорливые, велось и откровение помыслов.

Вспоминает монахиня Маргарита (Кравченко Мария Федоровна): «В монастыре нас было 9 или 10 по имени Мария. Была одна сестричка тоже Мария с под Глинской пустыни, звали ее любя сироткой. А она и была сирота, и была такая простая. Я ее очень уважала за ее простоту и откровенность. Она поделилась со мной, как она видела Божию Матерь. Живую. Она была со своей бабушкой в Глинской пустыни на празднике Рождества Богородицы (Это их престольный праздник). Рассказала: «Вышли все монахи и певчие на середину храма петь «Хвалите имя Господне», за ними вышла Богоматерь в голубом одеянии и стала во главе их и подняла свои руки, как обычно регент. Как запели! Все - и бабулька - заметили, что я в лице изменилась. Вышли из церкви, она меня спрашивает, что со мной, а я ей говорю: «Ведите меня к батюшке!» Пришли. Я ему говорю: «Что это? Что я видела Божию Матерь живую?» Он сказал: «Не ты одна видела. Трое вас видело». После закрытия нашей обитель она уехала в Москву по благословению матушки игумении Рафаилы.

В 1961 г. при Н.С. Хрущеве монастырь опять был закрыт. В его зданиях поместили психически больных. В 1994 г. монастырь был открыт вновь.

Мария Быкова застала тот период, когда после войны монастырь возобновил свою духовную деятельность. Лебединская обитель окормлялась глинскими старцами схиархимандритами Серафимом и Андроником.

Схиархимандрит Серафим (Романцов) родился в 1885 г. в деревне Воронок Курской губернии в семье крестьянина. В 1910 г. поселился в Глинской пустыни как послушник, отсюда ушел на войну в 1914 г. и сюда вернулся в 1916 г. после ранения. В 1919 г., в разгар гонений на церковь и ее служителей, он принял постриг. После закрытия монастыря в 1922 г. он перенес репрессии, но выжил, и в 1947 г. вернулся в родную обитель, став ее духовником до закрытия в 1961 г. Тогда он уехал в Сухуми, где и скончался в 1975 г.

В Глинской он был и для монахов, и для паломников подлинно родным отцом. На исповедь и за советом к нему стояли часами. Он много писал своим чадам. Он не был сторонником вериг и других физических подвигов. Он указывал: «Мир душевный выше всего, выше молитвы и поста». Он наставлял молиться за обидчиков, так как они ведут тебя в Царствие Божие, если потерпишь их. Он учил, что ангелы никогда не падают, а бесы никогда не каются. Человек же падает, но может покаяться, и в этом его спасение.

Он был очень внимателен ко всем и во всем. Однажды, заметив приехавшую в Глинскую обитель Марию, он позвал ее и сказал: «Даю тебе деньги, купи сестрам самое необходимое, сама знаешь что». Он знал, что в их монастыре не было самой простой посуды. Так, не было ведра для воды. Сначала в ведре носили обед на поле, а потом с ним же шли за водой.

Мария взяла деньги и, зная, кто в чем нуждался, купила что нужно. Себе оставила деньги на хитон. А две монахини обиделись, что не им были даны деньги, и отказались от услуг Марии. На ее вопрос, что им купить, ответили: «Ничего». А потом они пришли в Глинскую к старцу и притворно пожаловались, что Мария никому ничего не купила. Приезжает Мария в следующий раз в этот монастырь, радостная, как всегда, при встрече со старцем. А он ей грозно как закричит, как начал при всех срамить! Мария от стыда не знала, куда деться, хоть сквозь землю провалиться! Пошла она вся в слезах к о. Андронику. Его называли духовной мамой.

Схиархимандрит Андроник (Лукаш, 1889 - 1974) поступил в Глинскую послушником в 1906 г. В 1915 г. был призван в армию, в 1918 г. вернулся и в 1921 г. был пострижен. С 1923 г. отбывал в ссылках на Колыме. В 1948 г. вернулся в родную обитель, в которой с 1955 г. стал игуменом. В 1961 г.  ему пришлось уехать в Тбилиси, где он и скончался. В 2009 г. он причислены к лику местночтимых святых Священным Синодом Украинской Православной Церкви.

А тогда заплаканная Мария горько жаловалась отцу Андронику на несправедливость, всё рассказала как есть. А он ей говорит: «Деточка, ты знаешь, какой венец тебе уготован. Потому терпи». Утешенная этими его словами, Мария пошла в трапезную и залезла под стол. Ей необходимо было уединение, и она не обращала внимания на то, как выглядит ее поведение со стороны. Спрятавшись под столом, она тихо поплакала и незаметно уснула. Проснулась от того, что услышала голос отца Серафима: «Мария Быкова! Где Мария Быкова?» Она вылезла из-под стола, и он ее благословил, утешил и указал келью, где можно отдохнуть.

Таким тесным путем скорбей шла Мария в монастырской жизни. Но никогда не возникала  у нее мысль о том, чтобы сойти с этой дороги.

ПЕРЕСЕЛЕНИЯ

   В правление Н.С. Хрущева стали опять закрывать монастыри и храмы. Делали так: закроют несколько больших монастырей и перевезут монашествующих в один маленький. Так, Козельщанский монастырь Рождества Пресвятой Богородицы, которые ведет свою историю с 80-х годов Х1Х века, основанный в честь чудотворной Козельщанской иконы Божией Матери, был закрыт в 1929 г.

Накануне закрытия на иконе Богородицы выступили кровавые слезы. За отказ от сокрытия этого чуда игумения Олимпиада была зверски замучена. Она умерла с крестом, вырезанным на груди. В 1941 г. немецкие войска вошли в Козельщину и разместили в соборе главный штаб. По ночам дежурные видели женскую фигуру в черном. В нее стреляли, но безуспешно. Узнав, что здесь был монастырь, немецкие войска покинули собор и открыли монастырь. Советская власть закрыла его в 1949 г. (вновь открыт он в 1990 г.), а сестер переселили в Лебединский монастырь, который затем постигла та же участь. Часть сестер из него переселили в Красногорский, который мог вместить только сто человек. Что делать! Игуменья Евфалия благословила многих сестер ехать домой. При ней осталось сорок человек.

Воспоминания игумении Валентины, настоятельницы Лебединского монастыря (записала А. Стравинская в январе 2001 г.).
«В Лебединском монастыре я была с 1951 года по 1961 год, до закрытия. После закрытия все разъезжались кто куда, я до 1967 года была в Ташкенте. С 1967 года я была в Красногорском монастыре до 1992 года, когда стала настоятельницей Свято-Никольского Лебединского монастыря».

БЕГЛАЯ ЖЕНА

«Когда я пришла в Лебединский монастырь, то услышала рассказ о том, как в 1949 или 1950 году пришли в монастырь 9 человек, и всех приняли и прописали. Среди них была одна учительница, сбежавшая от мужа. Он подал на нее в розыск. Как только их прописали, он ее обнаружил. Тогда сразу всех вновь пришедших выписали. Провинившейся считалась одна, а выгнали всю группу. В 1956 году Мария Быкова вернулась в монастырь, одна из тех девяти, и ее приняли.

Помню ее высокой и худой, стройной, как тополек. Она была очень сильная физически. Это особенно мне бросалось в глаза, так как я была маленькая и худая, слабая, как котенок. В ее поведении была какая-то важность, значительность. Она говорила так, словно имела на то особое право, и часто это воспринимали как должное. Был у нее такой талант – говорить строго, убедительно, даже повелительно».

ТРУДЫ

   «Однажды меня послали в село Макеевку за 8 километров от нашего монастыря для сбора яблок. Надо было собрать 10 мешков, и один мешок тогда можно взять себе. Я очень обрадовалась, когда она сказала, что пойдет со мной, ведь она такая сильная, и действительно вместе с ней мы набрали 20 мешков и два взяли себе. Наш монастырь был тогда своекоштным. Только для стареньких он был общежитийным. А вообще у каждой монахини была послушница, которая помогала ей (и себе) в самообеспечении пищей, одеждой, обувью. Вот и мы заработанные яблоки принесли и высыпали себе под кровати, сами ели и других угощали.

В монастыре мы держали овец и свиней, мясо продавали, а покупали стройматериалы. Часто этим занималась матушка Митрофания. Она возила мясо в город Смелу, там же покупала стройматериалы. Город Шпола находится довольно далеко от Лебедина, мясо туда носили через лес, это было тяжело, и часто это делала сильная, выносливая матушка Митрофания. Она иногда пела в хоре, но редко, так как была занята другой, тяжелой работой.

После закрытия монастыря она со многими другими сестрами работала в лесничестве. На хуторе Михайловском у них была монастырская община. Она часто приезжала в Красногорский монастырь, чтобы узнать, нельзя ли туда поступить. В 1966 эта ее мечта осуществилась, и она стала звать туда всех, кто жил и работал с ней в Михайловском. Они приезжали в монастырь наездом: помогут и уедут. Она же настаивала: «Оставьте ваши хаты! Идите в монастырь!» Она не могла понять, как можно не идти в монастырь, когда появилась такая возможность.

Она была сильной не только физически, но и духовно. Свой путь к Богу она искала повседневно и настойчиво. Она стремилась к Богу всей своей неистовой душой. Уже в первые годы в Лебединском монастыре она хотела взять на себя обет молчания, но матушка игумения не благословила. Через три года после прихода в Красногорский монастырь Мария Быкова стала монахиней Митрофанией. Мы с ней редко общались, так как я была занята на пасеке. Когда она приезжала из Иерусалима, за ней люди ходили толпами, многие миряне приезжали послушать ее рассказы. Потом она с послушницей Ниной уехала в Россию».

В ЛЕБЕДИНСКОМ МОНАСТЫРЕ

   Воспоминания монахини Иоасафы (схимницы Иннокентии, в миру Екатерины Константиновны Алефиной, 1923 г. рождения) (записала А. Стравинская в 2001 г.)
   «В Лебединском монастыре я была с 1948 года. Мария Быкова, будущая монахиня Митрофания, приходила к нам дважды. Первый раз, кажется, в 1951 году. Пришло их около десяти молодых девушек и женщин, они очень хорошо работали в поле, поэтому их решили всех прописать в монастыре. Но произошел скандал с учительницей Ираидой, которая уехала от мужа из Сибири, чтобы стать монахиней. Когда в Черкасскую епархию привезли документы на прописку, там уже было письмо брошенного мужа. Монастырь обвинили в том, что он разбивает семьи, соблазняет молодых специалистов, и всей группе отказали в прописке. Все уехали в Киев, где Ираиду прописали к себе одинокие старики и удочерили ее, дали ей свою фамилию, так она скрылась от мужа и ушла в монастырь в Кременце.

Матушку Митрофанию направил отец Серафим, монах Киево-Печерской лавры, к своему младшему брату иеромонаху Виссариону в Кахетию, где была монастырская община. В Кахетии матушка пробыла два или три года. Потом она вернулась на Украину и в 1956 году стала жить в Лебединском монастыре. Она в то время была очень худая, но сильная. Работала очень много.

Помню, как она лопатила сырое зерно в закрома, чтобы скорее сохло. Она показывала свою силу: мизинцем брала ведро с водой (объемом 10 литров), поднимала его и ставила на плиту для согрева. Но сильной она была и духовно.

В 1948 году, когда я пришла в монастырь, нас было 124 человека. В 1956 году нас было уже 300 человек. Тогда у нас было 36 гектаров земли, три пары лошадей, три пары волов, 120 коров, 40 овец. Подсобное хозяйство было в поле – на расстоянии двух километров, идти через лес. Работы было очень много. Матушка ездила и на лошадях, и на волах, запряженных в телеги. Большую часть того, что производили, сдавали государству. Только на таких условиях разрешали существовать монастырю. Каждая монахиня сама о себе должна была заботиться. Только для стареньких была богадельня.

Осенью 1960 и зимой 1961 годов насельницы монастыря стали массово умирать. Это было перед закрытием, хотя они об этом (и никто) не знали. Как косой косило. В нашем монастыре за это время умерло до 70 пожилых праведниц.

Рассказывают, что это же наблюдалось и в других монастырях перед их закрытием. В Барском монастыре Винницкой области был прозорливый старец отец Антоний. Накануне закрытия монастыря он стоял во дворе среди монахинь и указывал на некоторых из них, даже как бы обнял иных и сказал: «А мы с вами пойдем домой!» Одна сказал: «Отче, пожить еще хочется». Никто же не знал, что монастырь закроют. Отец Антоний возразил: «Нет! Нет! Сказал – домой, домой». И в течение недели все, на кого он указал, умерли. Последним умер он сам.

Так к закрытию Лебединского монастыря осталось 210 человек. Из них 45, самых стареньких, отправили в действующий Красногорский монастырь. С ними ушла матушка Евфалия. Она умерла через полгода. Остальных отправили на все четыре стороны. Я на год уехала домой в Сибирь, потом вернулась на Украину. Я нашла матушку Митрофанию в лесничестве. Она дала мне адрес монастырской общины в Кахетии, и я уехала туда, где и пробыла до 1969 года. Потом вернулась на Украину.

Мне рассказали, что матушка Митрофания добивалась открытия Лебединского монастыря, но заболела. Мне удалось добиться его открытия и стать одной из первых его насельниц. Игуменьей Лебединского монастыря стала матушка Валентина, монахиня из Красногорского монастыря».

О том же времени вспоминает монахиня Маргарита (Мария Федоровна Кравченко): «Я приехала в Лебединский монастырь на три года позже Марии. Она была великая труженица, ходила на общие послушания. А как у нее болел желудок.

Нас с ней вместе одели в рясы-связочки и вывели на клирос. Это было на Успение. И с тех пор мы с ней как духовные сестры, но мне, немощнейшей, до нее всегда было далеко. Ей игуменья много доверяла, и она воздавала ей любовью.

Великим постом 1961 года нас всех сестер Лебединских переписали и выяснили, кто какого рода, у кого какая родня есть и кто куда может поехать. Хочешь – не хочешь, а поезжай. Матушка Митрофания тогда еще Мария Быкова была. Она осмелилась и подошла к уполномоченному, встала на колени, руки крестообразно сложила на груди и просит его со слезами: «Прошу Вашей милости! Возьмите меня с матушкой Евфалией в Золотоношу, в монастырь. Я не могу ее больную оставить, она мою жизнь спасла (тем, что в свое время в монастырь взяла)». Уполномоченный и говорит: «О, я таких смельчаков еще не видел». Но он имел предписание оставить в монастыре только совсем старых женщин. Марии же было всего тридцать четыре».

Рассказывает схимонахиня Гавриила (урожденная Мария Гавриловна Домашенко, тезка матушки Митрофании). (Записала А.П. Стравинская).
«Когда я пришла в Лебединский монастырь, матушка Митрофания (тогда послушница Мария) была уже там. Она выделялась высоким ростом, низким голосом, неукротимой энергией и ревностным послушанием, которое, казалось, граничило с непослушанием. Но вскоре монастырь закрыли. Старых монахинь с игуменьей Евфалией отправили в Красногорский монастырь. Мы, молодые, пошли на все четыре стороны. Мария провела в миру около пяти лет и воспринимала это как незаслуженное наказание, как тюремное заключение. Она рвалась в монастырь, она плакала о нем, она скорбела о нем. Вообще всё, что она делала, она делала на высшем накале чувств.

Один архимандрит взял ее к себе в церковь, но это ее не успокоило. Она ревностно хотела в монастырь. Она всеми силами добивалась возвращения в монастырь».

Позже эту сестру и других по ходатайству Митрофании взяли в монастырь.
С закрытием монастыря его насельницы постепенно устроились в миру и боялись сменить образ жизни, потерять обжитое место. Митрофания же, зная пользу монастырской жизни и по горячности своей натуры, не могла оставить родных ей по духу людей и добивалась, с одной стороны, их согласия на возвращение в монастырь, с другой – разрешения игуменьи на их зачисление в обитель.

В  МИРУ

   Оставшись вне монастыря, Мария Быкова с подругой поселяется в Смеле.

    Смела - старинный город, расположенный  на берегах р. Тясмин, известен  c концаХУ1 века, начинался  со слободы Тясминое, которую учредили нереестровые казаки.  Во время Освободительной от Польши войны 1648-1654 гг. Смела была одним из опорных пунктов казацкого войска и сотенным городком Чигиринского полка. После воссоединения с Россией Смеле предоставлен статус города. Ныне - райцентр в Черниговской области на Украине.  От Красногорского монастыря его отделяет Кременчугское водохранилище. В городе - собор.

В Смеле девушки купили домик на деньги, присланные братом Марии и отцом ее подруги. Позже сюда переедет жить мама Марии и будет жить здесь почти до самой смерти. В это время Мария работала в лесничестве в Сумской области, в селе Журовка.

Позже, когда скончается мама, а сама Мария, уже монахиня Митрофания, будет жить в Красногорском монастыре, она продаст этот домик и на вырученные деньги асфальтирует двор в монастыре, купит кровати монахиням и построит баньку для них. Ее любимым занятием было – делать подарки. Она оживала при виде благодарных, радостных глаз. Какие бы ни привозили ей угощения в монастырь, особенно в Дивеево, и даже в московскую больницу, всё тут же расходилось по рукам тех, кто ее окружал.

В КРАСНОГОРСКОМ  МОНАСТЫРЕ               

«Пресвятая Богородица! Покрой нас от всякого зла Честным Твоим омофором!»               

    Свято-Покровский Красногорский женский монастырь - один из пяти древнейших монастырей на Украине, известен как место паломничества многочисленных верующих. Он находится в 3 км от города  Золотоноши,  старинного города, известного с ХУ11 века,  ныне - райцентр в Черкасской области на Украине, крупный железнодорожный узел, на р. Золотоношке, в 30 км от Черкасс.

Город Золотоноша упоминается в начале XVII ст. Название происходит от реки Золотоношки. По легенде, на дне этой когда-то глубоководной реки казаки прятали золото. По версии научных работников, дно реки блестело от песка с примесями слюды.

Монастырь расположен на возвышении Красная горка, усыпанном  ярко-розовыми цветами "дикого персика", расцветавшего здесь весной, на острове, окруженном рекой и болотами. На вершине горы посреди реки высятся два храма: Покровский (зимний) и Преображенский (летний). Вокруг полная тишина, настоящее безмолвие. Даже птиц мало. Река вся заросла лесом. Здесь мир и покой.

Начинался монастырь с небольшой церкви, стены которого были сплетены из лозы и обмазаны глиной, во имя св. Георгия Победоносца. Потом с помощью казацкого офицерства была построена просторная деревянная церковь, также посвященная св. Георгию.

По преданию, основать здесь монастырь в конце ХУ1- начале ХУ11 века указала Сама Царица Небесная монаху, выходцу из Константинополя. Он поселился на Красной горе, выкопав пещеру, и начал молиться. Первую икону он вырезал из коры дерева, потому она и была названа Корецкой. Впоследствии изображение на ней покрыли красками и ризою. (Икона утрачена в 1922 г. при закрытии монастыря). Хозяин земли, казак Иван Шебет-Слюжка, познакомившись с отшельником, решил построить здесь монастырь. В 1771 г. на территории монастыря построена Преображенская церковь, настоящая архитектурная жемчужина Украины. Автор проекта в стиле украинского барокко - выдающийся украинский зодчий И.Г. Григорович-Барский (1713-1785), поддержанный гетманом Разумовским. Значительные средства на возведение храма направил в родной монастырь из далекой Сибири епископ Софроний, ныне причисленный к лику святых. Монастырь оставался мужским, пока не был выведен за штат в 1790  г.

С июня 1790 г. обитель возобновила свою деятельность уже как женский монастырь, в названии его появилось определение "Иоанно-Богословский». В 1817 г. был ликвидирован Благовещенский Золотоношский монастырь, а его монахини и послушницы пополнили состав Красногорской обители. Она явилась важным образовательно-духовным центром. Здесь было немало уникальных святых реликвий. Это Лубенская и Корецкая иконы Богоматери, Евангелие 1637 г., святые мощи, Евангелие, подаренные в 1762 г. епископом Софронием, и другие уникальные церковные принадлежности.

В ХХ веке Красногорский монастырь постигла общая участь: в 1922 г. он был закрыт советской властью. На территории монастыря разместили инвалидный дом, все святыни передали в музей г. Черкассы. Монахини оказались под открытым небом. Монастырские земли были конфискованы, почти все помещения были проданы на "слом" и разобраны. Сохраненная Преображенская церковь была сильно разрушена. 2 апреля 1941 г. был продан иконостас. Много церковных святынь, в том числе Лубенскую икону, передали в краеведческий музей. Спасо-Преображенский собор в 1925 г. был взят на учет Археологическим комитетом при АН СССР.

По преданию, местная власть распорядилась снять церковные купола с крестами с Покровского собора и подыскала для этого сначала одного, а затем и второго добровольца, пообещав им большие деньги. Однако первый (А. Шеремет) только залез на крышу, как тут же ослеп и через два дня скончался. Второй рабочий (его имя неизвестно) упал с крыши храма и разбился насмерть. После этого никто уже не осмеливался трогать церковь, и она простояла невредимой за исключением чисто природных воздействий до 1941 г., когда в ноябре в ходе войны немцы открыли ее.  3 ноября 1941 г. была отслужена первая после долгого времени Божественная литургия. С 1941 по 1946 гт. игуменьей была матушка Анатолия. Ее сменила после войны матушка Филадельфа (1947 – 1961). Очень не на долго – до 1962 г. -  игуменьей была  матушка Евфалия.

В 1988 г. начали восстанавливать Преображенский собор, и в августе 1991 г. его торжественно освятили. В обновленном соборе установили новый иконостас. Этот замечательный светло-голубой с белыми колоннами храм, весь устремленный ввысь  удлиненными окнами и башнями-куполами, радостно встречает богомольцев и сразу настраивает на высокий молитвенный лад. Он служит летним храмом, а в зимнее время служба проходит в Покровской церкви.

Замечательно, что с возобновлением литургической жизни Преображенского собора в России 19 августа 1991 г. началось Преображение.

В начале 1990-х гг. Красногорский монастырь вошел в подчинение Черкасской епархии УПЦ (Московского патриархата). В 2003 г., после перевода Бакаивской школы-интерната в село Кропивна, ее корпуса (часть их раньше принадлежала монастырю) по решению Золотоношского районного совета были заняты монахинями и послушницами. Бывшая монастырская "дача" получила новое наименование: "скит".

На территории монастыря у подножия Красной горки находится колодец  св. Софрония, его вода имеет чудодейственную силу, поэтому у источника всегда людно. Особенно большое стечение паломников в монастыре во время больших церковных праздников. Есть в обители и свои особые торжества. Это 19 августа - Преображение Господне, престольный праздник,
14 октября - Покров Божией Матери, тоже престольный праздник,
30 марта (12 апреля) и ЗО июня (13 июля) - память святителя Софрония,
23 апреля (6 мая) - праздник великомученика Георгия (в память первой церкви),
21 февраля (б марта) - праздник Козельщанской иконы Божией Матери (находилась с 1929 г. в Красногорском монастыре),
21 января (7 февраля) - праздник Дубенской иконы Божьей Матери.
Чтят в монастыре память  и преподобного Серафима Саровского. Красногорская обитель просвещает светом духовности весь край.

Монастырь славится как один из самых молитвенных: в нем Афонский устав, вычитываются все каноны и акафисты. Служба начинается в пять часов утра полунощницей и утренними молитвами, продолжается чтением канонов и акафистов, затем - Божественная литургия и  молебны. В пять часов пополудни начинается вечерняя служба. Сестры читают неусыпную Псалтирь, чтение которой с поминанием имен о здравии и о упокоении не прерывается ни на минуту круглые сутки. У каждой насельницы еще свое келейное правило.

Давно построены кельи – барак с комнатками для сестер напротив церкви. Очень удобно по близкому расположению.

4 мая 2005 г. было освящено место под строительство Иоанно-Богословской церкви и начаты  соответствующие работы, капитально отремонтирован мост, ведущий к монастырскому острову. Современный этап развития Красногорского монастыря связан с трудами игуменьи Агнии. У обители 3 га пахотной земли, 1 га покоса, нескольких коров, пасека, трактор, легковой автомобиль, разные хозяйственные орудия и помещення. Все работы выполняются монахинями и послушницами: они выращивают корма и овощи, косят сено, ухаживают за скотом и пасекой, заготавливают дрова в близлежащем лесу, ремонтируют помещения, готовят пищу для совместной трапезы, шьют церковные облачения и одежду для сестер.

Нежны рассветы над рекой. Красивы и величественны закаты над лесом.
В монастыре и сейчас нет электричества. Паникадило состоит из свечей, укрепленных на круге, который опускают и поднимают.

В КРАСНОГОРСКОМ МОНАСТЫРЕ

    Когда в 1966 г. Мария приехала в новый для нее монастырь, то увидела, что здесь всё надо обживать заново. Сначала пришлось жить в очень большой тесноте, заедали клопы и вши. Удобств никаких. Кроватей не было. Спали на полу, стелили что попало. Старенькие матушки уже не могли много трудиться. Они болели и умирали. А власти этого только и надо было. Поступившие вновь молодые монахини и послушницы трудились день и ночь в прямом смысле. Спасала только вера. Надо было вычистить спальные помещения, трапезную, кладовые, разобрать завалы от старого собора. Потом расчищали место и разгружали машины с кирпичом, с досками. Надо было восстановить Преображенский собор.

Вспоминает инокиня Нина.

 «Постепенно налаживался быт. Сестры мыли и скребли, чистили и налаживали все сами. На богослужения потянулся народ, появились и средства. Даже купили корову. Коровница так и жила при ней, в маленькой келье в коровнике. И надо же было так случиться, что корова околела. Это был сильный удар! Как все накинулись на бедную коровницу, которая и так ощущала  себя виновной и самой несчастной. Она оказалась в таком отчаянном положении, что у нее появились мысли о самоубийстве. И только Митрофания подняла голос в ее защиту. Она сказала:
- Корову жалко, нет слов. Столько времени на нее собирали
деньги. Но человека жальче. Да она и не виновата. Пожалейте душу человеческую бессмертную!
И все опомнились. Позже купили другую корову.

Мама Митрофании, монахиня Евникия, оставалась жить в городе Смеле. Ее не брали в монастырь по старости. Она часто гостила у дочери в монастыре. Однажды вода сильно поднялась, и остров был совершенно отрезан от суши. А Евникии что-то потребовалось в Смеле. Старушка было малограмотной, читала только церковные книги, но обладала простой и сильной верой. Она сидит и причитает: «Ах, мне же надо домой! Как бы мне машинку сейчас!» И молится Николаю Чудотворцу: «Святый отче Николае, пошли мне машинку!» Сестры слушают ее и улыбаются: машинку захотела! По воде! Через некоторое время заходит в церковь мужчина и кричит: «Кому нужно ехать? Я случайно заехал к вам, машина у меня вездеход. Кого надо – отвезу». Старушка вмиг собралась и бегом побежала за ним. Так ей помог Николай  Чудотворец. И как она его благодарила! Что значит простая искренняя вера.

Она же рассказывала, как во время ее молодости  Николай Угодник спас ее от верной смерти, когда она во время голода везла домой на коляске пшеницу. Ее заметил бандит и хотел убить, чтобы забрать пшеницу. Она же взмолилась святителю помочь ей ради детей голодных. И тогда появился всадник и отогнал вора.

БЛАЖЕННЫЕ

    В городе Смеле жила блаженная Паша. Ее благословил один старец на юродство и дал ей при этом палку с наказом никогда ее не оставлять. Эта блаженная Параскева часто приезжала в Красногорский монастырь к матушке Митрофании, которая ее опекала: мыла, обстирывала, кормила и укладывала отдыхать на свое спальное место в келье. Дело в том, что Паша, дворянка по происхождению, свою келью топила по-черному, у нее и пол, и стены, и потолок - всё было в саже, и она сама. Юродивые не заботятся о своем теле и внешнем виде.

Пашу считали прозорливой. То одна сестра, то другая, бывало, скажет: «А мне Паша так сказала», «А мне – вот так». Помню, когда я жила с матушкой Анимаисой, она говорила, что Паша наставляла: «Когда нечего есть, так ты читай «Богородице Дево, радуйся…», и Она накормит». И сегодня старцы так же учат, предвидя голод в конце времен. Потому и ходят сегодня люди по канавке Божией Матери у нас в Дивееве, что этим стяжают заступничество Богородицы. А особенно страждущие ходят по Канавке ночью на коленях.

Так вот блаженная Паша приехала однажды в монастырь летом и жила, как обычно, всё лето. Помещаться ей было негде, летом много приезжих паломников, но Паша и сама пожелала жить в коровнике. Там тогда работала матушка Михаила. Ей очень хотелось иметь четки, но ее не благословляли носить их. Тогда она положила их в карман и так носила без благословения. И вот Паша взяла верёвочку и ходит по коровнику, размахивает ею. Коровница спросила ее: «Что ты делаешь?» Она отвечает: «Это у меня четки, правда, ношу их без благословения». Так она намекала, что знает невидимое, но будущее редко кому предсказывала. Она считала, что судьба всегда может измениться в зависимости от поведения человека, потому и скрыто от него его возможное будущее.

Она была неграмотная, читать не умела, но у нее была замечательная память, она знала наизусть много молитв, тропарей, отрывков из Библии и житий святых. Паша занимала особенное место в жизни Митрофании. Ее Паша называла своим женихом. Этого долго не могли понять. Смысл этого открылся много позже: Паша предсказывала ей будущее юродство. Я спросила Митрофанию об этом перед ее смертью, и матушка не отрицала моей догадки: Паша указывала на их духовное родство».
Иные пророчества Паши сбываются сейчас.

Была в монастыре и другая юродивая. Она поселилась в баньке, которая была построена на деньги матушки Митрофании. С середины до лета и до осени в ней жила странница Анна. Пошли наши сестры в баньку мыться, а там сидит эта странница со своими узлами и поет псалмы да ногами притоптывает. Сестры побежали к Митрофании: «Ты нам баньку сделала, а там теперь какая-то женщина поселилась!» Но Митрофания ответила: «Вам купаться надо, а ей жить негде. Пусть живет».

История этой Анны была такая: у нее родился внебрачный ребенок, и отец Анны выгнал ее из дома. Она и сама понимала греховность своего поведения и приняла на себя подвиг странничества: ходила со своей дочкой, неся ее за спиной в мешке.
Так она, в конце концов, устала от такой жизни, что однажды пришла ей мысль выбросить девочку в снег. Но кто-то невидимый остановил ее. Пришла она в монастырь и на некоторое время там остановилась, каждую ночь дежурила, после дежурства спала в коридоре на полу и всегда молилась. Ее отличало удивительное смирение и терпение. Она вся была предана воле Божией. Один старец сказал, что ее дочь будет монахиней. Таких обездоленных, но терпеливых людей матушка очень любила и жалела.

Была в Золотоноше и еще одна юродивая – Степанида. Строгая подвижница, всегда занятая молитвой. Она постоянно, с молитвой, спускалась и поднималась по горе, на которой находится монастырь. Или ходила по горе, молясь и никого не замечая. В церкви она молилась так: на слове «Аминь» после слов «Во имя Отца и Сына и Святого Духа» она громко топала своими кирзовыми сапогами. Ее за это ругали и прогоняли. Она уходила в притвор и вставала сзади всех, там продолжая свое моление. Ее считали прозорливой, так как многим она предсказала такое, что их спасло.

Она не обращала на себя никакого внимания, и как-то у нее завелись вши. Кто-то из сестер заметил, все пришли  в ужас, стали ее гнать и велели уйти из монастыря. Совершилось целое восстание.
Митрофания сказала ей: «Завтра пойдешь в баню, а то тебя выгонят». Утром спозаранку Степанида начала раздеваться и кричать: «Где баня?» Мы ей говорим: «Погоди, истопим». Истопили, вымыли ее, прокипятили белье, насекомых уничтожили, одели ее во все чистое. Потом накормили, и она осталась очень довольной, и больше ее не гнали. Она появлялась в монастыре всегда накануне какой-нибудь беды – молиться.

Однажды Митрофания ей пожаловалась: «Все меня упрекают: схимница, схимница!» Она имела в виду то, что после принятия схимы не носила схимнического одеяния. Степанида ответила: «А ты пришей на шапку крест. Так и ходи». Матушка так и сделала. Так ходила и в Дивееве, когда владыка Николай снял с нее  мантию и схиму.

Когда мы с матушкой готовились к отъезду из Красногорского Золотоношского монастыря, к Степаниде подошла Агния, нынешняя игуменья, и сказала ей: «Вот они уезжают». Степанида ответила: «И правильно делают». Она любила Митрофанию, вряд ли ее радовала разлука с ней, но она предвидела иные события».

После кончины матушки Митрофании А.П. Стравинская, духовное чадо игуменьи Веры, воспитанной матушкой Митрофанией, посетила Красногорский монастырь и  побеседовала с его насельницами о покойной матушке.
    Настоятельница игуменья Агния  (Анастасия Васильевна Миняйло),  которая когда-то была келейницей покойной игуменьи Иларии, заявила, что ничего не может рассказать о ней. «У нас она почти не жила. Как ветер – то туда уедет, то туда и все без благословения. То она едет к врачу в Москву, а узнаем, что уже в Иерусалиме. То опять куда-то.

    По природе своей она была артисткой. То плачет, кричит, просит прощения, то опять кричит, но уже доказывает, что права. У каждого из нас есть хорошие черты и плохие. Я ее не сужу. Бог ей судья. Но она всегда добивалась, чего хотела. Я сама свидетель: вбегает она к настоятельнице и с порога заявляет: я к зубному врачу и, не дожидаясь ответа, уже целует руку, лежащую на столе, и побежала».

Секретарь монастыря матушка Варсонофия: «Она была очень добрая, всегда всем помогала. Была очень активная и энергичная, несмотря на свой возраст и болезни. У нее было больное сердце. А ведь она чуть не десять лет прожила в жарком сухом климате. Потом  - опять к нам, в наш холодный и сырой климат. У нас дожди и болота. Запомнился ее сильный бас. Она все время пела».

Матушка Прасковья: «Матушка Митрофания была ревностная молельница. Она молилась так искренне, полностью погружаясь в молитву, забывая о себе. Это бросалось в глаза. И еще – она была поистине бескорыстной, настоящей бессребреницей. Всё всегда всем раздавала. Очень любила делать подарки. Когда ее мама умерла, матушка продала дом и все деньги потратила на монастырь. Помнится, она купила кровати».

Молодая матушка Галина: «Когда я пришла в монастырь, матушка Митрофания уже уехала в Дивеево, а разговоры вокруг нее и ее отъезда велись постоянно. И постоянно чувствовалось ее присутствие. Мы, новенькие, часто слышали: матушка Митрофания то, матушка Митрофания это. Вспоминали ее рассказы и подарки из Иерусалима, ее вклад в обустройство монастыря. Она ведь купила асфальт и асфальтировала двор и дорожки. Банька около певческого корпуса – это ее дело.

Довелось мне и лично с ней познакомиться. Я досматривала тогда матушку Варвару-пономарку, которая лежала больная и вскоре умерла. Жила матушка Варвара в бывшей келье Митрофании, и я при ней. Однажды слышу: кто-то постучал палкой в дверь. Я удивилась, что не слышно молитвы. Открыла дверь – а там высокая монахиня с палкой в руках - матушка Митрофания. Она уже молчала и объяснялась жестами. Ее поселили в другой келье, где жила матушка, которая на ночь растиралась какими-то мазями, очень пахучими, и матушка Митрофания не могла выносить этого запаха. Она ночью выходила в коридор и там сидела. Потом она уехала».

Схимонахиня Антония: «Она была мятущаяся душа. Ей везде было тесно. Была очень энергичная, активная. Однажды подошла ко мне в соборе после службы, когда кончила петь с певчими, и говорит: «Мать, еду в Иерусалим». А я постучала себя по сердцу и сказала ей: «Если здесь Иерусалима не найдешь, то нигде не найдешь!»

Когда она приезжала из Дивеева сюда, то жила в моей келье. Тогда приходилось и мне молчать, потому что она держала обет молчания».

Схимонахиня Гавриила: «Матушка Митрофания была, как принято выражаться, не от мира сего. В ней было что-то такое необычное, особенное, что виделось и чувствовалось. Это нельзя объяснить словами, но можно почувствовать. Все, кто с ней общался, чувствовали, что эта монахиня не была обычным явлением, что она выходила за общепринятые рамки. Она привлекала к себе людей духовных, а поверхностных людей она раздражала, поэтому у нее много было покровителей и недоброжелателей.

Доброта и бескорыстие – вот две главные ее черты. Это отмечают все, кто с ней был знаком. Она любила раздавать и одаривать.
Матушка Митрофания была очень ревностная в вере. Да и во всем она была очень ревностная. Духовная ревность ее, стремление к заступничеству многим не нравилось, прежде всего - начальству.

Вспоминает матушка Макария, когда еще была послушницей Наташей: «Для меня матушка Митрофания всегда была благодетельницей. Когда меня не хотели прописывать в монастырь, она сразу вмешалась и бросилась мне на помощь. Она пошла требовать, чтобы меня прописали. Чиновники удивились и возмутились, сказали: «Какое ты имеешь право и как докажешь свое полномочие?» Она в ответ топнула ногой и сказала:  «Земля докажет!» И меня прописали. Был в ней такой напор, что ей трудно было отказать».

Она обладала великим даром слез. Она плакала, обращаясь с молитвой к Богу. Со слезами умиления и надежды она молилась Богородице. Она плакала, когда ее обижали. Она плакала, когда была не права и раскаивалась. Это был редкостный дар слез. Видимо, поэтому некоторые называли ее артисткой.

Ревность матушки иногда переходила допустимые границы. Она была ревностна во всем, даже чересчур. Вмешивалась, куда не просили. Она стремилась сделать доброе дело, а ей за это попадало. Для нас она была, как святая»

Монахини Надежда и Любовь (урожденные Вера и Галина Гужвенко), близнецы, рассказали о том, что матушка Митрофания старательно опекала молодую девушку, приезжавшую в монастырь и ставшую ныне игуменьей Густынского монастыря Веру. «Мы знали Веру еще очень молодой, она жила в Смеле, работала где-то на станции и ходила в церковь. Она вместе с нами пела в церковном хоре собора Смелы. Пела она и в монастырском хоре. Потом она была регентом в соборе Смелы. Позже стала игуменьей  монастыря».

Матушки говорят: «Вы спрашиваете, какая черта характера матушки Митрофании была главной. Отвечаем, не задумываясь: любовь. Да, любовь – это было ее главное качество. Она любила всех безмерно, всех гладила и целовала в голову, всех жалела и хотела обнять весь мир. Любовью диктовались все ее поступки, объясняются все черты ее характера. Она всем делала добро. Она всех защищала. Она всем помогала. Она всем всё раздавала. Всё, что она умела делать, она хотела сделать людям и направить  на людей. Например, она очень хорошо стряпала, и ей было в радость что-то приготовить и угостить сестер. Она и в Иерусалиме готовила.

Из Иерусалима она постоянно присылала всем иконочки, освященные на Гробе Господнем. В письмах она писала, что она недостойная грешница, которой Бог подарил счастье жить в святом городе - Иерусалиме. Когда она приезжала из Иерусалима, то раздавала всё, что могла привезти. А потом здесь доставала что-то, чтобы отвезти сестрам в Иерусалим, желая и там порадовать всех. Для нее радость жизни была в том, чтобы доставлять радость другим. Главной чертой ее характера была любовь. Великая любовь к людям переливалась в ней через край и согревала всех, кто с ней общался. Царствие ей Небесное – матушке  Митрофании, схимонахине Манефе».

Сестры рассказали и о себе, так как их жизнь и судьба оказались тесно связаны с матушкой Митрофанией. «Мы сестры – близнецы. В страшном 1933 году мы умирали от голода. Наша мама одела нас, семилетних, как можно лучше и оставила в центре города Полтавы у фонтана в надежде, что нас кто-то подберет. Сама она умерла через три дня. Нас, тоже умирающих от голода, подобрали и отвезли в детский дом. Люба умирала от дизентерии, и ее отвезли в больницу, а Надя осталась в детском доме. Так мы расстались. После войны, в 1948 году, Надя была в Лебединском монастыре, а Люба работала в другом городе. И вдруг ей принесли газету с объявлением о поиске сестры. Мы встретились в Лебединском монастыре и больше не разлучались.

Мы уже были в Лебединском монастыре, когда туда пришла матушка Митрофания. Она была высокого роста, темноволосая, с продолговатым лицом и низким, очень красивого звучания голосом. Активная, энергичная, деловая. У нее была тонкая, нежная, очень ранимая душа. Чужие страдания она переживала, как свои. Обо всех заботилась, всех опекала, всем помогала. Ее потрясла наша драматическая судьба, и она всю жизнь старалась заменить нам мать. Она помогала нам, оберегала, никогда не забывала, поэтому иногда нам шутливо говорили о ней: «Вон ваш батько идет!»
Говорили незлобиво, а иные и с завистью. Но любви и доброты у нее хватало на всех.
Когда Лебединский монастырь закрыли, мы жили в Смеле и работали в лесничестве, как и матушка Митрофания. Ходили в собор в Смеле, пели в церковном хоре. Но матушка все время добивалась поступления в монастырь. И добилась этого. Выплакала, вымолила, выпросила. И тогда приехала за нами, сказала, что теперь можно прописаться там, в Красногорском монастыре. И забрала нас с собой. «Сестрички, снова станем послушницами, а там – Бог даст – и монахинями».

В Красногорском монастыре она ревностно молилась, пела в хоре, помогала людям. Здесь она в 1969 г. приняла постриг во имя святителя Митрофания Воронежского. Отсюда уехала в Иерусалим и, находясь там, она никогда не прерывала связи с нашим монастырем, постоянно писала и присылала иконочки. Оттуда она привезла и в каждую келью подарила иконы из Иерусалима «Спаситель у кедра» и  Божией Матери «Умиление». Сюда и вернулась».

БОРЬБА  ЗА  МОНАСТЫРЬ

    1976 год. Представителями власти был составлен акт об антисанитарном состоянии Красногорского монастыря вследствие его перенаселения, хотя к тому времени все трудности быта были уже преодолены, на кухне и в спальнях царила почти стерильная чистота.

Монахини вспоминают, что матушка Илария, игуменья с 1969 по 1989 г., искренне верующая, была неграмотная или малограмотная и потому находилась в полной зависимости от власти. Она очень боялась уполномоченного. Во время его посещения игуменья просила сестер сидеть в своих кельях и не показываться ему на глаза и сама пряталась. Уполномоченный походит- походит, никого не найдет и уедет. Правда, раздраженный, потом он мстил за это монастырю. Митрополита она тоже очень боялась, не могла и слово поперек сказать. Так, митрополит Филарет, ныне отлученный от Церкви, и игуменья Илария подписали этот акт. Монастырь было решено превратить в дом для престарелых. Молодым опять предстояло идти куда глаза глядят.

Когда об этом узнали, сестры начали потихоньку собирать свои немудреные вещички, готовясь к отъезду в мир, но Митрофания, к этому времени уже принявшая мантийный постриг, умоляла их не оставлять монастырь. Она прямо говорила: «Подождите! Монастырь останется». Она брала их за руки и останавливала их: «Не собирайте вещи. Не уходите! Лучше молитесь! Нельзя сдаваться». Сестры плакали, но не верили ей. Ведь у начальства власть. А у нее что?

Решила Митрофания поехать к блаженной Ксении Петербургской искать духовной защиты. Приходит она с одной сестрой на вокзал в Золотоноше, а билетов нет. Загоревали они. И вдруг подходит к ним женщина, не старая, и говорит: «Билетов не хватило?» И протягивает два билета. Сестры хотят отдать ей деньги за билеты, а она не берет и говорит: «Мы с вами там еще встретимся». Сестры сели в вагон. Через открытое окно Митрофания увидела вдруг ту женщину и крикнула ей: «Как вас зовут?» И услышала в ответ: «Ксения блаженная».

Приехали они в Ленинград, на кладбище к могилке святой Ксении, тогда еще непрославленной, молятся и радуются, что она сподобила поклониться ей, и вдруг та незнакомка уж там! Но близко не подходила. Эта поездка сильно укрепила Митрофанию. А в монастыре всё то же настроение.

В то время пришла в монастырь юродивая Паша. Она пришла, как  всегда, в грязи, в саже. Все ее сторонились, чтобы не запачкаться. Одна Митрофания вела ее умываться, хотя этого ей хватало ненадолго.

Митрофания договорилась с секретарем Ангелиной ехать в Москву, в Загорск (так назывался тогда Сергиев Посад), в резиденцию Патриарха, чтобы узнать, когда будет решаться вопрос о закрытии их монастыря. Всю ночь Митрофания молилась, неотступно взывая к Богородице, вспоминая все случаи Ее помощи в Почаеве, в Лебединском монастыре, и, утомившись, задремала. Видит сон. Сестры поправляют около иконы Божией Матери Дубенской, и выходит из алтаря женщина с младенцем на руках. Митрофания говорит ей:
- Вам тяжело, наверное, дайте, я подержу ребеночка!
А Матерь Божия отвечает:
- Пойте все: Радуйся, радосте наша, избави нас от всякого зла и
утоли наши печали.
Это припев акафиста чудотворной иконы Дубенской, когда-то явившейся на ветвях дуба и от этого получившей свое название. После утраты Корецкой иконы именно Дубенская (Красногорская), наравне с Козельщанской иконой, перенесенной сюда из Козельщанской обители в 1949 г., стала главной святыней монастыря.

Проснулась Митрофания и поняла, что Матерь Божия с ними. Возликовала всей душой! В пять часов утра бежит к игуменье:
- Матушка! Благословите! Давайте будить сестер! Матерь Божия о нас ходатайствует! Надо молиться! Давайте соберем молебен.
Сестры быстро собрались, и начался молебен с акафистом - с плачем и воплями и ревом. Сестры рыдают навзрыд, и с ними громче всех юродивая Паша.

Наступил день Святой Троицы.
С того дня, когда в пещерке святого Иова Почаевского молодая послушница прониклась чувством необычайного благоговения к Пресвятой Троице и ощущением близкого Ее присутствия, Митрофания особенно чтила этот праздник. Он решил ее судьбу в тот день.

Ничего не подозревающие прихожане пришли и приехали в монастырь, чтобы, отстояв всенощную, здесь же и переночевать, в храме на полу, а утром рано причаститься. Но приехал и уполномоченный. Он закрыл церковь после всенощной. Люди остались на улице мерзнуть. Уезжать уже поздно. Монастырская праздничная служба долгая. А вокруг река. Хотя и лето, а сыро и холодно, и комары одолевают безжалостно. Что делать? Сестры - к Митрофании. Она - к игуменье. Просит:
-   Матушка, надо ведь открыть церковь для людей. Мы, монахини, в теплых кельях, а они, которые нас кормят, страждут на холоде. Этого нельзя допустить. Кто же мы будем после этого? Какие же мы после этого христиане?

Произошел большой конфликт. Игуменья ссылается на волю начальства. Но все же она отдала ключи со словами: «Будешь сама отвечать!» Церковь открыли. Люди вошли в нее, как обычно, не подозревая, что за всем этим стояло. Наутро служба состоялась, как положено. Приехал уполномоченный и сразу в крик: «Кто разрешил? Сотру в порошок!» Что делать? Надо решаться.

Утром Митрофания и Ангелина решили лететь на самолете в Москву. Накануне они как раз узнали, что в этот день будет решаться вопрос об их монастыре. Решение примет сам патриарх.
Всю ночь Митрофания тщетно пыталась уснуть. Паша блаженная орала во все горло. Митрофания просит ее:
- Умоляю, помолчи хоть немного.
А Паша кричит:
- Сами заварили, а мне отвечать! (Так она давала понять Митрофании, что она заплатит за все происходящее).
- Паша, дай вздремнуть перед дорогой!
А та свое! Потом подошла к Митрофании и говорит:
- Что ты видишь?
Она отвечает:
- Вижу у тебя слезы.
Паша объясняет:
-    Это я о тебе плачу.
Так Паша провидела, чем окончится эта история лично для Митрофании.

Под утро вылетели в Москву. Там они встретили митрополита Филарета, и матушка Митрофания при всех обличила его лукавство. Он растерялся, увидев, что его замысел раскрыт, и не знал, что сказать и куда деться. Благодаря келейнику патриарха отцу Антонию они попали на заседание, где как раз решался вопрос о монастыре.

Входит в кабинет Митрофания в пестром платье, которое когда-то прислал ей отец Кукша. При советской власти ни священники, ни монашествующие не имели права вне монастыря ходить в одежде, подобающей их сану. Она подает письмо, в котором они как можно трогательнее описали участь монахинь. Они столько труда положили именно на ниве монастырской жизни и теперь должны искать себе где-то приют в незнакомой обстановке.

Владыка Алипий был тогда насельником в Троице–Сергиевой лавре и вспоминал, как однажды его вызывают и просят провести монахиню к патриарху по поводу закрытия монастыря. А он увидел перед собой высокую женщину в ярком сарафане и подумал: что это за монашка такая? А когда ее провели к патриарху и выслушали, все расплакались. Она сказала: «Один монастырь мы устроили своими руками. Его закрыли. Теперь второй своими руками подняли, и опять нас выселяют и закрывают. Куда же нам идти?»

Решено было: отложить закрытие монастыря. Митрофания получила справку об этом. Куроедов, вручая ей справку, сказал, что благодаря этой справке их монастырь не закроют даже тогда, когда закроют все остальные монастыри.
Окрыленная, возвращается Митрофания в монастырь. Она так живо представляет себе удивление, и восторг, и радость сестер! И они, конечно, так все и перечувствовали, но никто не подозревал, чем это закончится для Митрофании.

Приехал митрополит и вызвал ее к игуменье. «Как ты смела через мою голову и через голову игуменьи ехать в Москву и чего-то там требовать?»
За поддержку Митрофании он назначил той матушке, что ее сопровождала, идти в коровник, на месяц, сняв мантию, а самой Митрофании без мантии и клобука сорок дней стоять во время службы на амвоне, читая 50 псалом «Помилуй мя, Боже…» с поклонами. Так она и простояла там. Ее утешал архимандрит Парфений, который тридцать лет был в ссылке, под старость ослеп. Когда она несла это наказание на амвоне, он сказал ей: «Не та игуменья, что в загоне, а та, что на амвоне». (Под загоном он имел в виду особое место в храме для кресла игуменьи).

Тяжело перенесла Митрофания этот урок. Он окончился для нее первым инсультом. Тут она и вспомнила слезы Паши и ее причитания: вы заварили, а мне расхлебывать.

ЛЕСТНИЦА ОПЯТЬ

    Лежа без движения, не зная, встанет она на ноги или нет, она увидела во сне лестницу. То была тонкая веревочная лестница, ни к чему не прикрепленная, стоящая сама по себе рядом с каким-то деревенским домом. Митрофания без всяких колебаний ухватилась руками за одну из перекладин и поставила ноги на самую нижнюю, полезла вверх. Лестница раскачивается, но ей не страшно, она ни о чем не думает, лезет. Но продвигаться очень трудно. Лестницу совсем уносит в сторону. И тут ей пришла мысль: а куда ведет эта лестница? Что я делаю?

Благодаря крепкой натуре она быстро оправилась от болезни.
Там же, на амвоне, она получила откровение. Она услышала голос:
- На Троицу уневестишься.
На монашеском языке это означает смерть. С тех пор она с напряжением всех своих сил ожидала смерти каждую Троицу. Не желая признаваться, как она это узнала, она ссылалась на якобы слова о. Кукши.

Сестры очень жалели ее. Кто выражал это словом, кто молитвою, а схимница принесла ей пакетик и говорит:
- Утешься палестинским чайком.
И добавила:
-    За сестер стоишь на амвоне, за сестер поедешь в Иерусалим.

С момента образования государства Израиль в 1948 г. Горненский монастырь, как и здания Русской Духовной миссии, принадлежавшие,  как и все русские места на Святой Земле, Русской Зарубежной Церкви, был передан израильскими властями Московской Патриархии. С 1955 г.  по благословению Патриарха Алексия I в Горний  посылались  на послушание группы сестер. Монашеская жизнь в Горнем не прерывалась ни на один год.

В самом деле, приехал в монастырь архимандрит из отдела патриаршей службы и предложил ей написать прошение о поездке в Горний женский монастырь. Чем руководствовались те, кто сделал это предложение? Скорее всего, анкетными данными, потому что без согласования с советской властью никакие дела, связанные с выездом за границу, не совершались. Монахиня Быкова была родом из бедной крестьянской семьи, сирота (сиротами назывались не имеющие живого отца, если нет и матери, то – круглый сирота), к числу раскулаченных не принадлежала, имела законный паспорт, а не какую-нибудь справку, образование начальное (а не какое-нибудь высшее), физически здоровая. (Это не домысел: в анкетах того и более позднего времени была графа «социальное происхождение». Для выходцев из сельской местности требовалась справка о том, что их фамилия в списке раскулаченных или лишенцев не значится). Идеальная характеристика с точки зрения властей. Митрополит Филарет и игуменья были только рады избавиться от такой монахини и быстро дали свое согласие.

Митрофания была твердо уверена, что уезжает в Иерусалим навсегда. Осенью 1977 г. она съездила на родину и со всеми простилась. Посетила церковь в Абдулино. Там в притворе была бесноватая. Она подошла к Митрофании и как даст ей в грудь со словами: «А, ты здесь еще! А мы тебя уже в Иерусалиме ждем!» Поняла монахиня, какой вызов ей устроила злая сила. Но еще больше убедилась, что она туда поедет.

Перед отъездом на Святую землю Митрофанию благословили участвовать в пострижении Веры и Любови (не Гужвенко) в Троице-Сергиевой лавре. Митрофания подводила их под мантию, то есть стала их духовной матерью. Их ей вручили для опеки в Иерусалиме, куда они вместе и поехали. Монахиня Любовь много позже стала игуменьей в Ташкенте.

В ИЕРУСАЛИМЕ
         «Духовный судит обо всём.  А о нем судить никто не может».                (Коринфянам,2,15)               
               
    В 1978 г. к Пасхе она уже была во святом граде Иерусалиме.
    Она писала оттуда письма, стремясь передать незабываемые впечатления и выразить всё волнение своей трепетной  впечатлительной души.

ПИСЬМО из ИЕРУСАЛИМА  от монахини Митрофании

    Христос воскресе!!!  Христос воскресе!!!   Христос воскресе!!!
    Родненькая моя мамочка, земно кланяюсь Тебе и лобзаюсь: Христос воскресе!
    Какая Вы счастливая, что Ваше чадо на Святой Земле!
    Какое счастье имеет наша Родина, Русь Святая, здесь, на Святой Земле, такое богатство: обители и великолепные храмы, здесь молятся каждый день за нашу Родину, за Русскую Землю, за Отечество наше, за святейшего патриарха и за всех православных христиан.
    Русь Святая счастлива тем, что имеет прямую связь со святым градом Иерусалимом.
    Мама моя родная! Когда я приехала из монастыря в столицу – Москву, нас принял святейший патриарх Пимен. Он всех нас благословил иконочкой Матери Божией. Потом нас принял митрополит Ювеналий, сказал нам напутственное слово и всех нас благословил молиться за нашу Родину, чтобы был мир и единомыслие.

    Садимся мы в самолет и летим в Румынию. В Бухаресте нас встретил протоиерей отец Савва и матушка игуменья (по благословению нашего святейшего патриарха Пимена). Ей 45 лет. Она получила богословское образование и уже десять лет как игуменья.
 
   Привезли нас в монастырь, где еще ни разу не было паломников.
Встретили нас как дорогих гостей. Игуменья очень ласково и приветливо угощала, как чадолюбивая мать, сама нам прислуживала, такая добрая, везде водила, всё показывала, в том числе и все свои рукоделия. Монастырь очень красивый - как городок. А одна келья – с тремя кельями. Везде чисто, цветы. Рай земной! В нем мы ночевали. Были в церкви. Пели. Нам разрешили по-русски петь. Им очень понравилось наше пение.

    Игуменья и протоиерей Савва провожали нас на самолет.
    Мы летим на Святую Землю».

    Особенностью жизненного пути матушки Митрофании было то, что ни одна ее радость не обходилась без скорби. Вот она в пути туда, куда была устремлена ее душа с раннего детства. «Я поеду в Еристань Богу молиться, Кресту поклониться». Она уже едет. Да что: едет. Не едет, а – летит в прямом смысле! Летит на железных крыльях! Мысль только одна: не умереть от радости. Волнение захлестывает. Но в то же время червь гложет душу: где чемоданы? Ей поручили отвезти 25 чемоданов. В них воск, ткани и многое другое, что пожертвовали на Святую Землю русские люди, но в таможне их задержали. И вещи жаль. Там всё необходимое для церкви. И жаль труды и надежды людей, пожертвовавших это. Целый год Митрофания ежедневно ставила свечу Иоанну Воину с молитвой об обретении вещей, и всё нашлось. Всё вернули в целости и сохранности. Как она благодарила Божьего заступника! Видимо, это было испытание ее терпения и упования.

 ПИСЬМО из ИЕРУСАЛИМА от монахини Митрофании
    (Продолжение)

    Там в аэропорту нас встречает дорогой архимандрит Николай,
любвеобильный отец чадам. Нет сил описать его любовь ко всем нам.

    (Не знала матушка, что владыка Николай, став митрополитом Нижегородским и Арзамасским, устроит ей, когда она будет дивеевской монахиней, то есть в его полной власти, такое гонение!)

     Едем  в Русскую миссию, где нас встречает пением матушка игуменья Горнего монастыря с сестрами. Сразу идем в храм и служим благодарственный молебен Спасителю, что помог нам добраться до Святого града Иерусалима. Из храма идем на трапезу и на покой.

 
Лазарева суббота. Утро.

    Едем в церковь, выстроенную на месте, где Марфа встретила Господа нашего Иисуса Христа. (Это женский греческий монастырь святых  Марфы и Марии). Там же камень, где сидел Господь и беседовал с Марией. Мы приложились и отстояли литургию. Потом все крестным ходом направились вокруг храма и в пещеру, где находится гроб святого Лазаря Четверодневного. Расстояние до нее такое же, как от нашего монастыря (в Золотоноше) до дома престарелых. Шли патриарх, митрополит, духовенство высокого сана, и было такое многолюдство, что дороги были перекрыты.

    На этом пути находится место, где Господь садился на осля. Там лежит камень. Мы отслужили молебен, приложились, и крестный ход двинулся дальше. Мы, монашечки, все в форме, нас везде пропускают первых, все нас благословляют. Очень к нашей России благоволят.

    Крестный ход подходит к пещере, где лежал Лазарь, останавливается. Начинается молебен.
    Духовенству нет числа. Со всего белого света. Все улочки забиты. Такое многолюдствие – не описать.
    Было прочитано Евангелие на трех языках. Наши по-русски как
крикнули: «Лазарь, гряди вон!», так сердце и потряслось.  Я стояла как мертвая, без памяти, вся закаменела от радости. Нас пропускают в пещеру, где лежал Лазарь.  Боже мой! Не могу и передать Вам, что  чувствует человек в эту минуту».

    (Небольшие комментарии: 1) матушка не раз отмечает: «Все в форме». Это означает, что монахини одеты в монашеские одежды, тогда как в СССР им не разрешалось ходить в такой одежде где-либо, кроме своего монастыря. 2) Спускаются в пещеру по крутой лестнице длиной в двадцать пять ступенек, в конце лестницы – подземная часовня и еще пять ступенек, затем почти ползком надо втиснуться в тесную пещеру, где лежал погребенный Лазарь. Там нет ни  икон, ни подсвечников со свечами или лампады).

    Возвращаемся к письму.
    «Выходим из пещеры – опять служат молебен, и весь крестный ход возвращается в церковь. Нас сразу – в машину и в миссию на трапезу. После трапезы мы отдохнули, и наш дорогой отец архимандрит Николай ведет нас ко Гробу Господню на всю ночь под Вербное Воскресенье. Мы в форме. И что я вижу! Это не храм!!!
Это город! В одном храме 12 престолов».

    (Комментарии: миссия располагается в самом центре Иерусалима, недалеко от храма Гроба Господня. Его еще называют: храм Воскресения, в котором православным принадлежит часовня Адама, находящаяся за Голгофой, а ротонда, место вокруг Гроба Господня, круглая колоннада, принадлежит не только православным, но и армянам и францисканцам. Остальные места в этом огромном храме принадлежат францисканцам, грекам, армянам, коптам, католикам, сирийцам.
    Самые главные святыни: Кувуклия (по-гречески: покой, опочивальня), Голгофа и Камень помазания.


 
    Кувуклия - часовня Гроба Господня, где было положено Его Тело, снятое с Креста, место Его погребения, трехдневного пребывания и воскресения. Это купольное сооружение из розового мрамора размером 8 на 6 метров. Оно состоит из двух помещений. Первое - это придел Ангела, отвалившего камень для жен-мироносиц и сидевшего на нем, возвестившего им о воскресении Христа. Размер придела: 3,4 на 3,9 метра. Из него – вход в Гробницу. Второе: собственно Гробница, пещера, высеченная в скале. Ее размер: 2 метра на 1,9 метра. В ней находится вделанное в стену мраморное надгробие. Стены и ложе облицованы белым мрамором в 1 555 году (в тот год, когда в Москве на Красной площади построен храм Покрова Богородицы, или Василия Блаженного). Над ложем - три иконы Воскресения Господня, на стене сбоку – образ Богородицы.
    Придел Ангела принадлежит православным и армянам, служат по очереди. На Пасху православные совершают службу именно в Кувуклии.

    На Голгофе есть православный престол. На Камне помазания совершается православный чин погребения плащаницы.

    Есть православный храм во имя святых жен-мироносиц на месте встречи Господа с Марией Магдалиной. Он находится слева от входа в храм, во дворе, не имеет крыши, а только навес- «козырек» над иконостасом).

    Вернемся к письму.
   
   «Подходим к Гробу Господню: к Кувуклии. Я думала, мое сердце растает, но я вся закаменела, ни слезы. И я не верю очам, правда  это или привидение.
    Когда я упала на Гроб Господень, старалась всех помянуть. Произошло что-то особенное. Я в жизни этого не ощущала. Я переродилась душевно и телесно. Сама, как камень мироблагоуханный. Не опишу.

    Все приложились. Идем на Голгофу. Она в этом же храме. Крест и трещина рядом в скале, когда земля потряслась, и разверзся  ад. Там трещина громадная, где люди выходили из гробов.

    Служба началась в двенадцать часов ночи. Мы стояли у Гроба Господа нашего Иисуса Христа. Все ко Гробу подходили  кадить, даже и не нашей веры. Очень трогательно.

    Литургия началась в храме Воскресения. Храм соединен с Гробом Господним. Во время Херувимской все прошли к Гробу Господню и здесь, на Гробе (внутри его, в Кувуклии), совершали литургию. Служба окончилась в три часа утра. В миссию мы пошли пешком. Это недалеко: минут пятнадцать ходьбы В семь утра началась литургия в миссии. Закончилась в десять.

    Во главе с отцом нашим архимандритом Николаем идем ко Гробу Господню. Совершается литургия и Крестный ход. Как и тогда, когда Господь наш Иисус Христос входил во град Иерусалим, все с пальмовыми ветками в руках. Ход был вокруг гроба Господня три раза, а потом пошли вокруг всего храма. О, Боже мой! Не опишу, что делалось! Священство! Музыка, барабаны! Нет силы осмотреть, не только пересчитать. Несколько патриархов  и митрополитов.
Около часа совершается крестный ход, потом – молебен. Все люди пели тропарь. Такое «эхо» – уши не вмещали. Мы шли вместе с духовенством. По окончании крестного хода мы пришли в миссию, пообедали и - на вечерню здесь же, в миссии.

    Утром в понедельник в пять часов нас с вещами повезли в Горний монастырь».

    В Х1Х веке архимандрит Антонин (Капустин) начал собирание палестинских земель для России на лично ему пожертвованные деньги. В 1871 г. он купил у француза два дома и плантацию оливковых деревьев, потом купил смежные участки и создал обширный приют для православных русских паломников, позже ставший Горненским монастырем. Многие состоятельные люди жертвовали на него, среди самых известных - С.П.Елисеев, Н.И. Путилов, Б. и С. Перовские. Но  главным жертвователем был простой русский люд.

    Архимандрит Антонин купил большую часть Елеонской горы и обустроил ее. Приобретал земли и в других местах Палестины, всего тринадцать участков общей площадью до 42,5 гектара, в том числе в самом центре Иерусалима.
    Но участок в селении Эйн-Карем, где теперь Горненский монастырь, был для него самым любимым. Здесь был сооружен и в 1883 г. освящен Казанский храм. Так рядом со Средиземным морем зазвучало привычное для русского уха слово «Казань», а посреди экзотической природы – родной храм с любимой иконой.

    К концу первой мировой войны в Горненском жило двести насельниц, не считая многочисленных паломников, живших месяцами и годами. К концу двадцатого века в нем жили 58 сестер.
Возвращаемся к письму.

«Нас встретила матушка игуменья хлебом-солью и сказала слово. Какое это место святое! Оно будет стоять до Страшного Суда».

Митрофанию потрясло, что именно сюда после Благовещения пришла Матерь Божия, что селение, около которого расположился монастырь, - это место рождения Иоанна Предтечи, Крестителя Господня,  место встречи его матери, святой праведной Елизаветы, с юной Пресвятой Девой Марией, готовящейся стать Матерью Господа нашего Иисуса Христа. В сущности же – место встречи Господа с Иоанном Крестителем, пока еще не родившимися! А еще спорят: жив ли человек во чреве матери!

Евангелие от Луки описывает встречу Пречистой со святой праведной Елисаветой: «Встав же Мария во дни сии, с поспешностью пошла в нагорную страну, в город Иудин, и вошла в дом Захарии, и приветствовала Елисавету. Когда Елисавета услышала приветствие Марии, взыграл младенец во чреве ее; и Елисавета исполнилась Святаго Духа, и воскликнула громким голосом, и сказала: благословенна Ты между женами, и благословен плод чрева Твоего! И откуда это мне, что пришла Матерь Господа моего ко мне?»
До сих пор сохранился источник, из которого Матерь Божия брала воду в течение трехмесячного пребывания в этом месте. Эта вода и сейчас орошает сады.

Возвращаемся к письму.

    "Идем в храм неизреченной красоты. Здесь Матерь Божия с Елизаветой встретилась. Прикладываемся. Здесь я немного пришла в себя, почувствовала, что я уже пришла домой. Вот здесь я и заплакала, что я, такая грешная, сподобилась такого утешения. Я бы рыдала, если бы одна была. Но в церкви уже правилась преждеосвященная литургия. После литургии пошли в трапезу. После нее отец архимандрит Николай и матушка игуменья повели по кельям. И что же я вижу? Заводят меня в келью. Келья очень светлая, чистая, сухая. Одна комната, вторая – спальня, кухня двухэтажная, внизу подвал. Это называется келья. От церкви недалеко. Расстояние, как в нашем монастыре от кельи до кладбища.
И всех остальных также разместили. Очень нам понравилось. Все от радости не можем в себя придти.

    На второй день, во вторник, едем в миссию встречать наших паломников с Родины: два епископа и священники.
    В среду служили преждеосвященную литургию. Вечером опять идем ко Гробу Господню на всю ночь. У Гроба всех помянула. Здешний батюшка вынимал частички, а я читала. Свечи везде ставлю. О, Господи! Какая радость! Говела ночью на Голгофе! Вот Кто держит свет. Здесь служба каждую ночь,  как днем, с полдвенадцатого ночи до четырех утра. Время здесь на час позже. В шесть утра начинается литургия. После нее все идем во главе с патриархом на омовение ног туда, где Сам Господь омывал ноги ученикам».

    (Комментарий: на службе Великого Четверга Страстной седмицы там совершается особый чин умовения ног. Местом для этого служит открытая площадь перед южными дверями Воскресенского храма. Там устанавливается помост со столом, на который кладется шелковое полотенце. А под стол ставится серебряный сосуд с умывальником. С раннего утра все крыши и карнизы соседних зданий заполнены зрителями).
    Возвращаемся к письму.

    «Людей со всего света! И наши есть: всего 13 человек, включая двух епископов. Под четверг служили литургию у Гроба Господня.
Простите, что, может, плохо пишу. Вся изморилась. Хочется везде побывать. Здесь по десять лет живут и еще кое-где не были. Нас возят ради паломников.

    В пятницу крестным ходом шли  туда, где была претория,  в которой судили Господа. Читали Царские часы. Были наши святители и все паломники. По окончании часов митрополит берет крест, Иерусалимский патриарх Диодор идет следом, двинулись и наши святители по тому пути, каким шел Господь, теми же улочками и все время в гору. Где Господь попросил пить, где привязывали ко столбу, - везде пещерки. Лазила везде. Боже мой!

Крестный ход идет. Где упал Господь, здесь останавливаются и передают крест нашим святителям. Служат молебен. Молятся за нашу Россию, святейшего патриарха Пимена. И я вас всех поминала. Все люди пели: «Господи, помилуй!» Где еще раз упал Господь, там крест взял другой епископ. Опять молебен. А когда подходили к Голгофе, взял крест иерусалимский митрополит и донес до Голгофы. Здесь крестный ход остановился. Боже мой! Я, ничтожная, не представляю, как Вам описать. Такую проповедь говорил, что все рыдали до бессознания. Я стояла – ноги задеревенели, сама, как тень, и не могла стоять, присаживалась. Как всю ересь заклинал, как Святой Крест прославлял, - это я не могу описать. Представьте сами: вся площадь кричала, хлопала в ладоши, кто плакал от радости, что так прославляют Святой Крест. Дошли до Голгофы, Крест поставили, и все прикладывались к тому месту, где Крест был  в землю погружен. Точно то самое место.

    Ночью началось погребение. Из Воскресенского храма  все духовенство пришло на Голгофу. Берут плащаницу и несут ко Гробу Господню. На пути лежит тот камень, где Господа вытирали ароматами. Я здесь положила носовые платочки и четки прикладывала ко Гробу Господню и передаю Вам, а Вы кому благословите и в монастырь передайте.

    В субботу идем за Благодатным Огнем. Господь удостаивает меня быть возле Гроба, где я всё видела: как кустодиею запечатывали Гроб, как отпечатывали, как епископ заносил миро в Гроб и как арабы скачут один на другом на плечах, ужас. Скачут, кричат, в ладоши хлопают: наша вера правая, наша вера православная. Так долго, что все искричались. Но уже начался Крестный ход. Все утихли. Духовенство, два епископа и все наши паломники, святитель Николай Горьковский и Исидор, три раза обошли кувуклию. Я всё смотрю, мне всё видно. В третий раз доходит епископ до Гроба Господня, разоблачается и заходит во Гроб. Там он получит Благодатный Огонь. По-местному был час дня, а у нас два часа дня, начало третьего.

Что же, не прошло и пяти минут, не успела я попросить у Господа прощения грехов за кого могла, вдруг я, негодная, вижу: из окон Кувуклии вылетает Благодатный Огонь, как молния, и прямо на Голгофу, вправо, влево и над Гробом, где висят лампады, и на лампады, сразу везде загорелось. Потом минуты через три вышел епископ с Благодатным Огнем в руках. Боже мой! Я думала, все видят, как я. Но нет, к сожалению. Это Господь мне показал за Ваши молитвы.

    Дорогие мои, я думала, я этого не переживу. Но Господь всё дает по силе. Огонек тепленький, миленький, любвеобильный, тихий, мирный и успокоительный. На душе такая любовь, что весь мир привела бы к этому тихому и всеобъемлющему Гробу Господню.
    Всех, кого могла, поминала и просила: «Господи, прости грехи всех и не лиши Царствия Небесного». Первым долгом поминала святейшего патриарха Пимена со всею паствою, потом митрополитов и духовных отцов и всечестную матушку игуменью со всеми сестрами во Христе, и каждую сестру, и дорогую родную мамку, и всех благодетелей, и всех знакомых, и всех духовных моих чад, за которых уронила горячую слезу: «Господи, спаси всех!» Я думала, мое сердце растает от великой радости. Этого я не могу вам, родные, дорогие, любящие и любимые, передать. Когда будете читать, то почувствуете. Здесь уже нет никого, кто был бы обижаем, здесь всем просится: «Господи, прости всех, кто меня оскорбил каким-либо словом, не вмени им во грех, прости всем». Всех так жалко, что от всей души просишь: «Господи, прости и какими знаешь судьбами спаси всех и вся».

    Родные мои, дорогие вы все, кто будет читать это дорогое письмецо, все представьте, что вы все – у Гроба Господня. Боже мой и Господи мой! Если бы вы слышали, что в это время делается во граде Иерусалиме! Такой звон! Гудит вся земля. Небеса соединились с землею. Такие колокола, что дрожит вся земля от такой радости! Родные вы мои, этого не описать. Толпами все идут и все с Благодатным Огнем! Все рады, все веселые, шум, крик, барабаны. Все школьники от мала  до велика в строю, и все торжествуют радостию неутешною.

    На утро ПАСХА, всё опять загудело. С часу до трех часов ночи такой гул звона, что не описать.
    Вот и я заканчиваю. Всем желаю наследовать Царствия Небесного, больше ничего.
    Нижайшая м. Митрофания.

Рука заморилась. Я от радости вне себя, не могу написать, как подобает.
    За всё благодарю Царя Славы и Небесную Царицу Матерь Богородицу и всех святых и ангела-хранителя, главное – Пресвятую Троицу.

    На Пасху опять все были у Гроба Господня, и наши дорогие паломнички во главе с двумя епископами. На двенадцати языках двенадцать епископов и митрополитов читали Евангелие – по четыре раза каждый. И наш горьковский святитель Николай тоже читал по-русски. Потом все епископы всех благословляли, и мы все прикладывались к Евангелию. Окончилась служба часа в три, и мы пошли в Горний монастырь, покушали, отдохнули и часов в десять все опять пошли ко Гробу Господню.

На ночь наши русские паломники заказали обедню, и в двенадцать часов ночи служили наши два епископа и еще один, и мы, монашечки, по-русски совершили литургию. На Голгофе духовенства было человек двадцать священников, пели и читали по-русски.
    Боже мой! Какая счастливая наша Русь! Здесь день и ночь молятся за Отечество, за Русскую землю, за спасение и  благоденствие мира душевного и телесного.

    В понедельник вечером все идут в Горнюю святую обитель. Здесь совершают вечерню все наши паломники и монашечки».

  Самые старые владельцы святых мест в храме Гроба Господня, построенном святой царицей Еленой в 4 веке, – греки, им принадлежит храм Воскресения. За ними – католики, пришедшие сюда во время крестовых походов, и армяне, появившиеся при султанах. Поделено всё: каждая колонна, окно, лестница и даже одна ступенька лестницы. За всем этим – тысячелетняя традиция. Русские явились позже всех. Открытие русской миссии относится к 1847 г. Обо всем этом Митрофания узнает постепенно, но что ее сразило сразу, так это общий вид храма при подходе к нему. Она шла вслед за другими и всё ждала, когда откроется величественная панорама, но ее не было. Самый святой храм весь обстроен, облеплен зданиями. Его не видно. Доступен лишь вход в него. Но идти к нему приходится ночью по пустой узкой улице, на которой нет жилых домов в нашем понимании. Улица сплошь застроена торговыми помещениями. Идти приходится вдоль сплошных стен с огромными железными дверями по улице, наводящей ужас, а днем надо пробираться сквозь торгующих и покупающих, через пестрые, яркие лавки и крики. Наконец поворот направо, ко двору. Но и там по стенам непонятные огромные красные буквы неизвестно что означают. Не так стоят храмы на Святой Руси.

    Как прав был патриарх Никон, что построил Новый Иерусалим на реке Истре под Москвой! В нем точно воспроизведены все размеры и пропорции Иерусалимского храма, но как поставлен этот подмосковный храм! Какая архитектура его! Какая и должна быть!

    Зато как она была утешена воспоминанием рассказов отца Кукши о том времени, когда русские лапотники приезжали сюда, не зная ни слова по-арабски, а лавочники говорили с ними на трудном русском языке, так как высоко ценили русский рубль, которым расплачивались с ними эти странники. Воспоминанием о том времени, когда в пасхальные дни Иерусалим становился русским городом. Даже два отставных солдата варили квас и продавали его днем и ночью, приговаривая: «Что за жизнь без кваса, тем более в праздник!»

В Палестине незнакомая природа. Всё не так, как в России. Жара! День мгновенно сменяется темнотой, как будто кто свет выключил. Зимой днем + 20, а после заката холодно.
    Закаты невероятной красоты. Но длятся они очень короткое время. Небо днем такое синее. Кажется, взглянешь – и утонешь в нем. А ночь непроницаемая. Темно, конечно, в монастыре, а не в городе, где и ночью светло, как днем, от электричества. Все дороги освещены всю ночь и так и сияют яркими дугами над холмами.
Местность гористая. Тем не менее троллейбус идет  быстро. Некоторые монахини не выносят резких поворотов и подъемов, их мутит, тошнит. Но Митрофания стойко все переносит. Скоро уже перестала дивиться носильщикам с грузом на голове, мужчинам с головой, обмотанной тканью, разноязычным говорам и обычаям. Русский человек вообще ко всему быстро привыкает. Недаром Россия разметнулась на пол-Европы и на пол-Азии. Привыкли матушки и к жаре, и к пыли и песку, которые проникают даже сквозь плотно закрытые окна, к жукам, которых надо очень осторожно выметать из кельи, иначе они прыгают прямо в лицо, и к змеям, для защиты от которых надо постоянно рвать траву на склонах горы вокруг церкви и келий. Ведь монастырь потому и называется Горненским, что расположен на склоне горы, которая  в девяти верстах от центра Иерусалима, а теперь уже входит в черту города. О трудностях быта матушка никогда не говорила и не писала.

    Главное, что она живет там, где три месяца жила Сама Пресвятая Дева! Вот куда Она привела стопы Митрофании! К этой мысли нельзя привыкнуть.

   Письмо матушки Митрофании из Иерусалима Вере Таран в город Смелу.
   «Благословения Животворящего Гроба Господня и святой Голгофы! Поздравляю вас, мои никогда незабвенные дорогая Верочка и мамочка твоя, и сестрички, и Галя со всеми родными, и храм весь и вся Смела – с Великим постом!
  Желаю вам всем мира, здравия, душевного спасения и дождаться Светлого Христова Воскресения!

   Дорогие! Вы мои все благодетели. Много мне было дел, пока ваша милостыня пришла в свое назначение. Но Господь помог. Вашими молитвами все получила.
Служила четыре литургии у Гроба Господня и на Святой Голгофе. Слава Богу за Его милосердие к нам, грешным.
Верочка, получила ваше дорогое письмецо. Спаси тебя Господь. Пиши для меня. Это очень ценно и радостно, что получу письмецо с родины. А я не пишу – простите меня.
Вера и Галя, и все, кто меня знает! Мне была такая радость в этом году. Мы смогли попасть на Иордан, где Господь крестился. Патриарх погружал крест – такое трогательное духовное оживление, сильное душевное чувство.

   На Рождество Христово были в Вифлееме в малом вертепе – в яслях, где вмещаются Небеса и Земля, весь мир едет поклониться этому местечку: торжество - не описать.

   В Горнем всё свято и спасительно. Литургия ежесуточно у Гроба Господня, тоже очень часто там поем. Я заказала пять литургий за благодетелей.
   Верочка, всё не опишу. Всем кланяюсь. Прошу прощения и святых молитв. Жду всегда письмецо. Пиши.
   Митрофания».

    В Х11 веке здесь побывал игумен Даниил и оставил свое описание.
«Безводно место это: ни реки, ни колодца, ни источника нет вблизи Иерусалима, но только один водоем – Силоамская купель. Дождевой водой живут люди и животные в этом городе. Хорошие урожаи собирают около Иерусалима на каменных местах без дождя, только Божьим повелением и благоволением родится пшеница и ячмень изрядно. Виноградников много и садовых деревьев».
Русские паломники Х1Х века простодушно скорбели о засушливой природе этого края и от всего сердца призывали дождь, вздыхая: «Нет дождя. Прогневали Бога». Те же, кто поселялись там, первым делом строили себе цистерну для сбора дождевой воды, а дом - потом.

    В шестидесятые годы Х1Х века русский паломник Н.В. Берг писал: «Переезд в Палестину совершится для вас так же просто, как к Сергию-Троице…» Он же указывает, что великий князь Константин Николаевич посетил Палестину в 1859 г. и после этого основал бесплатные Русские гостеприимные дома в Иерусалиме. Тогда же открылось пароходное сообщение между Одессой и Таганрогом и Яффой, и хлынули потоки русских крестьян: более ста человек в день приезжали сюда из России, больше, чем из любой другой страны.

    Прежде турки брали плату за вход на святые места в Палестине. Но еще русский император Николай 1, ктитор и попечитель Гроба Господня, «от всего турецкого притеснения освободил и все святые места отворил», - писал русский паломник – инок Парфений, посетивший Святую Землю в 1845 г.

    В Х1Х веке было создано «Православное палестинское общество»,  охранявшее интересы русских паломников. Его деятельность была очень велика и значительна. Царская семья принимала в этом прямое и важное участие. Великий князь Сергей Александрович, дядя святого Царя-мученика и муж святой преподобномученицы Елизаветы Федоровны, Московский генерал-губернатор, организовал и возглавил его и сам, как простой археолог, босиком раскапывал древние пласты Святой Земли и нашел бесценные свидетельства казни Христа.
 
Игуменьей Горненского монастыря в то время (с 1966 по 1982 гг.) была матушка Софрония, 1898 года рождения, происхождением из простой крестьянской семьи, как и матушка Митрофания.
В то время патриархия не могла выделять достаточно средств для монастыря, поскольку это было связано с расходом валюты. На продукты не хватало. А уж всё остальное делали сами: благоустраивали келии, клали печи, очищали специальные огромные емкости, каменные цистерны для собирания дождевой воды во время сезона дождей, то есть зимой. В такую цистерну опускали матушку на веревках на целый день. К вечеру она должна была очистить внутренность, и ее вынимали. Иногда приходилось опускаться и на другой день. «Удобств» было еще меньше, чем в Золотоноше, так как здесь была проблема воды, о чем в России никто и не подозревает. Уж водой-то у нас залейся! А здесь ее собирают и хранят! Расходуют бережно.

    Много позже, к концу двадцатого века, благодетели и здесь благоустроят быт монахинь и паломников. Митрофания этого не увидит.
    Она никогда не жалела себя. Увидев нехватку денег на продукты, она бралась за самый тяжелый физический труд в городе, чтобы иметь возможность хоть что-то принести к столу своим сестрам, в основном старым и больным. Конечно, это не было выходом, и она решилась: написала в Москву патриарху письмо с просьбой увеличить поступления на содержание монастыря. Ее просьба была услышана. Но многие высокопоставленные чиновники остались очень недовольны ее поведением. Ее запомнили. Какая-то монахиня посягнула на святое святых для Советского государства – на валюту! Да все эти церкви, священники и монахи и существуют-то только из милости советской власти. Ведь сам основатель Советского государства В.И. Ульянов, известный под кличкой Ленин, заявил о них: «Чем больше этой публики уничтожим, тем лучше!» Так они еще и на валюту посягают! Для расправы с Митрофанией им потребовалось только время.

    Спрашивается, почему Горненский монастырь вообще еще существовал. Ответ простой: только потому, что в Палестине существовали монастыри Зарубежной Русской Православной Церкви. На этом фоне неловко, политически недальновидно было бы закрыть единственный, в сущности, монастырь Московского Патриархата. Но Н.С.Хрущев вовсю подбирался и к нему. Он отдал землю и здания, находящиеся в непосредственной близости от храма Гроба Господня, арабскому руководителю того времени. Отдал не совсем бесплатно – за апельсины. Эти фрукты некоторое время поступали в СССР, а Русская Православная Церковь лишилась прямого входа в самый для нее святой храм. А ведь земли приобретались большими трудами русских людей.

    Митрофанию покорила служба у Гроба Господня. Она начинается в субботу до полуночи и продолжается до четвертого часа ночи. Только в это время идет там православная служба. А днем храм открыт для туристов, очень вежливых и благоговейных, которые внимательно осматривают святыни, группами с экскурсоводом или самостоятельно.

    Совершенно особенная служба в дни Великого поста. И уж исключительная – в Великую Субботу, когда сходит Благодатный Огонь, явное для всех чудо, и сходит только при служении православного священника.

    Митрофания чувствовала себя ответственной молиться за Россию, за всю родную землю. Она не могла забыть свой сон о родной стране, запечатанной словами «Здесь не ступала нога Христа». Надо вымолить Его возвращение. Митрофания не по обязанности, а совершенно искренне молилась о патриархе и священноначалии Русской Церкви, в надежде, что им удастся переменить мировоззрение правительства и восстановить Церковь в России. Она верила, что церковная иерархия станет лестницей на Небо для всей России. Она считала, что простой человек – это всего лишь камень на мостовой. Что он может! Только терпеть. Но ведь именно терпением спасается человек. Разве не сказано: «В терпении стяжите души ваши». Но терпение не должно быть пассивным. Оно должно быть молитвенным. И она молилась. Особенно на могиле Лазаря ее не оставляла мысль, что и Россия воскреснет, как четверодневный Лазарь.

    По возвращении из Воскресенского храма (от Гроба Господня) в своем монастыре она уже заставала полунощницу. Путь до обители на троллейбусе занимает час. На такси быстрее, но в два раза дороже. После полунощницы – литургия. Ее тоже не хочется пропускать. А затем – послушание. Нагрузка немалая при любом здоровье.

   Письмо матушки Митрофании из Иерусалима Вере Таран в город Смелу.
   «Христос посреди нас!
   Дорогая моя пташечка Вера и многоскорбящая мать Александра со своими птенчиками, Валентина и Лида со своими супругами и внуками! Шлю вас всем святое благословение от святого Животворящего Гроба Господня и святой Голгофы. Желаю вам всем душевного спасения и телесного – здоровья, мира, любви и тишину – душевную и телесную.

Верочка, моя родная, помоги тебе Матерь Божия и Царь Славы и Николай Чудотворец во всех твоих намерениях и думах. Знай, моя родная, на всё воля Божия. Предайся полностью в волю Божию, Господь Сам все управит. Только набирайся смирения, терпения и отсечения своей воли, старайся быть чуждой для себя, готовой на уничижение, на поношение – это школа, которая выше всех институтов, ведущая в Горний Иерусалим, где конец всему.
Вера, опиши мне, когда мама приедет и когда помер зять Николай, муж сестры. Я жду. Всем я кланяюсь. Церковникам – отцу Аверкию и всем, кто меня знает, и черкасским всем – Николаю, Елене и птенчикам, и Ксении М., Раисе Петровне, всем монастырским.
Пишу о себе. Здоровье неважное. Послушание – экономка, уж скоро два года будет. Думаю о святой обители Красногорской – везде нужно быть здоровой.

Сегодня иду до Гроба Господня под князя Владимира. Заказала разрешительную Литургию о здравии и упокоении, молюсь за вас всех всегда.
 Боже мой! Какая благодать ежедневно в 12 ночи Литургия у Гроба Господня, а в среду и в пятницу на святой Голгофе. Тоже заказывала.

   Прошу прощения за многословие, моя никогда незабываемая сомолитвенничка.
Митрофания..
Жду ответа».

СТАРЕЦ ИГНАТИЙ

    Первым приобретением архимандрита Антонина был знаменитый Мамврийский дуб, возле которого патриарх Авраам оказал гостеприимство трем ангелам – Самой Пресвятой Троице.
Это была необычная покупка. Дуб находится в районе, где живут особо фанатичные мусульмане. Покупку оформил на себя сотрудник Русского консульства, араб по происхождению, Я.Е.Халеби. Под видом купца он явился в Хеврон и совершил сделку с риском для жизни. Турецкое правительство не разрешало продавать земли в Палестине официальным представителям иностранных государств. В поступках этого человека нет ничего предосудительного, поскольку инославные поступали еще и не так. А как строили церковь в Хевроне! Под видом частного дома. Ее освятили только в 1925 г.

Возле Дуба Мамврийского в монастыре Зарубежной Русской Православной Церкви жил старец Игнатий, человек великой молитвы. 45 лет изо дня в день он служил литургию, при этом сам всё готовил для служения. Он делал вино для богослужения из своего винограда, сам с одним помощником пек просфоры. Старец очень печалился, что Дуб доживает свой век. Монахини из Горнего ездили к нему за духовными советами, поскольку в то время у них не было игуменьи.

Митрофания с трепетом приезжала на это святое место, где было явление Пресвятой Троицы. Для нее всё более явной становилось участие Самой Троицы в ее жизни. Необходимо было и заботиться о старце, и она часто навещала его, особенно когда он заболел и дело пошло к смерти. Матушка стирала для него и помогала,  как могла.

Во время последней их встречи она плакала, что лишается молитвенника и духовного окормителя, а он сказал ей:
-   Встретимся  в Горнем Иерусалиме. Всю ночь я молился, взывая к Богу, кому отдать ключи молитвы. Искал я и не нашел достойных. Искал среди епископов  и не нашел того, кто бы мог принять этот дар. Искал среди белых священников и не нашел того, кто бы понес эту ношу.

Так рассказывала матушка Нине, своей келейнице, а больше ничего не говорила. Нина спросила: «Так отдал он тебе ключи молитвы?» Митрофания только постучала по сердцу. Она часто так делала. И не сказала, отдал он ей ключи молитвы или нет. По всему было видно, говорит Нина, что матушка получила этот дар, но по скромности не могла в том признаться. Молитвенное делание – великая духовная тайна.

Горячо она молилась у Гроба Господня. И вдруг слышит, что один епископ берется отслужить литургию за тех, кто покончил жизнь самоубийством. Митрофанию как в сердце толкнуло: так ведь ей это и надо! Одна сестра  в Золотоноше пострадала так, что не вынесла, и плохо, совсем плохо окончила жизнь. Она вспомнила также слова схимницы в  Золотоноше: «За сестер поедешь молиться». И она взмолилась от всего сердца. Когда епископ во время ночной службы спускался от Голгофы к Гробу Господню, она услышала отчаянный крик несчастной монахини. Матушка замерла. Она знала этот голос. Он несся отчетливо из-под земли и взывал к ней. Слышали его и другие, стоявшие рядом. Впервые так ясно ей представилось: ад есть. Вот он. Оттуда взывает к ней ее духовная сестра. Потом она призналась: «В тот момент я бы отдала себя на растерзание, только бы спасти ее». Вспомнила она тогда слова монахини в России: «Поедешь в Иерусалим молиться за сестер».

Потом она еще раз заказала этому епископу такую же службу. Голос повторился. Но в последний раз. Больше его не было слышно никогда. Вымолила.

НАШИ  МУЧЕНИЦЫ

    Местоположение Горненского монастыря совершенно уединенное, далекое от проезжих путей. Кельи в этом монастыре – это не комнатки в бараке, а каменные дома, разбросанные по склону горы на значительном расстоянии один от другого.

Однажды утром 20 мая 1983 г. сестры на литургии не досчитались среди себя двух монахинь: матери и дочери, Варвары и Вероники. Это была замечательная пара. Мать с очень красивым, тонким, выразительным, лучезарным лицом, вся – сама приветливость. И дочь, совсем молоденькая, добрая, невинная и непосредственная, как малый ребенок. Пошли в их келью и увидели их изрезанные тела. Варвара лежала у двери с ножом в спине. Вероника лежала на чемодане вниз головой с перерезанным горлом. Комнаты были залиты кровью.

Монахиня С. писала из Иерусалима в Россию: «У нас уже есть наши первые горненские мученицы, и, тем более,  что они отцовы». Здесь речь идет о том, что погибшие были духовными чадами схиигумена Саввы из Псково-Печерского монастыря, преставившегося в 1980 г.

Сестра С. писала: «Отец наш знал, только прямо не говорил, но всегда им скорбные открыточки присылал. Мы нашли письма от батюшки. В одном он пишет, что они будут «как жертва за весь монастырь», но тогда это было непонятно. Убиты они были неизвестным 19 мая, от восьми до девяти часов вечера. (В восемь у нас темно). У матери две раны – одна в сердце, другая в спину. А у Вероники пять ран и аорта на шее перерезана. На правой руке четыре раны, а пятая рана уже смертельная. Да, очень трудно нам пришлось всё пережить». (Письмо от 10 июня 1983 г).

Сестры тогда в ужасе убежали. И только Митрофания подумала:  «На их месте могла быть я». Она мужественно омыла тела, убрала всё и вымыла в келье. А когда стала поднимать Веронику для облачения, убитая открыла глаза. Митрофанию охватил ужас. Это было так непереносимо страшно, что матушка сама не знала, как в тот миг осталась жива.

Схимонахине Нине, духовно окормлявшей убиенных в Горненском монастыре и очень горячо о них молившейся, явился во сне Архангел Михаил и сказал: «Вся бездна восстала против них.  Я сам воспринял их души».

Новомучениц похоронили на монастырском кладбище. Находившийся тогда в монастыре епископ сказал, что Голгофа всегда покрывается кровью, а теперь настала очередь русских монахинь. И провозгласил вечную память новомученицам. На сороковой день их памяти Митрофании приснилась Вероника. Она держала в руках и протягивала Митрофании что-то очень вкусное.

Для Митрофании это не прошло даром: второй раз инсульт. Она пролежала  сорок дней и ежедневно причащалась и пила крещенскую воду.

Видела во сне: среди стены ее кельи появляется маленькая дверца, она открывается и оттуда видны женские руки в поручах, как у священника. На ладонях стоят и протягиваются ей замечательные туфельки. Митрофания так им рада. Она берет их и тут же надевает. Ноги пронзаются острыми шипами. Она в страхе снимает туфли и видит: внутри огромные шипы. Голос за дверцей говорит: «Это твой путь».

Был и другой сон. Опять во время полного бессилия ей приснилась лестница. На этот раз она была железная, как у пожарников. Она стояла в открытом поле, ничем не укрепленная. Митрофания привычно ухватилась руками, встала ногами и полезла. Лестница не качалась. Но ей не было конца.

На сороковой день поднялась и уже пела на клиросе, но правый глаз так и остался меньше левого. Она не успокоилась и начала читать акафист святителю Николаю, чтобы выявлен был убийца. Читала сорок дней – и убийца нашелся. Это был сатанист, живший неподалеку. Его выдала полиции его сожительница, которой он во всем признался и пригрозил, что и ее может постигнуть та же участь. От страха за свою жизнь она донесла на него. На суде он заявил, что его бог велел ему это сделать.

   Письмо матушки Митрофании из Иерусалима Вере Таран в город Смелу

   «Христос воскресе!
   Дорогая моя милая Верочка, поздравляю вас с праздником Вознесения Господня, Живоначальной святой Троицы! Желаю вам всем, сестричкам моим, спасения ваших душ и доброго здоровья на многие годы. Привет, низкий поклончик дорогим батюшкам и матушкам, кто в Смеле, и певчим, кто меня знает, - всем.

   Христос воскресе!
   По вашим святым молитвам Господь сподобил меня, окаянную, на такие Святые места – жить и молиться за Святую Русь, за родных и знакомых. Этого не опишешь, что здесь чувствуешь. Как будто это всё сейчас происходит, а не когда-то. В Великую субботу благодать сходит – это Небеса соединяются с землей. Все, кто здесь есть, все от радости не знают, что делать: кричат, молятся, скачут, плачут, каются. Звон на весь Иерусалим: гусли, барабаны, свирели. Невыразимо смотреть и чувствовать.

   Дорогая Верочка, Валентина, Лида со своими супругами и детками! Не скорбите о маме, а молитесь. Не сразу, а все там будем. Помоги вам Господь в терпении переносить печаль с благодарением Господа.

   Вера, не скорби, когда голоса нет. Это для смирения. На всё Божия воля. А мы думаем: моё! Нет, наши одни грехи.
   Христос воскресе! Наталия со своей семьей, Галина со всеми родными, черкасские все, всем моим родным о Христе Иисусе желаю спасения и здоровья на многие годы.
   Мое здоровье пока слава Богу, тружусь по силе вашими молитвами.

Вера, пришли от мамы письмо. Я ничего не знаю ни о маме, ни о Софиевке. Простите за многословие. Жду ответа. Многогрешная Митрофания».
1984 год

   В связи с болезнью Митрофании предложили поехать в Россию. В Горненском, кажется, и сейчас нет своего врача. Она поехала в Красногорский монастырь.
    Вскоре она тайно приняла схиму.

Постриг состоялся после приезда ее из Иерусалима в 1983 г. митрополитом Зиновием, которого она навестила в Тбилиси. Ведь он был из глинских старцев, окормлявших ее в юности. Митрофания ездила к нему и раньше, до Иерусалима, когда у нее был низкий гемоглобин, и владыка благодаря знакомым врачам помог ей. Он высоко ценил ее духовное устроение. Восприемником был схиархимандрит Виталий.

После этого она вернулась на Святую землю, без которой  себя уже не мыслила.

НАПАДЕНИЕ

    С 1983 по 1986 год игуменьей там была матушка Феодора, молодая, но многоболезненная. Потом какое-то время не было игуменьи.
У Митрофании было послушание – следить за облачениями. Все послушания она исполняла всегда ревностно и тщательно. И вот в 1987 г. она получила новое послушание: охранять помещение монастыря святого апостола Петра с гробницей праведной Тавифы в Яффе.

Город-порт Яффа – один из древнейших городов мира, связанный с именем сына Ноя Иафетом (Яфетом).  Там большой храм с иконами дореволюционного времени. Территория большая и запущенная. Когда-то так называемые белоэмигранты находили здесь убежище и приют, а в последнее время никто не жил здесь и не занимался благоустройством территории. Всё заросло. Митрофания с сестрой с утра молились, а потом трудились во дворе и в саду, очищая от сорняков и от мусора.

Однажды ночью пришли неизвестные и встали у дверей дома, где готовились ко сну две монахини. Один из них называет мирское имя Митрофании: «Мария, открой!» Кто здесь может знать ее мирское имя? В России-то уж забыли. Ее охватил ужас. «Мария, открой!» - всё требовательнее звучит мужской голос. Наверное, опять сатанисты.

Митрофания громко кричит помощнице: «Звони по телефону!» И та громко изображает разговор по телефону. А знают обе, что он не работает. Мужчины отошли и начали пилить решетки в окне храма. Ужас объял Митрофанию. Она думала: «От нас они отстали, теперь храм ограбят». Этого же нельзя допустить. Она открыла окно и как закричит в небо:
- Святитель Николай! Помогай нам! Георгий Победоносец, приди
к нам на помощь! Архистратиг Михаил, выручай!
Пока кричит – те не пилят. Как она остановится – они опять начинают пилить. Она опять кричит. И так до самого утра. Не знает, как дожили.

Едва рассвело, поехали в миссию. Игуменьи в тот момент в монастыре не существовало. Административные обязанности настоятельницы монастыря выполняла то одна, то другая монахиня. Начальник миссии считал, что и не должно быть никакой настоятельницы, что его власти хватит на всех.

Ему доложили о приехавших монахинях. Он и слушать не стал. Обругал за то, что бросили вверенный им участок, и выгнал вон. Они поехали на Голгофу еле живые от страха и от унижения, и от безысходности. Решили: сейчас Господу всё расскажем. Так и сделали. Приехали туда, заплакали, зарыдали среди благочестивой, нарядной, праздничной, богатой и беспечной, счастливой иностранной толпы. На них, рыдающих, в длинных черных платьях, ползущих к Распятию на коленях, смотрели явно как на сумасшедших, в лучшем случае – как на юродивых. «А кто мы на самом деле? – думала потом Митрофания, вспоминая пережитое. - И почему именно русским так тяжело? И революция на нашу голову. И сейчас…»

Сестры вернулись в миссию. Другого пути нет. Начальник к тому времени смягчился. Уже не кричит, посадил их в машину, взял собаку, и они поехали на участок. А там такая картина: ночные  посетители, молодые парни, сидят со своими пилками на заборе, поджав ноги, и не могут сойти. Оказывается, при попытке бегства на рассвете их охватил ужас, ноги ослабели, и они не могли двигаться и так весь день и сидели на заборе. Начальник миссии дал знак собаке. Она схватила их за ноги и стащила на землю. Здесь он их связал. Они тут же выдали своих сообщников.

А начальник поинтересовался, почему у Митрофании такой хриплый голос. Ее напарница шепнула ему, что Митрофания ночью сходила с ума – прямо в небо кричала, призывала угодников Божиих и охрипла. Он не ответил ничего, но в Горненском монастыре сестры потихоньку сказали ей, что начальник хочет вызвать психиатра для ее освидетельствования, чтобы поместить ее в психиатрическую больницу. Вспомнила она, как в ранней юности говорил ей архимандрит Палладий о психушке, которая может быть похуже тюрьмы, и стало ей не по себе. Не то что в церковь не пустят, а и молиться не дадут, запрут одну, кругом санитары мужики, могут сделать что угодно. Начальник, однако, не стал хитрить, а вызвал ее и, вручив билет на самолет,  предложил покинуть Иерусалим в двадцать четыре часа. Она объявила сестрам, что едет в отпуск домой. И уехала.

Иеромонах Николай пишет: « Сама ли она в скорби покинула Иерусалим, или власти Русской миссии помогли – я не знаю».
Как видим, батюшка вполне допускает мысль, что отъезд матушки мог быть недобровольным, как то и было в действительности.

А дома ее мать день и ночь тянула четки, молясь о ее возвращении, чтобы умереть у нее на руках. «Господи, пошли мне Митрофанию!» – просила она. И дочь вернулась. Вернулась в Россию навсегда.

После Иерусалима

Рассказывает инокиня Нина.
    Вернулась матушка Митрофания со Святой Земли в Красногорский монастырь, что в Золотоноше, и все ее обступили, рады ей. Она рассказывает об Иерусалиме.

С глубоким чувством говорит обо всех этапах Иерусалимского пути Господа: сначала позорный путь, потом – крестный, затем - скорбный. Она говорит, что сама прошла все его этапы. При этом она не задумывается над тем, что и она в своей жизни уже прошла позорный путь, когда в Лебединском монастыре на нее игуменья складывала грехи сестер для того, чтобы они увидели себя со стороны и покаялись, то есть переменились. Не думает она и о том, что с пострижением в схиму она возложила на себя Крест Христов. Не знает, что ее скорбный путь - впереди. Скорбь ее будет не только оттого, что лично ее станут поносить, но главным образом от страдания за людей и за Русскую землю.

Особенно взволнованно вспоминает о Благодатном Огне. Она сама видела в Великую Субботу Его тихую струйку без определенного цвета, но имеющую все цвета. В то время все вне себя, забывают свой возраст и сан, бегут, кричат, почтенный архимандрит Варфоломей, в возрасте, духовник Горненской обители, бежал со свечами с Голгофы  в ликовании, как ребенок!

Рассказала и о том, как в Страстную пятницу молящиеся прикладываются к Камню помазания и слышат звуки, те самые, которые были в то время. Каждый слышит речь на своем языке. Митрофания приложилась и услышала топот коней, звуки ударов по телу, чей-то крик: «Дай пить!» «У меня волосы встали дыбом!»- говорила она. И приложилась еще раз со словами: «Господи, не потому, что не верю и хочу убедиться, а потому что другим надо точнее рассказать». И все опять услышала. Не случайно написано: «Камни возопиют!» Она говорила, что от этого человек наполняется великим чувством самопожертвования. «Всю себя хочется отдать за людей», - сказала она с великими слезами.

Еще говорила, что благодать очень нежная, такая чистая, что не выносит малейшего прикосновения чего-либо нечистого и уходит.
К примеру, зажгли лампаду от Благодатного Огня с Гроба Господня, а в это время вошел один человек и сказал черное слово. Огонь погас. Наши нехорошие слова и мысли отгоняют Божию благодать. Эту нетленную радость надо очень тщательно хранить.

Она  раздавала нам в ладонь масло от святынь. Я выпила это масло и от радости долгое время ходила как на крыльях. Оказывается, это масло от всех святынь Святой земли, Иерусалима и Египта. Тут она узнает, что я (тогда еще послушница) ее землячка, тоже родом из Оренбуржья, и говорит, что она на Голгофе просила Господа о том, чтобы обрести ей землячку в духовные сестры. И так она возликовала, что нашла меня. Мне даже неудобно было от этой ее радости. Я ничего не сделала для такого веселья. Но она была такой натуры – всё широко, всё открыто – настежь. Она получила благословение игуменьи поселиться нам вместе. Вскоре, поселившись с ней, я увидела, что она по состоянию здоровья нуждается в келейнице.

Келейница
   Несколько слов о Нине. Она 1952 года рождения. О монастыре мечтала с раннего детства, но считала, что это всё осталось в прошлом веке, о монашеской жизни можно только читать. Внешне ее жизнь шла, как у всех: школа, одновременно музыкальная школа, неплохо играла на пианино и пела, неплохо рисовала. Потом заочная учеба в Чебоксарском планово-экономическом техникуме. Работала старшим бухгалтером в ОРСе при газзаводе в Оренбургской области.

Но параллельно развивалась ее духовная жизнь под руководством дальней родственницы Веры. Вера и Татьяна – двоюродные сестры мужа Нининой тетки, маминой сестры. Их отец Иван Маркианович Дон прожил в высшей степени благочестивую жизнь. Молился и постился он втайне от всех, этого никто не видел и не знал, но все знали, что именно к нему надо идти в случае нужды: у него были золотые руки, и ими он служил всякому, кто попросит и без просьбы: кому печь наладить, кому дом достроить, кого похоронить. Помогал бескорыстно, без всяких условий, ни копейки не просил.

При советской власти он был семь лет в ссылке за то, что однажды  улыбнулся словам своего собеседника: «А ест ли товарищ Сталин такой серый хлеб, как мы?» Сказавшего посадили на 15 лет. Второй присутствовавший кивнул головой и получил 12 лет. Но это был только повод, так как в доме семьи Дон не раз делали обыск в поисках религиозной литературы. Если в доме находили Евангелие, сажали всю семью. Так и эту семью отправили в ссылку в полном составе. Трое маленьких детей Николай, Михаил и Петр умерли там с голода. Веру и Татьяну еле живых вывезли к родным после того, как товарищ Сталин разрешил, чтобы родственники, живущие на свободе, забирали ссыльных детей. Только родственники.

Однажды Таня и Вера пришли к митрополиту Мануилу и взмолились: «Владыченька! Папу переводят на другой  этап! Помолитесь!» Он спросил: «В какой стороне?» Они указали. Он повернулся туда и медленно, широким жестом перекрестил то направление, потом сказал: «Через неделю он вернется». И в самом деле, через неделю он пришел, но вынужден был долго скитаться по родным и знакомым.

Дочерей своих он приучал к Слову Божьему и благочестивой жизни. Они сохранили девство, к чему вели и Нину, не поощряя ни современной моды, ни современного времяпрепровождения.

Когда хоронили их отца, все жители пришли на похороны. Одна маленькая девочка  во время панихиды увидела трех ангелов и покойного в виде маленького ребенка, которого держит  один из ангелов. После разрешительной молитвы священника во время панихиды ангелы улетели, словно потонули в бездонной синеве неба, унеся с собой душу покойного. И такой праздник был у всех на душе от этих похорон, такая радость. Все смотрели туда, куда указывала девочка. Кто видел ангелов, кто не видел. Но все радовались. Такие были эти похороны.

Вскоре после похорон он приснился дочери Вере на Пасху и сказал: «Мы радуемся! Радуемся и радуемся!» Она спросила: «Коечка есть у вас?» Он ответил: «Мы не спим, а только радуемся!»

Его жена умерла на Благовещение. У нее тоже счастливая посмертная судьба, так как она делилась с голодными, даже  имея своих голодных детей.

Нина вполне доверяла руководству Веры. Она была для нее вроде старицы. Она указывала, какую одежду стоит носить, а какую – нет. Нина слушалась беспрекословно и без внутреннего сопротивления, а с радостью и с благодарностью за заботу, с признательностью как к старшей сестре.

Нина посещала церковь и строго соблюдала посты и праздники. Когда работала, то жила там, где церкви поблизости не было. Приходилось ехать в город. Так соседи знали: если Нина едет в город, значит, стирку и уборку надо отложить: религиозный праздник. О монастыре и не задумывалась. Но вдруг в Оренбургском храме певчая Мария собирается в монастырь. Нина, по ее словам, как проснулась. Задумалась. Она вообще-то ведь и так живет по заповедям Божьим и не собирается отступать. Мирское ей неинтересно. Современные развлечения – кино, танцы, песни – скучны.

Надо ли менять свою жизнь? И снится ей: на крестьянском дворе ходят – разгуливают две птицы. Чистые, белые. Крыльями взмахнут – взмахнут, а подняться не могут. И опять так ходят, уткнувшись головками в землю. Тут к ним пристала третья птица. Тоже белая, чистая. И она попыталась взмахнуть крыльями. Помахала – помахала и – полетела! И летит, летит! И высоко  уже. И вокруг нее небо такое синее, бесконечное. Внизу все такое маленькое, мелкое. И ясная, отчетливая мысль: «И как я могла так долго за это держаться? Лететь так прекрасно!» Проснулась. Сон врезался в память. Думает: так это я летела?

А тут Иван Дон собирается в монастырь с пожертвованиями от владыки Иоанна, митрополита Ленинградского и Ладожского, духовника Веры. Нина взмолилась: возьми меня с собой! На работе сразу дали отпуск. В монастыре напала на Нину горячая ревность по монастырской жизни. Всегда при церкви. Постоянная открытая молитва без оглядки: видит ли кто,  как ты перекрестилась, или нет. Постоянное святое окружение. Попросилась у игуменьи и осталась там послушницей.

Это было за пять лет до приезда Митрофании.  А как поселилась с ней, то уже Митрофания стала наставницей, хотя была она скорее мягкой подсказчицей и боялась называть себя старицей или духовной матерью.

     Рассказывает инокиня Нина:  «Когда я поступила в монастырь, то часто слышала о матушке Митрофании, которая в Иерусалиме. Я думала: что это за такая матушка, что о ней столько разговоров. В келье со мной жила матушка Анимаиса, так она не переставала говорить о ней, что я порой уставала слушать. Но ей было что вспомнить! Митрофания выходила ее больную, отстояла, чтобы ее не отправили в богадельню, то есть попросту умирать.

Эта богадельня представляла собой бывшую конюшню, обложенную глиной, с земляным полом. Митрофания упала в ноги  благочинной, упросила не переводить туда больную и обещала ухаживать за ней поверх всех своих послушаний. Сестра Анимаиса была, в сущности, лежачая, передвигалась кое-как. Митрофания с благословения благочинной буквально на своих плечах повезла Анимаису лечиться на грязи в Сочи к верующим в дом. Сейчас эта сестра, хотя и не несет никаких послушаний, но читает Псалтирь и сама себя обслуживает, никому не в тягость, живет в монастыре, как привыкла за свою долгую жизнь, при церкви и среди сестер.

И вот я встретила матушку Митрофанию. Мало того - меня благословили к ней в келью. Утром я, как обычно, пошла на полунощницу, стою в церкви и думаю: сейчас приду и пойду дрова пилить на зиму. Митрофания была больна и в церковь не ходила, в келье была. Я зашла в келью, переодеваюсь по-рабочему и намереваюсь выйти, чтобы колоть дрова. Она говорит: «Я тебе сейчас такие дрова покажу! Праздник! Ложись и лежи. Отдыхай до литургии». Я села на койку и говорю: «Митрофания, откуда ты знаешь, что я хотела идти дрова колоть? Я тебе ничего не сказала». Она ответила: «Духом чую». Вот и всё.

Так вот, живя с ней, всегда ощущала, что от нее веяло свежим дыханием жизни во Христе.

Владыка Иоанн, митрополит Ленинградский и Ладожский, был духовным отцом Веры, моей наставницы в детстве. Позже я уговорила ее представить ему и меня и упросила его стать и моим духовником. Матушка Митрофания как узнала об этом, тоже захотела стать его чадом. Так  и вышло. Между ними установилась прочная духовная связь до смерти обоих. Он предсказал ей ее кончину.

Так вот живем мы на Украине, яблок много. Я решила, что для пущего поста буду есть только одни яблоки по понедельникам, средам и пятницам. И ем. И ничего в эти дни не хочу, и в трапезную не хожу. В весе сильно убавила, чувствую, и так довольна! Митрофания смотрела–смотрела на всё это и говорит:
- А напиши-ка ты владыке, своему духовнику, о яблоках. Пусть он тебя благословит. А то ведь самочиние получается.
Я написала. Он в письме прислал свое благословение. Но что со мной! У меня такой аппетит появился. На яблоки и смотреть не хочу. В чем дело? А матушка объясняет:
- Свою волю исполнять очень легко. Попробуй, выполни послушание.

Так вот опытно она учила меня. К нам в монастырь поступила одна девушка, духовное чадо о. Кирилла, по всему было видно, что высокой жизни. Митрофания говорит: «Не будет жить в монастыре». Я с ней даже повздорила. Эту девушку быстро одели, но она на следующий день уехала в лавру.

Сообщают матушке, что ее брат безнадежно болен. Он три недели находился в реанимации. Оказалось, что у него воспаление среднего уха, врачи опасались, что перепонка лопнет, и гной зальет мозг. Дело в том, что он был без сознания две недели, и его начали лечить от инсульта. Потом врачи стали расспрашивать родственников, чем он раньше болел. Они сказали, что полгода назад было воспаление уха. Тогда врачи проверили уши и предложили делать операцию, но его жена Анна не соглашается ни за что. Профессор-хирург уехала в Уфу. И вот ей в дороге въявь является Петр и просит сделать операцию. Доктор с полпути вернулась, уже проехав 120 километров. Благородная женщина. Операция прошла удачно. Петр остался жив. Все врачи признали, что это было чудо при такой запущенной сложной болезни. Понятно, что вымолила это только способная на такое молитвенное дерзновение Митрофания.

  Оренбурге
    Немудрено, что вскоре после возвращения матушки из Иерусалима с ней опять был инсульт. А ведь на ее попечении была мама, постоянно проживавшая в городе Смеле и очень часто гостившая в монастыре. Когда Митрофания заболела, мама переселилась в ее келью. Тогда приехал ее старший сын и забрал маму в Оренбургскую область. Там, на родине, она через некоторое время скончалась и была погребена.

Мы с Митрофанией поехали туда для того, чтобы успеть к сороковому дню. В селе Митрофанию очень почитали, внимательно слушали каждое ее слово. Она же с такой любовью одаряет их крестиками, иконочками, святой водой и святым маслом. А меня тяготит мысль о том, что надо ехать с ней в Оренбург, мой родной город, и как я ее довезу, больную, с сумками и по жаре. Но помысл мне ясно говорит: «Сегодня будешь дома». Как буду? Дорога дальняя, да надо еще справить поминки. Но вот всё готово к поминанию. Народ собрался.

И тут откуда ни возьмись - схиархимандрит Серафим. «Митрофания, - говорит,- собирайся, поехали, надо умирающую постричь в схиму, ты ведь схимница». Пошли мы тут на могилку Евникии, отпели там литию и – в машину. Поехали постригать в схиму. Схимонахиня Зосима была, видно, высокой жизни, так как постриг был особо благодатный. Я с архимандритом пела. Митрофания подводила. До этого дождя не было полтора месяца, всё вокруг высохло, а тут, как начался постриг, сразу полил ливень и долго шел, пока напоил землю.

Когда мы ехали домой, уже темнело. На сердце у меня было так благостно. И действительно в тот же день мы приехали. Я рассказала тогда матушке свои переживания, а она мне говорит: «Господь всю жизнь меня вот так ведет». И показала пальцами на ладошке: шаг за шагом. «Он все за меня думает и все устрояет».

В Оренбурге она зашла на клирос, подошла к одному из клирошан и поклонилась в ноги. Он, конечно, смутился и удивился, а она рукой показывает ему на алтарь. Он вскоре стал диаконом. Другому она показала жестом, что он уйдет с клироса, и выразительным жестом щелкнула себе по горлу. Он в скором времени действительно ушел с клироса, а потом запил.

Подошла к матушке одна бесноватая и говорит: «О - о! Гроб Господень здесь объявился!» А ведь матушка была в простом платье, не в монашеской одежде.

Одной женщине с мальчиком такой привлекательной, располагающей внешности она сказала: «Береги его. Со временем он будет души из ада доставать!»

Архимандрит Иннокентий Просвирнин
     Часто приезжал в Красногорский монастырь ныне покойный (погребенный около собора Ново-Спасского монастыря в Москве) архимандрит Иннокентий Просвирнин. Он как-то особенно ее любил. Ученый монах, важный сотрудник Патриархии, много потрудившийся в издательском отделе, он проницательно видел ее чистое сердце и особенные, святые черты и относился к ней благоговейно. Их общение, простой, малограмотной схимницы и высокообразованного священнослужителя, было удивительным. Они понимали друг друга с полуслова или вообще без слов. Он писал ей.

Сохранилось одно его письмо к матушке в Дивеево.

10. 08. 1993.
Ея Преподобию,
Всечестной монахине Митрофании Быковой
Мир тебе и Божие благословение,
Всечестная и боголюбивая матушка, неустанная наша молитвенница!
    Промыслу Божию угодно было изъять меня из Иосифо-Волоцкой обители и со всех должностей.
Перехожу на инвалидность и на покой, пока с пребыванием в Новоспасской обители, а там пути Господни неисповедимы. Помолитесь, чтобы уйти в затвор и на безмолвие в это многомятежное время.

    Благодарю Бога, что Он дал возможность издать Новый Завет. Остальные тома, помолитесь, чтобы завершила послушница Ольга. Святейший благословил ей подрясник.
    Шлю земной поклон Преподобному Серафиму, охранившему мне жизнь на покаяние, вместе со Святителем и Чудотворцем Николаем.

    Радуюсь за Вас, что он принял тебя и Нину в число своих верных чад.  В Дивееве, Бог даст, он сокроет вас от лица Антихриста.

    Шлю 8-ой том тебе и матери игумении Сергии, у которой также испрашиваю благословения и святых молитв о моей худости.
    По силам буду Вас носить в своем болезненном сердце, разрешая в 22=00 от всех грехов Вашей жизни, молитвенно испрашивая умножения Благодати на спасительном пути Вашей жизни.
    Если Господь приведет на Голгофу, а затем на Святую Гору, - сообщу.
    Простите. Благословите.
    Помолитесь.
Ваш непотребный чернец архимандрит Иннокентий.
28.07./ 10.08. 1993
Празднование Божией Матери ради чудотворной Ея иконы  Одигитрии.

    Отец Иннокентий привез матушку в Москву и поместил в больницу на лечение. Там ее навестили его родственники и высказали горячее желание посетить Святую Землю. Матушка написала карандашом на бумаге имена присутствующих и сказала:
-   Все они поедут в Иерусалим на поклонение святыням.
Так оно  и вышло.

Через некоторое время отец Иннокентий сообщил ей, что был в Иерусалиме, служил литургию на Гробе Господнем и благодарит ее за молитвы, благодаря которым он сподобился такой духовной радости.

Письма
    Писем было много. Матушка всегда сразу их прочитывала, но не могла отвечать в силу того, что была схимницей. Иным она велела писать мне, диктуя текст. Но очень многим не отвечала. Например, такое письмо.

Благослови, Господи!
Дорогая, родная, возлюбленная во Христе Иисусе матушка Митрофания (Манефа)!

    Наверное, я не сумела найти нужных слов для того, чтобы выразить мою к Вам  признательность. Эти чувства трудно передать. Хочу признаться Вам, что  с первой встречи с Вами была поражена какой-то неведомой силой так, что и доныне не изгладилось оно у меня, но еще с большей и большей силою тянет меня к общению с Вами. Я знаю, что общение это существует, так как непрестанно день ото дня  я поминаю вас в своих молитвах.

    Очень дорожу тем временем и храню память о нем как большую реликвию, как драгоценный камень, как великое ко мне милосердие Божие, время, когда я имела счастье слушать Ваши беседы, которые оставили в моей памяти неизгладимое впечатление.

    Простите, ради Христа, я отнимаю у Вас много времени, но от избытка чувств глаголют уста. Я была так счастлива, когда так неожиданно и даже неведомо на постриге меня назвали Митрофанией.  Не просто, думаю, не случайно и то, что именно в день памяти святителя Митрофания ознаменовалось мое прибытие в Густынскую обитель. Не могу не поделиться с Вами этой радостью. Думаю, что в этом есть Ваше участие.

    Простите, еще раз простите. Трудно мне понять всё, очень далека я от духовной жизни, но очень люблю людей, которые ею живут, и очень хочется подражать им, пусть хотя бы чуть-чуть проникнуть  в ту область.  Верю в то, что молитва праведного может всё.

    Сердечно поздравляю Вас с великим праздником Рождества Христова! Желаю Вам крепости духовной и телесной в ношении ига Христова! Да вознаградит Господь Своею благодатию за Вашу любовь, которая выше всех добродетелей.
    Прошу Ваших молитв у Престола Всевышнего, дабы и нас Он не лишил Своей благодати.
    С низким поклоном, с глубоким чувством признательности и любви недостойная монахиня»...

    Это письмо мне очень понравилось особенным – правильным каллиграфическим почерком. И хотя матушка не отвечала, люди писали и писали, а некоторые так и писали, что не ждут ответа, лишь бы матушка вспомнила о них и помолилась.
    А вот еще письмо было от одной сестры.

    «Дорогая моя мамочка! Человек познается в скорби. Я тебе так благодарна за всё…»

    А что случилось… Это было еще в Иерусалиме. Сестра эта впала нечаянно в грех. Все узнали  и не захотели даже рядом с ней стоять. Митрофания же за нее дала Богу поруку и всегда с ней была и пела вместе с ней. Митрофания несла ее скорбь вместе с ней. Потом она мне (только мне) рассказывала, что оставит ее с кем-нибудь, чтобы та ничего с собой не сделала, а сама в своей келье встанет на колени на пол, руки протянет крестообразно  и кричит Господу, чтобы помог той сестре восстать. Позже она говорила, что та сестра отняла у нее полжизни. Потом она привезла ее в Россию к старцу Кириллу и слезно умоляла о ней. Отец Кирилл сказал, что мы о своей душе так не молимся, как она - за души других. Ныне Господь управил ту сестру как нельзя лучше. Я свидетельница ее таких благодарных слов и писем!

    Вот еще письмо от мужчины.
    «Уважаемая дорогая матушка! Благословите!  Вы меня спасли. Меня пригласили на дачу познакомить с одной хорошей девушкой. Мы стояли с ней в саду, спокойно разговаривали, и вдруг я Вас увидел въявь. Вы стояли справа  от меня и вдруг резко стали подниматься вверх и быстро-быстро, всё быстрее удаляться и исчезли. Я не понял, что это значит, но мне стало так неинтересно и скучно. Я сразу собрался и уехал. И больше эту девушку не видел и не слышал. Я считаю, Вы меня от нее отвели. Спаси Вас Господь. Не забывайте меня, умоляю, в Ваших молитвах! Ваш (ленивый, увы! на молитву) К.

   Воспоминания матушки Димитрии, монахини Густынского Свято-Троицкого монастыря Черниговской области на Украине (записала А. Стравинская).
   Мое соприкосновение с матушкой Митрофанией было не многолетним, но таким сильным, ярким, мощным, что это впечатление, это влияние ее на мою жизнь трудно передать словами. Встреча с матушкой подобна грому и молнии в летнее время, когда от великой силы ветра открываются окна, и комната наполняется воздухом, пропитанным ароматом цветов и свежей влаги. Так под влиянием матушки Митрофании распахнулись окна моей души, и в нее хлынул поток ее благодати.

   Матушка Митрофания – это неумолкающий вулкан - гулкий, громкий – взывающий к Богу. Матушка Митрофания – это стихия, это огромный колокол, никогда не устающий возвещать о Божием величии. Она вмещала в себя такую благодать, которой хватало всем, приходящим к ней.

   Мне, грешной и маловерной, не пришлось встретиться с ней в ее последние годы, так как ее жизнь и подвиги не вместились бы в мою  бедную душу. Жить рядом с такими людьми нелегко, так как они не от мира сего. Все ее слова, мысли и дела были связаны с вышним, поэтому мало кто в мире воспринимал ее во всем ее духовном величии. Но каждое ее прикосновение, непродолжительная встреча были отмечены и запечатлены в моей душе так, как бывает, когда наблюдаешь что-то необыкновенное в природе. Тут уж не анализируешь, а замираешь в восхищении, без слов понимая, что здесь что-то необыкновенное. В матушке было столько духовной энергии, столько ревности по Боге, столько деятельной благодати, что ее хватало на всех.

   С ней сочетались необыкновенная женственность и мягкий, любящий, но в то же время мужественный и строгий нрав, строгий прежде всего к себе.
   От одной встречи с ней меняется жизнь. От одного взмаха ее руки паруса в твоей ладье наполняются ветром, и она плывет в нужном направлении: к Свету, к Жизни.

   Я родилась в тот год, когда матушка поступила в Лебединский монастырь. Я встретилась с ней, когда она вернулась из Иерусалима в Красногорский монастырь. Я была обыкновенная мирская,
 можно сказать, светская женщина: профессиональная певица. У меня была семья: муж, две дочери. Материальное благополучие. У меня был талант. Постоянные гастроли, выступления – обычная артистическая жизнь. Удивительное наше заблуждение: когда у нас молодость, здоровье, талант, благополучие – мы всё это воспринимаем как должное, как личную заслугу и достижение. Когда мы что-то из этого теряем, то с отчаяньем и упреком взываем: «Господи! За что?» Так было и со мной.

Когда я потеряла счастье и здоровье, тоже в отчаянье вопрошала судьбу: «За что?» И главное: «Что делать?» Конечно, на всё промысел Божий. Но как легко произнести эти слова и как трудно применить их к себе. Но Бог не оставляет ищущих Его помощи. Бог меня вел, бережно передавая из рук в руки, ведя в ту обитель, что была предназначена мне.

   Вначале я поехала в Почаевскую лавру, где схимонахиня Антония (из Москвы) взяла надо мной покровительство. Когда я в последний раз приехала к ней в Москву, она, столетняя мудрая старица, дала мне свое последнее благословение: «Будешь ты невеста Христова. Монастырь твой под Киевом. Передаю тебя в руки своей духовной сестры». Матушки Антония и Митрофания не были знакомы лично, но обе были духовными чадами преподобного Кукши, и матушка Антония прозревала мою встречу с матушкой Митрофанией. Но тогда я не могла принять всерьез ее слова о монашестве. В то время это было для меня совершенно нереально. Однако обстоятельства моей жизни сложились так, что вскоре из города Кривого Рога я переехала в село Черкасской области недалеко от Криворогского монастыря.

В это время я уже пела в церковном хоре и, естественно, поехала к Красногорский монастырь. Там после службы из церкви выходили люди. По двору шла высокая, величественная, прямо какая-то царственная женщина. Она показалась мне похожей на игуменью Киевского Покровского монастыря, и я упала ей в ноги: «Матушка игуменья, благословите!» Матушка Митрофания (а то была она) ничего не сказала, только ласково положила мне руку на голову и пошла дальше. Она только посмотрела на меня, а я ощутила ее любящее, материнское чувство. Я была покорена ее взглядом. Это первое впечатление от встречи с ней осталось у меня навсегда. У меня было такое чувство, словно я что-то приобрела.

В селе, где я жила и пела в церковном хоре, была одна благочестивая семья, которая очень скоро стала мне почти родной. Эту семью навещала матушка Митрофания. Мама Александра имела мужа и трех дочерей. К ней приходили за духовной поддержкой со всего села. Она читала Псалтирь по усопшим – бесплатно, всех утешала. Она пользовалась большим уважением. Матушка Митрофания тоже ее уважала и любила. Две старшие дочери Александры были замужем, имели детей, дочь Валя была старостой нашей деревенской церкви. Она называла меня «доцей», а я ее – мамой. Матушка Митрофания как-то сказала Валентине обо мне: «Валя, береги ее, тебе ее послала Матерь Божия». Младшая дочь Александры Вера работала в городе Смеле и была регентом вСмелянском соборе. Она была духовной дочерью матушки Митрофании. Сейчас Вера – игумения, настоятельница Густынского монастыря.

Вторая встреча с матушкой Митрофанией была, когда она в очередной раз приехала в наше село. Я была у нашего священника отца Вадима, когда матушка вошла к нему и сразу упала ему в ноги. Он, в свою очередь, упал в ноги ей. Кланяться можно по-разному. Матушка в свой поклон вкладывала всю душу. Позже я много раз встречалась с матушкой в селе Балаклее, недалеко от Смелы, где жила ее мама и работала ее духовная дочь Вера.

Эти ночные беседы забыть невозможно, невозможно и передать их. Матушке задавали вопросы и священники, не только миряне. Слушать ее хотелось бесконечно – она тогда вернулась из Иерусалима. В то же время много она не говорила. Часто было достаточно одной улыбки, одного слова. Ни одна ее фраза не была пустой. Ее любовь не позволяла ей обличать человека. Она только утешала и помогала.

Помню, я разговаривала с одной схимницей и жаловалась на свою гордыню, просила помощи. И она отчитала меня за гордыню, которую, по ее словам, из меня надо выжигать каленым железом. А матушка Митрофания ответила: «Да какая ты гордая. Сколько у тебя той гордости осталось!» Сказать, как сказала мне схимница, все равно, что сказать человеку, что он болен безнадежно. А сказать так, как матушка Митрофания, – значит сказать, что он уже почти здоров.

Она обладала даром, если можно так выразиться, человековедения. Говорят, она могла быть и строгой и даже кричать, отчитывать нерадивых, но ко мне она всегда была необыкновенно ласкова и нежна. Для меня она была всегда источником духовного света и тепла. Она чувствовала многое. Однажды я пою на клиросе, а она подошла и положила мне в карман платочек. Дома я достала платочек – а в нем деньги. Я заплакала. Денег у нас дома тогда не было ни копейки.

Однажды она пришла ко мне домой. Я была ошеломлена. Мы гуляли по саду, вели духовную беседу. Я наступила на гвоздь, он пропорол мне обувь, но я так боялась отвлечь хоть на минуту ее внимание, незаметно выдернула гвоздь из ноги и шла дальше, хотя из раны шла кровь. Какой там гвоздь, когда у меня в гостях духовная царица!

Ее молитвы творили чудеса. Счастлив, за кого она молилась. Она очень почитала святителя Николая. У нее даже была частица его мощей! Однажды я на клиросе читала акафист святителю. Матушка нежно взяла меня за плечи и повернула лицом прямо к иконе Николая Чудотворца. Она сказала тихим, глубоким, наполненным невыразимой любовью голосом: «Ты вот так ему читай!» Мне передалась ее любовь, и я стала читать с большим чувством, обращаясь прямо к святителю. Матушка стояла рядом и молилась. Потом, будто на нее сошло озарение и она что-то увидела, она сжала руки перед грудью и, глядя вверх, прошептала: «Как тебя полюбил святитель Николай!» Я была потрясена. У меня до сих пор перед глазами ее сияющее лицо и эти ее слова. За что он меня полюбил? За то, что она стояла тут, повернула меня к нему и молилась за меня. Она вручила меня Николаю Чудотворцу.

В то время я жила уже в Смеле, в квартире в центре города, рядом школа, где училась младшая дочь, старшая дочь была замужем, я была регентом в соборе. Жизнь складывалась вполне благополучно, и я не думала о монашестве. Правда, я часто ездила по монастырям, по святым местам, мне нравилось монашество, но себя с ним я не связывала. Однако матушка молилась за меня. Она была в Дивееве, несла обет молчания. Ее духовная дочь Вера, став настоятельницей монастыря, звала в монастырь и меня. Мне это казалось несерьезным. Но молитвы матушки Митрофании творили чудеса.

Шел 1996 год. Из Дивеева в Красногорский монастырь приехала матушка Митрофания. чтобы раскрыть свою тайную схиму и похоронить игуменью Августу, кончину которой она прозрела. В монастырь на встречу с матушкой приехали ее духовные чада. Были здесь игуменья Вера с родными сестрами и я. Матушка Митрофания молча показала на меня и на игуменью Веру. Ее старшая сестра Валя сказала: «Нет-нет, это моя доця». Но матушка покачала головой и опять показала на меня и на игуменью Веру. Это было последнее благословение матушки для меня. По ее молитвам я прибыла в Густынскую обитель в день святителя Митрофана и через год была облачена в иночество с именем Митрофания. А еще через несколько лет в день святителя Николая я была облачена в рясофор. Это все не стечение обстоятельств.

Когда матушка Митрофания благословляла, она на спине как бы рисовала крест. Теперь так иногда благословляет своих близких матушка Вера, добавляя: «Благословляю тебя так, как делала это матушка Митрофания».

Матушка Митрофания была подобна огромному, сложному, многозвучному музыкальному инструменту, например, органу. Все, кто ее знал, говорят, что она вносила надежду. По ее молитвам из души уходил страх, и человек обретал новый смысл существования. Однажды она сказала: «Господи! Воздаждь сторицей всем, кто вспомнит мое имя добром!» Я дарю эту фразу всем, кто прочитает эти слова.

Посетители
    Вспоминает инокиня Нина.
    Праздничные службы в монастыре долгие, оканчиваются в два или три часа дня. Приду в келью усталая, надо бы отдохнуть хоть полчаса, а келья полна народа. Все к ней пришли. Пройти, повернуться негде. И все со своим горем, у всякого своя скорбь. Я начинаю сердиться. Но в то же время думаю: «А ведь она вместе со мной пела на клиросе, она намного старше меня, разве она не устает?» Так вот и сержусь, и себя укоряю, что у меня нет терпения. Невольно слушаю, кто у нее.

    Как-то раз приехали две девушки от о. Ионы из Одессы. «Он, - говорят, - прислал нас к Вам спросить, как нам жить». Она говорит одной: «Что имеешь, береги». Это она ей о девстве сказала. А другой: «Что потеряла, не ищи снова». Это она о том, что та хотела вторично замуж выйти.

Я говорю: «Митрофания, откуда ты их знаешь?» Она отвечает: «Ничего не знаю, я их совсем не знаю». «А откуда знаешь, кто девица, кто женщина?» Она отвернулась, будто чем занята, и ничего не отвечает. И так  всегда.

    Приехала из Черкасс Елена. Она очень любит Митрофанию и просит ее помолиться, чтобы сестра не делала аборт, как ее муж заставляет. Матушка говорит: «Привези Дусю сюда». Позже Дуся приехала. Матушка с ней поговорила, и детки остались живы. Родились двое: Вера и Люба. Отец в них души не чает и уверяет, что никогда ничего иного не хотел.

    Вот очень добродетельный Феодор и признается, что одолевают  помыслы самоубийства. Матушка молится, крестит его со спины, как и других. Он уходит спокойный, забыл обо всех страхах.

    Издалека приезжал молодой мужчина с девушкой. Бывают же такие привлекательные. И девушка ему под стать. Приехали за благословением. Она их издалека увидала и головой замотала: «Нет! Нет!» Я ей потом говорю: «Ты что! Такая пара!» А она свое: «Не хочу ему такой судьбы! Не хочу!» Так они и уехали грустные. Потом его мать приезжает и ничего не спрашивает. А чего спрашивать: нет – значит,  нет. Верующий человек не допытывается, а благодарит Бога за совет. Но тут сама  Митрофания подошла и сказала ей: «Где невеста?» Та отвечает: «У себя дома». Так возликовала Митрофания! Вся сияет! «Как хорошо, что он послушался! Если бы он знал, как хорошо!» И опять те же слова: «Не захотела я ему такой судьбы!» И ни мать, ни я не спросили: какой? Страшно прикасаться к таким тайнам. Да она бы и не сказала.

    Иные почитали за благо, если она за них свечи поставит. Помню, приезжала одна женщина и просит: «Матушка, золотенькая, ни о чем не прошу, только свечи поставь за моего сына. Он так хочет поступить в духовную семинарию!» Митрофания взяла у нее пук свечей. Она любила ставить свечи. И так мы и не знали, поступил ли он. Через четыре года приезжает молодой священник, ищет матушку и в ноги ей упал. Она в таком смятении, поднимает его и ужасается! А он говорит: «Так ведь вашими свечами  я стал то, что есть». Матушка его обнимает, ласкает, руку у него целует. А я ему строго говорю: «Почему не приехал или хоть бы написал, когда поступил? У матушки сердце ведь не железное, а плотяное». Он отвечает: «Я не верил своему счастью. Думал: вот-вот выгонят. Разберутся, что я не святой, и попросят – освободи место для святого. Так и решил: рукоположат – тогда и приеду к матушке». А Митрофания говорит: «Не я тебя вымолила, не я, а твоя мама. Ей руки целуй и никогда, никогда не забывай ее!»

    Большое влияние оказывала она на людей. Особенно, может быть, большое оказала на Николая Прикотенко.

Отец  Николай Прикотенко

Отец Николай рассказывал, что слышал о матушке Мирофании много от ее духовного чада матушки Веры и читал ее письма из Иерусалима, особенно о нисхождении Небесного Огня. Тогда книг на эти темы не было.
 
   Он вспоминает: «Я еще не был лично знаком с матушкой Митрофанией, но уже много слышал о ней. Когда она была еще в Иерусалиме, ее духовная дочь матушка Вера рассказывала мне о ней. Она много, вдохновенно и восхищенно говорила о своей духовной наставнице… И я уже с нетерпением ждал, когда же познакомлюсь с ней лично.

Мое личное знакомство с ней состоялось после ее возвращения из Иерусалима. Она вернулась в Красногорский монастырь, но часто бывала в городе Смеле, где жила ее мама (а также работали матушка Вера и я), и приезжала в село, где жили родители матушки Веры, с которыми матушка Митрофания долгие годы поддерживала дружеские и духовные отношения. В церковь этого села приезжал и я, чтобы помолиться втайне, так как в то время было небезопасно выставлять напоказ свою веру в Бога.

Моя первая встреча с матушкой Митрофанией была незабываемой. Она потрясла меня на всю жизнь!
Матушка Митрофания была человеком необыкновенным. С такими людьми мне еще не приходилось встречаться. Это была яркая, сильная, незаурядная личность, которая обладала огромным духовным влиянием и производила на окружающих неизгладимое впечатление.

Я до сих пор помню нашу первую встречу с ней и свое духовное потрясение от этой встречи. И это впечатление необыкновенной личности с каждой встречей не гасло, а увеличивалось.
Я никогда не встречал человека, который мог так страстно будить спящие души своей зажигательной верой.

По характеру она была скорее оптимисткой, нежели пессимисткой. Она часто повторяла: «Нужно радоваться!». А ведь иногда бывает так тяжело, что не знаешь, куда себя деть. Матушка советовала в таких случаях читать Евангелие: «Если нападет тоска и уныние – читай Священное Писание. Оно всегда поможет». Она часто рассказывала притчу о двух монахах, согрешивших и ушедших из монастыря. Но потом они вернулись и были приняты с наказанием: затвориться на один год. Через год затвора старцу было явлено, что они оба прощены. Но как они провели время затвора! Один из них страдал и плакал. Другой радовался и веселился, что принят вновь. Так и она всегда говорила: «Радуйтесь! Радуйтесь о Господе и еще говорю: радуйтесь!» (см. Фил. 4, 4)

Многие отмечают ее сострадательность. Да, она очень остро чувствовала чужую боль. В ее душе тотчас рождались жалость, сочувствие, желание помочь. Она сострадала любому, кто испытывал горе или находился в беде. Вспомним, как ее потрясла драматическая судьба разлученных сирот-близнецов или разваливающееся жилище блаженной Паши. Таких примеров много. Но с неменьшим восхищением можно говорить о такой черте ее характера, как умение радоваться чужой радости. Она обладала редким даром сорадования.

Как она радовалась вместе с матушкой Макарией, когда ее приняли в монастырь! Как она радовалась радости тех, кого сама одаривала иконочками из Иерусалима! Это великое чувство сорадования она завещала нам, ибо настоящий христианин «Не радуется неправде, а сорадуется истине» (1 Кор. 13, 6). Этому нас учит Священное Писание. Этому нас учила и матушка».

Заслуга матушки Митрофании в том, что церковь получила еще одного священника. Она благословила Николая Прикотенко на поступление в Московскую духовную семинарию. Она сказала ему:
-   Если бы ты знал, какой сладчайший Иисус, ты бы все оставил и служил только Ему!

Став священником, он получил приход в Стеблеве на Украине. Он рассказывал:
- Матушка и моего брата привела к вере и благословила стать
священником. Она благословила его иконой «Тайная вечеря» из Иерусалима и сказала: «Догнать и обогнать отца Николая!»

Отец Николай признается:
- После встречи с матушкой я ни одного шага в своей жизни не делал без ее благословения.
Он считает, что только поэтому всё всегда получалось и ладилось».  (Записала А.П. Стравинская).

     Вспоминает инокиня Нина.
    «Получив приход, отец Николай (Прикотенко) приехал к нам  и рассказывает:
- Церковь старая, не церковь, а старая сторожка на кладбище. Да и
в ней служить нельзя. Во время литургии кто-то кричит под престолом.

Матушка Митрофания объясняет:
- Не бойся. Это неотпетые души. Отслужи панихиду.
Он отслужил, и после этого действительно всё прекратилось. Но как быть дальше? Матушка ему говорит: «Строй церковь». Я так и ахнула, а потом даже вышла из кельи: не могу слушать, что она говорит! У молодого священника денег ни копейки, а она его уверяет: строй и всё! Скорее строй! Всё будет! И доказывает: «У Господа денег много». В подтверждение своих слов вынесла ему пятьдесят рублей и сказала: «Возьми хоть на фундамент». Но ее слова обычно сбывались. И через три года он построил церковь. И притом очень красивую. Сейчас она уже и расписана. Меня матушка и благословила ее расписывать. И как быстро мне удалось это сделать – всего за полтора месяца. Это только по ее благословению».

О. Николаю удалось очень быстро построить храм в условиях, когда шла страшная инфляция, деньги обесценивались на глазах. Как сказал один батюшка: «Мы всегда знали, что деньги – это прах. А сегодня нам жизнь показывает это воочию». А матушка сказала, что будет и община, а позже – монастырь. И в самом деле, община, сплоченная христианской любовью, уже есть.

«О. Николай вспоминал, как матушка всегда была в курсе его дел по строительству храма. Так, староста был в возрасте 80 лет. Он был на этом месте пятнадцать лет, сменить его было неудобно, но и в работе он был уже не тот помощник, что был нужен, да еще во время стройки. Батюшка едет к матушке решить эту проблему, а она его уже ждет, встречает у монастырских ворот и сразу спрашивает: «Ну, как там твой староста?» Молодой священник не успел удивиться, откуда она знает его заботу и время его приезда, а она уже благословила сменить старосту.

Очень важным был момент выбора места строительства церкви. Матушка там никогда не была. Только батюшка собрался объяснить ей особенности того или иного места предполагаемого строительства, как она говорит: «Строй за базаром!» Выбор этого места осложнялся тем, что там рядом был частный дом и огород, хозяин которого никак не соглашался на такое соседство и еще претендовал на часть  того участка, который отходил к церкви. Митрофания отсекла все сомнения: «Строй! Этот человек уедет оттуда». Как только начали закладывать фундамент, этот человек действительно уехал. Тогда впервые туда приехала матушка Митрофания. Она взобралась на фундамент церкви и несколько раз обошла ее вместе с тремя  детьми священника с молитвою «Богородице Дево, радуйся!..»

То было осенью. На следующий год после Пасхи строительная бригада отказалась класть кирпич. Была очень большая инфляция. Средств не было. Поехал батюшка опять в монастырь. На этот раз матушка вынула и подала ему старинную монету – золотой червонец с изображением царя-мученика Николая Александровича. Сказала, что подарок от о.Кукши, и передала его как благословение на окончание строительства. Да еще добавила: «Позолоти Евангелие». Оно было к тому времени очень изношенное. Батюшка хранит этот червонец как драгоценную память, как благословение.

После Троицы сразу три бригады приехали наниматься на работу. Первая могла приступить к работе через два дня, вторая – через неделю, третья – через две недели. Какую брать? Опять на совет в монастырь. Матушка, не выслушав никаких пояснений, говорит: «Бери вторую». Но, возвратившись домой, батюшка решает взять ту бригаду, которая раньше приступит к работе. И началось!

Сплошные конфликты и недоразумения. И не так кормят. Не такие лопаты. Не такой кирпич. Две недели проработала эта капризная бригада, успели сделать кладку до окон, но с аркой возникла проблема. Арка не выходит. Еле-еле сделали одно окно, с бранью и недовольством, попросили аванс и с ним исчезли.

А вторая бригада в это время уже работала в другом месте, но им там не привезли кирпич, и они спокойно приехали через день. Работали с миром, с улыбками, с удовольствием. Батюшка признался, что это было первое и последнее его непослушание.

Отец Николай рассказывает: «Мы часто всей семьей ездили в Красногорский монастырь, часто возили всех детей. Старшей  матушка подарила иконочку «Взыскание погибших». Когда встал вопрос о ее замужестве, матушка надела на нее четки. Я сказал: «Может быть, ей бы выйти замуж за семинариста?» Она ответила: «Всё равно не Царь Небесный!» За неделю до кончины матушка благословила ее: «В монастырь, благочинной!»

Среднего сына матушка всё время гладила, жалела и запретила его наказывать: «Он хороший». Его она благословила идти в армию, потом - в семинарию и остаться в монастыре. Она предсказала ему епископство. А меньшего советовала заставлять работать и наказывать: «Ставьте его в угол!»

В Красногорском монастыре праздновали день святителя Софрония, и, как всегда в этот день, присутствовал владыка Софроний из Черкасс. Все уже сидели за столом, когда я, опоздав, вошел тихонько и сел за стол. Матушка увидела, что я опоздал, встала, взяла бутылку «Кагора» и подошла к владыке, жестом просит его благословить. Он как-то смутился, но благословил. Матушка с бутылкой как бы протанцевала к выходу и вышла, потом вернулась в трапезную и поставила бутылку мне в миску. Это она уже начинала юродствовать. Этим она как бы проверяла человека на духовность. Юродство сродни психологическому тесту: кто как будет реагировать.

Я много раз видел, как по-разному люди реагируют на юродство. Одни спокойно, доброжелательно, другие болезненно, раздраженно, словно задета их гордость, иные даже агрессивно. Один старец сказал, что юродивый воспитывает нашу душу. Для юродства необходима очень большая духовная сила и свобода. Этот подвиг – подвиг юродства - является самым тяжелым». (Записала А.П. Стравинская).

В 1992 г. церковь, которую строил отец Николай, была освящена. Колокола для нее отливали в Воронеже. Их подарил председатель колхоза села Стеблева Михаил Николаевич Руденко. За ними надо ехать туда. Но сначала о. Николай собрался поехать  в Харьков за паникадилом и подсвечниками, да почему-то захотел заехать в монастырь. А матушка там его уже дожидается и говорит Нине:
- Отец Николай приедет.

Нина спрашивает:
- Зачем? И как ты это узнала?
- Я его вызвала.
- По какому телефону?
Митрофания показывает на четки:
- Вот по этому.
Нина улыбнулась, как шутке, и сказала:
-   Кто твой телефон услышит! - И ушла по своим делам. А батюшка и подъезжает, а матушка его у ворот встречает, как обычно. Нина поразилась и рассказала об этом случае о. Николаю, который подивился не менее ее.

Тогда открывался Лебединский монастырь, и шла речь о том, чтобы игуменьей поставить матушку Митрофанию. Один Глинский старец, Макарий, схимник, вспоминал: «Митрофания – чистая душа, о ней митрополит Зиновий говорил, что она рождена игуменьей». Говорил так, имея в виду ее отзывчивый характер. Думали, что пришло время сбыться этому пророчеству.

Матушка хотела, чтобы о. Николай съездил в Воронеж, где ее духовная дочь по Иерусалиму была игуменьей женского Ново-Алексеевского монастыря, и привез оттуда книги для Лебединского монастыря. О. Николай сказал, что едет в Харьков и что его старая машина без поломок не доедет и туда. Но матушка сказала:
-  Заедешь в Воронеж и привезешь мне книги.

Потом она подошла к машине и, похлопав ее рукой, сказала:
-   Конь – туда и обратно без поломок!
Так и случилось по ее слову. Батюшка съездил и в Воронеж, и в Харьков, оттуда - в Красногорский монастырь к матушке  и вернулся в Стеблев. Машина выдержала, не ломалась.

И все же не суждено было матушке стать игуменьей. У нее заболело сердце. Свалилась она и трое суток лежала между жизнью и смертью. Одной приехавшей из Москвы женщине она сказала:
- Боюсь: наденут крест и благословят на игуменство, а я не могу.
Нет силы. А куда денешься? Нельзя отказываться, а не могу. Эх, пораньше бы! Я бы всех подняла. Восстановили бы монастырь. А сейчас не могу.

Стеблев – поселок городского типа в Корсунь-Шевченском районе Черкасской области Украины. Он расположен над рекой Рось. Уже в Х1 веке здесь проходила казацкая линия защиты Киевской Руси от кочевников.  Это место было ареной многих кровопролитных сражений. Последняя из них – знаменитая Корсунь-Шевченковская операция в январе 1944 г., в ходе которой войска Юго-Западного фронта освободили Правобережную Украину. Этой битве посвящен специальный музей, созданный в 1994 г.

Рассказывает инокиня Нина.
Приехавший в Красногорский монастырь по поводу освящения Преображенского собора о. Иннокентий Просвирнин забрал матушку и увез в Москву к знаменитому (верующему) кардиологу.

    Весной 1991 года нас навестил архимандрит Парфений. В одной келье он запел: «Стопы мои направи по словеси Твоему» - через полгода те сестры умерли. Зашел к нам и запел тропарь Пресвятой Троице: «Благословен еси Христе Боже наш, Иже премудры ловцы явлей, ниспослав им Духа Святого, и теми уловлей вселенную. Человеколюбче, слава Тебе!» Этим он подтвердил, что Митрофанией руководит Сама Пресвятая Троица, и еще раз напомнил ей о предсмертном откровении. Возможно, этим он предсказал и наш переезд в Дивеевский монастырь, где главный собор посвящен Пресвятой Троице.

    Он посмотрел тогда на матушку и сказал:
- Ты большая, большие санки везешь. Много терпела, еще предстоит потерпеть.
Видно, предвидел ее скорби.
Осенью 1991 года мы поехали в Россию.

В дорогу!
   Рассказывает инокиня Нина.
     Наш духовник владыка Иоанн Ленинградский и Ладожский еще весной в письме благословил нас на переезд в Россию. Я же так любила свой монастырь, так к нему привыкла, другого места и не редставляла. Меня благословили расписывать храм в Стеблеве, откуда я всей душой рвалась в монастырь, страшно опасалась разлуки с ним. Каково же было мое удивление, когда по возвращении в монастырь я ощутила, что могу спокойно покинуть его. Мало того, я поняла, что должна уехать скорее. Так, видно, по молитвам владыки Иоанна всё совершилось.

В нашем Красногорском монастыре отреставрировали Преображенский собор, который только в 1988 году был передан монастырю. Сами, конечно, восстанавливали. Митрофания везде впереди. Привезли машину дров или досок. Пока сестры собираются, она уже разгружает, если только вообще на ногах. Глядишь, уже чуть не половину и разгрузила. Во всем была горячая.

Она часто не спала ночами, молилась. Однажды говорит мне: «Я хожу, молюсь, плачу, а ты спишь как убитая». Я действительно крепко спала, ничего не слышала. Спать приходилось по 5- 6 часов. Много силы уходит на пение в хоре.

После освящения собора 19 августа 1991 г. при игуменье Августе (она была игуменьей с 1990 по 1996 гг.) о. Иннокентий Просвирнин увез матушку в Москву на лечение, ехать  куда благословил  и меня по окончании работы в Стеблеве. Я приехала в Москву. Там меня устроил о. Иннокентий. В Москве я по его благословению посетила много святых мест. Там их так много, как нигде. Потом с Митрофанией поехали в Воронеж, где игуменьей была ее духовная дочь Любовь.

Вспоминает о. Николай Прикотенко. «Я приехал в Воронеж навестить матушку, и она решила передать мне частицу мощей святителя Николая. Она так почитала и любила Чудотворца! Он был один из самых ее любимейших святых. И он так устроил, что она получила частицу его мощей, которая теперь должна была перейти ко мне, но я испугался. Как я, недостойный, буду хранить такой бесценный дар, как посмею везти его через полстраны. Я всю жизнь мечтал иметь частицу мощей Николая Чудотворца, но тут перепугался. И отказался. Благоговение и страх оказались выше желания взять мощи. Позже матушка передала их игуменье Любови, когда она уезжала в Ташкент. Матушка Любовь стала игуменьей женского монастыря в честь святителя Николая!» (Записала А.П.Стравинская).

    Продолжает инокиня Нина.
    Какие в Воронеже красивые пейзажи! Море и небо! Кажется, они наполняли даже кельи. Но матушка ни на минуту не успокаивалась, ходила и приговаривала: «Это не наше место». Я к ней и так, и так. Ведь всё хорошо. «Нет. Это не наше место!»

    Архимандрит Иннокентий благословил ехать в Дивеево.
    25 декабря 1991 г. монахиня Митрофания выписалась из Красногорского монастыря.

В  Дивееве
Рассказывает инокиня Нина.
    «Прибыли мы в Дивеевский монастырь – в последний удел Богородицы. Наверно, и наше последнее место. Матушка игуменья Сергия встретила нас ласково. Напоила чаем, дала жилье. Мы стали ходить на службы.

    Обитель только зарождалась. Сестры ходили в подрясниках. Нам пришлось  нести разные послушания: печь хлеб, куличи, работать в огороде, шить  и петь. Матушка Митрофания была три года алтарницей. Но шли к ней со всякими заботами. У меня было послушание огородницы. Я вся в заботах об огороде и жалуюсь ей: «Не вырастет капуста в этом году, замерзнет, холодно». Она мне показывает: вот какая будет! И так и было. Бывало, придет на огород и окропит его святой водой.

Заболела у нас сестра Т., определили рак кишечника. Спрашивают у матушки, как быть. Она отвечает: «Если сделает операцию, умрет. Если нет, еще поживет». Т. отказалась от операции и по сей день жива и работает.

У Валентины, гостиничной послушницы, случился приступ. Идти в свою келью не может от боли в боку, и ее поместили в келью Митрофании. Она тут же подошла и спрашивает: что болит. Она взяла святое масло и крестообразно помазала бок Валентине, а та уж лежит, на груди руки скрестив. Боль прошла и больше не возобновлялась.

В Ардатове у одной матушки взрослая дочь, замужняя. Я там была по послушанию, и она мне рассказывает, что ее дочери врач объявила, она-де порченая и надо ее лечить, детей не будет. Я ей посоветовала обратиться к Митрофании. Когда они приехали, Митрофания говорит: «Дочь твоя совершенно здорова, лечить ее не надо, будет ребенок, и всё будет хорошо». Мать этой молодой женщины ахнула: так она уж с мужем разошлась! Но произошло так, как сказала Митрофания. И семья восстановилась, ребеночек родился на Илью пророка, и его назвали Ильей.

Стою я на литургии, а мои мысли нет-нет, да уклоняются в сторону огорода, который был моим послушанием. Матушка  потом подошла ко мне, погладила по спине и говорит: «Стояла в церкви, а мысли в огороде». Не укорила, а еще и пожалела.

Один раб Божий рассказывал, как он впервые приехал в Дивеево, встал у порога в Троицком соборе, осматривается, а к нему немолодая монахиня подходит и жестом просит благословения. Он говорит, что не священник. Она отвечает: будешь! Позже мы его встретили на ее могилке в сане священника, и он нам об этом рассказал.

Письма
    «Матушка, благословите! Здравствуйте!
Я так благодарна Вам за Ваши слова: «Пиши мне», потому что надо поделиться таким переживанием, что и не знаю, как сказать. Если это искушение, то Вам сразу станет видно.

    В глубоком сне мне кто-то сказал: «Молись, чтобы не было бегства зимой». Я еле проснулась. Встала. А в душе опять этот высокий, тонкий голос. Но не женский. «Молись, чтобы не было бегства зимой». Я уже стою на коленях перед иконами и говорю кому-то: «Молюсь, уже молюсь, чтобы не было бегства зимой». Повторяю эти слова механически. Сама же понимаю, что не так надо  молиться, а как – не могу: спать хочу, нет сил. Постояла и легла.

Утром проснулась, сразу вспомнила и начала молиться. Вечером всенощная под Покров. Я рассказала батюшке. Он ответил: «Молись!»  Нашел молитвенницу. Вы же знаете: у меня другая профессия, другая работа. Все же в храме я взмолилась изо всех сил. Я встала на колени, можно  сказать, улеглась на пол около стены, чтобы не мешать никому, и внутренне завопила к Богородице: «Спасай нас! Все погибнем». Какое тут бегство, да еще зимой! Да тут  один раз не умыться – и уже не почувствуешь себя человеком. А если бегство! Паника. Смятение. Ведь людям надо есть и пить, больных надо лечить, что делать с детьми? Ужас. Отчаяние. И все пропали. Я так вопила, изо всех сил  (молча) и мысленно просто билась о пол.  И вдруг рядом со мной наш батюшка встал у самой стены и начал читать Канон, а я сказала: «Вряд ли кто меня услышит. Пусть батюшка будет антенной от меня. Господи, услышь его!» И тут стало тихо. Не хотелось больше ни плакать, ни просить, хотя я еще пыталась напрягать себя. Я встала и пошла к помазанию.

Потом увидела около себя девочку с отцом. Ей 6 лет. Спрашиваю: «Как зовут?» - Мария. У меня почему-то от сердца отлегло. Сразу вспомнила, что и Вы Мария, и моя мама Мария, и свекровь Мария и даже теща моего брата Мария. «Умеешь молиться?» Кивнула. Сказала, что ходит в воскресную школу. Говорю: «Молись, чтобы не было бегства зимой». Она согласилась. Она сразу помолилась очень серьезно и пообещала и дома не забыть.  Думаю: маленькая, забудет. Пошла, купила ей для памяти Молитвослов и подарила. Ее отец сказал: «Дорогой подарок». Значит, бедные. Это хорошо. Из богатых редко кто молится. У них уже все есть.

Потом подошел мальчик такого же возраста. И его спросила: «Умеешь молиться?» Кивнул. «Как зовут?»: «Николай». 8 лет. Я совсем успокоилась. Это ведь Никольский храм. И он сразу помолился, тоже серьезно, сосредоточенно и пообещал и дома молиться. Прошу его: «Николай, не забудь, пожалуйста, извини, мне нечего  дать тебе  на память». Мне перед ним хочется на колени встать и ручки ему поцеловать, но подумают: сумасшедшая.

Потом была в другом храме, где батюшка раньше служил. Только вошла, подходит Тамара, уборщица, и спрашивает: «Что батюшка наказывает?» Говорю: «Молиться, чтоб не было бегства зимой. И чтобы дети молились». Она кивнула. Она знает, кому это еще сказать. Только верующих детей мало. В тот храм ходят всего два мальчика – алтарники по 7 и 8 лет. Вот когда еще раз догнала нас советская власть: она запрещала водить детей в церковь. Вот и нет их здесь.

После этого я как будто успокоилась. Моя бабушка всегда говорила, что детская молитва золотая. Все сказала, матушка. До свидания.
    Простите. Вера. 1991 год»

    «Милая, милая матушка! Здравствуйте! Благословите!
Спешу сообщить: Вашими молитвами! В Никольском храме в сочельник над алтарем сверху пронеслось очень тихо: «Не будет бегства зимой». Я слышу и не могу еще поверить. Думаю: «Слава Богу! Батюшка и матушка вымолили! Дети вымолили! Скорее батюшке сказать». Тут  кто-то меня так ударил по спине. Ужас! Я думала: все ребра сломал. А сзади никого не было. Я стояла у самой стены на небольшом возвышении  справа у окна. Но ничего. Обошлось. А дома увидела: во всю спину отпечаток чьей-то огромной ноги. Это за то, что я, простая мирянка, оказалась носительницей такой информации.  Потом я спросила батюшку, не будет бегства сейчас или никогда. Он сказал, что навсегда нельзя отменить.
Простите!!!
Какое счастье!
Нет сил перечувствовать. Вера. 1992».

    Вот письмо издалека, из США. Пишет молодой мужчина.
«Воскресения день, просветимся, людие, Пасха, Господня Пасха,
и от земли к небеси Христос Бог нас преведе, победную поющия. (Пасхальный канон, глас 1 из Творения Иоанна Дамаскина)      
Христос воскресе!
Многоуважаемая матушка!
Спаси вас Господь!

В настоящее время мне приходится обходиться только домашней молитвой да чтением того небольшого количества духовных книг, что удалось вывезти с собой из Москвы. Ближайший храм святого Андрея Стратилата в 200 милях в городе Сент – Питерсберг.Там большая русская община. Правда, без машины здесь невозможно добраться даже до супермаркета.

    Город, где я живу, широкий, но весь одноэтажный, как деревня. Весь зеленый, много белок, енотов, пеликанов, цапель и другой живности. Множество рек, озер и речушек. Экология хорошая. Нет ни метро, ни троллейбусов. На работу добираюсь автобусом, он ходит раз в час. Погода переменчивая, меняется несколько раз  в день. Днем жара, ночью холод.

    Матушка, молиться здесь трудно. Очень трудно. В каждом районе множество разных «церквей» – от католических  и баптистских  до синагог и масонских лож, а также новые «Кингдом холлы», какие-то «Свидетели Джиговы». Из ортодоксальных одна греческая, вся модернистская, и вторая Антиохийская, маленькая, как избушка.

   Люди здесь живут замкнуто, но сыто. Питание дешевое и одежда недорогая. Жилье дешевле, чем на севере, но и зарплата меньше. Культурной жизни никакой.

    Поскольку у меня по приезде нет денег, чтобы самому снять жилье, то поместили меня в общежитие под присмотр баптиста и….уголовника из Баку. Для них Америка – еще не разворованная добыча. Здесь они насаждают ту же воровскую систему, что в России.  Ужас! Когда узнали, что я православный и не хочу менять свою веру, такое началось. Баптист словно озверел. Однажды даже затеял драку и… Ладно, не буду  о последствиях. Мне пришлось дать сдачу. Даже не знаю, как он полез. Я ведь не хилый. Больше не полезет. Но ведь какой грех – драка.  Если бы не вера, то никакой надежды.

Здесь, в США, есть православные монастыри. В штате Нью Джерси есть мироточивая икона Богоматери. В штате Нью–Йорк есть семинария и монастырь. Отрадно, что здесь государство не вмешивается в дела церкви.

Вы были совершенно правы, когда сказали, что здесь я стану рабом. Меня тогда потрясло, что точно те же слова мне сказал отец Адриан в Псково-Печерском монастыре. Но вы же помните, как меня из России вышибли пинками в прямом смысле. Только  на волю Божью вся надежда. Сейчас живу одним днем. Молюсь, чтобы Господь простил. К тридцати годам я столько нагрешил, что только бы времени достало сделать что-то полезное для души. А уж какое послушание даст Господь по Вашей молитве, то и приму.

Великий пост, слава Богу, прожил тихо. Правда, хворал от аллергии, видимо. Здесь такая пышная растительность! Пыльца не прекращается. Влажность 100%.   
К Пасхе испек куличи с изюмом и орешками. Да только некому сказать: «Христос Воскресе!» Баптисты и прочие справили Пасху еще раньше иудеев.
Отправил по почте записочки в монастыри.
Прошу Ваших святых молитв обо мне, грешном, молитесь, чтобы Господь вразумил меня.
Простите меня.
Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое. Победы на сопротивные даруя и Твое сохраняя Крестом Твоим жительство.
Простите.
    Ваш Р.
    9. 12. 1993.

     А вот письмо от другого молодого мужчины.
    «Дорогая матушка, здравствуйте! Благословите.
Вашими молитвами мы хорошо отдохнули в Болгарии. В церковь ездили в соседний город, он недалеко, на острове. Здесь храмы везде пустые. На утреню и вечерню вообще не ходят. На литургию собираются несколько человек: старушки (без головных уборов)  и калеки.

Мы стоим, а все местные сидят на скамье боком к алтарю. Батюшка потом сказал: «Когда вижу в храме стоящих, то благодарю Бога: русских послал!» Батюшка говорит на всех европейских языках. Весь день он в храме. К нему всегда можно подойти и на любом языке получить необходимую информацию. Он же проводит экскурсию по своему огромному храму.

Во время службы мы как могли ему помогли. Я читал. Один москвич пел. Храм пустой. А ведь Троица. Ближе к причастию сошлось несколько человек. И сели.

Болгария была под турками пятьсот лет и сохранила веру. Храмы строили низкие, чтобы турок не раздражать. А за коммунистическое время ее как подменили. На этом острове было сорок церквей! Сейчас в десяти из них – музеи. Служит одна. Почти пустая.

Батюшка накануне больших праздников расклеивает на столбах приглашения зайти в церковь. Мы видели эти объявления. Они или разорваны, или зачеркнуты, или исписаны угрозами.
    Спаси нас Господь.

А какая погода стояла в те дни! С острова небо было видно дважды: вверху и внизу, отраженное Черным морем. Небо ярко синее, ясное, чистое, без единого облачка, как огромная чаша над всем миром. Внизу – море, как второе небо, прозрачное до дна, до камешков и песка. Вода стояла, как зеркало. Такой покой, голубое блаженство. Счастье вокруг было материальным. На второй день совсем иначе. Понедельник Святого Духа. С утра вся даль – небо, горизонт, море – в тонкой серебристой прозрачной дымке. Не туман, не облачность. А тонкая–тонкая сгустившаяся голубизна, без проницаемости.

Мы стояли на высоком берегу моря и чувствовали себя в центре таинства. Всё залито ровной тонкой синевой. Море и небо стали одним целым. Воды и дна не видно. Сверху ни облачка. Мы так решили: «Святой Дух всегда таинственен». Тишина стояла полная, но не пустая, а важная, полная смысла. Мы приехали задолго до начала службы, стояли, смотрели, и таинственность не исчезала. Я и сейчас ее вижу.

После службы пошел мелкий дождь. И все сильнее. Небо плакало, что мало народа было в церкви. То ли дело у нас, когда после службы спина болит от тесноты. Это я шучу.
Простите.
Благодарю вас и прошу Ваших святых молитв.
А.»

   «Милая матушка, благословите!
    Такое событие! В Москве освятили закладку камня воссоздаваемого храма Христа Спасителя. Было торжественное патриаршее богослужение. Это было в субботу, 7 января. Батюшка дал мне пригласительный билет.

День был морозный. – 5. Я оделась так плотно, что еле двигалась: ведь на морозе надо стоять. Прихожанам надо было явиться на час раньше, то есть к часу дня. Всё священство Москвы шло крестным ходом от Кремля к метро «Кропоткинская», к яме от бывшего бассейна. Сейчас это котлован, там будет фундамент храма. Священники и владыки шли около часа. Все в золотых облачениях
и таких же камилавках и митрах (очень холодных). Я молилась, чтобы они не простудились.

Начался молебен, как и указано в пригласительном билете, в два часа дня. Святейший сказал проповедь, не торопясь, и начался молебен. Обстоятельно, неспешно. Молебен совершался на месте алтаря. Я стояла на западной стороне, где потом будет вход в храм. Передо мной высился ярко-желтый огромный подъемный кран. Его новенькая окраска, отражая солнечные лучи, била в глаза. Я оглянулась и увидела солнце. Оно сидело на крыше высокого дома за моей спиной. Оно поместилось там ровно, аккуратно, во всю ширину, без ущерба, как дети рисуют. Я продолжала слушать молебен. Кран продолжал сиять. Наконец, я подумала: сколько же времени может стоять солнце в одном положении? Зимой оно очень быстро опускается за горизонт. Оглянулась: всё так же. И так оно стояло еще сорок минут, пока шел молебен, и некоторое время, пока после молебна говорил патриарх. Оно начало спускаться, когда заговорили мирские начальники, и быстро ушло. Тут всё и кончилось. Батюшки медленно пошли, а молодые их помощники быстро побежали. Народ повалил в метро. Солнце закатилось.

Дома я по календарю проверила: закат солнца в 4 часа 15 минут. Закат! А тут оно до самого почти этого времени сидело на крыше многоэтажного дома.
А еще спорят: надо ли восстанавливать храм!
Целую Вас. До свидания. Татьяна».
    1995 год.

     «Матушка, благословите! Я, как всегда, со своими описаниями. Простите. Важное событие: в Москву  приносили Огонь с Гроба Господня! Народ собрался на площади около ЦК КПСС. Это на Славянской площади, где храм всех святых, основанный святым великим князем Дмитрием Донским для поминовения всех погибших на поле Куликовом. Там же, напротив храма, теперь памятник святым Кириллу и Мефодию. Народ не пускали. Милиция многократно оцепила всю площадь далеко от нее. Говорят: передавите друг друга. Я прорвалась обманом и побежала так, что милиционер крикнул: «Упадешь!»
А площадь оказалась почти пустой.

Патриарх вышел из Кремля и пошел на площадь к памятнику.
Начался молебен. Сразу же началась стрельба из пушек. Все крутят головой: что такое? Кто-то догадался: это салют. Пальба была до самого чтения Евангелия. Когда святейший начал читать Евангелие, как обычно во время молебна, то сразу по всей площади установилась такая глубокая тишина. Слышно было каждое слово. Молчали пушки. Молчали люди. Как будто сразу всем заклеили рты. Потом патриарх начал молебен перед зажжением вечной лампады у памятника – отключился микрофон. Не слышно ни звука. Но тишина сохранялась прежняя. Хор пел, но не было слышно. И вдруг грянуло: «Аминь». Это включился микрофон. Сразу опять грянули пушки, зашумели люди. Выпустили голубей. А между патриархом и народом выпустили девочек в красных очень коротких юбках и объявили танцы. Никто не остался. Все быстро разошлись. Так всё смешалось сейчас в России.
      Простите. Татьяна».

 « Матушка! Благословите.
Пишет Вам Наталья из Москвы. Простите за беспокойство.
 Я видела сон и хожу под его впечатлением несколько дней. Батюшка запретил говорить о снах. Но я так взволнована, что пишу Вам. Я видела себя и сына в кинотеатре «Россия». Это в самом центре Москвы на Пушкинской площади. Мы стоим лицом к зрителям. Зал  полон. Все так оживлены. Кто беседует с соседом, кто  оживленно смотрит на экран, где сейчас будет фильм. А мы вдруг увидели, что они все мертвы. Приблизились к ним и увидели: это только кажется, что они живы. Они все замерли в тех позах, в которых кажутся говорящими и  оживленными. Я так испугалась и сказала сыну:  «Иди справа, а я пойду слева. Должен же кто-то быть живым». Мы так и пошли. Но все были мертвы.

Я проснулась с таким тяжелым чувством. И снова уснула. Опять сон. Вижу: я иду по полу этого же кинотеатра «Россия» и вижу: пол весь прогнил. Местами огромные дыры. А люди ходят, ничего не замечая.Я ужасаюсь. А кто-то говорит: «Надо настилать новый пол». Вот мои сны. А что делать? Простите. Целую Вас и низко кланяюсь. Наталия».

    Вот тоже из Москвы Вера написала о прибытии иконы Богородицы «Умиление».
    «Милая, дорогая матушка, благословите! Здравствуйте!
По радио «Радонеж» сообщили о прибытии в Елоховский собор иконы Богородицы «Умиление», которая раньше была в Сарове у преподобного отца Серафима. Я поехала встречать. Пришло столько народа! Меня незаметно оттеснили к самому почти алтарю, стою,прижалась спиной к колонне. Не видно и не слышно, что происходит. Только шум народный. Вдруг какие-то тучи пошли, пошли. Огромные, черные, обложили все небо.  И ушли. Пропели серебряные трубы. Такой звук чистый, тонкий и проникновенный. Потом тишина и простор.

Я словно очнулась и думаю: что там происходит? Мне слышно, а не видно. Тут шепот: «Несут! Несут!» Принесли икону. После службы все ринулись к ней. Икона огромная. Вся залита миром. Около нее стояла служительница в синем халате, так халат весь блестел от мира. Настроение очень благодатное.

Моя знакомая поехала на следующий день, но иконы уже не было. Не знаю, где она теперь. В Дивеево ее не повезут, так как там нет надежной для нее охраны. Вера».

    Вот еще ее письмо.
    «Матушка, здравствуйте! Благословите.
Опять со мной нечто, о чем только Вам могу сказать, иначе признают меня сумасшедшей. Даже батюшке пока не говорю. Он молодой и вдруг подумает, что  у меня «крыша поехала», извините за выражение. Дело было так. В нашем храме стою на литургии. Все, как обычно. Во время Евхаристического канона я и все рядом встали на колени. Вдруг слышу: священник со Святыми Дарами идет ко мне. Я в ужасе и оттого не могу поднять голову. Зачем? Почему такое предпочтение? Я не готовилась к причастию. Такое смятение! Но я слышу его тяжелые шаги и шелест его рясы. Его обувь уже рядом с моей головой. Я удивляюсь: со мной вплотную стоят люди со всех сторон. Где он наступает? По головам идет что ли? Наконец любопытство взяло верх, и я подняла голову. Смотрю. Этот священник стоит перед Царскими вратами, как и положено. А мне так неспокойно! Не могу сказать. Как же так? Это же Чаша!!!
Матушка, мне всё это не дает покоя, и я скорее пишу Вам. Ответьте, пожалуйста. Простите! Вера».

    И вот сбоку приписка Митрофании. Она часто так делала: отвечала  прямо на листе письма. Она написала: «Такими чудесами будет антихрист прельщать, если возможно, и избранных». Матушка велела мне ответить Вере, и я переписала эти слова.

    Пишет Елена. «Матушка, простите и благословите! Помолитесь за меня срочно Преподобному отцу нашему Серафиму. Мне во сне кто-то сказал: «Почему ты не читаешь акафист Серафиму Саровскому?» А я ответила: «Потому что он всегда со мной. Что же мне ему о нем читать?» Так вот я сказала во сне. После этого кто-то невидимый сказал: «Всё равно читай!» А я все же долго не читала. Сама не понимаю, как так случается. Сейчас спохватилась. Очень прошу ваших молитв.
    Недостойная Елена»

    Вот еще ее письмо.
    «Матушка, простите и благословите! Я увидела Вас сегодня во сне  у меня дома, на кухне, в красном углу, под иконами за столом. Вы кушали. Значит, я прощена! Спаси Вас Господь! Простите. Хоть и ленивая, но Ваша Елена».

От Натальи письмо.
    «Матушка, благословите! Пишет Вам Наталья из Москвы. Пишу Вам с большой благодарностью. Вы меня так выручили, и не только меня. Расскажу по порядку.

Меня пригласил на свой юбилей мой бывший начальник. Мне так не хотелось ехать: в пятницу Рождественского поста, будут пить и есть всё подряд. Неудобно объяснять, что не пью. Сразу шутки: значит, лечишься-де от алкоголизма, что только алкоголики не пьют. Но ехать надо: он добрый человек, не хочется его обидеть и быть неблагодарной. Еду в автобусе в подавленном состоянии, понемногу начинаю молиться и слегка, наверно, задремала и вижу Вас. Вы сидите на том месте, где проход. Я так удивилась и говорю: «О, матушка! Как Вы здесь оказались и как это Вы сидите на проходе?  Там и сиденья нет!» И открыла глаза. И сразу мне стало так  легко, я чувствую, что улыбаюсь. Приехала.

И что же! Все так радостно меня встречают! Как будто мой праздник. И все было очень хорошо. Так тепло, дружно.  Возвращалась с моим давним другом, и он сказал, что мой приезд был очень кстати, так как они все, нынешние сослуживцы, перессорились и боялись идти к начальнику, как бы не было вспышки конфликта. А увидели меня, вспомнили старую жизнь и отдохнули от всего нового. Все так довольны! Слава Богу!

Благодарю Вас, моя такая хорошая, подлинная матушка! Целую Вас и низко кланяюсь. Наталья».


    У отца Николая на острове Залит
   
Вспоминает инокиня Нина.
    Однажды матушка навестила старца Николая на острове Залит в Псковской области. По ее возвращении спрашиваю: «Что сказал тебе батюшка Николай?» Отвечает: «Сказал: Митрофания, я дурак». А я ему говорю: «И я дура, батюшка, да большая дура». Видимо, отец Николай предвидел ее юродство.
    Так поговорили.

    Невзгоды

    Архимандрит Алексей прислал матушке справку о том, что она действительно в свое время была пострижена в схиму. Он один к тому времени остался свидетелем. Но митрополит Нижегородский и Арзамасский Николай, ныне покойный, Царствие ему Небесное, или не поверил, или по другой причине, но, как вспоминают монахини, отнесся к этому по-своему. На всенощной, при всем честном народе он сорвал со схимонахини Манефы ее схимническое облачение. Сорвал и бросил на пол. Она кланяется владыке в землю и, ползая, собирает по полу свою святую одежду. Как это понять? По воспоминаниям, владыка был молитвенник и постник. Он был откровенным и последовательным в своих убеждениях. Он был противник канонизации царя-мученика и не скрывал этого, но священникам его епархии не возбранял почитать царя после его прославления.

Владыка много трудов положил для восстановления Дивеевской обители, он освятил вновь Троицкий храм монастыря и всегда был в курсе духовной жизни его. Матушку он не взлюбил, считали некоторые монахини, за то, что она, наученная глинскими старцами, встречала владыку земным поклоном. А он, скромный к себе лично, этому противился. Другие говорили, что он воспитывал схимницу. Третьи вздыхали: «Значит, быть тому».

До смерти она не носила открыто схиму и мантию. Хоть и не показывала она вида, но тяжело перенесла это поношение, тем более, что митрополит приказал игуменье отослать ее в скит. А в скиту нет ежедневной церковной службы, по которой всегда томилась и которой одной только и жаждала ее душа. Не выдержала матушка и вернулась в монастырь. На ее беду в то время в обитель приехал митрополит и в трапезной увидел ее. Он возмутился. С укором обратился к игуменье: «Я же приказал!» Матушка игуменья отвечает, что монахиня сама возвращается из скита. Пришлось ей удалиться в другой, более отдаленный скит.

Опять явилась ей лестница во сне. Каменная, с широкими ступенями, удобная. Идти легко, даже не надо руками держаться. Шла, шла. Начала уставать. Но продолжала идти. Потом подумала: «Ну, ладно, мне сойдет. Я первый раз тут поднимаюсь. Но ведь кто-то здесь ходит каждый день, и как же он это терпит! Тяжело ведь. Надо лифт устроить». И тут же она оказалась на крыше какого-то очень, видимо, высокого дома. Там стояли много людей, по одному или маленькими группами.

Вдруг она слышит, что кто-то сетует по поводу того, что на земле сплошной мрак. Она не может этого вынести и сразу вносит поправку. Она говорит (кому-то, кого не видит), что на земле прекрасная погода, ясное небо и солнце светит, она сама только что оттуда. Ей предлагается взглянуть. Она подошла к краю крыши и осторожно заглянула вниз. Там  были огромные черные тучи, сплошь затянувшие небо над Кремлем и улицами, отходящими от него. Ни просвета. По горизонту пробегали и вспыхивали молнии. Где-то далеко начинал греметь гром. Она ужаснулась.

Наверное, то был ответ на ее постоянный внутренний вопрос о том, в каком духовном состоянии земля Русская.

Пожила она в скиту в Кутузовке. Оттуда она вернулась в монастырь, пройдя пешком 70 километров. Потом были скиты в Автодееве, в Канерге.

В скиту в Канерге некоторое время жила вместе с дивеевской послушницей Натальей ее мать. Она стала свидетельницей такой сцены. Сидит матушка Митрофания на пороге Покровского храма, в котором служба совершалась только по воскресеньям, и словно чего-то ждет. Потом так и сказала: «Сейчас люди приедут». Действительно, приехали люди. Вышли из машины и идут по лужайке, ищут матушку Митрофанию. Рассказывают, что приехали с Дальнего Востока, привезли больную дочку, страдавшую падучей. Им порекомендовали именно к этой матушке. Она, ни слова не говоря и не признаваясь, что это она и есть, выслушала все и молча встала, чтобы пойти за святой водой для окропления ребенка, а девочка сразу упала и забилась. Полежала и встала совершенно здоровая. На глазах  у всех, кто оказался при этом.

Послушница Наталья вспоминает, как на Пасху 1994 года они, радостные и счастливые певчие, стояли у колокольни. Наташа была еще в платочке. Они весело говорили, когда к ним подошла матушка Митрофания и, нарушая их беседу, легонько толкнула Наташу в грудь и сказала: «А ты, где ни будешь, - все гаечки, все винтики, все болтики покатятся с тобой». Про гаечки и винтики с болтиками было все понятно – речь шла о страстях, то есть душевных недостатках. Но как быть с выражением «где ни будешь»? Наташа никуда не собиралась уезжать из Дивеева. Она очень полюбила это место. Она смутилась «Что это она говорит? Я никуда из Дивеева не собираюсь. Что это она меня провожает!» Наташа даже немного обиделась на матушку. Кто же знал, что в 1996 году владыка Николай потребует, чтобы все москвички-послушницы отказались от московской прописки и прописались в Дивееве. Родители были против, и батюшки не благословляли выписываться из Москвы. Пришлось уехать из Дивеева.

В Канерге вместе с матушкой жила Галина, кроткая и незлобивая. Иконы в домике висели на стенах. Галина предлагает матушке: помолимся. Она отвечает: «Здесь не на что молиться. Иконы должны быть не на стене, а в переднем углу». Иконы быстро устроили как надо. Митрофания обрадовалась, хлопает в ладоши: «Вот теперь есть иконы. Теперь Дух Святой у нас есть!» Галина говорит: «Как хорошо теперь!» Матушка отвечает: «Раз хорошо, то тебя через два дня отсюда переведут, а меня заберут в Дивеево». Так и вышло.

На следующий день Галина пошла за обедом и по дороге, с обедом в руках, разговаривала со всеми, кто попадался по пути.  Принесла обед, а матушка говорит: «Выброси его собакам». Она выбросила и пошла снова. Несет обед, ни с кем ни звука, мысленно  Иисусову молитву творит. Митрофания в келье упала перед ней на колени, потом встала, целует ей руки и голову. Так она просила прощения, что заставила ее второй раз идти, хотя на самом деле дала урок. Потом приняла обед и поела.

Послушница Е. вспоминает, что очень скорбела о своих грехах и после исповеди. Ходила, мучая себя. Митрофания подошла к ней и сказала: «Не мучь себя. Всё, что исповедала, прощено. Верь этому». Е. же ничего ей не говорила. И никто, кроме нее самой, не знал о ее внутреннем состоянии.

Многие сестры подходили и говорили: «Митрофания, голова болит». Она перекрестит – и всё проходит. Зайдет на кухню, перекрестит все кастрюли и дальше пойдет.

Схиархимандрит Макарий, приезжая в Дивеево, говорил о Митрофании: «Она блаженная и ляжет рядом с блаженными». А он был высокой жизни. Он скончался, сороковой день его совпал с годовщиной матушки. Это неспроста. По жизни они были единомышленники.

Однажды Митрофания передает мне с Канергского скита, чтобы я приехала к ней на Троицу, так как она будет умирать. Она на каждую Троицу собиралась умирать, в напряжении всех своих сил, с великим покаянным чувством. В то время все батюшки заявляли ей прямо в глаза, что она в прелести, то есть духовно больна.

Тут как не вспомнить старца Иосифа Афинского: «Знаешь, каково, когда тебя искушают? Ты не крадешь – тебя обвиняют. Ты благословляешь – тебя проклинают. Ты милуешь – тебя обижают. Ты хвалишь – тебя осуждают. Приходят без причины, чтобы тебя обличить и постоянно звать прельщенным до конца жизни. А ты знаешь, что это не так, как они говорят, и видишь искушение, которое ими движет, и как виновный каешься и плачешь, что ты такой и есть, чтобы их успокоить».

Так и Митрофания каялась, чтобы всех успокоить. Так и в тот день она пошла на исповедь покаяться в прелести. Как алтарница она могла входить в алтарь. Вошла она и видит: стоит на престоле Агнец. Батюшка в храме исповедует народ, а над престолом, над семисвечником, вдруг появился огненный язык и колышется. Стоит матушка, а на душе у нее, она потом рассказывала, никакого страха нет, ощущение точь-точь, как в Иерусалиме в Великую субботу, когда она своими глазами увидела Небесный Огонь. Матушка стоит, как зачарованная.

Но тут внизу на престоле загорелись пелены. Тут она и закричала: «Пожар!» Дело в том, что сначала Благодатный Огонь не жжет. Им умываются. А потом он становится обычным. Батюшка прибежал и тут же всё потушил. А матушке было великим утешением это явление Огня за все ее муки и ее терпение. Веду ее из церкви, вижу ее лучезарные глаза и  не понимаю, как другие этого не видят. Она мне шепчет: «Молчи». Я не успела с ней ни о чем поговорить. А батюшка объясняет: «Так всегда бывает, когда каются прельщенные». Как мне больно было это слышать и не возразить.

   В  Арзамасе
Рассказывает монахиня Нина.

     В это время меня направили в Арзамас, в Никольский монастырь в качестве старшей сестры на время, пока подыщут игуменью.
    Однажды приезжаю я в Дивеево и слышу: «Возьми Митрофанию, у нее что-то с головой». С тех пор она вела себя странно. Так начался последний период ее мученичества – период юродства. Она вела себя, как сумасшедшая. Она рвала обои в келье, ночью гоняла сестер, собирала их вещи и тащила на улицу. Зато в тот день все они присутствовали на полунощнице.

Везу ее в Арзамас. Она говорит: «Буду тебя слушаться». И действительно всё было хорошо несколько дней. Затем начала буянить. Она все тащила в мусорный ящик с криком: «Это всё признаки!» «Есть воля Божия, а это всё признаки!»

Она пошла в собор, где служил владыка Ерофей. Вскоре он звонит: возьмите Митрофанию. Пошли за ней две сестры. Ведут. Она идет медленно, босиком, сверху схима, в руках цветы, на голове поверх скуфьи желтый шарф, который она сняла с Распятия в соборе. Сестры начали открывать ворота. Они не поддаются. Начали стучать кирпичом. Стук на весь город. Выбегаю: «Вы что делаете? Почему открываете ворота? Идите в калитку. В церкви не слышно чтения!» Сестра отвечает: «Митрофания не хочет в калитку. Только в ворота». Открыли ворота. Она идет в таком виде. Идет медленно. Я смотрю и ничего не понимаю. Что делать? Она заходит в церковь. Шла всенощная. Она мажется маслом, кланяется батюшке, подходит ко мне и говорит: «Нина, я невеста Христова… И ты тоже» И это всё она своим басом. Но это ладно. Потом она начала кричать на всю церковь…

Звоню игуменье: «Может, отвезти ее в Троице-Сергиеву лавру?» Матушка благословила. Митрофания спешно засобиралась, как ни в чем не бывало. Я ее одеваю, отдала свой плащ. Все, как обычно. Поехала с двумя сестрами.

Долго ли, коротко ли, возвращаются. Спрашиваю: что там было. Говорят: «Ее отчитывали. Она в Елоховском Богоявленском соборе в Москве кричала: «Мир!» Спрашиваю: зачем так кричала. Отвечает: «Чтобы не было войны!»

    Опять  в  Дивееве
    После этого она вернулась в Дивеево, жила там то в одном месте, то в другом, куда поселят. И то сказать, жить с ней стало нелегко.
    Одна женщина спросила ее: «Матушка, как же вы? Ведь игуменья не благословляет вас блажить! А кто же вас благословил?» Матушка подняла глаза к небу и туда же указала рукой: «Бог благословил».

Приезжала монахиня Евпраксия из Троице-Сергиевой лавры, где она при Духовной академии несет свое послушание, и рассказала об одном признании покойной матушки Митрофании. Давно, еще будучи молоденькой послушницей Марией, стояла она в конце длинной очереди на исповедь к Андронику Глинскому, а он сам вдруг к ней подошел, взял за руку и повел к себе в келью. Там он долго с ней беседовал и сказал: «Перед Антихристом будешь юродствовать». Митрофания спросила: «Батюшка, а что это такое?» Он ответил: «Придет время, Господь вразумит». Вот кто ее благословил.

После смерти Митрофания явилась к этой монахине ночью и начала вытаскивать у нее консервы со словами: «Ты ведь монахиня, зачем это тебе!» Это означает, что монахи всегда должны полагаться только на волю Божию и не заботиться о своем материальном будущем.

За четыре года до смерти она перестала говорить, только показывала жестами и кое-кого била палкой. Так, подходит к ней одна приезжая паломница и жалуется на какие-то неприятные ощущения относительно женщины, с которой они поселились на квартире. Та каким-то образом приобретает власть над маленьким сыном паломницы. Матушка взяла палку наперевес и пошла в наступление на ту женщину, подошла к ней вплотную, метясь ей в нос. И та не выдержала, созналась в магии, стараясь оправдаться, заявила, что она занимается белой магией. А какая разница белая или черная, колдовство есть колдовство.

В храме часто можно было слышать ее плач за литургией, а также на акафисте страстям Христовым. В большие праздники она всей душой была в Иерусалиме. Там она ощущала такое великое торжество. Переносясь туда душой, она ходила, размахивая руками, стучала кулаком, за что ей попадало. Подойдет к хору и помогает ему руками. Ей хотелось вылить всю душу.

Иногда напишет мне: «Нина, как хорошо молчать!» Иногда: «Как трудно молчать!
Игуменья иногда скажет ей: «Зачем стучишь?» А она показывает на свой висок: дескать, дура, что с дуры взять. Не могла она жить по законам нашего суетного мира.

Мне было ясно, что в эту пору ее жизни ей были открыты наши мысли. Например, я собираюсь причащаться, одеваюсь и думаю, хорошо, что на этот раз нечего исповедывать, как раньше, когда матушка что-нибудь устроит, и я пугаюсь и возмущаюсь, и всё это надо исповедовать. На этот раз хочу уйти спокойно. Выхожу,  а она меня догоняет и запускает в меня открытой грелкой. Вода вылилась, с камилавки потекло на рясу. Я не выдержала, сказала ей что-то сердитое. А потом иду в церковь и думаю: для чего она это делает? Следом другая мысль: эх ты, столько лет живешь в монастыре и не понимаешь, что надо было сказать одно слово: прости. И как было бы спокойно.

Она же опытно поняла, как смиряется гордыня через напраслины, понесенные со смирением. Очень во многом у меня глаза на нее открылись после ее смерти, хотя я ее всегда очень уважала и любила».

      Вспоминает инокиня Т., урожденная Нина Васильевна Попова.
    «Родом я из верующей семьи. Образование у меня высшее медицинское. В 1997 году я, тогда уже монахиня, приехала в Дивеевский монастырь из города Печеры в Псковской области.

Одна матушка подсказала мне благословиться у матушки Митрофании и узнать свою судьбу: в каком монастыре мне жить и как спасаться. Мать Митрофания, как увидела меня, упала передо мной на колени, а потом быстро встала на ноги и подала мне книгу о Пашеньке Дивеевской. Матушка благословила меня в Иерусалим, и я там побывала три раза. Она сказала мне о моей судьбе. Она сказала те же слова, что отец Адриан в Псково-Печерском монастыре. Но это всё впереди, как Бог даст».

      Рассказывает о. Николай Прикотенко.   
     «Летом, кажется, 1996 года мне сообщили, что у матушки что-то неладно с головой. Она-де взяла большую палку и во время службы шумела, что-то выкрикивала. Потом взяла на себя подвиг молчания. В том году я ездил  в Переделкино к своему духовному отцу Кириллу и рассказал ему о матушке. Отец Кирилл хорошо знал ее и сказал, что она совершенно здорова. Он пояснил, что она взяла на себя подвиг юродства.

Приехал я в Дивеево, увидел ее молчащей, отстраненной, и от меня тоже. Тут я вспомнил, как она во время нашего паломничества в Дальние пещеры Киево-Печерской лавры помазала себе губы маслом от лампады молчальника. Она уже тогда решилась на молчание. Теперь она и на меня подняла палку, как бы защищаясь и отстраняясь от меня. В это время я ее сфотографировал. Она категорически запретила мне это делать. Она подняла руку с палкой в таком запрещающем, отрицающем жесте. Но я все-таки щелкнул затвором. И что же? На фотографии видна отчетливо человеческая фигура в монашеском одеянии, видна палка в поднятой руке, а лица нет. Вместо лица – светлый овал. Я вспомнил, как мне рассказывали о случае в Иерусалиме: матушка не благословила свою духовную дочь в тот день ехать в город, но она поехала. Поехала и сломала ногу.

После моих уговоров и слез: «Бейте, гоните, не уеду, пока вы со мной не поговорите!» она приняла нас. Понятно, что беседовали мы так: я говорил, она изредка писала мне ответ. На другой день к матушке приходили все, кто приезжал со мной. В Дивеево мы старались ездить к ней всей семьей и с прихожанами, сколько помещалось в микроавтобусе. Она всех приняла и благословила.
    Она  носила схиму тайно.

Однажды она дала мне телеграмму с просьбой забрать ее. Я забрал ее с квартиры родственников Нины. Они считали матушку самой родной. Привез к себе домой. С неделю она пожила в Стеблеве, ходила на службу. Тогда я понял, почему она шумит на службе: в момент славословия Троицы она в таком молитвенном восторге, что не может сдержать себя. По натуре она была очень эмоциональным и открытым человеком. Потом она решила поехать в Лебединский монастырь Я отвез ее туда. Побыла она там и решила переехать в Красногорский монастырь.

По дороге из Дивеева мы заезжали в Переделкино, где отец Кирилл благословил ее открыть схиму. Там произошел такой эпизод. У калитки о. Кирилла нас к нему по случаю его болезни не пускал милиционер. Что делать? – спрашиваю матушку. Она указала на небо. Молится. Тут вышла келейница о. Кирилла и ввела нас к  нему.

В Красногорском монастыре матушка Митрофания объяснила матушке Августе, что приехала открыть схиму. Она молчала, поэтому написала игуменье Августе покаянное письмо, где были такие слова: «Примите и простите заблудшего бродягу…» После этого за литургией уже поминали о здравии схимонахини Манефы.

Матушка Митрофания (Манефа) написала мне, что приехала не только ради открытия схимы, но и чтобы похоронить  игуменью Августу, которая и умерла во время пребывания Митрофании в этом монастыре 13 декабря 1996 года. Матушка ее и хоронила. Шла с букетом роз.

Как-то я спросил ее: «Матушка, как вас хоронить?» Она ответила: «В ров – вонючую».
В ее сердце жила постоянная Иисусова молитва. Только священнику Николаю она призналась, что в уме произносит слова: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий», а в сердце слова: «Помилуй мя, грешную». Добавила, что не знает, как это происходит, но что происходит это и днем, и ночью, когда она спит.
Она утешила о. Николая перед самой кончиной, показав ему, что он у нее  в сердце.

    Отец Николай говорит: «Она была зажигателем веры. Она будила наши спящие души своей спасительной верой». Он вспоминает, как она открыла ему духовную тайну. Она сказала ему, что преподобный Серафим Саровский жив. «Вижу как сейчас: она смотрела на меня сияющими, необыкновенными глазами, прижала руки к груди и рассказала, что, как только приехали они с Ниной в Дивеево, она пошла к мощам преподобного Серафима. Приложившись, она прошептала тогда: «Христос воскрес!» И тут же услышала: «Воистину воскрес!» Потрясенная, она повторила свое святое приветствие и услышала тот же ответ. И в третий раз она услышала то же: «Воистину воскрес!» Рассказав это, прошептала мне: «Отец Николай, преподобный Серафим живой!»

Матушка могла молиться весь день, иногда и всю ночь. Работала или отдыхала, она вела непрерывную беседу с Богом. Когда мне говорили, что она во время литургии что-то выкрикивает, я не понимал. Понял в Стеблеве, когда она гостила у нас и посещала храм. Она погружалась в такое глубокое Богообщение, что не замечала вокруг себя ничего и никого. Ей казалось, что она наедине с Богом, и она выплескивала вслух свои чувства. Высота ее веры было настолько неотмирной, что иным казалась юродством. Но все, что она делала и говорила, исходило из чистых побуждений ее высокодуховной души.

Помню, как из Дивеева позвонила инокиня Нина и сказала, что матушку парализовало, напомнила, что она собирается умереть на Троицу. Я тотчас поехал. Приехали мы в пол-одиннадцатого вечера. Матушка лежала с разбитым лицом. Но говорила, хотя и с трудом. «Как хорошо, что ты приехал. Я знала, что ты приедешь». Ум ее был по-прежнему ясный. Она всё помнила и обо всех спросила. Каждый день, пока я был в Дивееве, я ее причащал. Матушка принимала всех, кто к ней приходил. Последнее ее мне было такое благословение: «Места у вас не простые. Отец Николай, строй монастырь». На вопрос: мужской или женский она ответила: «И тот, и другой». Добавила: «У вас будет школа. Откроются мощи. Поищи, кто это будет там. Будут приезжать иностранные делегации». Были и личные мне благословения. Матушка благословила и Вячеслава Михайловича Власова, моего помощника в строительстве церкви. И ему, и его жене дала личные благословения.

На сороковой день после кончины матушка явилась во сне моему сыну Ване и сказала:
- Передай отцу: я думала, что тут очень красиво, но здесь настолько хорошо, что я этого не могу передать словами.
Я никогда не сомневался в том, что ее праведная душа жива и видит нас и слышит наши молитвы. (Записала А.П. Стравинская).

     Продолжает инокиня Нина. «Прихожу я к ней однажды с чирьем на подбородке. Какая-то женщина подошла ко мне с угрозой и отошла, а у меня сразу чирей вскочил. Что такое? Матушка помазала мне это место святым маслом, и всё прошло без последствий.

Заболел у нас отец Владимир Ишкин. У него нашли опухоль в желудке и назначили операцию. Мы - к Митрофании с этой новостью. Она показывает на небо, руки сложила на груди, как у покойника. Значит, жить не будет. Я ей говорю: «Ты что, матушка! У него же маленькие дети!» А она указывает на небо. Не ее воля. Батюшка скончался. Так Богу угодно.

Ночами она нас часто будила: то стульчиком грохнет, то ложкой на кухне, и у всех просила прощения, всем – надо или не надо – низко кланялась в ноги. Этим она всем нам показывала, чего нам не хватает:  смирения. Гордости в нас во всех преизбыток, а  для спасения души требуется смирение.

Как в юности в Лебединском монастыре на нее игуменья складывала грехи всех сестер, так теперь она сама взяла на себя наши основные грехи: немирный дух, слабую молитвенность, душевную расслабленность и себяжаление.

   Кончина
Вспоминает инокиня Нина.
    Незадолго перед ее кончиной нас поселили в домике рядом с храмом.
    Владыка Иоанн, к тому времени давно покойный, явился ей во сне. Утром матушка подает мне записку: «Владыка Иоанн явился сейчас утром, я ему поклонилась в ножки и хотела поцеловать, а он не дает и говорит: собирайся в будущее. И перекрестил». Я ей говорю: «Троица подходит. Наверно, поэтому ты так говоришь». А у самой сердце ёкает. Вдруг и вправду уйдет.

В пятницу утром ее парализовало. Отнялась левая сторона. Я ее спрашиваю, когда тебя парализовало - ночью? Отвечает: «Нет, ночью я молилась». В час или в два ночи? Она отвечает: «Господи, спаси обитель, сестер и благодетелей». Наверно, всю ночь молилась.

В тот же день звонит о. Николай Прикотенко, спрашивает, что с матушкой. Она ему приснилась. Он скоро приехал.
Под Троицу в полночь она причастилась. Были все признаки, что она отходит. Казалось, предсказание осуществляется. Но большую силу имеет благословение игуменьи, а она не благословила ее умирать на Троицу, так как матушка упала с кровати и разбила лицо. И матушка пролежала еще две с половиной недели, пока лицо зажило.

Когда она слегла, к ней стал рваться один местный паренек. Он вошел, Митрофания взяла его за рукав, да как оттолкнет и спрашивает: «Деньги любишь?» Он удивился: «Матушка, откуда вы знаете?» «А зачем со старушек по 150 рублей берешь, когда возишь их  в Санаксар?» «Матушка, ну откуда вы это знаете?» «Так вот не бери  много со старушек и  вообще с верующих не бери большие деньги. Бери немножечко. Не надо много брать. Понял?» После этого он к нам каждый день приходил, то воды с источника принесет, то еще что-нибудь.

После службы матушка часто звонила в колокольчик, созывая сестер на трапезу. После ее смерти он звонит на обед, как когда-то Митрофания, и приговаривает: «Мать Манефа, моли Бога о нас!»

Она скончалась после всенощной под Владимирскую икону Божией Матери. Кончина была мирной и тихой. До последнего часа матушка была в памяти и гоняла бесов четками. Когда ее одевали, лицо просияло каким-то светом, просто страшно было смотреть. Улыбка радости была у нее на лице. Окончился трудный, тернистый путь страдания и скорби.

Сестры не отходили. Была полная келья. Я пыталась уговорить их уйти, больной трудно дышать, но никто не слушал.

В день смерти к ней пришла одна матушка и сидела около нее, молилась. Митрофания положила ей руку на голову и сказала: «Оставайся ты. У тебя всё для этого есть». Я отчетливо слышала этот разговор. Преподобный Серафим говорил ведь, что в Дивееве блаженные не переведутся.

Когда она умерла, многие пришли со всенощной, быстро и тихо все организовали и понесли ее в церковь, где отслужили первую панихиду. После панихиды я осталась у гроба, чтобы читать Псалтирь, но многие сестры хотели этого же, и я просто молилась о ней. Вдруг за стенами собора раздался истошный  рев, жуткий крик, но я почему-то не испугалась, а подумала: «Тошно врагу, что не досталась ему в лапы».

В то же самое время матушка Серафима, наша землячка, уснула и услышала во сне шум вихря и истошный крик: «Манефа!». Она выглянула в форточку и сказала кому-то: «Ее нет, она уехала в Москву». И проснулась. Размышляя о своем сне, она подумала: «Не досталась  матушка в лапы врагу, вот он и кричит».
    Такое совпадение.

Одна наша сестра по келье в это время пошла спать, так как устала до предела, и только уснула, как видит во сне высокую женщину, всю в белом парчовом, как у батюшек, облачении. Наша сестра кланяется ей, а она сказала: «Придете ко мне – ты (указала на нее)» и еще имя назвала. Вот такие явления случились в то время.

Гроб с телом четыре дня стоял в Преображенском соборе, и каждый день совершалась литургия. В субботу было совершено погребение. Запаха тления не было совершенно, а стояла жара. Я часто прикладывалась и старалась ощутить, нет ли запаха, и не находила.

А некоторые сестры ощутили благоухание. Ее лицо было блаженным, как у спящего ребенка. Руки и пальцы были мягкие и теплые, как у живой. От гроба не хотелось уходить. Всё бы стояла и стояла. Сестры залезали под гроб и там сидели. На погребение было очень много народа. Все хотели приложиться еще и еще раз. Одна монахиня, которая при жизни матушки больше всех ее бесчестила, у гроба испытала сильное потрясение и перед всеми покаялась со слезами. Вспоминаются слова Священного Писания: «Нам, последним посланникам, Бог судил быть как бы приговоренными к смерти, потому что мы сделались позорищем для мира, для ангелов и человеков». И еще: «И будете ненавидимы всеми за имя Мое: претерпевший же до конца спасется».

На погребение приехала из Нижнего Новгорода матушка отца Игоря и говорит, что ей в тонком сне явился отец Иоанн Крестьянкин  (из Псково-Печерского монастыря) и сказал: «Иду служить в Преображенский собор в Дивеево». Матушка проснулась и позвонила в Дивеево, приехал ли отец Иоанн. Ей отвечают: нет. И тут-то и сообщили о кончине матушки Митрофании, с которой она была дружна. Наверное, батюшка Иоанн духом тоже присутствовал на погребении.

У меня все дни лились слезы. Они текли сразу от печали и от какой-то радости, от светлого чувства. Печаль – оттого, что ее больше нет с нами. Радость – о ее упокоении. Особенно чувствовалась радость на погребении. Оно прошло так тихо и слаженно, мирно. Каждый старался внести свою долю участия: кто поправит могилку, кто крестик, кто-то быстро и незаметно посадил заранее подготовленные цветы. Пропели литию и пошли в трапезную совершить и там память по новопреставленной.
    Вечная ей память.

За две недели до кончины матушка начала говорить.
Перед самой смертью матушка сказал Галине-врачу, что видела, какую обитель ей приготовил Господь: мраморный дворец.
Я действительно увидела во сне на третий день матушку в огромном мраморном трехкупольном соборе с цветами и в полном великолепии. Он полон людей: они на стенах и везде - везде и что-то делают: кто клеит, кто молоточком стучит, кто красит. Я так поняла, что это молитвенники за душу новопреставленной. Она многим, очень многим помогала и со многими была в дружеских отношениях. Да что там – раз увидит – и уже друзья навек! Она притягивала к себе людей тем, что в ней был дух Божий притягательный.

Все сорок дней нас благословили исполнять схимническое правило, что по милости Божией мы и делали. Однажды, прочитав правило, утомившись в воскресный день, мы с Верой уснули на полчаса. Потом Вера встает и говорит: «Ты сейчас мне одеяло сзади поправляла и под спину подтыкала?» Нет. Это Митрофания всегда так делала. «Но я ощущала это ясно».

На сороковой день, исполнив последние молитвы, я пришла в келью, сестер не было, чувствую ее присутствие. Я заплакала и, ложась спать, почему-то подумала, что сейчас она мне  приснится. Видимо, только я начала засыпать, вижу: заходит в келью Митрофания, вся в сияющей белой одежде. Я к ней с койки быстро вскакиваю, и обнимаю ее крепко, и как-то быстро-быстро стала с ней общаться без слов, как-то словно вижу ее мысли и свои. Спрашиваю, прошла ли она мытарства. Она отвечает: прошла. «Я за тебя молилась». Она дополняет мои слова: «С болезнью сердца, как говорят отцы. Так и молись до Господа». А я всё свое: «Митрофания, ты слышала, как я молилась! Возьми меня с собой!» И всё это без слов, молча. Она многозначительно на меня посмотрела и быстро вышла. Я – за ней… И проснулась».

На сороковой день видел матушку во сне сын отца Николая Ваня. Она была во всем белом и находилась как бы в колеснице, поднимающейся ввысь. Она говорила: "Так хорошо, так хороршо мне на земле никогда не было так хорошо. Не волнуйтесь, вы все здесь будете!"

Был в Дивееве епископ из Греции, сказал: «Берите земельку с ее могилки как святыню». Он знал матушку по Иерусалиму.
Кто-то был потом на Валааме и сказал там старцу о Митрофании. Старец ответил, что ее молитвами держался весь монастырь».

   Отец Николай Прикотенко: «В лице матушки Митрофании, в ее жизни и духовном подвижничестве мы видим  не древний, достойный изучения и подражания опыт, а современный нам образец подвижничества и великую ревность о спасении души. Этому она учит нас на примере ее собственной жизни, учит словами, которые глубоко западали в душу ее учеников, так как извлечены были из самой глубины ее верующей души. Матушка обладала всеми теми чертами, которые характеризуют настоящих подвижников, главные из которых: любовь к Богу и ревностное служение Ему, всепоглощающая любовь к людям, милосердие и доброта, бескорыстие и нестяжание, скромность и простота. Она была просто не от мира сего».

Через три года после кончины матушки приехал в Дивеево отец Николай Прикотенко и рассказал, что собираются сестры будущего монастыря и строится им обитель, как и предсказывала матушка. Сестрам не раз являлась игумения - высокого роста с крестом на груди. Видели ее и в храме в скиту, где отец Николай служил с двум священниками в воскресенье, и отец Василий после литии спрашивает отца Николая: "Кто та игумения - у свечного ящика?" Отец Николай не видел, но слышит пояснение: "Высокая, с крестом на груди". Как не вспомнить, что митрополит Зиновий говорил: "Митрофания рождена игуменией!" Вот она и стала ею по смерти. Она являлась Олегу, сыну покойной духовной дочери отца Николая Ольги Таранковой, явилась во сне.

Олег рассказывает:
- Лег я спать, а тут подходит монахиня, высокая, вся в черном, с
крестом на груди, и гладит меня по голове, и приговаривает: "Сынок, не кури!"
Олег вскочил и бегом к отцу Николаю. Прибежал взбудораженный, ничего понять не может, пока отец Николай его успокоил.

    Рассказ о матушке Митрофании настоятельницы Густынского Свято-Троицкого монастыря игумении Веры (Таран).

    Схимонахиня Манефа (матушка Митрофания) была моей духовной наставницей. Написать о ней воспоминания очень трудно. Во-первых, ее внутренний рост и духовный путь был сокрыт от глаз всех, кто ее знал. Во-вторых, матушка Митрофания – это огромное духовное событие, это колоссальная духовная личность, описать которую невозможно. В-третьих, матушка Митрофания – это огромная часть моей жизни, почти четыре десятилетия духовного, заочного и личного, общения. Легко ли вспомнить и систематизировать события  стольких лет! Тем более сейчас, когда каждая минута занята возрождением Густынского монастыря. Потому мои воспоминания имеют отрывочный характер.

   Немного о себе. Мне повезло: я родилась в глубоко религиозной семье. Мои родители – Григорий и Александра – пели в церковном хоре в селе под городом Смелой. Туда же бегала и я со своими старшими сестрами Валей и Лидой. Вскоре я тоже пела в церкви нашего села. Окончив школу, я поступила на работу в городе Смеле и начала посещать кафедральный храм, где тоже пела в хоре.

Конечно, мне посчастливилось с детства приобщиться к высшим духовным ценностям, но проблема выбора передо мной стояла всегда. Наше общество было воинственно-атеистическим, оно не только не признавало веру в Бога, но жестоко преследовало верующих. Многие в такой обстановке отказывались от своих убеждений, хотя бы внешне. Мне нелегко было выстоять и в школе, при массовом приеме в комсомол, и на работе, когда меня увольняли сразу, как только узнавали, что я посещаю храм, да еще и пою в хоре. Но вера мне помогала. Позже матушка Митрофания говорила: «Ты избранница Бога, и Он тебе помогает».

Наша семья часто посещала монастыри. Когда я приезжала в монастырь и видела там послушниц в монашеском облачении, сердце мое истекало кровью – так мне хотелось стать монахиней. Но тогда в монастырь принимали лишь в возрасте старше 40 лет, да и прописывать в монастырь можно было лишь одного человека в год.

Моим духовником был отец Виталий, старец Глинской пустыни. Я часто ездила к нему в прославленную духовностью и старчеством Глинскую пустынь, а после ее закрытия ездила на Кавказ, куда уехали многие старцы, в том числе и отец Виталий. Но это другая тема.

По окончании института я работала экономистом на крупном предприятии и продолжала петь в соборе, а вскоре стала регентом. В одно из посещений отца Виталия в Грузии я приняла тайный монашеский постриг.

Когда в обществе начались изменения, к верующим стали относиться иначе: не только терпимо, но и уважительно. Меня уважали не только как специалиста-профессионала, но и как человека, многие годы остававшегося верным своим убеждениям. Мне предложили перейти в собор работать регентом, но и с должности экономиста не отпускали, обещая отпускать в храм в любое время. Эту проблему выбора я решила в пользу веры и стала регентом, псаломщиком, певчей, преподавателем музыки и пения, бухгалтером, кассиром, преподавателем Закона Божьего в воскресной школе. И все это была лишь подготовка к моей миссии по восстановлению и возрождению Густынского монастыря с 1993 г.

С матушкой Митрофанией я познакомилась в 1967 или 1968 г. в Красногорском монастыре, куда я приехала в очередной раз. Матушка тогда еще была послушницей. Она привлекла меня своей ревностью по в вере, а она, видимо, почувствовала во мне беззащитную, уязвимую душу и взяла меня под свое покровительство. Несмотря на большую разницу в возрасте – до двадцати лет – мы быстро сдружились, и с каждым годом наша духовная связь крепла.

   В Смеле, где я жила и работала, жила мама матушки – монахиня Евникия. Я помогала ей, а матушка опекала меня, когда я приезжала в монастырь. Там меня называли Верой «смелянской» и, не зная, что приняла монашеский постриг, удивлялись, почему я в монастыре надевала монашеское одеяние и пела с матушкой в монастырском хоре.

Матушка дружила с моей мамой и моими старшими сестрами. Она приезжала к ним в село Балаклею под Смелой. Она очень хотела, чтобы я стала монахиней, чтобы не выходила замуж. Этого же хотела моя мама. В христианских странах всегда считалось великим благом, если кто-то из детей посвящал себя Богу. На такого смотрели как на молитвенника за весь род. Это считалось знаком особой Божией милости. По этому поводу мне вспоминаются слова великого ученого, автора теории относительности Альберта Эйнштейна: «Верующие люди – мощнейшие двигатели прогресса. Они живут за гранью реальности и тем самым ведут человечество к высшему и неведомому. Очень жаль, мало их среди нас, обыкновенных людей».

В суровые атеистические времена моей молодости молодые юноши-семинаристы искали себе жену среди дочерей священников. Доходила очередь и до меня, певчей. Однажды ко мне посватался очень видный жених – высокопоставленный военный. Большинство родных и знакомых были на его стороне. В тот день, когда он приехал ко мне с официальным предложением, матушка увела меня в лес, где мы за духовной беседой забыли о времени. По возвращении я узнала, в какой ярости, в каком гневе уехал мой жених. Матушка сказала: «Теперь ты видишь, что это за человек!»

Я была знакома с семьями священников и видела, как все время они отдают семье, детям. Мне хотелось всю себя посвятить Богу. Я шла по пути к Нему не наполовину, а целиком. Мне трудно передать словами чувство при тайном монашеском постриге. Невозможно передать радость матушки Митрофании, когда она узнала о моем судьбоносном шаге. Ее слова, ее одухотворенное лицо, ее сияющие глаза - в моем сердце.

Несколько слов о родных матушки. Ее маму, монахиню Евникию, не приняли в монастырь из-за преклонного возраста, и она жила в Смеле, рассказывала о трудной жизни в молодости, когда от бедности, от безысходности опускались руки. Однажды она даже согрешила и молила Бога, чтобы Он взял к Себе хоть одного из детей – маленькую Марию. «Она такая слабенькая, все равно не выкарабкается». – сказала я. Вот Бог и взял ее к себе – она стала монахиней. К тому же Он дал ей силу физическую и духовную.

Все родные – глубоко верующие люди. Брат матушки Михаил приехал с женой Анной из Оренбургской области на Украину навестить мать и сестру, а потом они поехали в Почаевский монастырь и повезли с собой вытканный дома огромный ковер пять метров на пять. Вдоль каймы ковра была выткана надпись: «О здравии Михаила и его жены Анны». Ковер подарили лавре.

Желание стать монахиней у матушки Митрофании было с детства. Она не мыслила себя без монастыря. На пути к этой мечте ей пришлось преодолеть почти непреодолимые препятствия. За годы послушания в монастыре ей пришлось выдержать очень многое. Она прошла все виды монастырского послушания. Она страдала от грубости и придирок старших монахинь, покорно принимала справедливые и несправедливые упреки и многое другое. Ей надо было постоянно смиряться, что для такого чувствительного и горячего человека было нелегко. Ей пришлось бороться с собой, смирять свою горячность, пересоздавая себя. Но иного пути она не искала.

Матушка была очень внимательна к людям. В этом сказывалась ее великая постоянная любовь к ним. Много раз я была свидетелем того, как в Красногорский монастырь приходили люди в полой растерянности, не зная, что делать, и никто к ним не подходил, кроме матушки. Она расспрашивала, утешала, советовала, помогала. Многие приходили именно к ней за советом и утешением, и она всегда находила слова сочувствия. Но любовь матушки главным образом воплощалась в молитве.

Рядом с Красногорским монастырем в селе – психоневрологический диспансер. Там работала молоденькая девушка Наташа. Она приехала сюда с мамой, вместе с ней работала, но стремилась в монастырь. Ее не принимали. Матушка взяла ее под свое покровительство. Она поехала с ней к районному начальству и сумела настойчиво уговорить, убедить. Наташу прописали в монастыре, она стала послушницей. Сейчас это матушка Макария.

Юродивая Паша жила в Смеле в маленькой хате, которая грозила вот-вот развалиться и рухнуть на Пашу. Кому нужна была блаженная? Матушка нашла благодетелей – мужчина и женщина приехали, привезли доски и цемент и отремонтировали хату, в которой Паша дожила свою жизнь. Когда Паша приезжала в монастырь, то считалось само собой разумеющимся, что она - к матушке Митрофании. Паша шла по коридору и стучала палкой: «Монашки, хватит спать, идите молитесь!» Игумения Илария говорила: «Митрофания, забери свою Пашу!» Как-то у нее слез платок с головы, и я увидела стриженую голову и чубчик. Она уловила мой взгляд и сказала: «Солдат». Я поняла: она воин Христа.

Однажды я пришла к ней очень расстроенная, в большой тревоге. Она приблизилась ко мне и сказала: «Война». Так она почувствовала мое состояние, что у меня внутри «война». Блаженная Паша первая сказала мне, что я буду игуменьей. Как увидит меня, так и говорит: «Ты посмотри, игуменья пришла». Она говорила, что в Киевской лавре очень хорошо служат и хорошо поют «Блажен муж». А потом выставит свой длинный палец и скажет: «Благослови Господа на всякое время», то есть всю жизнь и всегда надо благословлять Господа.

Часто за проявленное ею самоволие матушка Митрофания впадала в немилость, получала нарекания и наказания. После этого она искренне каялась, плакала, просила прощения – до следующего раза, когда кому-то опять требовалась ее помощь. Сейчас, по прошествии лет, кажется, она специально делала так, чтобы ее корили и порицали. Ведь похвала разъедает душу. Но главным ее двигателем была всеобъемлющая любовь к людям.

Однажды мы с матушкой были в Сухуми, в горном монастыре, когда он не был действующим. Там находились только сторож-монах  и экскурсовод. Пустыми стояли огромные круглые храмы. Была там легендарная кипарисовая аллея. По преданию, настоятель предложил братии посадить каждому по кипарису, причем все саженцы были совершенно одинаковыми. Через годы выросли разные деревья. Большинство их средней высоты, есть карликовые, а есть рвущиеся к небу, вершин которых и не видно. Мне хочется уподобить матушку такому высокому кипарису.

Когда она возвратилась из Иерусалима, наша жизнь обогатилась необыкновенными духовными беседами о Святой Земле. «За что мне такая благодать? – говорила матушка. – Ум не может постичь происходящее, язык не в состоянии выразить те чувства, которые там испытываешь. В душе такая радость, такое желание служить Господу, такая любовь к Нему! Быть и жить на той земле, по которой Он Сам ступал! Слава Богу за эту незаслуженную милость!»

В Иерусалиме матушка пережила очень сильное потрясение от убийства двух монахинь. Она обмыла тела погибших - матери и дочери. Мне она не рассказала, что пережила при этом еще одно потрясение, когда у мертвой открылись глаза. Она пощадила меня.

В книге инокини Натальи («Русский Иерусалим». Санкт-Петербург. 1996, с. 36) я прочитала, что вскоре похорон Варвары и Вероники они не раз являлись монахиням Горнего монастыря во сне. О матушке Митрофании написано так: «Мать Митрофания сильно скорбела и болела. Ей приснилось, что со стороны колокольни по воздуху к ней летит мать Вероника, раздвигает ладонями окно и говорит голосом неизреченной сладости: «Митрофания, не имей даже капли обиды в душе и спасешься!» После этого сна мать Митрофания долго испытывала непонятную радость и старалась исполнять сказанное ей».

Все, кто видел матушку после Иерусалима, отмечали, что от нее исходит благодать. Однажды мы с ней ехали в полном автобусе, беседовали о своем. Одна женщина громко сказала: «Смотрите, какие красивые мать и дочь!» А когда мы приехали к нам домой, в село, моя мама сказала, что давно ждет меня – выбирать картошку. Матушка  только переоделась – и в огород. Через два часа картошку всю выбрали.

Об Иерусалиме тогда не было никаких публикаций. Всё, что рассказывала нам матушка, было откровением. В то время я взяла отпуск и везде сопровождала матушку. Помню, во дворе певческого корпуса Красногорского монастыря собралось много монахинь. сели на пеньках, матушка говорила. говорила. Даже устраивались своеобразные «вечера вопросов и ответов»: люди задавали вопросы, а матушка на них отвечала. Часто задавала вопросы матушка Мардария, регент монастыря, прекрасно знавшая Священное Писание. Матушка Митрофания очень подробно рассказывала обо всех местах, которые посетила и видела своими глазами. А те глаза не были равнодушными.

Ездила она и в другие монастыри, рассказывая об Иерусалиме и отвечая на вопросы паломников и прихожан. В Красногорском монастыре совсем не стало покоя: к матушке шли и шли, пока она не вернулась на Святую Землю.

Иногда меня просят передать содержание ее бесед, но это сделать невозможно, как нельзя предать запах розы или оттенка розовых лепестков. Духовные беседы – это живой процесс, повседневная духовная жизнь, которая развивается в зависимости от многих обстоятельств. Матушка обладала удивительной чуткостью к разным душевным движениям своих слушателей. «Радуйтесь с радующимися и плачьте с плачущими», - говорит апостол Павел (Рим. 12, 15). Это как раз о нашей матушке.

Последний раз на Украину в Красногорский монастырь матушка приезжала в 1996 году. Я приехала туда на машине из Густынского монастыря, тихо вошла в келью, где на кровати в схиме лежала на спине матушка Манефа. Худая, изможденная, глаза закрыты, руки сложены на груди. Она несла подвиг молчания. Я встала у кровати на колени, оперлась на руки, склонилась к матушке и начала говорить, но она не реагировала никак. Я просила ее, я умоляла ее поехать со мной в Густынь, я говорила убедительно, долго, что я на машине, заберу ее с собой и увезу в монастырь, создам все условия для спокойной и мирной старости, буду сама за ней ухаживать. Я плакала. Но она не шевелилась. Наконец, я сказала, что прекрасно знаю: она меня слышит и пусть не делает вид, будто не понимает меня, пусть ответит мне. Она улыбнулась и села. Потом достала блокнот и написала: «Я должна ехать в Дивеево. Я должна там добыть и донести свой крест». Руками она мне показала, что приехала похоронить игуменью Августу и уехать.

Мы говорили долго. Говорила я, а она писала. И позже я не оставляла своих попыток уговорить ее приехать в Густынь. Она ответила мне письмом.

Письмо монахини Митрофании (схимонахини Манефы) из Дивеева настоятельнице Густынского монастыря игуменье Вере
                «С Рождеством Христовым!
   Ваше Высокопреподобие!!! Всечестная матушка Игумения!
С высокоторжественным праздником я вас поздравляю. Счастья и здоровья я вам желаю. Христовы сеять семена и к Богу нашему взываю: продли, Господь, Ваши года. Многая лета, многая лета, спаси, Христе Боже. Крепитесь, мужайтесь, в вере Христовой укрепляйтесь. Жизнь в Боге да не оскудеет ввек во всех нас. Пусть милость Божия хранит нас всех. Желаю доброты и радости, чтобы приобщиться Христовой сладости.

   Матушка Игумения, спаси Господь за приглашение. Но знай навсегда!!! Господь управляет человеком. Нет нашей воли ни в чем и нигде. Не думай, что кто-то из людей может что-то сам по себе. Нет! Всё по воле Божией. Господь рече: «Без Меня не можете творити ничесоже».

   Не обвиняй никого. Не думай земное: что кто-то виновен. Нет. Всё так нужно. Спасение не трудное, но мудрое. Всё, что происходит Божиим попущением для спасения души, - терпи, смиряйся, не ропщи, а больше молись за всех. Читай канон к Богородице, Она тебе во всем поможет.

   Матушка Игумения, у меня ничего не изменилось. Духовно Вы всегда со мною, расстояние мне не мешает. А письма я никому не пишу, даже на родину.
   Время покаяния.
   Здесь особая обитель. Каждую минуту – суд.
   Я, вонючая, боюсь себя. Как Господь меня терпит, такую скверную. Хуже дьявола я.
   Всем от меня низкий поклончик: Вале, Аполлону, Лиде и Святой обители. Прошу прощения за многословие.
Нижайшая Митрофания».

1998 год.

В 1998 году я поехала в Дивеево навестить матушку, как оказалось, в последний раз. Со мной, как всегда, ехали некоторые насельницы Густынского монастыря, в том числе молодая послушница Ольга (сейчас монахиня Маргарита). Она все говорила, как это встречаются два духовных лица. Дорога в Дивеево на машине долгая. Перед моим мысленным взором проходили мои встречи с матушкой Митрофанией. Самую первую встречу я никак не могла вспомнить. Казалось, мы были знакомы всегда.

   Вот и приехали в Дивеево. Как произошла наша встреча, о которой думала молоденькая послушница? Матушка Митрофания сидела на стуле. Я подошла к ней и опустилась перед ней на колени. Она увидела меня, но не пошевелилась. Я положила свою голову к ней на колени, она склонилась к моей голове. Мои слезы заливали ей колени, ее слезы текли мне на голову. Так сидели мы долго и неподвижно. Мы молчали. А наши слезы текли, текли и смешивались.

   Дорогая матушка Митрофания! Ты навсегда в моем сердце. Золотой запас твоего духовного стяжания стал теперь достоянием для других.

   На всем духовном пути матушка занималась духовным просвещением. Но без единства слова и дела такое просвещение бессмысленно, бессодержательно. Именно на единство ее слова и мысли, мысли и чувства, чувства и поступка и обращаем внимание мы, ее духовные дети. Она никогда не провозглашала истину. Она всегда размышляла с собеседником. Диалог –был ее главным методом. Вечная тема бесед – о страдании. Она стремилась убедить слушателя, что невозможно познать истину, не узнав страдания, не пройдя через испытания. Они ведут к совершенству души. Чтобы пробудить душу, надо ее встряхнуть. Она говорила, что испытанием проверяются человеческие добродетели. Если в страдании человек сохраняет в душе любовь – это ведет его к спасению. Она учила переносить страдания с мужеством, сохраняя в душе любовь и радость.

 Да, матушка Манефа была такой духовный гигант, что ее хватало и на Красногорский монастырь, и на всю Украину, и на половину России! Мы пытаемся рассказать о внешних событиях, и даже это не вполне нам удается, а можно ли воссоздать ее внутренний мир!

Я не стараюсь сделать икону, матушка была обыкновенным человеком, со своими слабостями. Но в то же время она была человеком необыкновенным. Ее необыкновенность состояла в том, что каждый миг ее жизни был преодолением и восхождением. Ее жизнь поучительна в том отношении, что она показывает, как много можно достичь на пути самоотверженной любви к людям. В этом ей помогала сама монашеская жизнь: посты, бдения, терпение скорбей, страдания, молитвенное правило, совершение служб, чтение духовных книг и духовная опека священников, монашествующих. Все это возвышает и очищает душу. Можно сказать, что она была счастливее многих других людей ХХ века, так как ее сознание не было поражено атеизмом и скептицизмом.

Она руководилась незыблемой верой в Бога и авторитетом Библии. По собственному призанию матушки Митрофании, жизнь для нее определялась великой любовью и служением Богу и людям. Такой мы ее и помним.

Я делилась с ней самым сокровенным, иногда читала ей свои стихи, написанные в юности. Предлагаю три стихотворения из тех, что слышала от меня моя матушка Митрофания.

                Молитва

Христос, я малое дитя.
Скажи, где силы взять.
Тебе служить желаю я –
Не знаю, как начать.

                Песня сердца

Я чувствую восторг блаженный,
Когда всем сердцем я пою.
Но мир священный я вкушаю,
Когда лишь в храме я стою.

               Крест

Кто крест однажды хочет несть,
Тот распинаем будет вечно.
И если счастье в жертве есть,
Он будет счастлив бесконечно.

Награды нет для добрых дел.
Любовь и скорбь – одно и то же.
Но этой скорбью кто скорбел,
Тому всех благ она дороже.

   Дорогая матушка Митрофания, последнее стихотворение я посвящаю твоей памяти. Ты знаешь, что Густынский монастырь молится о тебе. Имя твое все время повторяют, когда читается Неусыпная Псалтирь. Мы постоянно помним о тебе и чувствуем твою любовь и заботу. Моли Бога о нас, незабвенная матушка Митрофания!
(Записала А.П. Стравинская).

        Вспоминает Наталия Алексеевна Матвиенко, жительницы села Дивеева с 1995 года.
    «Про матушку Митрофанию даже и не знаю, как сказать. Мы все, конечно, ее любили. Очень уважали. Но это ведь не расскажешь.

Мы с ней познакомились, когда она с моей сестрой Ниной приезжала из монастыря, что в Золотоноше на Украине, к нам в Среднюю Азию, где мы в Узбекистане жили тогда. Они приезжали за черным хлопчатобумажным материалом для монастыря, так как тогда были большие проблемы с тканью. Что мне запомнилось, матушка сразу спросила о родителях. Мама наша жила с моей семьей, а отец отдельно. В другом городе у него была давно уже другая женщина. Так получилось. Матушка спросила, венчаны ли наши родители. Мы ответили: конечно, нет. Она сразу сказала, чтобы я вызвала отца для венчания с мамой. Мама говорит, что он ни за что не приедет, но матушка настойчиво требует: послать телеграмму. Я послала. И что бы вы думали? Наш папуля прилетел первым же рейсом. Мы очень удивились.

Но как услышал от мамы, что матушка предлагает им повенчаться, чуть сразу же и не уехал. Но матушка увела его в другую комнату и о чем-то с ним говорила. Он вышел спокойным и стал договариваться о венчании. И обвенчались. На другой же день. А уж о чем они говорили,  и по сей день не знаю. Отец вернулся в свой город и какое-то время там продолжал жить без нас, но и без той женщины. Он  стал религиозным. Как-то он признался, что шагу не делает без молитвы и крестного знамения. А когда мы переехали в Дивеево, и он к нам приехал. Теперь живем вместе. Ему удалось даже продать там квартиру! А ведь в основном русские бросают жилье и вещи, потому что некому продать. И то сказать, зачем покупать, когда потом, после отъезда хозяев, местные жители возьмут все даром. А он продал и деньги нам привез. Они очень были нужны, когда мы тут строились.

Матушка тогда нам говорила, чтобы мы постепенно продавали дома и  имущество и уезжали в Россию. Иначе, говорит, всё равно уедете, только дома и всё, что есть, так бросите. И в основном так и вышло. Когда она говорила, очень не верилось, что такая налаженная жизнь может прекратиться. А ведь вышел полный крах. А я ли не старалась! Я ведь и сына своего отдала в детсад в узбекскую группу, чтобы с детства изучал узбекский язык и дружил с мальчиками-узбеками. Я ему так и говорила: тебе с ними жить, с ними и живи и говори по-ихнему. Правда, недолго он ходил туда. Воспитательница не выдержала и сказала мне: «Заберите от меня эту белую ворону». Он один был среди смуглых детей белоголовый и синеглазый. И вправду белая ворона. А как жаль! Какое хозяйство было! Как вспомню свой виноградник, так слезы сами накатываются. Да и сарай был полон скотины. И всё рухнуло. Кое-что продали за бесценок, еле хватило на дорогу. Но сейчас, слава Богу, у всей родни есть дома. Не такие, как раньше, но все же есть где жить. А матушка всё это провидела. Она знала. А нам было трудно поверить.

В Дивееве, когда матушка начинала блажить, то приходила к нам и знаками (она уже начала молчать) показывала, как ее выгнали: пинком, мол, пинком. И так расплачется. И так ее жалко – нет слов. И как ее утешить? Мы ведь понимаем, что матушка игуменья требует порядка, от игуменьи очень много требуется, она не может иначе. Но и наша матушка не может иначе. Как быть? Матушка Мирофания упадет нам в ноги, мол, не выгоняйте! Да мы всей душой: живи хоть сколько.

В старом доме, который снимали сразу по приезде в Дивеево, отвели матушке залу. Такая большая комната, да и самая сухая. В маленькой-то все нижние венцы сгнили, и даже мебель от стен сгнила. Матушка обрадуется. Мы в ту комнату и не ходим, боимся ее потревожить. Но она только один день и могла прожить. Глядь, уже собралась назад в монастырь. Она не могла без монастыря.

Один раз она у нас прожила неделю. Слышим: шум в зале. Мы туда: может, ей наша помощь нужна. А там, в углу, где иконы на восток должны быть, висело зеркало. Матушка его сорвала и плашмя как бросит на пол. Мы к ней: это не наше! Здесь все вещи чужие! Она нас  не слушает. Вешает иконы. Я хватаю зеркало, а оно цело. Как? Ведь она его так бросила! Я его скорее спрятала. А матушка уже воюет с телевизором. Стащила его на пол и ногой толкает к порогу. Вместе оттащили его в сарай.

Как-то утром мама кричит: «Скорее сюда! Митрофания разбилась!» Я бегом. Матушка упала из окна. А окно высоко было. Около двух метров. Она упала или прыгнула? Никто не знает. И зачем? Когда я прибежала, она лежала ничком. Поднялась. Я ее осматриваю – ни царапины, ни синяка. Идет целехонькая. Моя мама говорит, что матушка упала, как мешок, думала: костей не соберем.

Вот что характерно:  когда она к нам в дом  приходила, на душе становился праздник. Так светло и радостно. Такую радость она приносила с собой. Когда кушает с нами, уж так Бога благодарит, что у нас всё есть, что мы не голодаем. И указывает вверх нам, что это всё Господь подает. А уж когда я строилась, она так удивлялась! Говорила, что такой дом люди строят десять лет, а мне Господь подает. И начнет сразу молиться-молиться и благодарить Бога. А уж когда мы выстроились, она, как придет, восхищается и показывает на Небо, и руками разводит: хоромы, де, вышли. И всё крестит, крестит. Всё очень близко к сердцу принимала. И она была права: дом построен разве на мои средства? Нет. Где там. Всем миром. Все помогали. И в основном незнакомые. Из Москвы переводы поступали. Фамилии и имена мне незнакомые. Это всё ее чада. Я все имена эти наизусть помню. Молиться некогда, так я как утром бегу на ферму к моим коровкам, так на ходу и повторяю их, как стихотворение: «Господи, помоги им, как они мне помогают», и перечисляю имена…Я эти имена и на Страшном Суде повторю, если Господь допустит.
    А всё ее молитвами.

Раз я ее спрашиваю: «Матушка Митрофания, вот игуменья не благословляет вас блажить. А кто же вас благословил?»
    Она показала на небо.
Когда наш владыка снял с нее схиму - в храме, при всех, я ей потом сказала: «Вот и владыка снял с вас схиму. Как же теперь?» Она засмеялась и показывает мне, что у нее под верхним платьем всё надето.

Она тяжело болела. За день до ее смерти я ей говорю: «Матушка! Косить пора, а дождь не перестает. Что будем делать? Останемся
без сена. Помолись, пожалуйста, чтобы настала сухая пора». И что бы вы думали? Она, бедненькая, руку пытается поднять, чтобы перекреститься, поднимет ее с усилием и молится Илье-пророку: пошли хорошую погоду. И так минут десять молилась. И что бы вы думали? Я целую неделю косила и сушила, и не было дождя. Всё сено убрала на сушило.

А сейчас – чуть что, бежим на могилку, просим: матушка, помогай. Помолишься, и так на душе спокойно. Так легко, как будто с ней поговорила.
Это наше счастье, что Господь сподобил нас быть близко знакомыми с таким человеком».
    Так закончила свое письмо Наталья Алексеевна.

К этому надо добавить несколько слов о ней самой, чтобы не сложилось впечатления духовного иждивенчества. Дескать, и умирающую заставляют трудиться. У Натальи Алексеевны на руках престарелые и больные родители, отец без правой руки, инвалид войны, брат инвалид первой группы и трое детей. Муж пропал без вести. Из Узбекистана бежали в чем есть. А одеты были по-летнему. В Нижегородской области, куда приехали к сестре-монахине в Дивеево, уже выпал снег. Надо ли что добавлять к этой картине? Впрочем, кое-что надо.
   
    Рассказывает Володя 15 лет. « В Дивеево меня привезла учительница. Мне было тогда 12 лет. Остановились мы у Натальи Алексеевны. Они жили в очень старом доме, который снимали у кого-то. Мне постелили на диване. Но я увидел, что он внизу весь гнилой. Наталья Алексеевна заметила, что я это увидел, и сразу предложила перейти спать на пол в большую комнату – больше некуда. Весь дом гнилой. Я согласился: лучше уж на пол. И всё думал: как они так могут жить. А когда прощались, моя учительница в ответ на вопрос бабушки тихо сказала ей, что я сирота, и бабушка тихим голосом велела внучке дать мне 5 000 рублей (тогда на тысячи всё считали). А внучка прошептала ей: «А чем за газ платить? У нас больше нет». А бабушка сказала: «Отдай. Мы все вместе. Нам и совсем без денег лучше, чем ему хотя бы и с деньгами». Девочка вышла к нам и протянула мне деньги. Я не хотел брать. Но вошла со двора Наталья Алексеевна и строго сказала: «Бери. Слушайся старших».  Такой урок доброты я получил на всю жизнь».
   
 Что же касается постройки дома, то деньги здесь были лишь первым шагом. В деревне – не в Москве, где платишь, и тебе всё привезут и построят. Наталья Алексеевна сама должна была пройти все этапы заготовки бревен и всего необходимого для постройки. Так, зимой надо было идти в лес и пометить деревья, которые в определенное время срубят. Поехали на тракторе. В прицепе сидело несколько мужчин и Наталья Алексеевна. Пока ехали, поднялась метель. В лес въехали все покрытые снегом. Мужчины развели костер и принялись греться у огня и внутрь. Наталья Алексеевна пошла метить деревья для себя и других: ведь ее же взяли с собой на прицеп из милости! Проваливаясь по пояс в снег, она обошла лесной участок и сделала все необходимое. Потом у костра всё на  ней растаяло, в валенках хлюпала вода. А на обратном пути мороз сковал и воду в  валенках, и пот на спине, и еще снега навалило на плечи и голову. Дочь открыла ей дверь дома (сама она уже не могла руками двинуть) и обомлела. Перед ней стояла ледяная статуя. Потом сама Наталья Алексеевна не могла понять, как не заболела.   


Я спросила ее: «Вам не хотелось уснуть там, в лесу, как вдове Дарье из поэмы Некрасова «Мороз, Красный нос»? Помните: «А Дарья стояла и стыла в своем заколдованном сне»? Наталья Алексеевна ответила: «Этого не могло быть. Никогда русская женщина не позволит себе замерзнуть, если дома дети. Не знаю, зачем он так написал. Наверно, у него другая какая-то цель была».

И это только один из многих подобных эпизодов.

    Дивеево стало последним местом земного пребывания матушки Митрофании. Оно стало местом ее упокоения. Оно явилось и местом ее последних подвигов и страданий.

Казалось бы, какие мучения могут быть в монастыре, где кормят и дают крышу над головой, одежду, обувь. Только молись и радуйся беззаботной жизни. Ведь от монахини не требуют никаких инициатив. Наоборот – требуется и ценится послушание, то есть покорность, повиновение. Делай, что скажут. И всё.

Но не труд – главная забота в монастыре. В Дивееве идет непрестанная молитва. Это неусыпное чтение Псалтири о здравии и упокоении. Монахини читают в церкви  Псалтирь, сменяясь по очереди, ни на минуту не прерывая чтения днем и ночью. И как же болеют они в этот период! Но стоило однажды одной из них уехать, как уже в поезде она ощутила себя совершенно здоровой. Не болело ничто. По возвращении она вновь принялась за чтение, и все болезни вернулись.

Схимницам открывается то, что невидимо для обычных людей, к их счастью. Такие схимницы иногда и становятся юродивыми. Отнюдь не сами они возлагают на себя это невыносимое бремя. Просто иначе они не могут. В Дивееве матушка стала юродивой, то есть совершала поступки и произносила слова, непонятные для других, но спасительные для всех.

После смерти матушки Митрофании в доме, где она жила последнее время, устроен молитвенный дом, своеобразный затвор. Две сестры, сменяясь через неделю, закрываются там  и молятся безвыходно, отдавая сну очень короткое время и принимая пищу раз в день.

        Матушке Манефе

В  своих молитвах восхваляя Бога,
Его мы призываем благодать
К святому многотрудному порогу,
Где ты живешь, нам верный друг и мать.
      А мы – твои послушливые дети.
     Ты не серчай на нас, когда шалим.
     С тобою мы не сироты на свете
     И Господа за то благодарим!

    Такие стихи посвятил матушке 29 марта 1996 года московский поэт Михаил Богданов и прислал ей  свой сборник стихов «Исповедь сердца», изданный по благословению старцев, с дарственной надписью:
«Возлюбленной о Господе матушке схимонахине Манефе».
    Прислал 14 января 2 000 года. Успел.

        После смерти
     Но и по смерти матушки ее чада не чувствуют себя покинутыми ею.  Дивеевские жители идут к ней, как ходили к живой, со всеми  своими нуждами. И не только они.

    Рассказывает Галина:  «Когда я приезжаю в Дивеево,  я сразу на ее могилку и говорю ей, как живой. Однажды просила ее: «Матушка Митрофания, помоги мне получить  подрясник и апостольник. Пусть матушка игуменья  сегодня подпишет. Я ведь твоя Галина, я тебе обед носила». И в тот же день всё устроилось. В другой раз  я  ее просила:  «Помоги, чтобы мне дали машину ехать в скит. Никак не могу уехать». И вскоре слышу, кричат: «Галина, скорее, машину дали!»

Однажды подхожу и вижу: какой-то батюшка стоит у могилки и говорит: «Чувствую, непростая это могила. Благодать исходит». Я ему кратко рассказала о матушке. Он созвал своих прихожан и повел с ними духовную беседу».

    Говорит инокиня Нина. «5 июля 2 001года - годовщина ее кончины. Вижу во сне Распятие и кто-то лежит у ног Спасителя, фигура похожа на Митрофанию. И всю ночь этот сон. Только закрою глаза – опять ее вижу. Проснусь. Опять засну и вновь вижу всё то же. Так она молится о всех нас.

    Сегодня приехали ее родственники, одиннадцать человек. Конечно, она привела. Посетили ее могилку. Причастились. И так всё мирно, дружно, такой тишиной от них веет. С глубоким благоговением прошли по Канавке Божией Матери. Домой поехали такие радостные и умиротворенные. И у меня на душе так легко.

Не случайно говорят, что после смерти человек, если обрящет у Бога милость, то может больше принести пользы, чем при жизни. Сын Петра, Слава Быков во славу Божию строит церковь на свои средства. Помоги Господь!

Иногда прошу: « Митрофания, помоги в борьбе со страстями!» И вижу ее во сне, как она стоит на поле и духом своих уст вырывает большие деревья с корнем, они летят, как щепки. И в реальности сразу ощущается  помощь.

Когда меняли табличку на ее могиле, то старую табличку взяла  наша сестра Татьяна и положила себе под подушку, попросила матушку: разбуди меня в четыре часа утра. Уснула. Ровно в четыре часа табличка упала ей на лоб, и она проснулась. Такие маленькие чудеса совершаются постоянно.

Моя сестра – смотрю – идет с могилки. Спрашиваю: ты что? «Да вот, - говорит, - ходила просила матушку, чтобы Господь погодку дал. Косить мне надо». И действительно после долгих дождливых дней погода установилась. Значит, будут детишки с молочишком.

Встретилась я с рабой Божией Агриппиной Сидоровой, мамой инокини Ксении, которая тоже в монастыре несет послушание. Агриппина рассказала мне, как матушка Митрофания при жизни
встретила ее и предупредила о предстоящей опасности. Дело было так. Матушка слегка постучала своей палкой по голове Агриппины, а потом обняла свою голову двумя руками. Этим она показала, что какая-то опасность угрожает Агриппине. Та идет к кирпичам и думает, что там один кирпич плохо лежит, как бы не упал. Она отошла в сторону, и в тот миг вся кирпичная стена обрушилась. Если бы не предупреждение Митрофании, вряд ли Агриппина осталась живой.

Позже Агриппина говорит мне: «Я видела сейчас, одна женщина подошла к могилке матушки Манефы – с такой сильной головной болью! Она приложилась к могилке и ожила. Говорит, прошла боль».

Я думаю, с такими рассказами еще придется встретиться.
    Когда я начала записывать воспоминания о матушке, то мне пришла мысль: а надо ли это делать? Я засомневалась и взмолилась: Господи, дай какой-нибудь знак. Стою на литургии и так молюсь. Наступает момент евхаристического канона. Я уже забыла о своей  просьбе, молюсь. И вдруг такое тихое мирное веяние, такое благостное состояние и покаянные слезы. Явно ощущаю мысли матушки и ее присутствие. Она рядом, она молится и сострадает.

После службы я и это забыла. Иду на амвон забрать свои записочки с именами сродников матушки. Катя Денисова говорит мне: «Это родные матушки Манефы?» И рассказывает: «Я думаю, она сегодня здесь была, во время Херувимской явно ощущалось ее присутствие. Я думала: как нам ее не хватает». Тут я вспомнила свои мысли и переживания в этот день и поняла, что матушка действительно была с нами. Я рассказала об этих своих мыслях владыке Олипию. Он сказал, что это вполне реально: она пришла укрепить нас, такое духовное общение существует.

Кроме того, у меня было три вопроса относительно ее биографии, и все вопросы выяснились в тот же день сразу после службы.  Так я вполне успокоилась.

Идет второй год со дня ее кончины, а связь ее с людьми только укрепляется. Приехали сестры из монастыря «Похвала Божией Матери» Курганской области и рассказали, что сатанист убил  в храме инокиню Антонию и бросил в подвал. Тут вспомнили, как во время их приезда в Дивеевский монастырь матушка Манефа подавала им просфоры. Всем дала в руки по просфоре, а матери Антонии не подала, а бросила просфору перед ней. Все удивились. А теперь говорят, наверное, предсказала, что ее тело так же будет брошено.

В 2003 году накануне памятного дня кончины матушки сестры в Дивееве говорили о ней. Одной из них - Елене Чернышовой - в ту ночь был сон. Выходит матушка игумения Сергия с сестрами в сад, а деревья голые, без листвы. Матушка говорит сестрам: "Если Митрофания - раба Божия, то Господь может оживить эти деревья, они расцветут и дадут плоды". Елена видит, как на ее глазах распускаются деревья, являются белые цветы, и тут же появляются плоды вишни. Она их ела - очень большие и сладкие.

   О юродивых
   В книге «Канонизация святых» читаем:
   «Юродство как тип святости появилось в четвертом веке в монашеской среде Александрийской Церкви. Основанием к сему подвигу явились слова апостола Павла в Первом послании к коринфянам (4. 10): «мы юроди Христа ради». Так, в Минее 1685 года общий тропарь юродивым читается: «Глас апостола твоего Павла услышав глаголющ: мы уроди Христа ради, раб Твой, Христе Боже, урод бысть на земли».

   В древнерусском агиографическом языке часто употребляется слово оурод, юрод. Так, в житии блаженного Симеона он постоянно называется уродом-юродом, в Печерском патерике упоминается Исаакий, который «поча по миру ходити, уродом ся творя». В более поздних церковных русских памятниках возникает еще одно слово, определяющее наименование «юродивый» – блаженный.

   Первым дошедшим до нас историческим свидетельством о подвиге юродства в Древней Церкви является повествование преподобного Ефрема Сирина, посетившего в 371 году пустыни Египта и описавшего житие Христа ради юродивой Исидоры, подвизавшейся в то время вТавенском монастыре Мен или Мин. Блаженная Исидора, называвшаяся по-коптски Варанкис, взяла на себя подвиг казаться безумною и бесноватою, чем вызвала к себе всеобщее презрение.

   Сам по себе подвиг юродства не является самоцелью, о чем свидетельствуют позднейшие запреты Церкви на мнимых юродивых. Подлинно юродивые приносили не только плоть и имение свое в жертву Богу, но и высшее дарование Бога – разум. Такой безумный Христа ради должен был исполнять функцию общественной терапии, то есть подвиг юродства был направлен вовне, на исцеление общества людей самых разных социальных сфер.

   Определяя этот подвиг, Евагрий в своей «Истории» (21 глава) говорит: «скажу и еще об одном роде жизни, который превосходит всех», то есть называет его высшим выражением православного подвижничества. Поэтому не случайно, что при исследовании канонизации святых в Древней Церкви список блаженных и юродивых составляет самый краткий перечень имен. Из нескольких десятков юродивых, чествуемых Православной Церковью, только шесть подвизались на Православном Востоке до Крещения Руси: Исидора (память 10 мая), Серапион Синдонит (14 мая), Виссарион Египтянин (6 июня), палестинский монах Симеон (21 июля), Фома Келесирский (24 апреля) и Андрей Цареградскитй-Константинопольский.

   На Руси первым по времени юродивым был киевопечерский монах Исаакий, умерший в 1090 году. Затем вплоть до Х1У века упоминаний о юродстве не встречается. Расцвет этого подвига в Русской Церкви приходится на период с ХУ века до начала ХУ11 века.

    Во второй половине ХУ1 века в Русской земле уже много храмов, в которых почитали мощи юродивых или которые были построены во имя этих святых. Так, Новгород славил Николая Кочанова, Михаила Клопского, Иакова Боровичского, Устюг – Прокопия и Иоанна, Ростов –Исидора, Москва – Максима и Василия Блаженного, Калуга – Лаврентия, Псков –Николу Салоса. Следует отметить, что этот тип святости – юродство – так часто встречающийся в Русской Церкви, не проявился во многих других Православных Поместных Церквах. С середины ХУ11 века число юродивых в Русской земле заметно уменьшается, только немногие их них были канонизованы. Тем не менее подвиг юродства в России совершенно не исчезает и почитание юродивых не уменьшается.

Так, подвизавшаяся в Петербурге в ХУ111 веке Ксения Блаженная почиталась подвижницей на протяжении всего Х1Х и ХХ веков. Большое количество паломников к месту ее захоронения свидетельствует о ее почитании народным сознанием и поныне».

   К этому надо добавить, что в Дивеевском женском монастыре почти всегда были юродивые. Это общеизвестно. Пелагею Ивановну Серебренникову, блаженную старицу Христа ради юродивую, сам преподобный Серафим при первой встрече благословил: «Иди, матушка, немедля в мою обитель, побереги моих сирот-то, и будешь свет миру, и многие тобою спасутся». Сорок пять лет она прожила в Дивеевском монастыре, и жизнь ее, на обычный взгляд, была ужасной, но этим лишениям она подвергала себя сама. Осуждали не только ее образ жизни, но и прозорливость. Ее сменила в 1884 году блаженная Прасковья Ивановна, Паша Саровская. На смену Паше пришла Мария Ивановна, описанная выше.

                Архимандрит Иннокентий Просвирнин
    Архимандрит Иннокентий (Просвирнин Анатолий Иванович (1940-1994) был одним из самых ярких представителей ученого монашества нашего времени, видным церковным и общественным деятелем. При жизни им было опубликовано более 50 работ:  статей, исследований, проповедей, в основном в  «Журнале Московской Патриархии» и «Богословских трудах». В мае 2008 г. издательством Союза писателей «Ихтиос»  был выпущен сборник избранных его трудов «Блаженны чистые сердцем».  Большую роль он сыграл в издательской деятельности Русской Православной Церкви второй половины XX века.  Он был заместителем Председателя Издательского отдела Московского Патриархата митрополита Волоколамского и Юрьевского Питирима,  членом Археографической комиссии Российской Академии наук, Международного фонда славянской письменности и культуры, а также Славянского фонда России.

Анатолий Просвирнин родился 5 мая 1940 г. в Омске в верующей православной рабочей семье. С 10 лет он начал прислуживать в Омском кафедральном соборе, был штатным иподиаконом в Омске, затем в Иркутске.  В 1958 г. он поступил в Московскую Духовную семинарию, куда был принят сразу во второй класс, с 1959 г. служил в зенитных войсках на полуострове Мангышлак,  по возвращении из армии в 1962 г. продолжил учебу в семинарии,  затем в Московской Духовной Академии, которую закончил в 1968 г. со степенью кандидата богословия, защитив диссертацию на тему «Введенская Оптина Пустынь в истории русского монашества».

4 февраля 1970 г. Анатолий был рукоположен в сан диакона, 22 февраля того же года – в сан священника. В ноябре 1977 г. он написал прошение о своем желании «послужить Русской Православной Церкви в иноческом чине» и 27 декабря был пострижен в монашество с именем Иннокентий в честь святителя Иннокентия (Вениаминова), митрополита Московского, в 1978 г. возведен в сан игумена, а в 1981 г. – в сан архимандрита. С 1977 по 1992 г.  о. Иннокентий был «насельником Троице-Сергиевой лавры»,  с апреля 1991 г. по август 1993 г. -  директором Музея Библии, расположенного на территории Иосифо-Волоколамского монастыря. Архимандрит Иннокентий активно занимался педагогической деятельностью в Московских духовных школах: почти 20 лет преподавал в Московской Духовной семинарии и Московской Духовной Академии, в 1984 г. был утвержден в звании доцента Московской Духовной Академии, где читал курс по истории Русской Православной Церкви.

В Издательском отделе Московской Патриархии Анатолий  (позднее о. Иннокентий)  проработал ровно 30 лет: с мая 1963 г. по май 1993 г.  На эту работу его пригласил епископ Волоколамский Питирим (Нечаев), у которого Анатолий с 1963 г. был иподиаконом, а в издательстве сначала  работал  редактором, а потом  заведывал двумя отделами в «Журнале Московской Патриархии» : «Богословским отделом» и «Отделом проповеди»,  входил в состав редколлегии «Богословских трудов»,  с  1977 г. был  заместителем Главного редактора по научной работе.

Издательская деятельность – важнейшая составляющая в жизни Русской Православной Церкви. Редакционно-издательский отдел был первым из отделов Патриархии, созданных после встречи трех митрополитов со Сталиным осенью 1943 года: в сентябре этого года была организована редакция и возобновлен «Журнал Московской Патриархии». Первым ответственным редактором был патриарх Сергий (Страгородский). В 1940-е–1950-е гг.  журнал в основном печатал официальные документы Св. Синода и вел краткую хронику церковной жизни. С назначением владыки Питирима главным редактором «Журнала Московской Патриархии»  в 1960 г.  и созданием Издательского Отдела Московского Патриархата в 1963 г. , который он возглавил, издательская деятельность начала активизироваться.

В 1960-1980-х годах издательская деятельность Русской Православной Церкви осуществлялась в крайне сложных  условиях: господствовала антирелигиозная идеология, была строжайшая цензура, невозможно было напрямую работать с типографиями, не хватало  бумаги, не было  фотопленки и т.д.  И все же в таких условиях единственная в то время в стране  духовно-издательская структура с небольшим штатом работников за 30 лет своей деятельности смогла  вновь  издавать Библию (6 изданий общим тиражом 325 тысяч экземпляров), Новый Завет (4 издания тиражом 225 тысяч экземпляров), Псалтирь (5 изданий тиражом 278 тысяч экземпляров), обеспечивать немногочисленные тогда приходы Русской Православной Церкви богослужебными книгами. Это была единственная организация, которая не жаловалась на утрату в типографии части тиража после того, как книги были отпечатаны, а тихо радовалась и заказывала новый тираж.


Ежемесячно выходили периодические издания:  «Журнал Московской Патриархии» (с 1943 г. на русском, а с 1971 г. и на английском языках), «Московский церковный вестник» (на пяти языках); ежегодно  выпускались «Богословские труды» с творениями святых отцов и учителей Церкви, где наряду с трудами выдающихся церковных деятелей прошлого были помещены статьи современных богословов, продолжал выходить ежегодный Православный церковный календарь (с 1944 г.), где помимо месяцеслова помещались богослужебно-уставные заметки, пасхалия, а также разнообразная церковная информация, богатой и многообразной была тематика календарных приложений: акафисты, каноны, молитвы.

Практически во всех перечисленных изданиях  была частичка души архимандрита Иннокентия. Значителен его вклад   в многотомное издание «Настольная книга священнослужителя», и прежде всего -  в издание  второго и третьего томов, содержащих жития святых.

Особо следует сказать об издании многотомных богослужебных Миней, куда по инициативе отца Иннокентия были вновь включены многие службы русским святым, и книги-альбома «Троице-Сергиева Лавра», до сих пор остающейся одной из лучших книг об обители преподобного Сергия.

Являясь насельником Троице-Сергиевой Лавры, архимандрит Иннокентий организовал в Водяной башне Отдел фондового хранения Издательского отдела. В 1984 г., когда сотрудники отдела начали осваиваться в Водяной башне, она была в аварийном состоянии. За шесть лет башню отремонтировали и на ее 4-х этажах организовали складские помещения для продукции издательского отдела и фондовые хранилища.

Безусловно, делом всей жизни о. Иннокентия было издание 10-томной Библии. Работа длилась 20 лет.  В основу издания положена первая полная русская Библия 1499 г. с русским параллельным текстом в Синодальном переводе и иллюстративным материалом Библейских книг русской рукописной традиции, с X по XX вв. Реализация проекта началась в 1986 г. с многочисленных переговоров на уровне Министерств и ведомств: необходимо было получить разрешение на съемку древних рукописей и использование их в готовившемся издании. Издательский отдел не имел права юридического лица и издательских прав, поэтому остро встал вопрос о том, как продолжить работу. В апреле 1991 г. был открыт Музей Библии в Иосифо-Волоколамском монастыре с представительством в Москве. Учредитель музея митрополит Волоколамский и Юрьевский Питирим назначил директором музея архимандрита Иннокентия. Музей получил издательские права.  Так стало возможным выпустить в свет 7-й и 8-й тома Русской Библии. Для издательской деятельности необходимо было приобрести лицензию – деньги были получены  из личных средств наместника Новоспасского монастыря архимандрита Алексия.

Разбойное нападение на архимандрита Иннокентия в апреле 1993 года прервало работу по Библейскому проекту.
Как пишет академик С. Шмидт, «глубина личности отца Иннокентия особенно раскрылась в последний год его жизни после трагедии, которая произошла с ним в Иосифо-Волоколамском монастыре. В ночь на 1 апреля 1993 года в настоятельском корпусе на него напали двое уголовников и, требуя выдать им не существующие «ценности», жестоко избили и, связав, бросили истекающего кровью. Неимоверными усилиями отцу Иннокентию удалось освободиться, однако путь к единственной двери был отрезан грабителями. Не думая о себе, беспокоясь лишь о сохранности церковных реликвий, он выпрыгнул в со второго этажа на бетонную отмостку. Тяжелая травма позвоночника, перелом ноги, бесчисленные раны на теле надолго приковали отца Иннокентия к постели. Отец Иннокентий так и не смог до конца оправиться от серьезного потрясения.

Господь сподобил отца Иннокентия в год его кончины особой милости: он провел некоторое время в древнем Киккском монастыре на Кипре, совершил паломничество в дни праздников Рождества Христова и Богоявления во Святую Землю, молился на Голгофе и у Гроба Господня, побывал на священной горе Синай, в монастыре святой великомученицы Екатерины. Испытания последних лет отнюдь не содействовали укреплению здоровья отца Иннокентия и не прибавляли ему сил».

 Священнослужитель, историк, археограф, филолог, редактор и педагог, он оказался вдруг бесприютным странником. В последний год жизни он нашел приют в Новоспасском ставропигиальном монастыре в Москве, ставшем и местом его последнего пристанища и упокоения. Жизнь архимандрита Иннокентия оборвалась внезапно. 12 июля 1994 г. он почувствовал себя плохо и скоропостижно скончался. Это произошло в келье епископа Порфирия (Успенского; +1885), которого считал своим духовным наставником.

Академик  С. Шмидт пишет: «При жизни отец Иннокентий постоянно был окружен людьми: в Московских Духовных школах это были семинаристы и студенты, в храме или в монастыре - прихожане и братия, в Издательском отделе - посетители. Бывали дни, когда поток посетителей к нему в его редакционный кабинет не прерывался ни на минуту. И он сам многих посещал - близких, друзей, особенно больных и немощных, - как пастырь, как духовный наставник, а иных - как редактор и издатель. После него остались не только его труды, осталась любовь к нему и память о нем в сердцах человеческих. Отец Иннокентий скончался от острого сердечного приступа 12 июля 1994 года, в день памяти святых первоверховных апостолов Петра и Павла.

Его отпевание совершил наместник монастыря архимандрит Алексий. Проститься с почившим к началу Божественной литургии в обитель прибыл ее Священноархимандрит Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II. Проститься с ним пришло множество людей, которым он был по-настоящему дорог. Могила отца Иннокентия находится напротив алтарной апсиды Спасского собора, ее ныне видит всякий входящий в монастырь».

За прошедшие годы неуклонно возрастал интерес к  личности отца Иннокентия и его проектам. Первым после кончины о. Иннокентия серьезный, обстоятельный разговор о нем и его трудах начал его духовный сын — епископ (ныне архиепископ) Орехово-Зуевский Алексий (Фролов), наместник Новоспасского ставропигиального монастыря. 31 марта 2003 г.  Правлением Союза писателей России, Институтом славянских исследований им. Н.Я. Данилевского, Региональным фондом «Память мучеников и подвижников РПЦ», Московским обществом историков и архивистов, Секцией личных фондов и документальных коллекций Российского общества историков и архивистов был образован Организационный Комитет по подготовке и проведению мероприятий, посвященных памяти архимандрита Иннокентия в связи с 10-летием со дня кончины.

На сайте Новоспасского монастыря  «www.spasnanovom.ru»,   разделе «Подвижники благочестия», есть отдельная страница «Архимандрит Иннокентий».

     Вспоминает Веденяпина Э.А.
    Как я познакомилась с архимандритом Иннокентием.
Ко мне заехала из Дивеевского монастыря монахиня Нина, келейница матушки Митрофании, как ее тогда звали. Нина вошла в квартиру с какими-то громоздкими вещами в обеих руках. Вещи эти она поставила у двери, и я не обращала на них внимания. Утром она должна была ехать к о. Иннокентию. Я объяснила, как лучше проехать без метро, только на троллейбусах – так легче ради ноши, и заметила, что ее вещи очень тяжелые. Я решительно сказала: «Нина, ты не трактор и даже не лошадь. Поставь одну ношу на пол, потом приедешь за ней, а другую бери». Как монахиня Нина не могла сопротивляться и так и сделала. Но о. Иннокентию очень нужна была вторая сумка, и он сказал Нине, чтобы она попросила меня на другой день привезти ее. Мне не хотелось ехать рано утром, но делать нечего – не подводить же Нину. Я поехала. Вошла в квартиру хмурая, недовольная, с мыслью – мне никто не начальник, кроме моего собственного, мне и его хватает. Дверь открыл о. Иннокентий. По моему виду он , конечно сразу понял, что имеет дело не с монахиней, а с очень независимой трудящейся женщиной, и мягко попросил пройти. Я вошла, всем видом говоря: это еще зачем? Привезла – и пошла. Я и не думала взять у него благословения. Он же предложил пройти в столовую. Там был накрыт стол для завтрака, поскольку было раннее утро. Отказываться было неудобно, да как бы Нину не подвести.

За столом сидели еще две старушки-сестры, которые жили в той квартире и, видимо, готовили. На столе стояли гречневая каша, совсем сухая, даже жесткая, кофе и сахарница. Я начала жевать кашу, очевидно, с явным трудом, потому что о. Иннокентий сразу протянул мне откуда-то бутылку подсолнечного масла. Но оно не очень смягчило кашу. Еле проглотив ее, я отхлебнула кофе. Горький. Он сразу подвинул сахарницу. Но сахар показался не сладким, или кофе был слишком горьким. В общем, какой это завтрак. Мучение. О. Иннокентий весело быстро съел сухую кашу без масла, выпил чашку кофе без сахара (я содрогнулась) и предложил идти с ним в издательский отдел. По дороге туда надо было подняться по деревянной лестнице. Я шла-шла, запыхалась, а он вприпрыжку в миг поднялся наверх, только мелькнули подошвы его кирзовых сапог из-под рясы. Я так и ахнула про себя: в такую жару в сапогах!

Потом Нина мне сказала: потому и вприпрыжку, что кашу ест без масла, кофе пьет без сахара.
В отделе о. Иннокентий показал мне домовую церковь, кабинеты, познакомил с планами работ. Особенно много он говорил о микрофильмах, ими он был очень увлечен. Расспросив меня о моей семье, пригласил к себе моего сына-студента, и с большой печалью говорил о том, что совсем нет песен для детей, особенно колыбельных. Он спросил меня, что я пела ребенку. Я с трудом вспомнила: «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед, чтобы с боя взять Приморье, белой армии оплот». Он слушал без улыбки. Еще? «Вставай, проклятьем заклейменный» и еще «Вставай, страна огромная». Больше не знаю. Он чуть не плакал. Спросил: « А как ребенок реагировал?» Он говорил: не такую - другую. А я других не знаю. Ой, еще знаю: «Я могилу милой искал.. Сулико, любимая песня Сталина». И тут я прослушала длинную лекцию о пользе хороших колыбельных и вреде таких, какие я знаю. Было неожиданно интересно, и не подумала: монах ведь, что ему до малых детишек. На прощание он подал несколько книг – одни на память, другие для чтения, и еще раз просил, чтобы сын пришел.

Потом Нина объяснила:
-   Он потребовал, чтобы ты принесла ту сумку, чтобы познакомиться с тобой, а теперь и с твоим сыном. Он учитель по натуре. А что я сумки тяжелые везла – ты не бойся, когда собор восстанавливали, мы такие тяжести поднимали – и ничего, Бог милостив. И о. Иннокентий это знает. Он и сам, наверно, двужильный. Знаешь, сколько  он работает?!

            Краткие воспоминания о матушке Митрофании,
                схимнице Манефе
Вспоминает иеромонах Николай

    Уважаемая матушка Нина!
    Мир Вам и благословение св. горы Афонской!
    Узнал, что Вы интересуетесь собранием жития ныне блаженно почившей схимонахини Манефы. Благое дело! Бог Вам в помощь!
    Матушку Манефу я впервые встретил в 1976 году, когда она посетила Оренбург и в кафедральном соборе читала паремии своим мощным басом. Тогда я был иподиаконом. Она была хорошо знакома с о. Мисаилом (ныне схиархимандрит Серафим) Томиным, с инокинями-певчими г. Оренбурга: ин. Тамарой, ин. Марией и другими, так как ее родина – в Оренбургской области.
    Когда матушка отбывала в Иерусалим, я помогал ей и другим монашкам с багажом, провожал их на аэродроме.
    Благодаря матушке, я побывал в Золотоношской обители, где мы вместе с ней посетили блаженную Параскеву. Случилось это так.

    Ныне покойный о. Иннокентий Просвирнин прислал мне в Оренбург телеграмму, чтобы я срочно прибыл в Москву, что я и исполнил. Там мы встретились в присутствии матушки Митрофании, как ее называли тогда. Она приехала из Иерусалима и направлялась в свой монастырь в Золотоноше. За это время она посетила много старцев, в том числе владыку Зиновия, и потому на несколько дней задержалась с отъездом в Золотоношу, где ее ждали. Моя миссия заключалась в том, чтобы сопроводить ее до обители и потом помочь с вещами, которые она должна будет забрать в Иерусалим. Мы втроем (с нами была еще москвичка, у которой матушка останавливалась в Москве) отбыли самолетом в Киев и оттуда на попутной машине – в Золотоношу. Когда мы прибыли в обитель, там матушка игумения не приняла матушку Митрофанию за то, что она просрочила с прибытием. А стало быть, не приняла и нас. Тогда матушка Митрофания предложила ехать ночевать к своей матери, которая жила в городе недалеко от обители. Поехали и мы с нею. Наутро она предложила нам сходить к блаженной Параскеве, что мы и сделали.

Блаженная Параскева - святой человек, юродивая. Она нас хорошо приняла и занималась более мною: много говорила притчами, а когда убедилась, что я человек не духовный, а мирской, то сказала мне прямо:
- Поедешь на Афон, будешь жить на Афоне.

Предупредила не делать того-то и того-то. Она рассказала мне, как живут теперь монахи на Афоне, в чем я и убедился по своем приезде туда.

    Нашей спутнице из Москвы она пропела: «Самарянка». А нашей матушке еще раньше, перед отъездом в Иерусалим, она несколько раз пропела: «Кресту Твоему поклоняемся, Владыко…» и так далее. Это сама матушка рассказывала. Оказалось, когда матушка прибыла в Иерусалим и вошла в храм Горненской обители, то шел чин поклонения Кресту, и монахини пели соответствующий тропарь: «Кресту Твоему поклоняемся…»

    Во время нашего с ней путешествия матушка много рассказывала о себе и о старцах. Но сейчас я мало что помню.

    Припоминаю один случай, как матушка ездила в Москву отстаивать свою обитель. А случилось  это так: по обычаю своему сестры обители понесли в финотдел месячный отчет, но его у них власти не приняли, так как в скором времени монастырь-де  закрывается. Придя оттуда, сестры всем сообщили эту неожиданную горькую новость. Начались выяснения, и оказалось, что Киевский митрополит Филарет (ныне расстрига и раскольник) в угоду власти подписал указ о закрытии Золотоношской обители. Знала об этом и матушка Илария, а потому за месяц до этого позаботилась тайком вывезти из обители свои вещи в надежные руки, о закрытии же монастыря упорно молчала. Когда сестры узнали о таком предательстве и вероломстве со стороны церковных властей, то усердно обратились за помощью ко Господу и Его Пресвятой Матери.

    Матушка Митрофания со слезами рассказывала об этом, говоря, что сестры сами все до единой собрались в храм, чтобы совершить всенощное бдение Божией Матери, и от слез и воздыханий долго не могли завершить его. Так промолились они всю ту ночь, а утром матушка с сестрой срочно отправилась в Москву для выяснения дела. Приехав в Киев, узнали, что билетов на Москву нет. Тогда матушка Митрофания сняла с себя оренбургский пуховый платок и подарила его кассирше, и билеты сразу нашлись. Сестры благополучно прибыли в Москву.

    Наутро они пошли в Совет по делам религий. Войдя туда, они увидели там своего митрополита Филарета, который, видимо, тоже спешил закончить свое иудино дело и ожидал, очевидно, счастливого конца. Матушка Митрофания смело подошла к нему и обличила его в лукавстве. Когда митрополит узнал, что его замысел раскрыт, то он сильно растерялся и не знал, как себя вести.

    Когда монахини ожидали приема, вдруг неожиданно их позвал какой-то молодой человек и спросил, по какому поводу они находятся в Отделе. Узнав обо всем, он повелел ждать его и не скорбеть. Через некоторое время он вышел вновь и тайком передал им план действия, как им спасти обитель. Он подал им образцы писем и прошений, добавив, чтобы они после того, как перепишут с его бумаг, порвали бы их, иначе он потеряет работу, а может быть, и свободу. Поблагодарив Господа и этого тайного христианина, работающего среди явных антихристов, матушки сделали всё так, как он повелел: написали прошения по его образцам, пообещали устранить недостатки, на которые указывал митрополит, и так далее. С Божией помощью и по святым молитвам Богоматери, ибо видение было сестрам, как Сама Богоматерь защищала свою обитель и сестер, монастырь не закрылся, и враг был посрамлен.

   По возвращении в обитель митрополит наказал матушку Митрофанию, с нее сняли мантию и рясу, и она целый месяц в одном подряснике молилась на солее, читала покаянный 50 псалом с поклонами.

   Когда же уехала в Иерусалим, то и там не обошлось без искушений. В Иерусалиме духовные чада, уверенные, что сами всё знают, мало слушали свою матушку, о чем она сильно скорбела. Она по опыту знала, к чему ведет непослушание духовной матери. Со временем это узнали и сами они, но было поздно. Иные из ее духовных чад не смогли ужиться в Иерусалиме. Матушка просила духовное начальство обратить серьезное внимание на духовные недостатки, возникшие в обители, и на воспитание монахинь. Но над ней просто посмеялись.

    Однажды Горненскую обитель посетил митрополит Филарет (ныне отлученный от Церкви), бывший тогда председателем ОВЦС. Матушка излила ему свою печаль, но он только весело рассмеялся и
сказал: «Матушка! Что ты заботишься о духовном преуспеянии сестер? Что они твои родные дочки что ли? Пусть живут, как им хочется. Надо будет, новых пришлем. Россия велика».

    Матушка Митрофания, как я ее помню, была строгой монахиней, но довольно-таки общительной, по крайней мере, со мной. Когда она рассказывала мне о ком-либо, у нее часто выступали слезы. Они были для нее частым явлением. Когда она жила в Иерусалиме, то прислала мне несколько писем, описывая свое житие. Письма ничьи я не храню, а поэтому не взыщите.
               
   Вспоминает Веденяина Э.А.

    Начать придется немного издалека.
    Сейчас я с удовольствием вспоминаю 80-е годы 20 века, хотя тогда постоянно шла речь о жизни и смерти в самом прямом смысле. (Воистину, права латинская пословица: воспоминание о минувшей опасности приятно).
    Явных и страшных гонений на Церковь уже как будто не было, но не было и безопасности. Мой папа говаривал мне, цитируя Евангелие: «Ты копать не можешь, просить стыдишься.  А как жить будешь, если уволят? Сейчас у тебя работа хорошая, и ты в уважении. А выгонят – никакой работы не найдешь. А ведь у тебя ребенок. На мужа не надейся – муж-писатель не только вас, но и себя не прокормит. Пишет, а денег не получает». Он мне дал завет: в церковь ходить, но входить в нее на службу последней, а выходить первой и ни с кем ни слова. «Словно тебя там не было. А Бог всё видит». Он боялся, что на меня донесут и за посещение церкви уволят с работы.

Я никогда не ослушивалась папу. Я его очень любила. Он был всегда спокойный и справедливый.
Однажды ко мне на работу по делу пришел очень симпатичный человек и сказал, что он из ада. Я поинтересовалась: что это такое. Оказалось: Дом атеистической пропаганды, или Атеистический дом. Он лектор на эти темы. Я слушаю спокойно. Интересно, к чему бы это. Просто так ничего не бывает. Он похвалился, что у него есть адреса всех церквей Москвы, но это огромный секрет. Договорились о встрече. На следующий день в обеденный перерыв в сквере я на скамеечке быстро сокращенно переписала в блокнот адреса церквей. После этого он встал и сказал:
- Я вас не видел и ничего вам не давал. Эти адреса – как адреса
атомных заводов. Секретность одинаковая. Вы за вашу страсть к древней архитектуре можете поплатиться. Имейте в виду.
И мы расстались. Я была довольна! У меня был праздник!

Начала я по воскресеньям ездить по новым адресам, подальше от дома, так как ходить в один и тот же храм было опасно. Там были женщины, которые всё и всех замечали и доносили. Так приехала я к Рижскому вокзалу в храм иконы Божией Матери «Знамение». Вошла на крытую паперть и вижу: в углу на корточках сидит мужчина. Я думаю: надо подать ему хоть на хлеб и достаю 20 копеек. Еще и замедлила. Трудно наклоняться. И укоряю себя: тебе наклониться лень, а ему, может, есть нечего. (Тогда батон хлеба стоил 13 копеек). Подошла и хочу подать, а он, не глядя на меня, сказал:
- Я не собираю. А ты иди в Почаев.
Я удивилась и спрашиваю:
- Это что?
- Узнаешь.
Говорю:
- Это где?
- Найдешь.
Я с этого момента была занята одной мыслью: не забыть это слово: Почаев. А узнать негде. Ни в справочниках, ни в словарях ничего нет. Написала родителям об этой странной истории для очистки совести: они явно не могут знать о Почаеве ничего. Они же к этому времени вышли на пенсию и переехали в Одессу (поменяли квартиру) ради тепла и фруктов. И вот получаю письмо от мамы. Пишет, что одесские бабушки обожают Почаев. Это мужской монастырь где-то далеко, за горами, за долами в прямом смысле, очень старинный, и там очень сильно присутствие Божией Матери. Одинокие старушки в Одессе съезжаются и поселяются в одной комнате. Другую комнату продают, а деньги посылают в Почаев на помин души обеих. Ехать туда трудно. Но главная трудность в том, что идти к монастырю надо в гору, покрытую сплошь лесом со зверями. Ночевать надо по дороге в этом лесу. Спят на деревьях.
    Да, - думаю, - далеко меня послал тот человек. Но делать нечего. Надо собираться.
Летом я отправляла сына в Одессу самолетом до осени и сама приезжала в отпуск туда же. В этот приезд я сразу заговорила о Почаеве. Но папа сказал: «Я так и знал. И вот мое слово: поедешь, когда он (показал на сына-школьника) вырастет». Мне так горько стало. А спорить с ним я не привыкла. Да и присутствие сына очень смиряло. Если я не буду слушаться родителей, и он меня не будет слушаться. Надо терпеть.

Прошло несколько лет. Сын поступил в институт. Летом мы по-прежнему приезжали в Одессу. Я и не заикалась о Почаеве. Однажды папа сам сказал:
- Теперь можно. Ты будешь ночевать на дереве.
Сыну:
- Разведешь костер и будешь огнем отгонять зверей. В случае чего
тоже лезь на дерево.
И мы отправились  на вокзал. Кто-то сказал маме, что надо ехать поездом до Тернополя, а дальше спросим. Узнали, что город Почаев находится в Кременецком районе Тернопольской области.

Вышли мы в Тернополе. Такой чистенький, уютный городок. Церковь белая красивая! Вокруг поляны тюльпанов. Чудно. Но мы держим путь дальше. Нам указали на автобусную станцию. Сели в автобус. Едем час – другой. Он еле ползет в гору. Того и гляди встанет. Резкие подъемы. Я уже дремлю. Но вот он встал. Все выходят. Дело к вечеру. Но, кажется, успеем костер развести и выбрать деревья для ночлега. Вышли из автобуса. Спрашиваю: далеко ли до монастыря? Мне кто-то ткнул рукой вперед. Я повторяю вопрос. В ответ: вот он. Прямо перед нами открытые врата святой обители. Автобус только что не въехал в них.
    Так мы добрались туда, где нашли своего первых
духовных отца и  мать: архимандрита Палладия и его келейницу Ольгу, которая до выхода на пенсию была учительницей начальной школы. Именно в этом мужском монастыре, как я узнала позже, молилась матушка Митрофания в начале своего духовного подвига.

Урожденная Мария Быкова работала в регистратуре городской поликлиники и все время, свободное от работы, она стояла в монастырском храме. Здесь и познакомились две будущие монахини: Мария и Ольга.

Н.С. Хрущев, обещавший показать по телевизору последнего попа и закрывший Киево-Печерскую лавру в 1961 году, не смог закрыть Почаевский монастырь, хотя все меры к тому были приняты: монахи-старики за волосы были вытащены из келий и брошены в грузовик. Их отвезли в лес и вытряхнули прямо на тоненький слой снега. Они спаслись нечаянно: кто-то застонал, и стон был услышан проезжавшим пограничным нарядом. Город рядом с границей. Офицер приказал солдатам осмотреть местность. Монахи им рассказали, что на монастырь напала банда (они искренно так думали). Старичков бережно погрузили в воинские машины и отвезли в монастырь. А там в то время прихожане отказались выйти с монастырского двора, они обнялись друг с другом, образовав живой большой кубок. Их обильно полили из шланга и оставили замерзать на морозе. Тут и появились военные. Они прекратили это безобразие.

Но городской начальник велел отдать ключи от монастырских ворот. Ключи были у архимандрита Палладия. Он как монах по послушанию не мог сопротивляться. Он вышел к самим воротам и протянул на раскрытой ладони ключи со словами к Божией Матери:
-    Теперь Твоя святая воля.

Вмиг поднялась страшная буря. Начальники в ужасе разбежались. Их машины перевернуло и унесло далеко. Кто- то из них жутко кричал: «Старик, уйми бурю!» А ключи остались у архимандрита.

Это всё мы узнали в тот же вечер от Ольги, свидетельницы событий.   
По приезде я еле плетусь за сыном, а он бодро, строевым  шагом, как по известному заранее плану, идет и встает в очередь на исповедь  какому-то батюшке. Я за ним. Батюшка (а это и был отец Палладий) принимает исповедь на возвышении у стены, куда ведет лестница: по одной ее стороне поднимаешься, по другой спускаешься. .

Пока стояли в очередь на исповедь, я огляделась. Храм огромный, как аэродром. На 10 000 человек. По углам женщины с детьми на подстилках, с узлами, с чайниками. Вид непривычный после московских храмов.

Так мы пришли к архимандриту Палладию. А он попросил свою послушницу Ольгу приютить нас на ночь.
- В гостиницу вам нельзя, – сказал он мне. – И в храме на полу
ночевать могут только женщины. Их не трогают. А молодых мужчин здесь вылавливает милиция. И будет скорбь: их задерживают самое малое на трое суток, а могут и на две недели. Потом обязательно сообщат в институт, а начальству это не понравится.

Молодых мужчин выслеживали, преследовали из опасения, что они могут стать священниками.
Мы переночевали у Ольги. Она нам рассказала историю монастыря, провела на братское (монашеское) кладбище. Рано утром повела нас к Почаевской иконе, которую спускают на лентах к 5 часам утра на очень короткое время, и надо успеть приложиться. Потом мы проникли в крохотную пещеру Иова Почаевского через немыслимо узкий и длинный лаз в горе. Я сначала испугалась: как туда забраться? Потом протиснулась и улеглась. Хорошо. Есть же поговорка: как за каменной стеной. А тут внутри каменной стены. Так бы и лежала.

У мощей Иова Почаевского на нас возложили его шапку. Мы причастились и получили благословение немедленно уезжать. Мы поехали автобусом во Львов, а оттуда поездом в Одессу.
С батюшкой и Ольгой установили переписку. Она писала нам проповеди батюшки и ответы его на наши вопросы. Батюшка был главным бухгалтером и казначеем монастыря. И никто не знал, что он давно незрячий. Расчетные документы под его диктовку писал один из молодых монахов. Знала одна Ольга и хранила этот секрет. Запутанные переходы монастыря батюшка знал наизусть, он с детства жил здесь, а когда приходилось вдруг идти новой дорогой или в окружении большого стечения народа, он просил Ольгу идти перед ним. Он различал ее фигуру и следовал за ней. Окружающие же возмущались и требовали, чтобы она ушла с его дороги. Ее били. С нее срывали платок и юбку. Но она не оправдывалась. Только туже завязывала нижнюю юбку.

Однажды Ольга написала мне, что у батюшки сгорел электрический чайник. Нужна маленькая деталь. Я думаю: надо послать чайник. Кто там будет им деталь налаживать. А для чайника нет тары на почте. Я прошу: заверните его в толстую бумагу и так отправьте, а я напишу расписку, что без претензий. Молодой почтальон послушал и так и сделал: обмотал веревкой бумажные обмотки и ахнул: «Такой посылки я никогда не отправлял. Не дойдет!» Но всё же отправил. Дошла. Ольга тоже написала, что удивились такой посылке. Но добавила, что батюшка сказал ей сразу после ее письма мне: «Мария пришлет не деталь, а чайник».   

Батюшка скончался. В ту ночь он явился мне. Я легла спать и только закрыла глаза – вижу: он стоит. Я сказала:
- Как вы вошли? Я не слышала звонка в дверь.
Он ответил:
- Мне не нужен звонок.
 Я вскочила. Никого не было. Я записала число. Вскоре получила письмо от Ольги о его кончине именно в этот день. Но он не оставил нас сирых. Он послал в наш московский приход прекрасного батюшку, очень любимого народом Божьим, молодого выпускника семинарии, уроженца Львовской области, который приехал к нам в месяц его смерти.

Ольга по совету отца Палладия после его смерти переехала поближе к женскому монастырю: продала свою часть дома в Почаеве и купила дом с усадьбой на хуторе Бакаивка  рядом с  Золотоношей.
Ольга жила по монастырскому уставу. Спала с 12 ночи до 4 утра, не снимая одежды и чулок и не разбирая постели, на диване, ничем не укрываясь. (Когда я приехала к ней, она устроила меня в отдельной комнате на высокой кровати с пуховой периной и такими же подушками и свежим постельным бельем, в изголовье затеплила лампаду перед иконами). Проснувшись, она надевала пиджак и шла в монастырь. Днем вычитывала дома большое правило, включая Евангелие и Псалтирь, а к пяти возвращалась в монастырь на вечернюю службу. При этом ухитрялась работать в своем огороде. Позже она приняла постриг и стала Феофилой.

В монастыре (до пострига) монастырский священник благословил ее быть при матушке Митрофании, которой нельзя никуда ездить одной. Ольга с радостью выполняла это послушание.
Однажды в Москве в моей квартире раздался телефонный звонок. Я с удивлением услышала голос Ольги:
- Мы в Москве и ждем тебя к нам.
Они приехали из Красногорского монастыря в Золотоноше и остановились на квартире знакомых Ольги. Я болела, у меня был бюллетень, и потому я была дома. Я поехала к ним. Вхожу и вижу: незнакомая мне монахиня стоит на коленях. Видимо, она молилась перед образами, да так и не встала. Взгляд ее молодой и живой. Я стою перед ней, а она – передо мной на коленях. Только потом руки положила на сиденье стула, который стоял рядом с ней. Так и разговаривали. (Я тогда еще не знала, что матушка не придавала никакого значения форме: ни позе, ни одежде и ничему другому). Низким мягким голосом она сказала, что они собрались в Ленинград и просят меня сопровождать их, так как они ни Москвы, ни Ленинграда не знают.
    Это была матушка Митрофания.

Она настойчиво просила меня: «Поедем!» Я не против. Люблю этот город и с радостью готова вновь посетить и блаженную Ксению, и только что открывшийся монастырь с мощами Иоанна Кронштадтского, но через три дня надо продлить или закрыть больничный. Я говорю:
- Вообще-то у меня другие планы.
И слышу вопрос:
- Ты каждый день планируешь?
- Да.
- Но ты ведь не знаешь, что будет через минуту!

Она сказала это с веселым и каким-то озорным, задорным выражением, словно подразумевая что-то очень интересное, неизвестное мне. Я пожимаю плечами. Это так, но ничего не меняет. Когда матушка Митрофания поднялась и вышла на кухню, чтобы приготовить что-то для угощения, Ольга мне шепнула:
- Она прозорливая. Это мне наш батюшка сказал.
То есть священник в монастыре. Я холодно восприняла эту информацию и расценила ее как крайний аргумент в пользу поездки. После такого заявления отказываться совсем неудобно: Ольга подумает, что я ей не верю. Я объяснила про свой больничный, матушка Митрофания сказала: «Успеешь».

Позже Ольга объяснила мне, что матушка Митрофания видела во сне своего духовника митрополита Ленинградского Иоанна, и он звал ее к себе по случаю его тяжелой болезни.
Мы договорились на следующий день встретиться в Богоявленском соборе в Елохове и потом поехать к нам домой, а оттуда – на вокзал, чтобы уехать ночным поездом. На следующее утро я встретила их в храме. После службы матушка Митрофания встретила на церковном дворе знакомого священника и горячо просила его благословить ее на возвращение в Иерусалим, где ей всё свое и родное. Но он только мягко усмехнулся и ничего не ответил. Я привезла с собой в храм термос и бутерброды и после службы предложила матушкам поскорее перекусить на лавочке во дворе храма, так как ехать долго, а они с вечера ничего не ели перед службой. Матушка Митрофания не сразу поняла меня и, кажется, немного обиделась:
- Есть на лавочке? На улице?
Ольга сказала:
-    Она не будет.
Пока ехали в такси, мне казалось необходимым занимать матушку беседой, и меня почему-то всё сворачивало на воспоминания о моем деде по отцу Фёдоре Павловиче. Я это заметила и извинилась перед матушкой, но она одобрительно кивнула головой: «Продолжай», и в ее глазах мне показалась заинтересованность, словно она чего- то ожидала. Не помню повода, по которому я рассказала о том, как он был офицером и служил в царском дворце, а потом считал за удачу быть конюхом на Урале, и как там его чуть не расстреляли за падёж скота. Приехало начальство. Главный конюх свалил на деда - он белогвардеец. А дед предложил спросить главного конюха, имел ли он когда-нибудь своих лошадей. Тот гордо ответил: «Никогда! Я бедняк-безлошадник». Спросили и деда: «А ты?» Он сказал, что у него всегда и свои лошади были, и кавалерией командовал. Тогда его поставили главным конюхом, а бедняка перевели на другую работу.

Я помню, как в редкие приезды к нам дед говаривал о своей конюшне с гордостью: «Двести голов…» Для него это не было низким занятием или грязной работой. Это было важное дело. Великим постом он не ел ничего, кроме овса, который зачерпывал горстью из лошадиных яслей (кормушек). Он был вдов и целомудрен. Его старшая дочь, моя тетя Клава, которая вела хозяйство, рассказывала мне, как однажды она упрекнула его, что он ест один овёс: «Ты же не лошадь!» До сих пор помню, как я содрогнулась при этом: дед был величествен и суров. Невозможно было сказать ему такое. И тетя Клава призналась: «Сказала – и испугалась». А он ответил:
- Хорошо быть лошадью. Она никого не убила. А я сколько народа
положил – сам не знаю. Я ведь приказы отдавал.
Дочь утешила его:
- Так то ж войны были.
Но он не успокоился:
- Все равно. Пусть и некрещеных убивали. Человек есть человек.
Смерть есть смерть.
     Матушка вздохнула и сказала:
- Я и раньше слышала, что вот так люди постились.
Таков был ее вывод из всей этой беседы.
Я не называла имени деда или бабушки.

Дома мама накрыла на стол в большой комнате, поставила сервиз и столовое серебро. Матушка вошла и произнесла:
- Мир дому сему!
Увидев стол, сказала:
- Встречают по первому разряду.
Прочитав предобеденную молитву, сказала:
- Федор и Анна…(это родители моего папы). Тут она склонилась
ко мне и тихо спросила имена родителей моей мамы. Я сказала, и
она добавила: -  Алексей и Дарья, приидите и обедайте с нами!
   Мама потом говорила, что ее мороз продрал: как матушка узнала имена родителей моего папы? Но меня, в отличие от моей мамы, это все же не впечатлило. Я не придала этому никакого значения.

Много позже, когда матушки не было в живых, однажды рано утром мне в дверь позвонили. На мой вопрос я услышала:
- Привет из Дивеева.
Я сразу открыла. Незнакомая женщина приехала ко мне с Казанского вокзала, чтобы скоротать время до ее поезда на другом вокзале. Мой адрес ей дала Нина, монахиня в Дивееве и посоветовала ей заехать ко мне и просто передать привет. Я накрываю на стол, а она повелительно говорит мне:
-  Расскажи о матушке Митрофании!
Так ее все звали. Я говорю: так в книге уже всё написано. Но она требует:
-  Все равно – еще раз всё расскажи.
И я пересказываю, как матушка приехала к нам, как назвала неизвестные ей имена родителей моего отца, а на маминых запнулась и тихо спросила, как их зовут. Моя новая знакомая перебила меня и объяснила:
-  Она знала, как их зовут, но по реакции твоей матери поняла, что та уже увидела в ней прозорливую, и сразу отмела это мнение и потому спросила о ее родителях.

Так я получила объяснение о том моменте – через много лет, когда уже и папы и мамы не было со мной. Больше с той женщиной я не встречалась.

А в тот день я впервые услышала от матушки Митрофании об архимандрите Иннокентии Просвирине. Матушка узнала о моей профессии и сразу приняла горячее участие:
- Переходи в издательский отдел патриархии. Архимандрит
Иннокентий устроит. Я его попрошу.
Мама меня опередила и сказала, что мой духовник не благословляет меня менять место работы, а я без его слова ни шагу не делаю, что у меня хороший директор, просто ангел-хранитель. И от добра добра не ищут. На том и решили.
(Забегая вперед,  скажу, что позже я познакомилась через инокиню Нину с о. Иннокентием, и он согласился посетить наше издательство, беседовал с руководством по поводу совместных изданий. Когда наш милейший директор назвал год выпуска таких книг, архимандрит вздохнул и еле слышно сказал: «Меня тогда уже не будет». Через два года его не стало. Он погребен в Москве, перед храмом в Новоспасском монастыре).

В тот же день вечером мы были на вокзале. Я усадила их на скамью и сказала:
- Вы тут ничего не знаете, поэтому не двигайтесь. Я всё сделаю.
И пошла за билетами. Была зима. Билетов много. Возвращаюсь: они сидят послушно. Матушка Митрофания сказала:
-    Ты наша мамка. Веди дальше.
И мы пошли на поезд. Я взяла нести ее сумку и спрашиваю: что там. Матушка Митрофания небрежно: «Тряпки». Ольга шепчет: «Ее схима», то есть схимническое облачение. И пояснила тихо:
-    Она его надевает только в церкви и только за богослужением. И сразу снимает. В нем никогда не ходит.
    Я иду вполне здоровая. Думаю: по возвращении  врач меня выпишет. (Но случилось иначе: врач сказала, что мое состояние нисколько не улучшилось, и продлила больничный).
По дороге встретился пьяный: шатается, лицо черное. Матушка проговорила: «Пьяница». И тут же, с ужасом сказав: «Осудила», зажала себе рот рукой. Я ей ничего не сказала, но подумала: какое же тут осуждение, это явный факт. Но она считала иначе.
Она запретила брать купе. Только плацкартный или общий. Она всю ночь не спала. Поезд прибывает рано утром. Мы сразу – в монастырь Иоанна Кронштадского, который тогда только что открылся, и вход был сбоку. Я уж там бывала, дорогу знала. А там знали нашу матушку. Она привела нас после службы к трапезе. Во время молитвы перед трапезой она пела, и я впервые услышала ее прекрасный голос. От неожиданности я даже ахнула. Но она дала знак мне молчать. Потом она поехала к своему духовнику - Ленинградскому митрополиту Иоанну (ныне покойному), который действительно был очень тяжело болен.
    Так я познакомилась с матушкой.
Интересна такая деталь. Ольга спросила меня, не обещала ли мне матушка масла от Гроба Господня. Нет, не обещала. И вообще ничего мне об Иерусалиме не рассказывала. Ольга сказала, что это странно. Она очень любит всем рассказывать о Святой Земле и обычно обещает масло оттуда. Позже выяснилось: я сама поехала туда и привезла матушке масло, и воду, и ладан. Возможно, она это предвидела, и потому не рассказывала мне ничего.

Позже я поняла важность этого знакомства. И не только я. Одна моя близкая знакомая сказала как-то мне при моей маме:
- Тебе хорошо: у тебя при родителях есть еще и батюшка, и матушка!
Мама тут же ей ответила:
- Она однажды не поленилась подать 20 копеек бедному человеку,
и не обиделась, когда он не взял монетку, и не пренебрегла его
советом о Почаеве. Вот и весь секрет. Надо быть внимательным к тому, что вокруг тебя происходит.

Интересная деталь: на трапезе монахини ели очень быстро. Я же всегда ем медленно. А тут я еще разглядывала непривычную обстановку, вслушивалась в чтение жития святого, которое читала монахиня за аналоем, и почти ничего не успела съесть, а уж все встают и поют благодарственную молитву. Матушка шепнула: «Потом доешь, не уходи». И я доела, когда все мгновенно и бесшумно вышли из трапезной, а она не укорила, а восприняла как нечто обыкновенное.

Матушка осталась у больного митрополита в больнице. Он держался на капельницах. А я вернулась домой.

Следующий раз я встретилась с ней летом 1991 года, когда во время своего отпуска  приехала в Золотоношу к Ольге по ее приглашению. Она еще жила в своем доме на хуторе, где меня и приняла. С раннего утра она уходила в монастырский храм, а я – только к обедне. Потом туда же к вечерне.


Монастырь расположен на острове посреди реки, заросшей лесом. Идеально уединенное место. Во время же разлива прекращалась всякая связь с миром. Матушка Митрофания сказала мне, когда я была в монастыре, что рай именно тут. Я спросила: «Почему?» Она не дала объяснений, но сказала, что такого же мнения были и другие, сильные духом монахини. В монастыре никогда не было электричества. В храме горят свечи. Большое круглое паникадило опускают с помощью веревки и ставят и зажигают свечи. Потом его поднимают. Не было тогда иного освещения и в кельях -  комнатках  в бараке, расположенном напротив храма. «Удобства» и вода - всё на дворе и расположено внизу под горой. Помыв руки под рукомойником водой, которая даже летом ледяная, возвращаешься в кельи по высокой деревянной лестнице. Я со страхом думала: а как же в мороз или в дождь? Эта  лестница ненадежная. Помню, мама спросила меня по возвращении из монастыря: «И ты так смогла прожить там целую неделю?!»

Храм открыли немцы во время войны в 1941 году, и после победы его не закрыли. Поселились в монастыре женщины. Остров соединили с землей узкой дамбой. В будни монастырь пуст, монахини все на сельскохозяйственных послушаниях. А по воскресеньям и в праздники собирается много народа. Во время престольного праздника монахини выставили обильное, по моим тогдашним московским представлениям, угощение: свежие зеленые огурцы, блестящие толстые красные помидоры, нежную розовую редиску, да всю богатую зелень, что родит украинская земля. Мне даже не удобным казалось подойти к такому богатому столу с белой скатертью на открытом воздухе. В то время в Москве такой обед стоил очень дорого. А местные жители чинно кланялись и благодарили. Они не шли к столу, уверяя, что у них всё это есть дома. Наверно, так и было.   

Матушка Митрофания жила в келье с Ниной, своей землячкой по Оренбургу. Матушка рассказала мне, что когда ее срочно выселили из Иерусалима, из Горненского монастыря, она сильно молилась, чтобы Господь дал ей в сестры землячку. И так и вышло в лице Нины.

Ольга рассказала мне, что матушка никогда не была замужем. Она с раннего детства стремилась к монашеству. Ей бы нужен был монастырь для девиц, какие были раньше в России, но в то время не осталось никаких. Все монастыри были закрыты. И матушка, тогда крестьянская девица Мария, чудом получив паспорт, устремилась в Почаев, так как больше идти было некуда. Там она встретилась с о. Кукшей. До его прославления мы, когда бывали в Одессе, всегда во главе со священниками  молились на его могиле.

Матушка рассказала мне, как с ней случился первый инфаркт. Она поехала в Москву отстаивать Золотоношский монастырь, который намерено было ликвидировать. При закрытии обычно указывалось на несоблюдение санитарных норм, хотя в монастырях, женских особенно, чистота почти стерильная. Матушка Митрофания поехала в Москву. В Москве ей один батюшка-земляк по секрету сказал имя того, кто поможет отстоять монастырь. И он помог. По возвращении матушка Митрофания вынуждена была сорок дней во время службы в церкви стоять у местной иконы, то есть у иконостаса лицом к молящимся. Матушка рассказывала, что уполномоченный специально беседовал с ней, указывая, что это наказание исходит не от него, а от церковной власти, чтобы матушка «не держала на него сердце», как он сказал. Оказывается, это было очень тяжелое наказание. Я этого не понимала и спросила, в чем трудность. Стой и молись. Но матушка грустно сказала, что это было очень тяжело. Она не вынесла и слегла.

    Ее мама сказала ей:
-   Маша (это было ее мирское имя), раз власть принялась закрывать монастырь, она его закроет. У нас есть дом. Живи в нем и молись сколько хочешь.
    Услышав такие слова, я воскликнула:
- Неужели вы не согласились? Всё верно!
Но матушка печально ответила:
- Я не могу без церкви и без монастыря.

    И когда в Дивееве ей почему-то пришлось жить в скиту, она страдала оттого, что в скитском храме служба только по воскресеньям, а не каждый день, как в монастыре. При этом матушке совершенно чужд был кастовый подход к монашеству. Она не ставила монахиню выше мирянки.

    В Золотоношу я приехала в августе 1991  года. В Москве танки – сказали мне в монастыре. А мы с Ольгой ничего не знали - у нее не было ни телевизора, ни радио, ни газет. Я решила срочно возвращаться в Москву и хотела взять с собой матушку, так как она была больна. Инфаркт. Острый момент прошел, но она не была здорова. На мой вопрос о самочувствии она ответила тихо: «Ни хорошо, ни плохо». Игуменья не отпустила ее со мной. После моего отъезда, примерно через неделю, приехал архимандрит Иннокентий и увез ее в Москву, поместил  в больницу, а потом – к своим чадам на дачу в сосновый бор на несколько месяцев.

     Я навещала ее в больнице, привозила что-нибудь повкуснее, но она всё раздавала больным. Позже я как-то привезла ей  в Дивеево бананы в память об Иерусалиме, где бананы – самая обыкновенная пища. Она тут же разнесла их по кельям сестер.

В московской больнице я заметила, что ее всегда кто-то робко дожидается. А вскоре к ней вовсю стали приходить на беседу и за советом из всех палат, а особенно те, кто посещал больничный храм, к тому времени уже открывшийся. Одна женщина в палате никак не могла слышать о Боге. Ворчала даже на меня и уходила из палаты. Однажды она так же вышла вон при моем появлении. Я сказала тихо: «И она придет» (я имела в виду: в церковь). Матушка услышала и, довольно улыбаясь, сказала: «Уже пришла». Потом оказалось, она выходила из ревности ко мне. Вот до чего дошло! А то слышать не могла слов о церкви или о царе, за которого матушка была горой.

Я старалась одеться поярче, когда шла в больницу, чтобы оживить скучную обстановку, и навешивала на себя всякие украшения. И матушка меня понимала. Она поправляла мне бант или пояс и всегда хвалила костюм.

Теперь я вспоминаю, а тогда не обращала внимания на то, что она никогда не советовала мне бросить косметику, не красить волосы и не носить парик или шляпу, а носить платок, и юбку подлиннее, а кофты потемнее. Она вообще ничего не советовала, не давала никаких рекомендаций, если ее не спрашивали. Не наставляла и не поучала. Когда я вышла на пенсию, я сама от всего этого отказалась: уже не надо было изображать молодость и здоровье, которых давно не было.

Кстати о пенсии. Однажды она меня спросила, буду ли я продолжать работать при достижении пенсионного возраста, имея в виду, что пенсия будет гораздо меньше моей зарплаты. Я ответила: «Уйду в день рождения». Матушка довольно кивнула головой. И что же! Наступила перестройка. Увольняли молодых и очень здоровых. А я работала. Я осталась последней в своем отделе. Мне было 52, а с 53 могли уже дать пенсию. За четыре месяца до исполнения пятидесяти трех лет начальница строго объявила мне о сокращении. Я прошу: «Можно потерпеть до дня рождения?». В ответ милостивая улыбка: «Пожалуйста». Так я была уволена на следующий день после дня рождения, и вскоре получила пенсию. Я не сомневаюсь, что подействовало матушкино благословение.
 
Однажды в больнице при мне ей принесли ужин,  и она попыталась угостить им меня, но я наотрез отказалась есть больничную пищу. Она не могла есть, когда при ней другой не ест. Она вздохнула (видимо, над моей капризностью) и сказала: «Над тобой тряслись, когда ты еще не родилась». И то была истина. У моих родителей до меня умирали дети вскоре после рождения. Но как она это узнала. Моя мама этому уже не удивлялась.

На прощание она меня крестила со спины, прикладывая руку к затылку, поясу и к плечам, и молилась мне вслед. Я при этом ничего особенного не испытывала, но мне была приятна ее забота.
    Однажды я решила было повторить этот жест и так же перекрестила одну знакомую, больную. Ей стало очень хорошо. У нее от благодарности выступили слезы на глазах. Она меня обняла и поцеловала. Но мне стало так плохо! Словно я взяла в рот что-то отвратительное и не могу от этого избавиться. Я не знала, что делать, и зареклась навсегда от такого поступка.

Черты лица у матушки были правильные. Иногда ее лицо казалось  простонародным, но чаще оно было одухотворенным и утонченным. Иногда видно было, что какая-то мысль владеет ею, но она никогда, кажется, ее не высказывала. Она была очень сдержанной.

Нельзя было определить ее возраст. По мудрости она казалась вне времени. Явных признаков возраста не было никаких. Ей можно было дать и 30 и 50. Но это я сейчас соображаю. А в ее присутствии об этом не было мыслей.

Во время перестройки она стала стремиться уехать из украинской Золотоноши в Россию. Вместе с Ниной они переехали в монастырь в Воронеж. Там чудное место: простор над рекой, как над морем. Но матушка стремилась в Дивеево как самое святое место и вскоре и переехала туда вместе с Ниной.

В Дивеевском монастыре матушка возглавляла вечернее шествие сестер по Канавке Божией Матери и была этим счастлива. Она говорила:
-   Могла ли я об этом подумать? Даже не мечтала!
А ведь она долго жила в Иерусалиме  и пела у Гроба Господня.

    Однажды я сказала ей:
- Если бы мне посчастливилось поехать  в Иерусалим, то от счастья я не ела бы и не пила.
Она, улыбаясь, ответила:
- Обойдется и без этого.
Я не поняла. Как это: обойдется? Неужели матушка думает, что я смогу поехать туда? Это невозможно. А через несколько лет мне удалось поехать туда  и без всяких ограничений в быту. Наоборот, игуменья в Горненском так нас, паломников, кормила! Даже рыбу подавала ежедневно, несмотря на Рождественский пост. И какая же там рыба! Я и не думала отказываться.

Однажды матушка , увидев меня в монастыре, закричала:
- Ты что мать замучила! Что ты с ней делаешь?
Я сразу все поняла и ответила:
- Да, я ее извела. Она все вещи собирает в кучку и связывает в
узелки и толкает их везде –  под свое кресло, под кровать. Я говорю:
ты в цыганах что ли воспитывалась? Это же некрасиво и неудобно.

Матушка дала мне решительный отпор:
- Как ты смеешь так разговаривать с матерью! Не смей больше ей
возражать. Ей так удобно.
(Потом я сама убедилась, что маме действительно стало трудно двигаться в ее 80 лет, и потому она собирала необходимые ей мелкие вещи около себя, а ведь она всегда была такая деятельная). И я сразу сдалась, конечно, сказала, что больше не буду. И она не сердилась больше на меня, дальше общались по-прежнему. А ведь никто не мог сообщить это матушке. Просто некому было. Но я уже ничему не удивлялась. Я, немолодая, кандидат наук и старший научный сотрудник, очень уверенная в себе на работе, перед матушкой чувствовала себя малым ребенком. И это ощущение меня не унижало, не умаляло, а вселяло уверенность в жизни, ощущение опоры. При этом между нею и мной всегда было значительное расстояние, продиктованное уважением к ее скрытому от внешнего взора внутреннему миру, а также трепетом перед ее необыкновенным даром провидения. Не только мне, но, кажется, и никому не приходило в голову спросить ее: «А как это вы знаете?» И не столько этот скрытый дар вел людей к ней, сколько ее открытое для всех сочувствие, сопереживание, сострадание и горячее желание помочь.

Однажды вместе со мной в монастырь приехал молодой человек, вполне преуспевающий, вполне православный: венчанный, вся семья крещеная. И молится, и постится. Но ребенок часто болеет, особенно в день рождения, дело доходит до реанимации. Когда мы обратились к матушке, он так оробел, что не мог говорить, и я начала излагать его печаль. Этот очень крепкий мужчина вдруг отошел в сторону, отвернулся, закрыл лицо руками и зарыдал. Он даже дрожал от рыданий. Я удивилась. А матушка шепнула: «Его вина». Я продолжала:
- Я ему говорю: причащай детей почаще. Но то они болеют, то их
мать болеет, то некогда.

При словах о причастии матушка одобрительно кивнула головой. Я даже вскричала:
- Я так и знала, что надо причащать! И всё. Я ему ухо буду драть
теперь, если не послушается.
Как же исказилось ее лицо от боли и страдания. Я даже испугалась:
- Не буду, не буду, я только так сказала.
По ее страдальческому взгляду я поняла: и говорить так нельзя.

При мне как-то к ней подошла молодая жена священника и начала громко жаловаться, что много забот, а так хочется всё успеть: и крышу покрыть железом, и в Иерусалим ведь хочется съездить! Матушка отшатнулась от нее. Она молча замахала руками, давая знак: уезжай! Мне кажется, ее могло покоробить такое отношение к святому городу наравне с покрытием крыши. Для нее Иерусалим был Небом на земле.

Однажды в Дивееве после службы она попросила меня отнести Нине для просушки ее черную длинную одежду, и я поняла: как она потеет! Это была насквозь промокшая одежда. Даже тяжелая. Сколько же она теряет влаги! А ведь она и так худая. Я несла всё это с ощущением великой ценности. И вдруг осознала: у меня ведь сильная аллергия на неприятные запахи, а тут потом не пахнет. Нина подтвердила: не пахнет. Потому ее одежду не надо стирать, а только просушивать.

Звонит мне одна москвичка и говорит, что писала матушке Митрофании, испрашивая ее благословение на покупку дачи в Подмосковье, и получила ответ, написанный рукой Нины. Было написано так: «Дачу не покупай». Моя знакомая сказала: «Ну что ж, ответ чисто монашеский» и купила дачу. Не прошло и месяца, как выяснилось: дом трухлявый. Каждое бревно съедено изнутри, ни одного целого, одна труха. Пришлось ломать. За вывоз бревен заплатила дорого. Потом заплатила за то, что этим хламом замусорила окраину дачного поселка. Когда вывозили бревна, испортили весь участок, пропал сад-огород. А еще вскоре выяснилось, что хозяйка смертельно больна. Позже она звонила и говорила, что живет только молитвами матушки Митрофании.

Через несколько лет, похоронив маму, я решила поехать опять в Иерусалим. Тогда же я, стоя дома на молитве, увидела однажды ангела смерти за своей спиной. Он стоял весь в белом и с топориком за плечом. Я не испугалась, но задумалась и написала матушке. Она уже молчала. Оторвав клочочек от моего же письма, она написала ответ на мои вопросы: «Там хорошо, где нас нет. У страха очи велики. Сиди дома и Богу молись». Нина прислала мне в письме этот ответ. Я, конечно, послушалась и не поехала никуда. И страх прошел. А вскоре события показали, что мои деньги очень понадобились дома.

Я знала, что она заболела, но не могла поехать к ней: у меня были гости издалека. 5 июля 2 000 года  я повезла их на Старый Арбат. Там я отвела их, куда было нужно, и пошла по своим делам. Я зашла в храм, недавно открывшийся в арбатском переулке,  и подала записку о здравии болящей монахини Митрофании (я не знала ее схимнического имени Манефа, она не любила говорить о своей схиме). При этом странное ощущение сопровождало меня во все время пребывания на Арбате. Меня окружал родной дом. Теплый, обжитый, уютный. Когда я осознала это, то очень удивилась и стала оглядывать всё: открытые двери магазинов, витрины, дорогу под ногами. И всё источало родной дух. Я подняла голову и взглянула на небо. Оно было серым, в легких тучках, того и гляди: дождь закапает. Но и оно было не далеким небом, а теплой и надежной крышей над головой. Что такое? Я сделала свои дела – ощущение не проходило. И я подумала: где-то что-то происходит.

Поздно вечером мне позвонили из Дивеева и сказали: сегодня матушка скончалась. И добавили: она просила известить об этом меня. Конечно, не только меня, но и других чад. Не забыла в последние минуты после стольких страданий. Вспомнив свои ощущения этого дня, я поняла: она мгновенно прошла то, что иные проходят 40 дней или месяцы и годы, и оттуда своим добрым всепрощающим взглядом увидела тех, кто любил ее здесь, на земле, и здесь же пока и остается, и согрела своей любовью.
      Господи, услыши молитвы матушки о нас!
    5 сентября 2 000 года. Москва.

    Ко всему сказанному надо добавить следующее. Когда я предложила издательству опубликовать рукопись о матушке, согласие не сразу было получено. Все-таки юродивая монахиня – необычное явление. Я уж решила, что книга неугодна. Но тут позвонил директор и сказал, что выезжает за рукописью. Я удивилась: таким поздним вечером? В метель? Я предложила: завтра я сама привезу. «Нет! Сейчас же!» Директор приехал к моему дому. Я стояла у подъезда. Было темно, сквозь метель я плохо видела его лицо. Он протянул в окно машины руку и взял из моих рук дискету со словами:
- Я ехал к вам три часа. Везде пробки.
И сразу поехал дальше. Он не мог не только выйти из машины, а даже полностью остановиться – такой поток машин был за ним. Машины еле-еле двигались. Видя такое, я поняла, что книга о матушке нужна.

    Когда в ноябре 2001 года сдала рукопись в издательство, то на следующее утро меня пробудил напев: «Наставница монахинь и собеседница ангелов». Я весь день напевала его. Когда я сдала туда же корректуру, на утро явился напев: «В память вечную будет праведник! От слуха зла не убоится!». И опять этот напев был со мною весь день. Когда верстку отдали в типографию, я увидела сон,  что матушка Митрофания на подводной лодке охраняет Москву, лодка курсирует под Москвой, под землей. Смотрю: матушка вместе с подлодкой поднялась на поверхность.

   Летом, накануне празднования Табынской иконы Божией Матери, мне удалось посетить Уфимскую епархию и приехать в Красноусольск, где на территории санатория находятся храм Табынской иконы и святой источник. Под горой, недалеко от пещеры явления иконы, стоит домик – скит женского Стерлитамакского монастыря. Я заговорила с одной из монахинь, стремясь узнать, не был ли кто из них знаком с покойной матушкой или хоть что-нибудь слышал о ней. Я называю имена матушки и вижу, как насторожилась монахиня. Она помолчала и сказала, что это она урожденная Мария, в монашестве Митрофания. Я встретилась с тезкой нашей матушки! От этого мне стало так весело, как будто встретилась с ней самой! После этого я говорила только с улыбкой. Так мне было хорошо, и так было по сердцу все, что говорила моя новая знакомая. Она же сказала мне адрес одной из духовных чад матушки в Средней Азии.
   Такие встречи не случайны.
22 ноября 2002 года

Еще воспоминания  …

Мать Митрофанию я очень давно знаю, еще с Тбилиси, с 1955 года.
Она приезжала из Красногорского монастыря в Грузию к старцам Зиновию и Андронику, так как всегда руководствовалась их советами. Узнав, что Красногорский монастырь собираются закрывать, мать Митрофания приехала к старцам, взяла благословение, и с тремя сестрами отправилась в Москву. Добрались они до Куроедова и стали просить, чтобы монастырь не закрывали. Он подписал документ, запрещающий закрывать Красногорский монастырь. С этим документом сестры вернулись домой. Митрополит Филарет, узнав обо всем, очень разволновался и наказал м. Митрофанию за то, что она без его разрешения хлопотала о монастыре. Целый месяц она должна была стоять во время службы на амвоне и делать земные поклоны всю службу, а после ее окончания - просить у народа прощение. Она сказала: "Я этого не боюсь". Так она действительно и исполнила. Рассказывала: "На амвоне молюсь, поклоны кладу, весь народ глядит, а я за обитель - кладу". Так целый месяц прошел.

Через некоторое время приехал в монастырь уполномоченный и сказал, что каких-то сестер надо отправить в Иерусалим. Предложили матери Митрофании, она не возражала, поехала к старцам за благословением. Они ее благословили, и она уехала в Иерусалим.

В те годы там была очень сложная обстановка. Мать Митрофания рассказывала, что пищи не хватало, сестер притесняли, обижали, ничего нельзя было взять, ходила по полям. Тамошние знали, что она из монастыря, кричали ей: "Эй, Митрофан, иди сюда", капусту забирали, а грязные листья оставляли ей. Она их собирала и солила.
***

Она прожила в Иерусалиме, кажется, десять лет. Мать Митрофания была свидетелем того, как убили двух сестер - мать и дочь. Тогда ее паралич разбил. В другой раз она шла с сестрой по дороге, рядом взорвалась мина, все полетело. Ее откинуло в сторону, перепугалась и долго болела после этого.

Ей давно предсказывали юродство. Старцы говорили ей:"O, это юродивая пришла". Мать Митрофания была высокая, сильная, голос сильный имела, пела басом. Когда Апостол читала, никак не скажешь, что монашечка читает, как будто мужчина.

А в последнее время, видимо, раз ей старцы юродство предсказали, ее коснулось. Была нормальная, разговаривала хорошо, а тут переоделась, палку взяла в руки, давай кричать. Ее удалили в Кутузовку. А она немножко там побыла и говорит: "У меня нет благословения старческого быть здесь, только в Дивеево". Взяла палку и пошла пешком в Дивеево. Ее вернули, она опять ушла, и так несколько раз было. Потом приехали к ней в Кутузовку греки, они знали ее по Иерусалиму. Они так ею восхищались, говорили, что Россия жива, в России есть еще такие люди, есть благодать, еще продолжается юродство. Плакали, целовали ее. С ними мать Митрофания уехала в Дивеево.
Через некоторое время приняла подвиг молчания: А потом сестры стали замечать, что укажет, то сбывается..
***
Матери Митрофании трудно было, но она держалась всегда старцев, именно Глинских старцев, а их много было: сам владыко Зиновий прозорливый, отец Андроник был прозорлиый и отец Серафим был прозорливый, и отец Модест, настоятель, и отец Иларион и ныне здравствующий в Сочи отец Симеон. Все они - великие старцы. Только придешь к ним, не успеешь сказать, а они уже говорили твои грехи.

Раньше все некогда было поговорить с матерью Митрофанией, еще не приперло тогда, а вот кабы сейчас надо спросить, а ее уже и нету. Сейчас старцы уходят, и спросить некого. А что сделаешь. Сказано в Писании, что старцы уйдут, и будет оскудение преподобства, будут у нас только книги, руководствуйтесь книгами, слушайтесь их и тогда спасетесь.

Воспоминания иеромонаха Серафима

Мои воспоминания о схимонахине Манефе связаны, прежде всего, с монахом Николаем (Рубцовым). Они обычно встречались в одном месте, за алтарем Троицкого собора, у могилок блаженных стариц. У них были очень хорошие отношения, они находили общий язык, сразу друг друга понимали. Мать Манефа жалела отца Николая как старца, который меня окормлял, а отец Николай делился с ней своими болезнями, впечатлениями, переживаниями. Они были как мать и отец, пекущиеся о своем чаде, которое идет духовным путем.

Отец Николай был тоже очень открытый человек. Он всегда делился с духовными людьми своими переживаниями, неполадками в семье, со мною. Он считал, что они помолятся, что за счет этого и совершается наш духовный подвиг: один человек помолится, другой помолится, третий, что мы и живем благополучно и где-то, например, путешествуем, благодаря молитвам тех, кто за нас молится.

К матери Манефе относились в те времена с пренебрежением, уничижали ее. Поэтому отец Николай и мать Манефа в некотором смысле как бы блажили между собой, подчеркивая, что они гонимы людьми, не понимаемы ими.
Ближе я узнал мать Манефу, когда она стала помогать в алтаре, беседовал с ней. Я неоднократно слышал от нее, что в Дивееве она не получает того духовного удовлетворения, которое испытывала в Иерусалиме, что там действительно благодать, что человек там живет этой благодатью. Она рассказывала, как на Пасху все проходили через Царские врата и она тоже.
***
 … В Дивееве ее били, колотили, смиряли постоянно, и матушка игуменья. и владыка. Она всегда говорила, что Иерусалим был ее Небесным Oтечеством, там она жила благодатью, а здесь - как будто крохи ловим.

Тяжелым был период, когда матушка Манефа начала блажить, внешне ее поведение стало необъяснимым: она выбрасывала из окон чашки, посуду, могла встречного ударить палкой. В Церкви перед Святым Причастием, перед Чашей она падала в ноги священнику. Не знали, что можно от нее ожидать. Как-то на всенощной она стала блажить, и владыка приказал ее отправить в Кутузовский скит. Для матушки Манефы и для нас это было сложное испытание.

Действительно, для духовного становления человека нужна дисциплина. Когда мать Манефа пыталась блажить в Диееве перед сестрами, игуменьей, ее останавливали, а в скиту ее постоянно ублажали, смотрели, как и что она делает. Она говорила: "Я здесь погибаю. Это невозможно. Почему вы так со мной поступаете?". Была такая обстановка уныния, что мать Манефа не могла там жить, она убегала. В конце концов, она попала в Золотоношу, пробыла там недолго и вернулась в Дивеево. Со временем она стала вести себя тише, спокойнее, отношение к ней переменилось.

Был такой эпизод. Заболела мать Тамара. Диагноз - самый неутешительный. Дни, назначенные для операции, несколько раз совпадали с праздниками, и ее никак не могли прооперировать. Да она, видимо, и не хотела идти на операцию. И все это откладывалось. В конце концов, она написала прошение о постриге. Ей начали шить рясу. А мать Манефа стала постоянно туда бегать, и все говорила: "Отдайте мне эту рясу, это моя ряса". Ей эту рясу отдали. И получилось так, что когда мать Тамару постригли в монахини, диагноз изменился, она оказалась здорова, а мать Манефа неожиданно стала угасать. И тут как обычно в конце подвига стали проявлять к ней внимание. Самое скорбное было, когда ее удаляли из монастыря. А тут смягчились к ней, дали ей келию в монастыре, стали ей прислуживать, любовь к ней как бы возвратилась.

Мать Манефа предчувствовала свою кончину, Господь ей показал. Вообще у нее был такой дух, и она подчеркивала, что желает быстрее перейти из этой жизни в жизнь вечную. Она - дитя Святой Земли. Там - изобилие благодати Божией, жизнь полностью христианская, во всей ее широте, полноте. Потом она об этом только мечтала, всегда желала, жаждала этого, может быть, она хотела найти это в Дивееве, но это было не то, что душа ее испытала там. Ей было все на той Земле открыто, и она была в предвкушении Небесного Царства Иерусалима, все спокойно, все открыто, Царские врата открыты, и можно всем входить туда. Такое детское доверие и благодать Божия, которая сама действует. Это внутреннее состояние, радостное и радостнотворное.

Многие сестры говорили, что мать Манефа очень боялась печали. Она
избегала даже таких людей. Она, видимо, плохо могла бороться с этим духом уныния, печали. Сестры говорили, что они открывали ей помыслы, и она избегала тех, у кого была настроенность унылая. Она сама боролась, и для нее это было не то, что трагизм, но некоторая потеря Родины.

Мать Манефа была столпом, постоянно на нее соблазнялись: вот она из Иерусалима, а так ведет себя, дурит. Надо ее воспитывать, должна же она прийти в норму. Такова была трагедия времени: преклонение человека в какие-то рамки постоянно. Вот это именно -- путь юродства - крестный путь.

Воспоминания послушницы Анны

Удивительно, как Господь свел меня с матушкой Митрофанией. А помог нам преподобный Кукша Одесский. Это был явно промысел Божий. Я принесла в алтарь Троицкого собора его иконку, чтобы ее освятили. Матушка Митрофания была в то время алтарницей, и когда она увидела эту иконку, узнала кто принес ее, вышла ко мне и спросила, откуда я знаю батюшку Кукшу. Я ответила, что в Одесском монастыре несла послушание - ухаживала за могилкой батюшки Кукши. По его святым молитвам я и пришла в Дивеевский монастырь. Матушка Митрофания мне поведала, что старец Кукша был ее духовным отцом.

Матушка расспрашивала о моей нынешней жизни в монастыре. Я поведала ей о своих трудностях с жильем, так как, неся послушание в монастыре, жила на частных квартирах и отрабатывала хозяевам за жилье. Часто приходилось менять место жительства и перетаскивать свой скарб из дома в дом. Мать Митрофания слушала мои стенания и радовалась. Я удивилась, почему радуется. Она ответила:
-    Это хорошо, что гонят. Господа гнали, Ему негде было голову преклонить. И ты идешь Его стопами, значит, Господь тебя любит, проверяет тебя. Настоящая монахиня прежде, чем попасть в монастырь, должна понести много скорбей.

Я почувствовала душой, что мне тепло рядом с матушкой Митрофанией, почувствовала ее материнскую заботу.

Через некоторое время меня в очередной раз выгнали с квартиры, я пошла к матушке и говорю:
-    Мать Митрофания, опять выгнали, помолись.
Она смеялась над обилием моих вещей и говорила:
-    Один монах пришел в монастырь с телегой, полной вещей, прожил в монастыре много лет, а под конец у него осталась одна маленькая сумочка. Так и у тебя будет.

Слова матушки сбылись. Выгоняли меня много раз, и всегда мать Митрофания вымаливала мне новый дом.
В одном доме я прожила всего три дня. У хозяйки - старушки - пропали деньги, и она обвинила меня. При матери игуменье, сестрах кричала на меня, порочила. Я побежала в отчаянье к матушке Митрофании, рассказываю о случившемся, плачу, а она сияет:
-    Ой, как она радуется.
-    Да кто же радуется моему горю? - не понимаю я.
-     Мама твоя усопшая. Ей там новую квартиру дали. Запомни, если тебе очень плохо, то очень хорошо твоей родне усопшей. Скорби, которые ты несешь, - во искупление и твоих грехов, и грехов умерших сродников. Если тебя оклеветали, значит, снят какой-то грех с твоей родни. Сама скоро увидишь.
И правда, я видела во сне маму. Сначала у нее была совсем маленькая квартирка, повернуться негде, а после этих скорбей я видела ее уже в большой светлой комнате.
-    Ты сейчас - бездомная, - утешала меня матушка Митрофания, -- а маме твоей на небе квартиру дали. Пострадай, помучайся и тебе скоро будет, где жить. А чтобы деньги пропавшие нашлись, проси Святителя Николая .

Вскоре на всенощной подошла ко мне женщина и предложила жилье. В том доме я жила долго и покойно. Из него переехала в игуменский корпус, когда меня приняли в монастырь. По молитвам Николая Чудотворца и матушки Митрофании разрешилось дело и с клеветой. Пропавшие деньги нашлись, и старушка приходила ко мне и просила прощения.

Много духовных советов получала я от матушки Митрофании, она все видела, предсказывала.

По ночам сестры охраняли монастырь. Было очень холодно. Согревались молитвой. Свет был только у входа в Троицкий Собор. Там я вставала перед иконой и читала акафист. Однажды мать Митрофания увидела меня, накричала, вырвала из рук акафистник: "Ишь ты, фарисей, встала в центре на площадке и всем показывает - я молюсь. Перестань сейчас же. Разве так молятся. Никогда не показывай, что молишься. Господь ненавидел фарисеев. А то думаешь, монашки спят, а я молюсь. Сейчас тебе легко не спать, молиться, а придет время, Господь смирит тебя, нужно будет по послушанию в монастыре молиться ночью, не сможешь". Слова ее сбылись. Сейчас, когда читаешь Псалтирь ночью в храме, то тепло, светло, пурги нет, все прекрасно, а молиться тяжело, хочется спать.

В другой раз во время моего ночного дежурства прибежала мать Митрофания и стала беспокойно причитать: "Беда, воры, воры, темно, ограбили". И стала ходить вокруг собора, видимо, молилась. И ушла. Никого вокруг больше не было. Никаких воров, все спокойно. А буквально через несколько часов, и правда, явились несколько мужиков-грабителей, отключили свет и в полной темноте стали разбирать трактор. Все было так, как предсказала матушка. По ее святым молитвам мы (со мной была еще одна сестра) бесстрашно прогнали грабителей.

Как-то приехала ко мне сестра с сыном-отроком. Мать Митрофания его увидела, погладила по головке и говорит: "О, важный какой, на епископа не потянет, а архимандритом будет". Сестра спросила: "Может, его сейчас отдать в монастырь?" - "Нет, нет, пусть учится". Он выучился, получил специальность. Теперь он - инок Санаксарского монастыря, специальность помогает ему нести послушание. Помаленьку исполняется матушкино предсказание.

Мать Митрофания учила меня не обижаться. Она рассказывала: "Когда я жила в Горнинском монастыре на Святой Земле, у меня были две духовные сестры. Их убили. Они лежали в крови, и никто не решался подойти к ним. А я подумала, вдруг со мной такое случится, кто меня будет убирать. Я обмывала их, положила во гроб, все сделала как положено. А на сороковой день было мне посещение. Прилетела птичка, смотрит на меня. Глаза у нее умные, как у человека. Я сразу подумала, что это душа прилетела в виде птицы, и вспомнились лица убиенных сестер, а внутренний голос сказал: " Сестра, чтобы спастись, не должно быть ни капли обиды, ни капли обиды".

Временами, когда я унывала, тосковала и плакалась матушке Митрофании, она говорила: "А, это пакостник, пакостник к тебе прицепился", - и уходила от меня. А мне хотелось быть около нее, она меня гнала: "Это пристрастие, враг прилепляет. Надо к Богу идти". Так она смиряла и в то же время молилась за меня. Уныние вскоре проходило.

Я видела, как мать Митрофания молилась. Это были стон, стенание, слезы. Она вымаливала. Я стояла за ее спиной, от нее исходила благодать, и я плакала.
* * *
Матушка всегда благодарила за малейшее сделанное ей добро. Сначала она жила на Канавке, в монастырском доме, а потом ее переселили в келию. Я помогала переносить ее скудный скарб, а она очень благодарила и подарила мне кусок ткани, что остался после того, как ей шили рясу в Горненском монастыре, и велела: " Сшей себе юбку". Она до сих пор у меня хранится.

Новая матушкина келия была оклеена импортными обоями. Мать Митрофания их посдирала, говорила: "Разве могут быть в монашеской келии такие красивые обои". Был такой скандал. Ее ругали, смиряли. У нее постоянно были неприятности с матушкой игуменьей и с архиереем, как у отца Николая (Рубцова). Она все время обличала, говорила правду, не стесняясь.

Потом матушке Митрофании, видимо, было откровение, она начала блажить, била сестер палкой, но не просто так, а целенаправленно. Явно, что она видела беса. В каком месте он находился, туда и колотила, и сразу искушение проходило. Это было оружие, направленное во врага рода человеческого.

Духовный мир был открыт матушке Митрофании. Многие считали, что она в прелести, бесноватая, враг в ней кричит, позорили ее. А ведь она взяла на себя, по воле Божией, самый тяжелый в духовном мире крест - юродство.

Были у матушки неприятности с владыкой Николаем. Она все время просила у него прощения. Как-то в праздник владыка шел к алтарю, а мать Митрофания упала ему в ноги, прося прощения, он чуть об нее не споткнулся, очень сердился.

В праздник Успения Божией Матери, во время крестного хода с плащаницей, матушка Митрофания брала в руки цветок и шла впереди, изображая Иоанна Богослова. Он был ее любимым святым. Матушку отгоняли, а она все равно возвращалась, провожала Божию Матерь.
* * *
Когда меня одели в рясофор, матушка уже не разговаривала. Она меня гладила по голове и показывала, что ей нравится эта одежда, и она очень довольна.
Потом я стала жить в Кутузовском скиту и редко бывать в Дивеево. Однажды я приехала на праздник, и мне негде было ночевать. Меня отправили в игуменский корпус и сказали: "Иди на ту кровать, где мать Митрофания". У нее не было своей келии, и она спала в общей комнате с гостями. Кровати были двухэтажные. И я должна была лечь сверху. Я ужаснулась: такая старица, и такое к ней отношение. Вхожу в комнату, матушка на меня смотрит. Я говорю: "Мать Митрофания, меня благословили наверху спать, но я не могу. Кто-то тебя смиряет, а я не буду, лучше уж на полу лягу". Она показала мне на дверь другой комнаты, я пошла, и оказалось, что одна сестра собиралась на дежурство и освободила мне место.
* * *
Последняя наша встреча с матушкой Митрофанией была на праздник преподобного Серафима Саровского. После трапезы в храме Александра Невского матушка подала мне свою рясу и показала, чтобы я помогла ей одеться. Я ее одевала с трепетом, давно не видела, очень соскучилась. Я чувствовала, что она за меня скорбела, молилась как мать. Она знала, что мы больше не увидимся. Матушка дала мне свою палку-посох в руки и показала на дорогу, мол, иди. Как будто в путь меня отправила...

Записала раба Божия Людмила



           Воспоминания Диденко Е. С.

            Схимонахиня Манефа, матушка Митрофания!

    Сколько светлого, святого всплывает при воспоминании об этом ангеле на земле!
    Благодарю Господа, что сподобил меня общаться, хоть и немного,
с этой прекрасной душой!
    В памяти встает церковь в монастыре в Золотоноше на Украине.
У меня умирает мама, необходим священник для причастия умирающей. Время советское, священников и церкви нет на протяжении 20-30 километров. Я стою на паперти и плачу. Все проходят мимо. Мое горе и  мои слезы никому не интересны.В это время чья-то ласковая рука касается меня, и около меня встает очень худая высокая монахиня. Ее душа мгновенно откликнулась на мою печаль и предупредила меня: «2 сентября будет трудный день».
Действительно, в тот день мама умерла.

    Матушка Митрофания сделала все, чтобы моя мама достойно отошла ко Господу. Она уговорила игуменью отпустить священника
за 30 верст поехать к умирающей. А потом батюшка с монашеским хором проводил новопреставленную Агнию на кладбище, и там
была совершена панихида.

    Так началось добро, которое исходило на мою семью от матушки Митрофании 12 лет. Ее молитвами я спасалась от операции по поводу опухоли на молочной железе. Она окружала меня при встречах каким-то особенным состоянием покоя и надежды.

    Вот вижу ее в келье монастыря в Золотоноше. Она с большой лаской, терпением выслушивает о моих невзгодах, утешает, молится.

     Вот вижу ее благословляющей моего мужа, когда он стоит к ней спиной. Почему-то она его крестила со спины. Она была очень нежна с ним и звала: Олежек. А он – он так всегда радовался ей! Это было удивительно. Мой муж был крещен в детстве. Но был он  коммунистом и атеистом. Он был прекрасным человеком, можно сказать, без недостатков, настоящим мужчиной, очень сдержанным, всегда, так сказать, застегнутым на все пуговицы. Но при виде матушки он становился весел, как ребенок. Он бежал ей навстречу. Очень привередливый в пище, в ее келье он ел всё, что она ему предлагала. Помню, съел борщ, а тут принесли манную кашу. Нельзя было представить, чтобы он съел ее дома. Но тут он съел все и еще бы съел, если бы принесли добавку. Матушка совала ему в карман иконочку, молитву. Он никогда не выбрасывал. Если я говорила, что надо бы съездить к матушке, он, всегда очень занятый, всё откладывал и шел к машине. Я уверена, что только ее молитвами он успел и сумел перед смертью исповедаться, особороваться и причаститься.   

    Вот она в московской больнице. Ей плохо, очень плохо физически. У нее больное сердце. Но она сеет слово Божие в атеистическом окружении больничной палаты, к ней идут посетители, которые ищут душевного мира. И всех  утешает, и за всех молится – сама тяжко болящая Митрофания.

    Остались в памяти воспоминания матушки о жизни в Горнем монастыре в Иерусалиме. Она была там в самый тяжкий период жизни женской православной монашеской общины – в период становления. Около 10 лет там совершался ею духовный подвиг. Там она пережила и то, что навсегда осталось рубцом на ее сердце. Там были зарезаны две монахини: мать и дочь. Матушка обмывала их перед погребением.

    Многие из нас, получая ее благословение и молитвы, общаясь между собой, поддерживают духовно друг друга, сплоченные мыслями о ней.

    Помню, с какой духовной любовью и, я бы сказала, с почтением архимандрит Иннокентий Просвирнин  (ныне покойный) провожал ее из Золотоноши в Воронеж.

    Много печали было всем, кто ее знал, при известиях о ее неспокойной жизни в монастыре. Но Господь всё рассудит.
    Вечная память незабвенной матушке Митрофании.
    8 октября 2 000 года. Москва


          Воспоминания Х. И М. Шаирон

          Нам схимонахиня Манефа была как родная мать. Когда мы приезжали в монастырь, она принимала нас, как родных детей. Она своим наставлением подкрепляла нас в немощах и всяких скорбях. И когда мы проводили матушку в Иерусалим, глухо для нас стало в монастыре. И не слышали уже ее голоса на хорах или при чтении  Апостола.
 
  В последний раз мы ее видели, когда она (по возвращении из Иерусалима) уже не могла разговаривать. Если мы хотели ее видеть, то она сама выходила к нам и мальчиков гладила рукой по голове. И больше мы ее не видели. Говорили, что ее увезли из монастыря за Москву в Дивеево.

    Но летом мне сказали, что уже умерла матушка Митрофания. Мы целую службу не могли спокойно стоять. Царствие ей Небесное!
Я пока жива буду, не забуду ее.
    21 февраля 2 001 года. Украина.  Христина Шаирон, прихожанка храма Покровского монастыря в Золотоноше

    Дочка Христины Марфа пишет, что с родителями и братьями часто бывала в монастыре и помнит матушку. «Она часто давала мне очень полезные наставления, которые очень поддерживали в жизни. Мы часто вспоминаем ее».

    Христина и Марфа прислали письмо матушки Манефы из Иерусалима, адресованное ею своей маме, монахине Евникии.
               

   Воспоминания Касаткиной Г. Н.

   Матушку Митрофанию я никогда не видела. Я только слышала о ней от тех, кто с ней встречался. Ездил к ней в Дивеево и мой сын. Он вообще очень любит этот монастырь, говорит, что там дышится иначе. А как он мне рассказал про матушку, то я сразу ее полюбила. Я так к ней прониклась, что не могу сказать. Я решилась ехать в Дивеево. Но как? Ноги у меня больные. И не только ноги. А ехать далеко и с пересадками. Так и не собралась, как слышу о ее кончине. У меня такая скорбь была, что я ее не увидела. Но вместе с тем и радость, что сын был у нее и получил ее благословение и на детей своих тоже испросил. Значит, бывает так: любишь и даже привязываешься к человеку заочно. У меня вот так получилось.
    20 октября 2 000 года. Москва

       Литература
       Горненский женский монастырь. Иерусалим. 1997 г.
       Дмитриевский А.А. Умовение ног в Великий четверг в Иерусалиме и на острове Патмос. Москва. 1994 г.      
       Житие и чудеса преподобного Кукши Одесского. Свято – Успенский мужской  монастырь.  Одесса. 2 000 г.
       Инокиня Наталья. Русский Иерусалим. Санкт-Петербург. 1996 г.
       Канонизация святых. Троице-Сергиева лавра. 1988 г.
       Козельщанский Рождества-Богородичный монастырь. Санкт – Петербург.
    Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря. С-Петербург. 1903 г.
    Монастыри Русской Православной Церкви. Справочник- путеводитель. Москва. 2 001 г.
    Путешествия в Святую Землю. Москва. «Лепта». 1994 г.
    Сказание об иконе Казанския Божия Матери (Табынской). Уфа. 2001 год.
    Сказание о Табынской иконе Божией Матери. Видеофильм. Село Табынское. 1999 год.
    Схиигумен Савва. Москва. «Русский Дом». 2 000 г.
    Чесноков Александр, священник. Глинская пустынь и ее старцы. Троице – Сергиева лавра. 1994 г.

Содержание
  Детство   

     Дома
     В няньках
     Опять дома
     Табынская икона Богоматери
     В путь

  В Почаеве   
    Архимандрит Палладий
    В людях
    Ольга
    Духовник
    На  новом месте
    Отец Кукша

 В Лебединском монастыре
        Глинская обитель
        В миру

 В Красногорском монастыре
     Блаженная Паша, юродивая
     Борьба за монастырь   

  В Иерусалиме
    Письмо из Иерусалима
    Старец Игнатий
    Наши мученицы
    Нападение   

 После Иерусалима   
    Келейница
    В Оренбурге

    Архимандрит Иннокентий Просвирин
    Письма
    Воспоминания матушки Димитрии
    Посетители
     В дорогу!

 В  Дивееве
    Письма
    У отца Николая на острове Залит
    Невзгоды
     В Арзамасе
    Опять в Дивееве
    Рассказывает о. Николай Прикотенко
   Вспоминает игуменья Густынского монастыря Вера
    Кончина
    Воспоминания игумении Густынского монастыря Веры
   Письмо матушки Митрофании из Дивеева
    Вспоминает Наталья Алексеевна Матвиенко
    После смерти
    О юродивых

Краткие воспоминания о матушке Митрофании, схимнице Манефе, иеромонаха Николая, Веденяпиной Э.А., Диденко Е.С., Х. и М. Шаирон, Касаткиной Г.Н. и других

____________________________________________

Матушка Манефа

Со Святой Земли никогда не уезжают насовсем. В нас остается глубокий след, запечатлевшийся в душе, сознании и сердце. Мы не расстаемся с людьми, с которыми мы там познакомились, которых узнали, как своих сродников во Христе, и которых мы полюбили такой любовью, несмотря на то, живы ли они, или уже скончались в момент нашего отъезда. Молитвой я остался соединенным с ними. Я молился за упокоение души моего дорогого батюшки отца Игнатия, а за всех остальных я молился об их здравии и спасении. Когда люди соединены молитвой, для них не существуют расстояния. Таким образом, я многие годы молился и о Матушке Манефе. Я не знал, жива ли она. Когда я в 2003 году впервые посетил Дивеево, восстановление которого тогда было в разгаре, я увидел ее могилу. С тех пор я молюсь об упокоении ее доброй души. Пять лет тому назад, в 2014 году, я снова посетил могилу матушки, и в третий раз этой весной, в 2019 году.
Прекрасный монастырь святого Серафима Саровского, в котором покоятся его святые мощи, сейчас полностью обустроен, и никто не мог бы даже подумать, что здесь несколько десятилетий находились только руины величественных святынь. Он напоминает сад Богородицы, именно так, как об этом предсказал святой Серафим Саровский, и когда исполнится время, и когда враг рода человеческого будет править, он не сможет вступить на территорию, огражденную Канавкой. Против него молитвой и подвигом будут сражаться монахини на земле и все небожительницы.
Твердо верю в то, что среди них будет и моя матушка Манефа, решительная и неустрашимая.
Никто на знал о моем отношении к матушке Манефе и не обращал внимания на то, что какой-то монах из далекой Сербии молится на ее могилке. В этом году это заинтересовало игумению Сергию и сестер, особенно, когда они узнали, что я, житель далекой Сербии, знал ее, а многие насельницы монастыря не познакомились с ней.
Матушку Манефу, я об этом узнал только сейчас, они почитали юродивой Христа ради. Она похоронена рядом с Пашенькой – Прасковьей, возле самого алтаря Троицкого храма, в котором почивают мощи святого Серафима Саровского.
Мое знакомство с матушкой Манефой не было только знакомством, но намного больше, взаимным уважением, духовной близостью. Я, действительно, почитал ее как мать, как духовную мать, потому что она была моей восприемницей на постриге, и таким образом она стала моей духовной матерью. Я так это воспринимал, и мне кажется, что она меня приняла как духовное чадо.
С матушкой Манефой я познакомился в Хевроне в 1984 году, осенью, в конце октября. Я регулярно, как это описано в моей книге «Встречи со старцами»* посещал моего духовника, старца Игнатия. Я приезжал в Хеврон каждое воскресенье после литургии в Вифлееме, где я находился на послушании при храме Рождества Христова. Так как литургия в Вифлееме начиналась рано, после Божественной литургии я мог поехать в Хеврон на автобусе, в русский монастырь Святой Троицы, т.е. в монастырь возле Мамврийского дуба, как его зовут в народе. Это – чудесный монастырь, посвященный Святой Троице в память о Святой Троице, которая в виде трех ангелов-странников явилась к праотцу Аврааму, и он угостил их в тени Мамврийского дуба. В храме, кроме алтаря в честь Святой Троицы, есть еще два придела, посвященные праотцу Аврааму и Сарре и святому Николаю Мирликийскому.
В монастыре возле Мамврийского дуба жили старцы: Игнатий, духовное чадо оптинских старцев, и монах Георгий. Они были неусыпающими и постоянно молились. Они спали поочередно несколько часов и по очереди читали молитвы. Они сильно пострадали в Отечестве в течение Второй мировой войны и после нее, а на закате земной жизни обрели покой возле великой святыни.
Монастырь Святой Троицы принадлежал Русской Православной Церкви Заграницей, которая тогда не общалась с монастырями и монашествующими Московской Патриархии. Но старец Игнатий приходил в Горненский монастырь (Горний город Иудин, еврейская Хадасса, построенный на месте рождения святого Иоанна Крестителя), несмотря на то, что он принадлежал Московской Патриархии. Старец в сестрах увидел настоящих подвижниц и молитвенниц, он знал, что многие из них пострадали Христа Бога ради, а самые старые из них приехали сюда после роковой Октябрьской революции. Он приезжал только к ним, и они приезжали в Хеврон помолиться.
Там я однажды увидел двух монахинь, выходящих из рощи, одна из которых была высокого роста, стройная, статная, как у нас говорят. Потом я увидел, что она также душой и телом высокая, великая русская душа. Ее все звали Митрофанией, и она так представилась: «Монахиня Митрофания». Мы к ней тоже так обращались, пока она не стала доверять мне и не открыла, что она келейно приняла ангельский образ как схимонахиня Манефа.
Она с отцом Варфоломеем, старцем Игнатием и мной поделилась тем, что она жила, руководствуясь духовными советами одного старца из Глинской пустыни, который пережил лагеря, тюрьмы… по строгому монашескому уставу, а постриг она приняла в очень сложное время. В Иерусалим она приехала на два года раньше, чем я, в 1982 году.
С батюшкой Варфоломеем я тоже познакомился в Хевроне. С ним и матушкой Митрофанией, как я их тогда знал и как к ним обращался, я встречался у старца Игнатия.
Однажды матушка рассказала нам с отцом Варфоломеем потрясающую историю, благодаря которой я четко осознал, что значит характер, созданный в скорби, характер, устроенный по советам старцев, по правилам, которые они ей дали и согласно которым она жила.
У нее было послушание казначеи в Горненском монастыре. В какой-то жаркий летний день, она по делам поехала в центр Иерусалима купить на рынке Махане-Иегуда некоторые вещи, необходимые для монастыря. Летнее время года там очень тяжелое, жара большая. Когда матушка закончила все дела, она только на миг пожелала купить мороженое, как она произнесла это своим глубоким голосом, который больше был похож на мужской баритон, чем на женский голос. Она была сильной, чудесно сильной. Она стояла и смотрела на мороженое, которое ей было нужно, чтобы немного освежиться. Пот лился градом, апостольник прилипал от пота, а она мучилась в раздумье: купить это мороженое или нет. А потом она подумала: «Как же я будут покупать мороженое, если наши матушки и бабушки последний рубль экономят для нас?»
Монастырь тогда содержался за счет пожертвований, которые заботливые сестры, матушки и бабушки собирали и присылали из СССР, а это было около 60 долларов США в месяц. «Они жертвуют последнее, чтобы прислать нам, а я буду покупать мороженое, ни в коем случае». Затем… Жара вступает в свои права… Она подверглась большому испытанию, терзаниям. Она то пойдет, то остановится, и так пять или шесть раз. Одно мороженое стоило два доллара. В какой-то миг ее победила жара, от которой у нее мутнело перед глазами и от которой она не могла дышать. Когда она уже протянула руку с деньгами к еврейке с намерением купить мороженое, она пришла в себя и сказала: «Нет! Никак нельзя!» Она повернулась и поехала в монастырь. Она должна была сделать две пересадки в городском транспорте с вещами, а потом, таща тяжелые сумки, идти пешком до монастыря по раскаленному асфальту еще один километр.
Эта ее история, рассказанная ненароком, для меня была большим жизненным уроком. Я знаю, сколько тогда стоило мороженое в Иерусалиме, потому что я тоже покупал его, но не думал, как она. По правде говоря, у меня было больше средств, так как я работал сотрудником Иерусалимской Патриархии. У меня было чуть больше денег, чем у матушки, но я в большую жару позволял себе купить иногда мороженое или свежевыжатый фруктовый сок. Я понял, что я поступал необдуманно. От нее я научился тратить с вниманием и приобретать только самое необходимое.
Когда исполнилось время, я принял келейный постриг в Рождественский сочельник. Старец Игнатий благословил меня принять малую схиму и нарек меня Алексием в 1985 году, в честь Царевича Страстотерпца Алексия Романова. Матушка Манефа позаботилась обо всем, что было необходимо для этого чина, начиная с льняной власяницы до кожаных сапог (о которых она сказала, что изготовила их еще в России, в монастыре Хотьково, подворье Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, в котором она жила некоторое время. Чудесно было то, что сапоги мне были как раз, как будто они изготовлены для меня, а у меня большой размер). Потом она приехала в Иерусалим и стала моей восприемницей вместе с отцом Варфоломеем. И когда я лежал по-монашески, крестообразно, она шла рядом со мной с мантией, она приехала в момент, когда меня одели в одежду и камилавку, и имея в виду, что я был высокого роста, телесного, боюсь, не и духовного, она чуть ниже меня, удивилась и вскрикнула: «Отец Алексий! Какой огромный наш отец Алексий!» Этот крик был радостным, от всей души.
Я также должен упомянуть о том, какую любовь старец Игнатий питал к сестрицам. Несколько лет до моего приезда на Святую Землю произошло трагическое событие: экстремисты зарезали двух монахинь из Горненского монастыря, это были мать и дочь. Старец посоветовал, чтобы каждый вечер одна из пожилых монахинь обходила весь монастырский комплекс с молитвой, нося в убрусе икону Матери Божьей «Казанская», и чтобы она образом Богородицы осеняла монастырские храмы, корпуса и всех живущих в них. Старец молился о них и, действительно, больше двадцати лет никто не нападал на монастырь и сестричество. Я не знаю, поступают ли они так до сих пор.
Для них я был своим. Я чувствовал любовь этих стариц, монахинь, которая греет меня до сих пор. И сейчас, в этом паломничестве в Святую Русь, я снова ощутил эту любовь. По этой монашеской, братской и сестрической любви, единомыслию во Христе Господе я тосковал в более позднее время, как будто произошел перерыв между настоящим, современным монашеством, и тем, которое я знал. Матушка Манефа, как и остальные старцы и старицы, которых я знал на Святой Земле, принадлежала, по жизни, по духу, монашеству царских времен. Таких любвеобильных монахов я встречал при первом приезде в Россию, на торжествах по поводу 1000-летия крещения Руси. Потом наступило другое время, и только сейчас я почувствовал, что в новом монашестве теплится искра старого монашества. В это лето Господне, 2019-ое, я встречался с сестрами в Муроме, с игумениями двух монастырей и насельницами, и я лично встретился с игуменией Дивеевского монастыря, матушкой Сергией и с несколькими сестрами из этой обители. Я радовался как ребенок, потому что монашеские сердца узнали друг друга в любви Христовой.
Архимандрит Алексий (Богичевич)
Из черновиков его кн. «Рассказы из незабываемого», 3-е издание
 
*«Встречи со старцами», монастырь Святого Луки, Бошняне, 2019 г.
 
Архимандрит Алексий (Миломир Богичевич) – игумен монастыря святого Луки в Бошнянах – родился в 1955 году в селе Пиштане в Метохии (Сербия) в благочестивой семье. В детстве ему в сонном видении явился святой князь мученик Лазарь и повелел идти в монастырь. Его глубоко верующая мать Гроздана сразу же отвела своего двенадцатилетнего сына в монастырь Высокие Дечаны. Там он возрастал духовно под руководством широко известного в то время дечанского игумена Макария. Здесь отец Алексий провел 24 года, из них восемь лет был послушником. Учился в монастырской школе, затем получил богословское образование в Призрене и в Белграде. Шесть лет нес послушание на Святой Земле и на Святой Горе Афон. В 1985 году в Горненском монастыре старец Игнатий, ученик оптинских старцев, постриг его в монашество и дал имя новомученика царевича Алексия (Романова), прославленного в то время РПЦЗ. С юных лет отец Алексий имел возможность встречаться с великими подвижниками, и свои воспоминания об этих встречах описал в книгах «Встречи со старцами», «Дечанские и другие рассказы», «Рассказы из незабываемого».
Матушка Манефа — Свято-Троицкий Серафимо-Дивеевский монастырь (diveevo-monastyr.ru)  https://diveevo-monastyr.ru/articles/matushka-manefa/


5 июля -  отошла ко господу схимонахиня Манефа.
Руководствовалась советами Глинских старцев, живших тогда в Грузии, митрополита Зиновия (в схиме - схимитрополита Серафима) (мажуга) /+08. 03. 1985/ и схирахимандрита Андроника (Лукаш) /+21. 03. 1974/, Ныне оба прославлены в лике святых.
Узнав, что красногорский монастырь собираются закрывать, мать Митрофания приехала к старцам, взяла благословение, и с тремя сестрами отправилась в Москву. Добрались они до председателя совета по делам религий при совете министров Ссср и стали просить, чтобы монастырь не закрывали.
Он подписал документ, запрещающий закрывать красногорский монастырь. С этим документом сестры вернулись домой. Митрополит Филарет, узнав обо всем, очень разволновался и наказал мать Митрофанию за то, что она без его разрешения хлопотала о монастыре.
Целый месяц она должна была стоять во время службы на амвоне и делать земные поклоны всю службу, а после ее окончания - просить у народа прощение.
Она сказала: "Я Этого не Боюсь". Так она действительно и исполнила. Рассказывала: "На Амвоне Молюсь, Поклоны Кладу, Весь Народ Глядит, а я за Обитель - Кладу". Так целый месяц прошел.
Через некоторое время приехал в монастырь уполномоченный и сказал, что каких-то сестер надо отправить в Иерусалим. Предложили матери Митрофании, она не возражала, поехала к старцам за благословением. Они ее благословили, и она уехала в Иерусалим.
В те годы там была очень сложная обстановка. Мать Митрофания рассказывала, что пищи не хватало, евреи сестер притесняли, обижали, ничего нельзя было взять, ходила по полям. Евреи знали, что она из монастыря, кричали ей: "Эй, Митрофан, иди Сюда", капусту забирали, а грязные листья оставляли ей. Она их собирала и солила.
Когда пошло послабление, стало полегче. Мать Митрофанию вернули в Россию по состоянию здоровья. Она в Иерусалиме около десять лет прожила.
Мать Митрофания была свидетелем того, как в горненском монастыре города Иерусалима, 19 мая 1983 года, убили двух сестер - мать и дочь, монахиню варвару и монахиню веронику (Василенко.
Тогда ее паралич разбил. В другой раз она шла с сестрой по дороге, рядом взорвалась мина, все полетело. Ее откинуло в сторону, перепугалась и долго болела после этого.
По возвращении на родину мать Митрофания не поехала в красногорский монастырь. Говорила, что опять будут над ней издеваться. Она приехала в Москву и попросила, чтобы ее направили в серафимо - дивеевский монастырь.
Там она трудилась, была пономаркой, стала юродствовать. Ей давно предсказывали юродство. Старцы говорили ей: "O, это Юродивая Пришла". Мать Митрофания была высокая, сильная, голос сильный имела, пела басом. Когда апостол читала, никак не скажешь, что монашечка читает, как будто мужчина.
А в последнее время, видимо, раз ей старцы юродство предсказали, ее коснулось. Была нормальная, разговаривала хорошо, а тут переоделась, палку взяла в руки, давай кричать. Она выбрасывала из окон чашки, посуду, могла встречного ударить палкой. В церкви перед святым причастием, перед чашей она падала в ноги священнику. Не знали, что можно от нее ожидать.
Как-то на всенощной она стала блажить и владыко приказал ее отправить в кутузовский скит. А она немножко там побыла и говорит: "У Меня нет Благословения Старческого Быть Здесь, Только в Дивеево".
Взяла палку и пошла пешком в Дивеево. Ее вернули, она опять ушла, и так несколько раз было. Потом приехали к ней в кутузовку греки, они знали ее по Иерусалиму. Они так ею восхищались, говорили, что Россия жива, в России есть еще такие люди, есть благодать, еще продолжается юродство. Плакали, целовали ее. С ними мать митрофания уехала в Дивеево.
В то время в Дивеево подвизался монах Николай (рубцов. Так они, с мать Манефой, обычно встречались в одном месте: за алтарем троицкого собора, у могилок блаженных стариц.
У них были очень хорошие отношения, они находили общий язык, сразу друг друга понимали. Мать Манефа жалела отца Николая, как старца, а отец Николай делился с ней своими переживаниями.
К матери Манефе относились в те времена с пренебрежением, уничижали ее. Поэтому отец Николай и мать Манефа в некотором смысле как бы блажили между собой, подчеркивая, что они гонимы людьми, не понимаемы ими.
Мать Манефа была столпом, постоянно на нее соблазнялись: вот она из Иерусалима, а так ведет себя, дурит. Надо ее воспитывать, должна же она прийти в норму. Через некоторое время приняла подвиг молчания. У нее не было своей келии и он спала в общей комнате с гостями. Кровати были двухэтажные. А потом сестры стали замечать, что укажет, то сбывается.
Такой эпизод был. Заболела мать тамара. Диагноз - самый неутешительный. Дни, назначенные для операции, несколько раз совпадали с праздниками, и ее никак не могли прооперировать. Да она, видимо, и не хотела идти на операцию. И все это откладывалось.
В конце концов, она написала прошение о постриге. Ей начали шить рясу. А мать Манефа стала постоянно туда бегать, и все говорила: "Отдайте мне эту Рясу, это моя Ряса". Ей эту рясу отдали. И получилось так, что когда мать Тамару постригли в монахини, диагноз изменился, она оказалась здорова, а мать Манефа неожиданно стала угасать.
И тут как обычно в конце подвига стали проявлять к ней внимание. Самое скорбное было, когда ее удаляли из монастыря. А тут смягчились к ней, дали ей келию в монастыре, стали ей прислуживать, любовь к ней как бы возвратилась.
Новая матушкина келия была оклеена импортными обоями. Мать Манефа их посдирала, говорила: "Разве Могут Быть в Монашеской Келии Такие Красивые Обои". Такой скандал был. Ее ругали, смиряли. У нее постоянно были неприятности с матушкой игуменьей и с архиереем, как у отца Николая (Рубцова. Она все время обличала, говорила правду, не стесняясь.
Мать Манефа предчувствовала свою кончину, господь ей показал. Вообще у нее был такой дух и она подчеркивала, что желает быстрее перейти из этой жизни в жизнь вечную. Она - дитя святой земли.
При жизни к ней относились по-разному. Ее смерть всех объединила. Сестры плакали и целовали ей руки в гробу, читали псалтирь и сидели под ее гробом.
Матери Манефе трудно было, но она держалась всегда старцев, именно Глинских старцев, а их много было: сам владыко Зиновий прозорливый, отец Андроник был прозорлиый и отец Серафим был прозорливый, и отец Модест, настоятель, и отец Иларион и отец Симеон с Сочи. Все они - великие старцы. Только придешь к ним, не успеешь сказать, а они уже говорили твои грехи.
Раньше все некогда было поговорить с матерью Манефой, а вот кабы сейчас надо спросить, а ее уже и нету. Сейчас старцы уходят и спросить некого. А что сделаешь. Сказано в писании, что старцы уйдут и будет оскудение преподобства. Будут у нас только книги, руководствуясь книгами, слушаясь их и тогда спасетесь.

Святая матушка Манефа, моли Бога о нас (Наталья Данилова Кусова) / Стихи.ру (stihi.ru)  http://stihi.ru/2012/02/17/2323