Дурачок

               
             Их по свойски, иногда с жалостью в голосе, иногда пренебрежительно  называют «дурачками». Они  были, есть и будут всегда. Не знаю, как земли других стран, но русская земля ими не оскудевает. Прозвище такое им дается обычно с поры более-менее сознательного детства и именно детьми, сверстниками и погодками, и прилипает без всякого клея на всю жизнь. И многие люди, пронеся его по своей жизни, с ним и умирают.
      А называют так тех, кто, как говорят в нашем жалостливом, добром, скупом, злом, жестоком, с огромным сердцем народе слегка «слаб на голову». Как в эту категорию удалось затесаться тем, кто в чем-то не похож на окружающих, отличается от них внутренне и внешне, кто не может, не в состоянии просто жить и поступать по привычной для всех логике, кто совершает непонятные для других, а потому и осуждаемые действия, кто мыслит по - другому и по- другому живет – неизвестно. Видимо, по огромной ошибке.                И в нашем дворе был такой мальчик. Звали его Сережа – имя его не предвещало никак появление вышеназванной клички. Жили они с матерью и старшей сестрой в небольшой «двушке-хрущевке», Мать его мыла полы по подъездам, как выглядел его отец забыли даже старожилы, забыли они и то, был ли он вообще, т.е. физически здесь, в этой квартире и этом дворе. Было Сереже 12 лет, он окончил 5-й класс и наслаждался долгожданными летними каникулами.                «Дурачком» его прозвали ребята из окружающих домов, те, которые имели вес в нашем пацанячьем кругу и уверенно считали, что имеют право раздавать и клички, и тумаки. Сережа дичился нашей компании, хотя видно было по всему, что он хотел в ней оказаться. Но оказавшись среди нас, он не смог пройти простейшие тесты на «профпригодность»: наотрез отказался курить, не стал пить портвейн, предложенный одним из «старшаков», не смог матерно выражать свои мысли.  Было у него еще много «косяков»:  он не захотел издеваться над кошкой, привязав ей к хвосту консервную банку,  не ловил ради прикола голубей на кусочек хлеба, насаженный на крючок,  не мог далеко, метра на два, цвиркнуть слюной. У него не бывало в карманах денег, а ходить на базар или в магазины и воровать там по науськиванию тех же «старшаков» он не стал. И кому нужен такой в компании? Поэтому друзей у него не было, а соседские пацаны старались с ним не здороваться, словно боясь замараться во что-то невидимое, окружавшее его. И он часто играл во дворе один, сидя в песочнице и сражаясь в «ножик» сам с собой или бессмысленно раскачиваясь на качелях. А в последнее время он начал выходить на улицу с книгой и читал ее, устроившись на лавочке в теньке возле стаек. Это-то и послужило поводом для возникновения в нашей компании нового прикола – подразнить его, такого очкастого, бедного и независимого.
                Странно как-то устроен  человек – и вроде бы сам по себе нормальный, и родителей слушается, и в магазин за хлебом и молоком бегает, и собачке бездомной тайком котлету вынесет и расскажет заплутавшему прохожему, как пройти в нужное ему место, и не писается по ночам, и не бросает бумажку от конфеты под ноги – а стоит оказаться рядом с такими же неплохими вроде бы ребятами- и куда что девается? И пошли курить, глотать исподтишка пиво, взахлеб да погромче материться. И очень почему-то нравится обзывать кого-то, да пообидней, и унижать, и балдеть от этого, и считать себя смелым от безнаказанности, ведь ты – не один, один бы ты на это не решился, вас – много, и они тебя подбадривают веселыми улыбками… 
        И стали Сережу гнобить, дразнить и обзывать. Забирали книжку и перебрасывали ее по кругу из рук в руки, а он молча, сопя и раздувая ноздри, пытался перехватить ее и забрать обратно. И очки  у него снимали и забавлялись так же. И обзывали «поломойкиным сыном», и нищетой, и лохом. Дождавшись, когда терпение его иссякнет и он не выдержит и сделает  попытку подраться с кем-то – его били все, по очереди и без очереди. Он закрывал лицо руками и пытался убежать – его догоняли, валили наземь и катали в песке и пыли. Если бы он начинал плакать – пыл ребят к этому занятию, скорее всего, пропал бы, но ни одной слезинки не появлялось у него на глазах. Он сносил унижения молча , без слез и угроз поквитаться. Да и кто мог за него заступиться, вечно занятая на нескольких работах изможденная мать или сестра, такая же невзрачная и очкастая? И стали его обзывать «дурачком». В нашем дворе он был такой единственный.
            А однажды Валька-фикса, один из «старшаков», поставивший себе фиксу из белого металла по примеру старшего брата, сидевшего где-то в Томске, обозвал мать Сережи проституткой и, посмеиваясь свысока, начал рассказывать, что видел, как ее обжимал в парке возле магазина какой-то пьяный хмырь. Сережа неожиданно кинулся на него, крепкого и наглого пятнадцатилетнего парня. Не умея драться, он головой врезался ему в живот, тот свалился с трубы, из которой было  сделано ограждение, ударился о бордюр и разбил себе голову. Сережа не стал убегать, словно забыв, что может сейчас последовать. Он подобрал сломанные очки и держал их в побелевшем кулачке, как кастет. На нас он не смотрел, словно нас и не было. Не отрываясь он смотрел на своего обидчика. Что в этом близоруком взгляде увидел Валька – не знаю, только он неожиданно заохал, начал вытирать ладонью кровь, размазывая ее по лицу, и  убежал домой на перевязку. Но все-таки пригрозил Сереже разобраться потом, позже. Видимо, без этой угрозы он уйти не мог. Компашка наша тоже разошлась, неожиданно молча и быстро. Кто-то из «старшаков» сказал, что может приехать милиция. Сережа, обмякнув, словно шарик, из которого вышел воздух, тоже ушел. Я пошел в магазин за хлебом и прочей надобностью. Возвращаясь обратно, я решил срезать путь и пошел по тропинке через небольшой овраг. Мне захотелось «по-маленькому» и я решил справить нужду здесь. Зайдя за большой куст акации, я услышал всхлипывания и какие-то причитания. Я, как мне показалось, бесшумно выглянул из-за куста. На пеньке сидел Сережа и плакал.А я то думал, что он не умеет этого делать совсем. Его узенькие плечи вздрагивали, он размазывал по щекам слезы с пылью и смотрел на сломанные очки. Плакал он над ними. « Опять сломались. Что я мамке скажу? – спрашивал он кого-то. – Где она на меня денег наберется?- задавал он вопросы. – Что теперь делать?» Безысходность и отчаяние, звучавшее в его голосе, поразили меня. Мне стало стыдно и неловко, словно я подглядывал за женщинами в бане. Я, стараясь что бы он не заметил меня, потихоньку ушел.
       Я долго бродил по двору, катался на качелях, сидел на скамейках у подъездов. Я  не мог пойти домой, я чего то ждал.  В моем сердце шла борьба. Я, наверное, впервые в жизни увидел свою детскую жизнь со стороны. И мне захотелось поступить так, как учил меня отец – правдиво посмотреть себе в глаза. Мне, конечно же, хотелось быть в нашей дворовой компании, хотелось, что бы меня считали в ней своим, но мысли о том, что и мою маму кто-то из нее  может походя, ради смеха, обозвать нехорошим словом и мне придется что-то с этим делать не покидали меня. Отец не раз говорил, что за своих всегда надо заступаться и не бояться ничего.  Мой старший брат тоже часто повторял эту фразу, а он то уж точно знал, что говорил – он отслужил в ВДВ и был даже в Югославии.  Я был сильнее Сережи,  я умел драться, у меня была защита – отец и старший брат,  но смогу ли я так же отчаянно броситься на защиту родных людей, переборов страх и не думая о последствиях? Смогу ли я выдержать издевательства пацанов-хулиганов, не проронив ни слезинки и не дав им этим повода для радости? Есть ли во мне то, что есть у него, очкастого «дурачка», изгоя из бедной семьи? И что это такое, невидимое, непонятное, дающее силу быть одному и противостоять всем?
                Я дождался. К подъезду шел Сережа. Лицо его было спокойным, словно он что-то решил. Я подошел к нему, не зная, как начать разговор. Он испуганно взглянул на меня.               
 - Я слышал, у тебя очки сломались,- деловитым и уверенным, как мне казалось, тоном начал я. Он молча утвердительно покивал головой.                - У меня отец механик, - с гордостью, словно говорил о космонавте, продолжил я.- Он может починить.- Я вопросительно и ожидающе посмотрел на него. Глаза его просияли надеждой.
- А когда он сможет это сделать?- спросил он срывающимся голосом. – А то меня мамка дома заругает,- просто и искренне сказал он.
- Да хоть сейчас,- гордо и самоуверенно пообещал я.- Давай очки и подожди здесь. Я скоро.
           Сережа протянул мне кулачок и бережно разжал его. Я взял из его руки очки со сломанной дужкой и быстро забежал в подъезд. Я боялся, что отец  куда – нибудь  уйдет. Он оказался дома и мою сбивчивую просьбу выслушал внимательно.
- Ты для кого, для друга стараешься?- уточнил он, рассматривая очки. Что я мог ответить?
- Да,- осипшим вдруг голосом сказал я.
- А где он сам?- спросил отец.
- Внизу, на улице,- ответил я.
-Так зови его сюда. Негоже друга оставлять за дверью.
Я сходил за Сережей, он не стал упираться и отказываться, но шел к нам в гости, весь сжавшись. Отец познакомился с ним, как взрослому пожав руку и отправил нас на кухню пить чай. Очки он починил быстро. Сережа просто сиял. Стесняясь, он поглядывал на конфеты, лежавшие в вазочке,  с интересом разглядывал обстановку. Мама моя была в ночную смену, и отец как хозяин предложил вместе поужинать. Сережа замялся, покраснел и начал отказываться. Отец молча поставил перед ним на стол тарелку с картофельным пюре и сосисками и отправил нас в ванную мыть руки.
        Сережа разглядывал нашу ванную как диковинку.
- Сколько у вас шампуней и мыла !- восхищенно произнес он. – И пахнет вкусно, как в магазине.    
           Ел он  с аппетитом, аккуратно, словно сдерживая себя. От добавки не отказался. Отец расспрашивал его об учебе, о родителях, сказал, что знает его маму – она когда-то работала у них в цеху уборщицей. Спросил, о чем он мечтает – Сереже хотелось велосипед. Мать обещала ему купить на день рождения, через месяц. Прощаясь, отец наложил ему в карман конфет и пригласил заходить в гости. Я проводил Сережу до его подъезда.
                - Я на 5 этаже живу, квартира 17,- сказал он мне. – Только я тебя сейчас не могу в гости позвать, поздно уже,- виновато сказал он. – Приходи завтра, если хочешь,- с надеждой добавил он. – Я тебе кое-что интересное покажу,- добавил он с загадочным видом. Мы договорились встретиться завтра.
      Домой я возвращался  в хорошем настроении – мой отец не подвел меня и мою похвальбу превратил в выполненную просьбу. Сережа не подвел меня и не рассказал, при каких обстоятельствах сломались его очки и как еще недавно я себя вел. И у меня неожиданно появился друг, отличающийся от меня и на меня не похожий, с совершенно другими интересами, который обещал удивить меня завтра чем-то  этаким. Никогда еще не дружил с «дурачками». А моя прежняя компания вдруг стала мне неинтересна.
          - Я подарю ему на день рождения свой старый велосипед,- пришла мне в голову мысль. – Он ведь так о велике мечтает,- вспомнил я разговор Сережи с моим отцом.   - Мне ведь скоро родители подарят новый на окончание школы. Надеюсь, они не будут против, они ведь у меня хорошие, - подумал я о маме и папе, засыпая.
      07.05.22.05.35