Игра Эжеса

Повесть «Игра Эжеса»
II часть цикла «Ветви Люмзаара»

               
                Лёгкой рукой вытолкну на берег корабль твой…


Звёзды яркими облаками окружают сумрачное пространство, в котором висят оцепеневшими тенями монахи Зелёного Ордена. Такова Обитель внутри. Её плотная среда способна перемещать существ на колоссальные расстояния. Снаружи она — вытянутый пузырь светящейся тьмы, затерянный в космическом омуте. В огромном числе происшествий, связанных с ней — организованные настоятелем Зэлльгаразэллем походы мельниевых агзалацев под предводительством Эжеса. Каждый поход — военная игра, всего таких игр — девять. Первая произошла на планете Зивеллия, вторая — на планете Хлябь, третья — на планете Мусхлейм, четвёртая — на планете Дрёлл, пятая — на планете архонта Байюламура, шестая — на планете Гълаф, седьмая — на Фломмол, восьмая — на Эгбед, девятая — на Эгт. В повествовании эти игры расположены в ином порядке, речь про них идёт по ходу действия на планете Эгбед.


Эгбед


Ветер раскачивал пальмы, крутил былинки, предвещал дождь. Расположившись в кресле у прозрачной стены, Озрэс наслаждался покоем рядом с бушующей зеленью. Он хотел бы дольше оставаться в неподвижности, но дело не терпело отлагательств. На длинное лицо с выступающими скулами, сглаженным носом и широкими надбровными дугами набежала тень заботы. Высокий эг со светло-зелёной кожей, облачённый в лёгкую накидку, подошел к расположенной в непрозрачной стене гладкой прямоугольной темноте. Эта темнота напоминала чёрную воду, но ничего не отражала и осталась незыблема, когда он исчез в ней.

Шагнув в темноту, эг вышел в другом месте. Плоскости каменного помещения терялись во мгле. В ярком пятне, созданном висящими в воздухе золотистыми шарами, располагалась длинная каменная плита, наполовину заваленная чешуйчатыми телами. Эг задумчиво остановился у горы погибших эггедов. Воин, лежавший сверху, словно потягивался, веки его были прикрыты, когтистые пальцы полусогнуты. Озрэс отвёл тонкую губу и увидел ровно то, что и ожидал: зубы повреждены, к слизистой оболочке прилипли осколки эмали. Немного постояв в тишине, эг вызвал сэбэгов. Те поднялись из проёмов и поспешили к нему на мощных лапах, шелестя по камню хвостами. Старший сэбэг встал с другой стороны плиты, младшие — неподалёку от эга. Их вытянутые уплощённые морды с выпуклыми глазами покачивались выше его головы. Озрэс шумно втянул прохладный воздух. Бордовые радужки его удлинённых глаз с вертикальными зрачками стали янтарными. Старший сэбэг без задержки приступил к работе. Он хватал труп и располагал его напротив Озрэса, затем сгибал конечности мёртвого тела, поворачивал голову, разводил когтями челюсти. Казалось, сэбэг не чувствует тяжести тел, настолько легко он крутил их перед горящими глазами. Оценив труп, Озрэс указывал вправо или влево. Если указывал вправо, помощник отшвыривал тело. Если влево, сэбэгти бережно размещали его на низко висящей платформе. Совершив половину предварительной работы, эг погасил глаза. Младшие сэбеги вопросительно заурчали, старший метнул на них сердитый взгляд. Урчание смолкло. Но Озрэс и сам понимал, что они голодны.
— Бросьте тела корму эггедов, и сами поешьте. Четыре доли времени. 
Послышался шелест, грузные шаги, сопение и ещё больше шелеста, постепенно затихающего. Издалека донёсся тихий плеск и довольное урчание. Через четыре доли прерванная работа возобновилась и вскоре была завершена. Старший сэбэг в некотором замешательстве посмотрел на эга, он не мог установить, сколько раз выходил из забытья. Если десять, значит, пришло время купаний и тёплых лучей. Озрэс склонил голову вправо и поднял палец. Сэбэг уркнул и направился к снотворной нише. Его примеру последовали младшие. Эг поставил ногу на платформу с отобранными телами, оттолкнулся и, стоя на монолите, плавно заскользил в сумерки…

Остановив платформу у прямоугольного проёма, он направился в темноту, в проёме зажёгся свет.

В мастерской Озрэс разбудил эгбедов. У них были не столь длинные зубы и когти, как у эггедов, чешуя — относительно мелка и лишена острых выростов. Лица были в большем смысле — лицами.
— Хорошо себя чувствуете, эгбеды? — поинтересовался Озрэс. 
— Хорошо, эг.
— Хорошо, эг, Озрэс. 
Они ответили практически одновременно и застыли, выражая готовность к труду.

На узком столе покоилось шероховатое тело эггеда. Глаза эга снова разгорелись, в руке появилась полая игла, которой заканчивалась трубка, идущая от вставленной в аппарат ёмкости с мерцающим раствором. Положив ладонь на лоб трупа, Озрэс воткнул иглу между рёбер. Помощник повернул ручку подачи раствора и через краткое время вернул её в прежнее положение. Озрэс прошептал несколько слов. Тело эггеда вздрогнуло. В тишине послышался хриплый вдох, веки открылись и явили золотисто-зелёные крапчатые глаза. Некоторое время эггед бессмысленно осматривался, потом узнал эга и улыбнулся, ощерив обломанные зубы.
— Ступай, — велел Озрэс и погрузил иглу в колбу с антисептиком.
Эггед медленно вышел в сопровождении эгбедов. В коридоре стояли скамейки, рисунок на стене показывал, что делать. Эггед сел, прислонил спину к стене. Рана в его боку зарубцевалась, но ещё не заросла чешуёй.
Эгбеды тащили к Озрэсу следующий труп. Они не могли быстро принести его, поэтому эг успевал отдохнуть. С каждым возвращённым он уставал всё больше, но уставали и его помощники, таким образом, время отдыха увеличивалось.

Возвращённые эггеды занимали две скамейки из трёх. Озрэс знал, что они до сих пор пребывают в шоке и пытаются вспомнить, что произошло. Некоторые вспомнят, некоторые нет, — смерть забирает себе часть памяти. Он вышел в коридор и отчётливо произнёс:
— Эггеды! Вы храбро сражались и пали в бою. Но теперь снова — живые. Ешьте и отдыхайте. Скоро увидите Зоц.
Больше ему сказать было по-существу нечего. Эггеды заколотили по плечам и удовлетворённо зарычали. По всей видимости, среди них не было сотнка или тысячника, который мог бы сказать что-то связное.

Эгбед отвёл эггедов в часть подземелья, куда сэбэги отнесли отбракованные тела, и зажёг несколько световых треугольников. В резервуаре, наполненном чёрной жижей с остатками кож, плавали лиловые пищевые шары. Эгбед вылавливал их решёткой на длинной ручке и перемещал в маленький бассейн с чистой водой. Каждый эггед брал из воды шар, находил рот организма и вырывал небольшую трубку с внутренними органами. Трубку он выбрасывал обратно в резервуар, а питательный шар с аппетитом съедал. Когда возвращённые насытились и напились воды, провожатый повёл их в длинное помещение с единой плоскостью для отдыха. Эггеды повалились на пружинящий материал, по комнате разлилось синеватое мерцание. Вскоре все крепко спали, включая провожатого. Когда сияние исчезнет, они проснутся, готовые к дальнейшей защите своей плантеты.

*

Озрэс вышел из чёрного проёма. В небе мерцали звёзды. Воздуховод наполнил пространство дворца духом мокрой почвы. Сверху доносились звуки синтезатора.

Сидя на красно-зелёном ковре, Сеида что-то выстукивала на инструменте, занавесив его и кисти светлыми волосами. Она чувствовала, что по лестнице поднимается Озрэс, и, когда он появился в проёме, подняла голову и откинула волосы за спину. Вертикальные полоски зрачков уставились на эга, фиолетовые радужки с золотистой каймой посветлели.
— Они то и дело ломятся, Озрэс.
— Что же поделаешь… 
— Сколько эггедов сегодня?
— Больше сотни. Тридцать на жизнь.
— А тёмных?
— Днём было два. Зато к жизни они не вернутся. 
— Как их убили?
— Сбросили в разлом.
— Ты так и не узнал, откуда они взялись?
— Нет. Мне кажется, что у них есть Тонкая Тьма. Но… как? Представь, какого размера нужна плоскость. И — каким образом вывести её сюда?
— Загадка и ещё загадка.

Несколько суток эги жили в осаде, что существенно ничего не меняло: они свободно перемещались между дворцами и подземными палатами. Озрэс всё так же имел возможность врачевать, поскольку тёмные не подозревали, что пещеры, куда эггеды относят погибших, ведут в подземные помещения. Он, как и другие, не представлял, откуда явились чужаки, захватившие планету. Эггеды постоянно нападали на них и терпели поражение. Хобэжи, способные разрезать обычный металл, не причиняли чужакам вреда. Видом материал их тел напоминал бронзу, однако это была не бронза. Гибкий, стоящий из мизерных частичек покров сдерживал любые удары. Светлые глаза воинов также были неуязвимы. От бессильного гнева эггеды впадали в помрачение, бросались на противников и, пытаясь растерзать их, ломали зубы. Тёмные отбрасывали их от себя или избивали руками. По всей видимости, им было скучно сражаться с бессильным противником.

И действительно, эосцы старались не убивать дикарей. Эггеды были им не нужны. Им были нужны эги. Впрочем, даже не они. В игре на Эгбед Эжесу предстояло забрать ключевые узлы Цивилизации — светлые пирамидальные дворцы. Только после захвата жилищ правителей игра может считаться завершённой. Эосцы старались взломать крепости, а эги между тем не ведали, что могут легко завершить беспорядки. Каким образом? Вот эта воображаемая картина:

Эосцы заметили отсутствие плоского мерцания. Может, это ловушка? Князь Эоса решительно зашагал к дворцу. Навстречу ему вышел агзалац в белой одежде. Они немного поговорили в дендрариуме, затем Озрэс провёл экскурсию, продемонстрировал коллекцию амулетов, рассказал историю каждого и выразил желание подарить князю выбранную поделку. Эжес отказался из нежелания наносить ущерб коллекци. От приглашения погостить он также ушёл в сторону, упомянув срочные дела. Вскоре Эг стоял на лужайке и смотрел, как остроносый корабль, мерцая разными оттенками сплавов и прозрачными плоскостями, исчезает в свечении неба.

Увы, этот вариант не воплощался в действительность. К удовольствию зелёных монахов, наблюдающих за происходящим из Обители и при этом ведущих неспешные разговоры. Например, такие:

— Эг долго отсутствовал. Не знаю, где. Среда не пропускает меня через тот портал.
— Скорее всего, он находился глубоко под землёй. Я долго летал в темноте — пробовал найти. Однако сложно в такой массе наткнуться на искомое.
— Практически невозможно. Кстати, у него красивый дом. Комнаты обставлены со вкусом.
— Да, красивый дом. И неприступный. Скоро моя ставка сработает, и ты, Залльгаллималлам…
— Стану десять тысяч люмков называться детёнышем Кииу.
— Зелёным детёнышем Кииу.
— Зелёным, да.


(за несколько лет до игры на Эгбед)

Светило забралось так высоко, будто хотело пробить небесный купол. Мурмук вышел из харчевни, где отобедал куском мяса с кружкой сладковатого напитка, и поспешил по извилистой тропке в пышные заросли. Его долговязая фигура в пёстрой накидке раскачивалась из стороны в сторону, мощные пальцы сточенными когтями вырывали из утрамбованной почвы рассыпчатые струйки. Небо наливалось темнотой.
«Того и гляди, гроза разразится на мою голову!» — пробормотал Мурмук под узкие ноздри. В его желтоватых глазах читалась лёгкая тревога. Он был одним из множества населявших этот край длинноногих сизополосых эгбедов и отлично знал местную погоду. Поразмыслив, Мурмук перешёл на размеренный бег и через три меры был на лугу с небольшим парком, окружающим треугольные стены.
Пересекая поле, он перешёл на шаг, чтобы не раздражать сидящих под пальмами тварей щых. Две из них уставились на него с ехидными улыбками, происходящими не от внутренних переживаний, но от нехватки мягких тканей, которые могли бы прикрыть кривые зубы. Мурмук ощутил холодок, хотя и знал, что щых не едят путников. Порывшись в сумке, он извлёк круглый камешек и метнул его. Не долетев до стены, камешек упал, воздух наполнили мелодичные колебания. В белой поверхности возник небольшой провал, в сторону эгбеда вылетел некий предмет. Мурмук подпрыгнул и ловко его поймал. Твари щых с гортанным хрипом бросились к нему и стукнулись об незримую преграду. Когда Мурмук снова стоял на ногах, щых потирали чёрными пальцами широкие носы. Одна тварь без промедления засеменила обратно, другая предварительно бросила на эгбеда укоризненный взгляд. Мурмуку показалось, что в точности такой фрагмент он уже видел.

В дороге его застал ливень. Он нещадно трепал шляпу, накидку, сумку, да и всю поверхность бренного тела путника, который сожалел о том, что сначала решил подкрепиться, и потом уже забрать очередное задание. Ливень и ветер сообща обвиняли его в чревоугодии и беспечности. Но все ливни когда-нибудь заканчиваются, и через пять мер тучи растворились в сиянии небес. Чувствуя, как с лица испаряется влага, Мурмук приходил в хорошее настроение, и ноги с воодушевлением несли его к родной деревеньке.
Мурмук прошёл в главную комнату, сел на табурет у письменного стола и торжественно разместил перед собой цилиндр. Он отковырнул когтем крышку, вытряхнул на красноватую столешницу десять треугольных монеток и плотно скрученный свиток.
Монетки радовали сердце. Несомненно, порадуют они и желудок, и эстетический вкус. Удовлетворённо хмыкая, аккуратный богач отправил их в извлечённую из ящика шкатулку и развернул свиток. На этот раз знаков было значительно больше. Смысл начертаний был понятен и одновременно — неведом. Ведь это были заклинания эгов — формулы с тайным смыслом, скрытым за внешними значениями, словно лицо за маской.
Мурмук достал несколько квадратных листков. Формулы должны быть разъединены, как это обозначено в свитке и аккуратно нарисованы. Взяв стило с чернильной капсулой, специалист нажал кнопочку клапана и принялся аккуратно переписывать первое заклинание. Сочась из острого носика, чернила впитывались в пористый материал, приобретая синеватый оттенок, как высыхающая кровь эгбеда, эггеда или сэбэга.
— Так-так-так! — протянул Мурмук, перенеся первое заклинание и изобразив завитушку с растительным мотивом. Несомненно, он являлся одним из лучших каллиграфов Эгбед. Кто мог с ним сравниться? Кмалюф? Он ещё слишком молод, ему мешает пульсация сосудов. Мээнес? У него безупречная техника, но ограниченный ум. Очевидно, не случайно эг явился во сне именно ему и, возгласив: «Теперь ты — моя кисть!», словно отпечаток — в глину, поместил в его память пошаговый план предстоящих действий, который понял бы и ребёнок. С тех пор Мурмук безукоризненно выполнял дело, порученное ему дорогим сыном. Платил эг щедро.
Мурмук разместил перед собой следующий листок, дунул на поверхность и занёс благородное орудие искусства, дабы вновь бросить в шершавую пустоту могущественные знаки.

*

Эги проживали в дворцах-пирамидах на берегах Этрофа. Сколько было эгов, столько и дворцов. Их общество увеличивалось, когда у случайных эгбеда и эгбеды рождался эг. В этом случае жители вертикально устанавливали длинное бревно и зажигали на его торце горючую смесь. Высоко поднимался дым, и приходили эги, чтобы забрать своего брата или сестру. И всё-таки не брата и не сестру, поскольку даже в самой большой деревне никогда не рождалось два эга. Родители нового эга как будто забывали о своей миссии, но до самой смерти радовались исключительной доле. Таким образом, эги не знали своих родителей, зато видели их во всех эгбедах и эггедах, которые являлись ступенью, от которой произошли эгбеды. Те же, от кого произошли эггеды, обитали в Этрофе, будучи дикими рептилиями. Однако в древности от их популяции отделилась ветвь приручённых эгбедами особей — сэбэгов. Так же, как некоторые эггеды и эгбеды, некоторые сэбэги становились слугами эгов. Впрочем, уместнее сочетание «дворцовые родственники». Эги глубоко чтили своих и ныне здравствующих предков. И сэбэги с теплом смотрели на эгов со своего края Постепенности. Диких и разумных сэбэгов в огромной экосистеме Этрофа насчитывалось около четырёхсот миллионов, эггедов — порядка десяти миллионов, эгбедов — около миллиона, эгов — тридцать два. Таким образом, каждая последующая ступень данной вариации Постепенности была намного меньше прежних ступеней, не погрузившихся в прошлое, но вместе пребывающих в настоящем. В среднем сэбэг жил семьдесят лет, эггед — столько же, эгбед мог дожить до ста и более, а эги обладали бессмертием. Разница в возрасте между первыми эгами и поздними составлял порядка пятидесяти тысяч лет. По возрасту Озрэс был ближе к самым молодым, и вместе с тем он был значительно старше Сеиды. Он видел её ещё совсем маленькой, с коготками и хвостом. Потом, как это бывает, хвост исчез, под отвалившимися коготками обнаружились мягкие ногти, а в сто лет на голове появились волосы. Когда Озрэсу было больше трёх тысяч лет, а Сеиде около пятисот, их сердца согревала общая звезда. Поэтому Озрэс радовался приходу Сеиды, а она радовалась его появлению.

*

Сеида медленно спускалась по лестнице, бесшумная, словно тень. На ней подрагивало полосатое платье, сверкал разноцветными камнями широкий ворот. Гость Озрэса встал и улыбнулся, этим утверждая, что рад её видеть. Она улыбнулась в ответ. Но глаза её не посветлели. 
— Сеида, наряд тебе к лицу. Побудь с нами.
— Конечно, Атрам… Удары давно не раздавались, Озрэс. Видимо, они поняли тщетность своих усилий.
— Да, вероятно. Всего через несколько дней.
— Что обсуждаете, эги?
— Эгт.
Сеида приподняла бровь. Три тысячи лет назад Атрам и Хааб создали на планете Эгт ряд заповедников, в которых воспитывали избранных аборигенов, призванных быть катализатором развития общества. Сначала больше половины эгов принимали участие в проекте, но довольно скоро практически все забросили планету.
— Напомни твою поговорку про заблуждения, Атрам.
— Все мы упрямы в искренних заблуждениях, Сеида.

*

Эосцы собрались в общем зале «Урагана Вивур». В воздухе мерцали экраны с изображением залов кораблей и челноков, что стояли у пирамид, а также и небольших отрядов. Несколько эосов шёл разговор о мелких происшествиях, затем князь посмотрел на сказителя и обратился к нему:
— Брат мой Эзиж, вспомним игру?
Эосец с высоким лбом и сильно выступающим подбородком, ответил:
— Выбирай, брат мой Эжес.
— Четвёртая. 
— Да, во имя Вивур! — поддержали многие.
— Хорошо, — кивнул Эзиж. Я лично был на планете Дрёлл. И многие из присутствующих — тоже. Эзз, ты помнишь Дрёлл?
Агзалац на одном из экранов махнул рукой и усмехнулся. 
— Да, ты окажешься в этом рассказе!

Свет померк, возникли цепи живописных гор.

Дрёлл

Брёл по снегу дрёлл, брёл да пел: «Дрёлл-друлл! Дрёлл-дрелл!». Из чёрной шерсти в ледышках торчали лапы с узловатыми пальцами, острые уши и морда с красно-синими глазками. Каждый глаз был таков — чередовались вокруг зрачка красные и синие полоски. Недавно дрёлл съел зверя и радовался. Вольготно ему здесь, где камни, снег, ветер, тропы и родная хижина. Брёл дрёлл, да не видел, что за скалой воин с мечом караулит. И не ведал, что пришёл сей рыцарь в горы, чтобы с дремучим дрёллом сразиться. С ним, стало быть. Неожиданной оказалась встреча! Прилипло что-то к волосам дрёлла, и услышал он в голове:
— Дрёлл? Вот так удача! А я — нож Эзз!
И выпрыгнул перед дрёллом карлик с сабелькой. И в воинственную позу встал.
В залах раздался смех. Эзиж продолжил:
— Усмехнулся старый дрёлл, клацнул зубами, топор из петли вынул. Ручка топора — из деревца, сам топор — с этого карлика весом. И форма у топора прекрасная, и железо прочное. Залюбовался дрёлл топором, про карлика и думать позабыл. А тот подбежал к нему и ткнул сабелькой в ногу!
— Ой-ёй! — закричал дрёлл. — Колется! Ах ты, вредитель!
Размахнулся дрёлл и оружие применил. Да так, что карлик полетел, словно жук над полем, и в скалу врезался. Теперь уж дрёлл медлить не стал — лапой дрыгнул, прыгнул, да и схватил супостата. Тот вырваться хотел, да дрёлл не глуп! Сел на валун, прижал карлика ступнёй, а потом кожаной верёвкой скрутил. И оказался Эзз обездвижен. Только ступни шевелятся, да голова вертится и ругается. А дрёлл доволен, улыбается. Приключение!

Пришел дрёлл домой, огонь развёл, размышляет, что из карлика делать — суп или жаркое? Носом от мыслей шевелит, глазами хлопает. Тут карлик и говорит:
— Дрёлл, а дрёлл! Я не съедобный! Такой же металлический внутри, как и снаружи. А ещё хочу тебе сказать, что Дрёлл-Тун нами захвачен. Так что напрасно радуешься.
Удивился дрёлл. Как это, весь железный? Ну-ка! Развязал он карлика и постарался ему руку оторвать. Крутил-вертел — выскальзывает, не отрывается. Добрая работа!
— Что, убедился? — говорит карлик. — Не на того напал! Вместо того, чтобы дурью маяться, отнеси меня в Тун и обменяй на горшок золота. Я скажу князю, что так мы договорились, никто тебя не тронет. Да ещё и богатство приобретёшь.
Призадумался дрёлл. Не доводилось ему на своём веку с такими чудесами встречаться. Были у городских дрёллов роботы, так то железки, себя не разумеющие. А этот, посмотрите, рассуждает!
— Ладно, карлик Эзз, вижу, что про себя ты правду говоришь. А про Дрёлл-Тун — врёшь! Но это только завтра откроется, когда я отнесу тебя на рынок и обменяю на сковородку. А теперь — буду спать. И ты спи, коль умеешь.
Связал дрёлл Эзза и положил на сундук, а сам лёг на шкуры и захрапел. И таков был его храп, что огонь в камине подпрыгивал, словно бегущий заяц.
Утром дрёлл проснулся, поглядел в окно на горные склоны, позавтракал углями из очага и отправился в Дрёлл-Тун. Эзза он повесил себе на шею, как будто амулет. Снова шёл по склонам дрёлл, пел да сопел. К вечеру перевалили они через перевал, и открылся Эззу город, из которого он отправился в горы с намерением привести на верёвке дрёлла. За пару дней хотел обернуться, так и получилось. Только вот не Эзз вёл на верёвке дрёлла, а сам болтался вверх тормашками, битый день колотясь о твёрдое тело. И много бы он, если бы не состоял из металла, приобрёл синяков да шишек.
— Ну что, висюлька? Вот и наш Тун! Ещё краше стал!
Уже смеркалось, когда великан выдернул из болота сухое дерево. Ведь горный дрёлл должен подходить к городу и вступать на его улицы с поднятым вверх деревом — для того, чтобы культурные родичи радовались и встречали его песнями да плясками. Так уж повелось. Дрёлл вспомнил, как несколько лет назад его кормили пряниками и от удовольствия зажмурился. Однако в этот раз дрёллы с бритыми мордами и дрёллихи в узорных фартуках к нему не спешили. Вместо них за воротами поджидали его карлики с копьями. Гребнем дрёлл пользовался редко, поэтому переводчик всё ещё находился в его космах.
— Стой, кто идёт! По какому вопросу?
Два копья упёрлись в мохнатую грудь. Подумал дрёлл, да и не стал возмущаться, а вместо этого решил разведать обстановку.
— Приветствую! Это же я, дрёлл Друндардул! Прослышал я, что Тун захвачен, вот и решил посмотреть, что да как. А этот вот — мне горшок золота обещал!
Чтоб было понятно, кто ему обещал, дрёлл тряхнул Эзза. Стражники, выслушав великана, предложили ему следовать за одним из них. Скребя макушку когтями, Друндардул двинулся за металлическим карликом. Ба! Да его вели во дворец — похожее на мятый колпак здание с яркими окнами и лестницей из разноцветных камней. Знатная постройка! В верхних этажах проживала знать, на самом верху — король Друндырдан, а на широком первом этаже располагался тронный зал, освещённый пылающими лампами так, что глаза слепило. Только один раз дрёлл в него заглядывал, а чтоб вот так запросто зайти, о том и не мечтал. И вот он, оставляя на хрустальном полу отпечатки, идёт меж рядов пузатой городской мелочи к сложенному из чудесных кривых камней трону. И сзади у него топор, и спереди у него Эзз на верёвке, и в руке у него — дерево. А на огромном троне сидит карлик в золотой короне.

Эжес приподнял бровь, с изумлением взирая на чудовищного дрёлла. Таких они тут не встречали. А это что у него? Да это же Эзз, Повелитель рапир! Не то что Эжес был сильно изумлён, но впечатлён — определённо.

— Кто ты, славный воин? — спросил он.
— Я не воин, я дрёлл Друндардул, сын Друндурдала, внук Друндурдуна. Твой родич обещал мне горшок золота, если я тебе его принесу. Не горшок, в смысле, а вот его, этого.
И Дрёлл немного подбросил Эзза при помощи брюха. Эжес усмехнулся.
— Эзз! Это правда? Ты думаешь, что я отдам за тебя горшок золота?
Внешне князь Эоса был совершенно серьёзен. Эзз, несколько подавленный ситуацией, однако, но не растерялся:
— Думаю, отдашь, да ещё с горкой!
— И ты прав, Эзз! Отдам. Неси его сюда, добрый дрёлл.
Великан, опасаясь, что его кожаную верёвку испортят, сам освободил эосца от пут и поставил у трона. Наконец-то Эзз очутился на ногах. А Эжесу пришла в голову занятная мысль.
— Вот что, дрёлл Друндардул… Ты поступил правильно, что вернул мне воина. Это славный воин. Можно сказать, великий. Но ведь откуда он мог знать, что не ему тягаться с настоящим горным дрёллом?
При этих словах дрёлл поблагодарил батюшку, наградившего его густой порослью на морде, поскольку не хотел подать вида, что ему понравилась похвала. Следующие слова ещё больше ему понравились.
—Твои городские соплеменники тоже не могут тягаться с тобой по части харизмы. Знай, что я — воин-кочевник, поэтому не хочу задерживаться на одном месте. А теперь слушайте все! Объявляю своим законным преемником дрёлла Друндардула! Завтра же мы коронуем его, а я отправлюсь к звёздам!
По рядам присутствующих пронёсся гул. На мордах дрёллов гуляли растерянность и радость. Многие из них зачем-то стали поправлять бабочки и одёргивать сюртуки. Эосцы вырвали из ножен сабли и принялись стучать ими, восклицая: «Эос! Эос! Вивур!», тем прославляя Двойную Расу Эос и родную планету. Таким образом, решение Эжеса было встречено одобрительным шумом. Друндардул, удивлённый больше всех, быстро пришёл в себя, выхватил топор и стал поворачиваться посреди зала с деревом и топором в лапах. Это зрелище повергло культурных дрёллов в восторг. Они почувствовали, как в них вскипает лесная кровь, и сотрясли дворец таким гвалтом, что стёкла полопались. Поэтому, когда на следующий день происходила коронация, в светлом воздухе кружились блестящие снежинки. А поскольку коронуемый велел натащить сюда камней, веток и деревьев, зал был похож на удивительный лес.
Когда настал торжественный миг, дрёлл уселся на трон и на его косматую голову водрузили древнюю корону, которая была велика предыдущим королям, а ему пришлась впору. И вот на троне восседал король дрёллов в каменной короне, с топором и деревом в лапах. На пиру перед каждым сановником, впереди прочих кушаний стояли тарелки с известняком и углём.
— Ешьте здоровую пищу и крепните! — рокотал Друндардул. — Твердейте, чтоб при скрежете искры с зубов сыпались!
И он продемонстрировал, как с зубов сыплются искры. Впечатлённые сановники, в том числе экс-король, принялись уплетать угощение. И эосцы в знак почтения открыли в груди отверстия для приёма пищи и закинули туда по кусочку известняка и угля.
Если вы думаете, что дрёлл остался во дворце, можете так и дальше думать. А на самом деле он ушёл домой, в горы. Но теперь это был король дрёллов, которые не тревожили его, зная, что он любит мерное течение жизни. Появится настроение тряхнуть деревом — придёт, займёт трон и закатит пир. Так и происходило время от времени, и тогда весь Дрёлл-Тун шумел, как большой водопад!


*

…С самого начала планета Дрёлл не была доступной игрушкой. Вышедшие из Обители корабли — флагман и три небольших судна атаковали Топоры дрёллов. Два корабля, не успевшие включить защиту, были разворочены ракетными ударами, каждый третий в них погиб. «Ураган Вивур» и второй корабль — «Эос-4» стремительно взмыли за атмосферу, чтобы стряхнуть погоню. Там из флагмана вылетели десять таранных челноков, и все устремилась в бой. Уступающие в скорости и маневренности Ножам Эоса Топоры Дрёлл падали один за другим, и вскоре не представляли опасности. После, в течение двух суток, эосцы повергли ещё около двадцати Топоров. И только затем приступили к штурму главных на планете городов-государств: Дрёлльна, Дрёлльвиля и Дрёлл-Туна.

Штурм Дрёлльна

Дрёлльн бился, как вепрь, оглашая пространство воинственными криками. Навстречу эосцам выпрыгивали бронированные дрёллы с прикреплёнными к предплечьям пушками, чьи снаряды разбрызгивали камень. Также эосцам пришлось иметь дело с быстрыми роботами, действующими как мобильные капканы.

…Взвился бушующий сноп мпламени. Князь откатился на четыре роста. Огромное волосатое чудовище уже поднимало другую руку с прикреплённым к ней орудием. Подпрыгнув, Эжес вырвал из крепления волновой пистолет и выстрелил; оружие на руке дрёлла разлетелось в щепки. Не дав великану очнуться от изумления, Эжес разрушил оружие и на другой руке. После чего, поменяв режим, отправил в лоб дрёллу импульс, подобный удару молота. Зубастая пасть мохнатого воина отворилась, и он рухнул на спину.

Когда дрёлл падал, Эжес отправил воинам концепт боя. Орудия дрёллов начали разлетаться вдребезги, а сами дрёллы — получать удары по лбу. Эжес застыл, любуясь динамичной картиной, и вдруг от неё отвлёкся. Мимо него по направлению к центру промчался огромный эосец — Эжжж. Когда-то он лично завербовал этого воина. Куда это он торопится? Ах, так вот оно что! Эжжж нёсся к замку короля-губернатора, дабы захватить его владельца и сорвать флаг с извивающейся звездой, тем самым провозглашая победу Эоса. То есть, он вознамерился взять главный приз. Не успев толком поразмыслить, Эжес забарабанил пятками по камню. И вот уже они бежали в одном направлении, оптимизируя протекторы стоп, перепрыгивая и огибая помехи, проносясь по стенам, совершая при надобности прыжки и вращаясь наподобие колёс. Иногда их заносило и переворачивало, но они стремительно выходили из крутящих моментов и продолжали рваться к цели.

Эжжж понял, что его хотят опередить и чрезвычайно обрадовался, осознав, что с ним соревнуется предводитель. Эжес уловил это настроение, впрочем, иного он и не ожидал. Оба знали — он не станет останавливать Эжжжа командой. Ведь это значило бы — остановить себя. В эти эосы два ножа Вивур с щёлканьем и свистом рассекали пространство, пылая хищным азартом. Длинные конечности Эжжжа позволяли ему развивать большую скорость, Эжес компенсировал данное преимущество лучшей маневренностью. Они почти сравнялись и практически одновременно увидели широкие ступени Дрёлльн-Остра. Быстрей! Победитель получает весь Мир!   
… Страшный удар снёс Эжеса — в него вцепился выскочивший из бокового проулка многорукий робот. Вместе они обрушились на стену, осыпавшую их градом штукатурки. Ноги, рука и шея эосца лишились подвижности, другую руку робот пытался схватить двумя свободными манипуляторами. Князю удалось применить волновой пистолет, и вскоре он встал на ноги. Робот превратился в половину робота и металлический порошок. Эжес ощутил досаду. Бледные глаза устремили дробинки зрачков в проём, где пропал Эжжж.
 
Князь быстро шагал по красной полимерной дорожке, своды терялись в вышине, справа и слева темнели арочные входы, впереди располагалась колоссальная винтовая лестница. Он снова побежал, отбрасывая по несколько ступенек. Сверху доносился мерный стук. Эжес бежал, всё отчётливее различая глухие удары, и вот уже выскочил на последнюю лестничную площадку.
Лучи плотными пучками били сквозь высокое разноцветное окно, раскрашивая лакированный пол у единственной арки. Стук превратился в грохот. Эжес прошёл под высоким сводом и окунылся в тёмную ткань занавесей. Раздвинув складки, он обнаружил следующий слой и двинулся вперёд сквозь всё новые слои. Через несколько шагов князь очутился в светлом зале.

В центре красноватого пола валялся мельниевый пояс с волновым пистолетом, а немного дальше бесновался монстр, похожий на жёлтого осьминога с лишёнными присосок щупальцами. Его отдалённо дрёллье лицо выглядело как эластичная маска, натянутая на огромную болванку. Длинный рот кривился, обнажая острые зубы и красный язык, круглые глаза с чёрными радужками бессмысленно таращились, три щупальца старательно колотили металлическими булавами по прижатому к полу предмету. Эжес понял, что этот предмет —  Эжжж. Он выхватил оружие и ударил чудовище «молотом». Раздался жуткий рёв. Жёлтая туша метнулась к Эжесу, из чего он сделал вывод, что нужно менять настройки оружия, однако не успел — хлёсткий удар выбил пистолет из кисти.

Князь стремительно бегал кругами, ускользая от проворных щупалец и удивляясь нелепости ситуации. Монстр перемещался мощными импульсами, не проявляя признаков усталости. Становилось ясно, что вскоре он непременно поймает жертву. Но Эжес не был жертвой, он являлся воином с трёхсотлетним стажем! Оказавшись вместе с монстром в максимальном удалении от арки, он по прямой линии помчался к выходу. Увлечённое погоней чудовище кинулось следом и почти настигло его, и тут... Эжес в прыжке схватился за ткань и был подброшен скользящей под ним стремительной массой. Грянул звон. Ткань затрещала и оборвалась, но замедлила его движение. Вылетев на площадку, он рухнул на край, за которым мотались изведённые щупальца падающего монстра. Одна нога эосца свесилась в пустоту, в воздухе стоял звон стекла и жуткое завывание. Стеклянный звон почти иссяк, когда далеко внизу раздался резкий хлопок. Эжес встал и поспешил обратно в залу — как там Эжжж?

Пришедъший в себя Эжжж взобрался по настенной лестнице и очутился в самой верхней комнате замка. В этом помещении он увидел упавшие книжные шкафы, давно остывший камин, большой стол и сидящий за ним обтянутый кожей дрёлльский скелет. В наступившей тишине Эжжж различил внизу смех Эжеса. Затем вышел на балкон, окинул взглядом городскую панораму и продолжил путь к цели.

Эжес разглядывал безобразную размазню в луже жёлтой жидкости и двух стоящих рядом горожан в ярких сюртуках. Князь перевёл пистолет в нужный режим и выстрелил в лоб одному из них телепатической липучкой. Не успев испугаться, дрёлл услышал голос:
— Я Эжес, твой король. Расскажи мне, что это такое.
При последних словах эосец кивнул в сторону погибшего чудовища. Дрёлльнец учтиво поклонился и произнёс:
— Приветствую, король Эжес! Я Дриундал, торговец выпечкой. Это бренное тело — всё, что осталось от нашего заколдованного принца, а затем и прежнего короля Дрангулмара, но что за история за всем этим скрыта, я не знаю. Возможно, про то ведает его батюшка — бывший король Драпулдар. Да только где он нынче?
— Понятно. Но как же вы, дрёллы, жили с таким королём?
— А что, ничего себе жили. Мирно. Питался он в основном сиропами и тортами, великого зла не чинил, иногда, правда, шалил. Вы можете заметить, что окна первых этажей нашего города зарешёчены. По ночам наш король совершал прогулки, уж таков был его моцион. А теперь что? Придётся его хоронить, ничего уместнее, похоже, и не придумаешь…
 Дриундал с деликатным почтением и лёгкой скорбью вздохнул. Второй дрёлл, также отвесивший Эжесу поклон, поддержал товарища кивками головы. По всему было видно, что это культурные горожане, живущие вдали от скорых на стрельбу окраин.

Возвращаясь, Эжес узнавал обстановку. Он не любил переключаться на обзор из чужих глаз, но теперь быстро просмотрел веер панорам. Перед ним прошли отдалённые районы, повреждённые взрывами мостовые, дымящиеся здания, группы дрёллов под охраной эосцев. Основные бои закончились, горожане, желающие сражаться, больше не имели такой возможности.
Эжесу не было нужды отдавать распоряжения, воины сами распределят пленных по камерам, обеспечат охрану и жизнеобеспечение, а потом оповестят граждан о правилах поведения. Его армия была безукоризненна. Она зародилась в первобытном обществе Вивур, прошла становление во времена объединения племён, приобрела опыт в Империи Серого Кольца и прошла модификацию на астероиде Эос. Ныне он наблюдал перед собой ловкую химеру. Организация включала в себя всех эосцев и жила в каждом из них. Эосец был образцовым солдатом. Недаром Эжес иногда говорил: «В мире есть воины лучше эосцев, но эффективнее — нет». Он смотрел на тёмные фигуры с бледными глазами и до сих пор видел ножей. Эжес вспоминал, что изначально был доволен своими шестипалыми кистями. А вот свои новые ступни воспринял скептически, по сравнению со скаковыми лапами они казались ему невзрачными. Но, поскольку эти ноги превосходили в прыгучести прежние, такое впечатление вскоре прошло. 

В общем зале царил оживлённый разговор. Эжес смотрел на лучевой экран, воспроизводящий то, что снаружи. Казалось, стена отсутствует, и можно спрыгнуть на почву. Вдали виднелись зубцы Дрёлльна. Что же, теперь на очереди город-государство Дрёлльвиль… 

Что-то упало рядом с ним. Это было древко и смятое изображение чудовища. Эжжж скрестил указательные пальцы ногтями вниз. Зал наполнился одобрительным гулом. Эжес усмехнулся.
— Брат мой Эжжж! Мои сердца рады.
— Я знаю, император.


Сказание о несчастном Дрангулмаре

Прекрасен утренний перезвон Дрёлльна. Весело разносится он, возвещая новый день. В каждом районе города есть главная колокольня и несколько вспомогательных. Главная башня с самым большим колоколом принадлежит самому почтенному дрёллу, а вспомогательные башни его приятелям. Большие колокола согласуют свой звон, а уж небольшие резвятся, и получается дивная колокольная симфония. Ах, что за музыка переливается над Дрёлльном каждое утро!

 — Зачем тебе, чадо несмышлёное, этакая капуста? Разве ты плохо её рассмотрел? Это на тебя суматоха подействовала, вот что я скажу...  — ёрзая на банкетке, король-губернатор Драпулдар натягивал туфель и увещевал своего дорогого и опрометчивого сына Дрангулмара. Упитанное лицо монарха краснело от натуги, кончики ушей то и дело подпрыгивали. Что очень кстати маскировало смущение, которое он испытывал от разговора на щекотливую тему. Быстро же мчится время! Давно ли Дрангулмар под стол пешком путешествовал, и вот — жениться удумал! Это и само по себе неожиданно, а уж, учитывая его выбор… — Несусветно, сынок, несусветно! Неужели ты думаешь, что я тебе… хех, да что же ты… что я тебе враг, и стану потакать опасному заблуждению? Может статься, заблуждению роковому! Прояви я легкомысленность, после — горести не оберёшься…   
— Батюшка король! Выслушай меня ещё раз и пойми, — упрямо стенал Дрангулмар, — я не могу приказывать сердцу! Ты указываешь на мою молодость, как на среду процветания неопытности, но я скажу другое: молодость — время искренности —  звезды, следуя за которой, дрёлл находит счастье. Предам ли я путеводную звезду? Собьюсь ли с дороги, даже из почтения к вам, государь? Не ставьте меня пред тяжким выбором, не заставляйте страдать! Поверьте мне, и вскоре будете наблюдать самого счастливого сына, который многое совершит для процветания нашей династии, Дрёлльна и всей планеты Дрёлл!
— А я говорю… капуста!
Королю наконец-то удалось натянуть туфель, он встал с банкетки, посмотрел на Дрангулмара бледными глазами и пошевелил густыми бровями.
— Отец! Поймите…
Однако Драпулдар, напустив на себя озабоченный вид, поспешил в столовую, про себя негодуя на поведение сына, явившегося к нему с прежним капризом. Вчера надоедал и сегодня то же самое… 
Дрангулмар, провожая взглядом батюшку, неожиданно услышал скрежет собственных зубов. Возможно, он вёл себя несколько навязчиво, однако тому была веская причина — любовь к самой прелестной девушке во Вселенной.

Они встретились на фестивале в Дрёлльвиле. Непонятно, что произошло, но простая девушка Бруньлелла превратилась для него в воплощение грёз. Её личико полнилось пикантным очарованием, глаза сияли, голос безошибочно трогал струны души. Не в силах противиться чувству, Дрангулмар пал перед ней на колено и протянул руку, приглашая на танец. Благо, в это время происходили танцы. Прижимаясь к многослойной кисее, он впивал ноздрями аромат избранницы, нашёптывая приятные слова, которые только мог припомнить: «Цветок, весна, красота, безупречность, полёт, феерия, экстаз, мармелад!» К завершению танца девушка, очарованная своим кавалером, уже вторила ему, и вскоре они, спрятавшись от всех в декоративной избушке, поклялись пожениться и уж никогда более не расставаться.
Позавчера вечером, прибыв во дворец на скоростном экипаже, окутанный облаком восторга, принц не спешил просить благословения. Долгое время он лежал на балконе и смотрел на звёзды. Вот она, жизнь, которая только началась.
Жизнь, которую к ужасу и гневу Дрангулмара, намеревался зарубить на корню Драпулдар. Нет, нельзя этого допустить! Он будет бороться за своё будущее. Но — как?.. Вчерашний день прошёл в безуспешных мольбах, закончившись скандалом. И сегодня — нет благоприятного результата. Драпулдар заперся в своих покоях и ушёл в дальнюю комнату, чтобы не слышать причитаний. Сколько-то поколотив в дверь с золотыми штапиками, юноша опустил руки и побрёл к себе.
Во время чёрного смятения к нему явился таинственный гость. На полукруглый балкон бесшумно приземлился небольшой скутер и замигал разноцветными лампочками, приветствуя бессонного принца. Дверь приоткрылась, и порядком напуганный Дрангулмар услышал бархатистый голос:
— Принц Дрангулмар, не пугайся, это я, эг Сэт, которого ты видел на празднике. Я к тебе насчёт Бруньлеллы. Ведь ты с ней не связывался? Отец не позволил тебе использовать междугородный аппарат? И правильно — не надо её расстраивать. Откуда я всё знаю? О, я знаю многое. То, что я знаю, тебе знать не нужно. Знай главное: я — ваш друг! Потому что я — друг всех влюблённых. Да, да, юный принц! Издавна я помогаю им обрести счастье. Позволь присесть с тобой на этот диван, и рассказать наш план. Именно! Только так, при помощи плана мы обойдём тернии и подводные камни. Думал ли ты, что существуют такие вещи? А они существуют, к сожалению, мой бедный принц, они существуют. Но — победа будет за нами. Да победит любовь. 
Так говорил эг, и его вкрадчивый шёпот вливался в кровь Дрангулмара опьяняющим наркотиком. Гость окутывал его душевным теплом, и вскоре дрёлл почувствовал готовность действовать.

На следующий день Дрангулмар представил Сэтаха своим другом с планеты Эгбед. Драпулдар, окинув гостя внимательным взглядом, заявил следующее:
— Рад, сердечно рад! Дружба — замечательная штука. Отвлекает от сует и облагораживает. Жду вас на обеде в вашу честь.
За обедом Драпулдар пришёл в самое приятное настроение, совершенно убедившись, что его сын снова стал благонравным дрёллом. В связи с этим событием король проявлял к эгу искреннее расположение, посчитав его главной причиной выздоровления Дрангулмара. И это было так, эг оказал на принца позитивное воздействие. Однако — после того, как сам же и вверг его в пучину переживаний. На празднике Сэтах не просто восхищался зрелищами, любезничал и смеялся, но и полз, словно змея между цветов, чтобы ужалить Дрангулмара. Дождавшись злоприятного момента, он произвёл ментальное воздействие, бормоча нужную формулу и сжигая листок с ней. Воздействие заклинания эг связал с определённой девушкой, и в миг, когда принц посмотрел на эту особу, оно проявилось ярко, словно пламя, охватывающее трут.

Через несколько дней Дрангулмар в неспешной беседе с отцом выразил желание заняться строительством. Король с готовностью согласился оказать содействие этому увлечению, и вскоре неподалёку от его дворца был заложен Дрёлльн-Остр. Монарх удивился площади запланированного здания, решив, что перед ним появится нечто вроде крытого стадиона, но ошибся. Через год его дворец находился в тени остроконечного небоскрёба.

В кратчайший срок после разговора с отцом о возведении замка, любовь принца к Бруньлелле превратилась в любовь к зодчеству. Он лично занимался организацией работ и поставок, мелькая между рабочими в жёлтой каске. Вырастая, Дрёлльн-Остр стремительно выкачивал из казны накопленные поколениями средства. Драгоценные камни и золотые монеты превращались в каменные блоки и металлические конструкции. А ведь ещё тратились деньги на зарплату тысяч рабочих. По крайней мере, в первые месяцы. Далее они выразили желание работать за еду и высокую идею. Еда была зачастую скудная, а вот идея, действительно, грандиозная. Здание состояло из центрального вытянутого конуса и примыкающих к нему скошенных конусов пониже. Центральный конус пронизывала винтовая лестница, в боковых конусах тянулись лифтовые шахты. В замке было запланировано множество залов, галерей и комнат разного назначения. Часть стен была возведена и некоторые помещения даже облачились в интерьеры, когда Сэтах решил, что строительство завершено.
После завершения строительства король отрёкся от престола в пользу единственного сына. Видные горожане встретили это решение с восторгом, что могло показаться странным на фоне всеобщего благоговения перед монархом. Впрочем, с появлением в Дрёлльне Сэтаха странное переставало казаться таковым.
После отречения батюшки от престола Дрангулмар провёл ряд реформ, а затем объявил, что вскоре обретёт другую форму и призвал горожан не беспокоиться по этому поводу. Горожане, привыкшие к причудам Дрангулмара, пожали плечами. Их больше удручало отсутствие колокольного перезвона. Ведь первым указом король повелел снять с башен и сдать в утиль все колокола и колокольчики, мотивируя это заботой о безопасности. По заявлению Дрангулмара колокольный звон провоцирует на скорейшее военное нападение потенциальных агрессоров — Дрёлл-Тун и Дрёлльвиль. Война с ними неизбежна, но пусть лучше она состоится как можно позже. После переплавки колоколов город стал готовиться к грядущим битвам. Отношения между государствами по инициативе Дрёлльна были заморожены. Своей бывшей невесте Дрангулмар отправил письмо такого содержания, что бедняжка несколько дней рыдала, не в силах как-либо сопоставить жестокие слова с образом её принца. Ведь она уже и не ждала от него весточки, однако, решив, что на фестивале он просто играл, продолжала думать о нём с нежностью. И вот теперь он отнял у неё даже это. За что? Вероятно, за то, что как-то раз Бестат больно уколола самолюбие Сэтаха и весело рассмеялась. То есть, Бруньлелла плакала потому, что очутилась в поле действия Сэтаха, который счёл нужным вернуть ей укол от Бестат. Ведь месть Сэтаха — имущество Сэтаха, и он распоряжается им по своему желанию.
Далее молодой король за месяц прошёл метаморфозу в верхнем зале главной башни Дрёлльн-Остра, где и стал обитать. Ему нравилось, что его жилище находится на огромной высоте. Есть только одно помещение во всех городах Дрёлл, которое выше его зала — комната для обзора и чтения. А выше её — шпиль. На шпиле — знамя. На знамени — он, священный король Дрангулмар! Получается, что он, как ни крути, выше всех.
Дни и ночи напролёт Дрангулмар читал старые книги, разминался, ел и дремал. Придворные приносили ему разнообразные сиропы, которые он очень любил, а также торты и мармелад. Они оставляли еду на площадке, а после забирали посуду и торопились унести ноги, чтобы случайно не узреть его величие. Оно слишком их восхищало. До криков и судорог. Поэтому он не любил часто являть его. Ведь зачем ему столько шума? По большей части Дрангулмар был совершенно один. Иногда по вечерам с ним беседовал Сэтах, наполняя сердце потоками приятной тьмы. Ночами Дрангулмар путешествовал по городу. Он раскатывал на своих щупальцах, словно в экипаже, используя их также в качестве стремянки, чтобы заглядывать в окна. Он проведывал знакомых и незнакомых. Иногда и Драпулдара. Когда он, могучий король, выломав решётку, награждал его визитом, отрёкшийся от трона чудак начинал смешно бегать по комнатам. Но вот как-то раз, желая сделать сюрприз, он бесшумно подкрался к дворцу, залез по дереву на балкон и притаился у двери. Ох, то-то же будет смеху! Однако то, что он вскоре услышал, не показалось ему смешным.
— Ваше Величество, это пора прекратить. Верните всё. Нельзя платить такую цену за временное помутнение… подумайте о нас.
Дальше Дангулмар слушать не стал, он вырвал решётку и отбросил дверь. В тёмном проёме перед дрёллами предстал жёлтый, расчерченный узкими полосками, монстр. Его красные губы кривились в усмешке, чёрные глаза скользили по комнате. Дрангулмар раздавил заговор, разбросав куски заговорщиков по комнате. Драпулдар в онемении сидел у стены. Громоздясь над ним, монстр заговорил. В связи с изменением глотки его речь не отличалась членораздельностью:
— Ыы ышшыл ыт ыыше ына? Ыошшы! Ыа ыолу оо ыыанны! (Ты решил быть выше меня? Чудовище! Я исполню твоё желание!). 
Завершив завывания патетическим жестом, Дрангулмар схватил Драпулдара и поспешил с ним в Дрёлльн-Остр. Там он упрятал пленника в верхнюю комнатку и отключил все лифты. Ему они не нужны, слуги пусть ходят по лестнице. Что до Сэтаха, то он всегда прилетает на скутере. Теперь Дрангулмар мог не опасаться, что пленник сбежит в его отсутствие. После он несколько раз заставал его на лестнице, беглец не успевал добраться и до пятого этажа. По идее, он мог спрятаться в одном из боковых коридоров, как можно ближе к первому этажу, дождаться, когда Дрангулмар поднимется наверх, а затем припустить к выходу. Но, во-первых, Дрангулмар обладал великолепным чутьём, а во-вторых, глуховатый Драпулдар никогда не мог заранее услышать приближение монстра. Так и получалось, что, возвращаясь с променада, Дрангулмар возникал перед Драпулдаром неожиданно. И без церемоний помещал его обратно в высокую тюрьму.
В заточении Драпулдар чувствовал себя, конечно, не в своей тарелке. С одной стороны, он больше не боялся визитов Дрангулмара, с другой — постоянно находился неподалёку от него. Также: с одной стороны, у него была масса свободного времени, с другой — делать было нечего. Раз в сутки он поднимал на верёвке корзину с провизией, которую выставляли на окно далеко внизу. Верёвку ему в первый же день закинули на балкон посредством булыжника с запиской: «Дорогой монарх, мы тебя не оставим!» Вроде и не оставляли, хотя вина присылали мало, а дрова для камина — редко. Благо, что помещение отапливалось, и Драпулдар не сильно мёрз. Больше неудобств ему доставляла утилизация отходов. Поскольку неизвестные с корзиной просили в записке больше не присылать им горшок, отходы Драпулдар выбрасывал с балкона. Недели полторы он, опасаясь попадания веществ на граждан, выливал из горшка поздним вечером или ранним утром. Затем ощутил первые импульсы негодования и задался вопросом — почему он так боится кого-то огорчить? Ведь это с ним, королём, обращаются отвратительно, а они — разгуливают словно короли! Вследствие таких размышлений Драпулдар стал выливать нечистоты днём, а через месяц — сеял возмездие, широким жестом опорожняя посудину, когда под Дрёлльн-Остром было полно прохожих. Ну, а кончилось тем, что он перестал связывать опорожнение горшка с социальной активностью и выплёскивал его содержимое, не глядя вниз.
Когда Драпулдар уже вполне обвыкся и смирился с такой жизнью, Дрангулмар в приступе злобы выбросил его доброжелателей из окна. Через два дня после трагической случайности Драпдудар, сидя за пустым столом, умер. Заметив, что его родитель скончался, король-губернатор не ощутил скорби, ведь все его чувства изменились. Так и рассчитывал Сэтах. Эг всё реже заглядывал в гости к Дрангулмару, ссылаясь на срочные дела. Основную работу в Дрёлльне он уже проделал. Ему было приятно беседовать с творением своего гения, словно с самим собой. Но приходила пора прощаться. Перед расставанием, о котором Дрангулмар не ведал, Сэтах подарил ему три булавы и предсказание.
— Многое мы прошли вместе, мой друг и великий король! Избавились от докучной любви к простолюдинке, возвели величайший замок, сбросили с трона ненавистного тирана. Создали тебе могучее тело, ты только посмотри на него! Сегодня твоё мудрое правление внушает гражданам трепетное почтение, о тебе слагают легенды. Да, не удивляйся, я их слышал! Впереди у тебя славное время. Но знай, на горизонте событий появятся облака, и средь них одно, самое чёрное, исполненное злобы и низкого коварства, явится к тебе в виде металлического воина. Для расправы над ним я и дарю тебе эти три палицы, друг мой и король. И эта кара необходима! Ибо знай, в этом воине сосредоточены все твои беды, вся боль и грусть, которые ты когда-либо испытал, все разочарования, мучения и сомнения. Таким образом, как только ты уничтожишь своего главного врага, твои печали пройдут и никогда больше не вернутся. Вижу, ты понял меня, и я рад этому! Жди металлического воина, поймай его и убей.
Сказав это, Сэтах вышел из зала, вскочил на скутер и умчался вдаль. Больше он к Дрангулмару не являлся, дабы его последние слова намертво врезалась в память чудовища. Так и произошло. Инструкция Сэтаха стала для него заветом. Настолько, что и гнев на эга, переставшего его навещать, он переносил на металлического воина. Шли месяцы, перед душой Дрангулмара обнажалась бездна безысходности. Ночью он рыскал по центру города, наблюдал за жизнью подданных и прислушивался к разговорам. Горожане, заметив короля-монстра или заподозрив его присутствие, тряслись от ужаса и рассказывали сказки про доброго Дрангулмара. Ведь им было известно, что монарх пьёт не только сироп, но и кровь. Несмотря на прогулки короля, через два года центр Дрёллльна не только не опустел, но и прибавил жителей, считающих его атмосферу знаком высокого престижа. Теперь сутки в центре Дрёлльна состояли из двух неравных частей — нескольких часов от полудня до раннего вечера, в которые жители стремились вместить целый день — и затишья, принадлежавшего в большей степени королю. По негласному правилу, в пять часов городской активности он никогда не появлялся на улицах. Далее были возможны варианты, а глубокая ночь безраздельно принадлежала ему.
Не исключено, что ночью Дрангулмар мог одолеть Эжжжа, а потом и Эжеса. Но они ворвались в его жизнь в светлый дремотный час. Узрев эосца, король удивился: неужели это — предсказанный враг? Дрангулмар схватил его за ногу и ударил об пол, после чего последовал ещё один удар, и ещё один… Враг не пострадал. Удивительно! Видимо, правду сказал Сэтах — без палиц не обойтись. Вооружившись палицами, чудовищный король принялся дубасить противника, убеждаясь, что и палицы не дают быстрого результата, а значит, придётся хорошенько поработать. За этим ударным трудом Дрангулмара и застал Эжес, в отличие от Эжжжа вызвавший гнев: двух металлических врагов Сэтах не предсказывал! Дрангулмар оставил первого металлического агзалаца и ринулся за вторым, чтобы расправиться и с ним тоже. Однако тот оказался неплохим бегуном. Распаляясь всё больше, Дрангулмар почувствовал азарт. Давно у него не было такой королевской охоты! Когда агзалац бросил кружить, Дрангулмар увидел, что настигает его и вот-вот схватит. Ещё чуть-чуть и…
Он проскользил над площадкой и, разбив окно, вылетел наружу. Сверкал день, внизу два олуха смотрели на него, открыв рты. 


(за несколько лет до игры на Эгбед)

Сэбэги мерно двигали пышными опахалами. В кресле, медленно шевеля чёрными губами, возлежал широкий в пояснице эг Сэтах. На его несколько одутловатом лице с сизой линией, стекающей через шею под ворот туники, отражалась тревога. Что-то утвердительно пробормотав, он потряс браслетами на запястьях и поднялся на мощные ноги. Высокий, чуть сутулый и узкоплечий, Сэтах направился к небольшой двери, решительно распахнул её и плотно затворил за собой.

В центре круглого стола светился прозрачный шар. Сэтах разместился на стуле и уставился вглубь предмета. Шар забурлил, являя разнообразные абстракции; одни ему нравились, другие нет, третьи вызывали неопределённые ощущения. Смыслы наслаивались друг на друга и яркой змеёй струились через разум. Гадатель был увлечён и очарован происходящим. В отличие от зелёного монаха, который висел за широким затылком в вялом унынии. Если бы Обитель могла перемещать во времени, монах мог бы не ломать линзу над значениями дыма, но отследить появление шара и не спеша изучить его свойства. Увы, ни сделать это, ни заглянуть в голову эга он не имел возможности. Вот и шевелил в бессилии пальцами у лысой головы, находясь рядом и за тридевять Глубин. Сэтах же, понимая нюансы происходящего в своём Предсказателе, совершенно не подозревал о слежке. Таков уж Мир, ни у кого нет полного знания о происходящем. 

Эг вздохнул, встал и прошёл сквозь монаха в недавно покинутое помещение. Монах последовал за ним. Или это место приближалось к жителю Обители? Оба варианта верны и не верны, никакого сближения не было. Вздумай монах выйти, он бы по мере появления во дворце исчезал из плотной среды, и это было бы единственное в данном случае перемещение. А как же вообще происходящее во дворце воспринималось монахом? Значит, сигналы из действительности Сэтаха постоянно проходили к нему? Нет, это плотная среда считывала сигналы, а потом помещала в сознание их копии. Вернувшись в просторный зал, эг рухнул в любимое кресло и погрузился в размышления.
 
Много десятилетий он посвятил созданию механизма учёта и обработки вероятностей, — своего Предсказателя. Шар являлся только экраном машины, что занимала довольно большое помещение внизу. Дни и ночи напролёт эг забавлялся, практикуясь в предвидениях. И вот, несколько лет назад увидел, что эгам, а значит — и лично ему грозит опасность. Из суммы сведений выходило, что к ним грядёт металлический воин. Потратив немало сил, он вычислил место и время, где можно остановить опасность. Далее требовались: ловушка и мотивированное чудовище. После некоторой подготовки Сэтах поймал создание, которое построило ловушку, а потом при помощи трансформаторов Хааба превратилось в монстра. Всё это было сделано, на взгляд Сэтаха, безукоризненно, однако сегодня он убедился, что его план вдребезги разбился. И это ему не нравилось. Не то что бы Сэтах был трусоват, просто он сильно переживал за свою безопасность…


Штурм Дрёлльвиля

Эосцы поднялись на озарённый холм. Перед ними раскинулся Дрёлльвиль — череда занавешенных зеленью скал с водопадами, полянами, тропками и гармоничной архитектурой. От подножия холма до города расстилалась равнина, покрытая плотным низким туманом. Эжес разбежался и прыгнул. Он упал на склон в виде широкого колеса и помчался вниз. Другие воины поступили так же, и вот уже по склону летело две сотни мельниевых колёс. Туман прорвали вихрящиеся полосы, которые закончились там, где эосцы вскочили на ноги. Они были примерно посередине между холмом и деревьями города, когда в Дрёлльвиле глухо заухали орудия. Через несколько микроэосов с неба обрушились тяжкие ядра. Ныряя в почву, они выбивали фонтаны земли и разбрасывали рваные куски дёрна. Несколько воинов упали, сбитые с ног. Эжес отдал команду. Эосцы врассыпную ринулись к зелёным скалам. Конечно, они могли в кратчайший срок достичь цели на дюзах, но дюзы в этой игре были вычеркнуты из программы. Равно как и прибытие в город прямо на корабле. Ведь игра должна быть достаточно сложной, иначе какая же это игра?
На окраине агзалацы обнаружили разогретые пальбой гигантские мортиры, украшенные лиственным орнаментом. Эжес разбил своё войско на двадцать групп и велел прочёсывать город.

За стеной кустарников Эжеса и его группу встретило озеро. Через зелёное поле тянулась плавучая дорожка. Не прошёл он и десяти ростов по брёвнышкам, как вдруг что-то огромное взметнулось и ухнуло обратно. Упругая волна высоко подбросила мостик, Эжес свалился с него, подобно тритону юркнул на дно и притаился в густом иле. Так же поступили другие. В мутной толще проплывали рыбы, а за ними неторопливо кружило чудовище. Эосцы видели вытянутую морду с длинными зубами, усами и выпуклыми глазами. Неподалёку от морды располагались бледные лапы, над спиной поднимался и опадал мягкий гребень. Водный дракон пытался обнаружить незваных гостей. Проплывая рядом, он почти наткнулся на князя, и тут его шею окружил мельний. Кисти Эжеса не сходились почти на длину руки, но этого и не требовалось. Дракон потерял сознание, из пасти его заструились пузыри. Воины сообща отбуксировали стража к берегу и затащили его огромную голову на каменный бортик. После этого они побежали по дну, вздымая тучи ила, и вскоре вышли на другом берегу, украшенные тиной и кувшинками. С оставленного берега донёсся гулкий лай, это очнувшийся дракон сигнализировал, что чужакам удалось преодолеть препятствие. 

Эжес вышел на связь с другими группами. Защитную полосу преодолели сто пятьдесят воинов, остальные уверены, что вскоре прорвутся. Все, кроме двух. Эщуз лежит в омуте, опутанный сотнями щупалец, Эжуц висит на верхушке дерева с цепкими кистями. Что же, неплохие результаты.

Эосцы шагали у водных стен, выходили на весёлые поляны, кружили в растительных лабиринтах. Но нигде не встречали жителей. Эжесу уже наскучила эта прогулка, когда перед ним возникла окружённая кустами поляна, в центре которой возвышалось покрытое светлой хвоей деревце с большими алыми цветами. В задумчивости князь подошёл к необычному растению и прикоснулся к нему. Серебристые хвоинки вздрогнули и свернулись в кольца. Откуда-то раздался приглушённый возглас: «Ох!» Эжес снова прикоснулся к растению. Реакция была такой же, но невольного возгласа не последовало, видимо, наблюдатель сдержался. Тогда Эжес перевёл взгляд на цветок и чуть приподнял его на пальцах. За спиной послышался буйный шелест. Обернувшись, Эжес увидел пожилого дрёлла с бородой до пят. И обратился к нему на дрёлльском:
— Здравствуй, почтенный старик! Я князь Эоса и твой король Эжес.
По лицу старого дрёлла пробежало негодование.
— Ты?! Ничтожество! Это я — король… и главный садовник! Король-садовник Друллилард!
— Ничтожество или нет, а у меня с собой клинок, которым я тебе могу и бороду отрезать. Только вздумай мне ещё дерзить!
— Нас тут много!
— Мы всё равно одолеем.
— Наши укрытия вы не найдёте!
— Ну, так и будете сидеть в своих норах! А мы пока займёмся… чем бы нам заняться? Садоводством!
Представив садоводство подобных варваров, дрёлл снова не смог сдержать оханья. 
— Что вам нужно? — печально спросил он.
— Всё и ничего! Отдай нам всё, и мы не возьмём ничего.
— Забирайте…
— Я — король Дрёлльвиля?
— Пусть так. Ты король Дрёлльвиля.
— Благодарю! А теперь… всё это снова твоё и ваше! Прошу прощения за беспокойство. Что же, нам пора в обратный путь…
Друллилард с недоумением воззрился на странного завоевателя.
— Нет, так дело не пойдёт! Сначала ты должен немного погостить у нас, рассказать несколько интересных историй. Таков заведённый порядок! Кроме того, потребуется время для чистки твоих удальцов. 
 Действительно, про эту неприятность Эжесу доложили. Десять эосцев очутились в сложной ловушке. Сначала они прошли через поле гибких растений, перемазавшись липкой слизью, затем — сквозь заросли травы с пушистыми метёлками. В результате все они оказались как будто бы в пышном меху. Одних это в большей степени забавляло, других — раздражало. Как бы то ни было, смех и лёгкое раздражение вскоре прошли. К ним подлетели резвые дракончики и, развясь, изрыгнули пламена. Агзалацы превратились в полыхающие факелы. Когда огонь утих, каждый воин представлял собой чёрное чудище с мерцающими глазами. И это бы ещё ничего, но вязкая копоть, покрывшая мельний, никак не желала оттираться. Так они и отправились бродить по Дрёлльвилю, стараясь не слишком бросаться в глаза себе и окружающим.
— Однако ты прав, старина Друлли. Что же, веди в свои хоромы! 

Стены просторного зала состояли из высоких колонн и растительных потоков. Мозаика на полу изображала разные виды садово-огородных работ. Они расположидись на скамейках за широким столом из дымчатого мрамора. После обмена обшими сведениями Эжес спросил про необычное белое деревце. Друллилард покряхтел и  вот что поведал…
— На самом деле нас, дрёлльвильцев, не так уж много. Для этого города — горстка. Но как же мы справляемся? Вот так… — король щёлкнул пальцами и скомандовал: «Седьмая штора на окно!» Тут же пучок стеблей отделился от крючка и, развернувшись, превратился в ровные, достигающие пола, пряди, занавесив высокий проём между колоннами. Дрёлл снова щёлкнул пальцами: «Седьмая штора, на крючок!» Стебли, извиваясь и перекручиваясь, притянулись к крюку. После этого по велению Друллиларда в зал пришли дрёллурбы — древовидные существа с добрыми глазами и скрипучими голосами. Были средь них настоящие великаны, которые упирались ветками в потолок, были и крохи величиной с башмак. Когда помощники, весело переговариваясь, удалились, Друлли продолжил рассказ:
— Вижу твою реакцию, Эжес. Действительно, это впечатляет! Но признаюсь, мы не вполне самостоятельно достигли таких высот в растительной инженерии. Когда-то нам помог друг с далёкой планеты. Он встретил у нас не одну весну и проводил не одну осень. А перед тем, как улететь, подарил замечательное деревце, про которое мы с тобой толкуем. Это растение связано с некой Расой и отражает в себе её развитие.
— Что же это за Раса, если не секрет?
— Мой друг и коллега в то время и сам этого не ведал. А знает ли теперь? Неизвестно. А теперь ты мне поведай, что это за Обитель, которая устраивает для тебя такие, на мой взгляд, далеко не похвальные игры. 
Эжес поморщился. Но делать нечего, должен и он поделиться сведениями.

— Это организация, помогающая нам путешествовать. Она располагается в космическом объекте, обладающем уникальными свойствами. Там наши помощники строят планы и развлекаются ставками. Кстати, чуть не забыл, мне нужно получить ответ.
Он поднял руку и воскликнул:
— Подтверждение захвата!
Из воздуха вылетела монетка. Эжес молниеносно прижал её к столу и подвинул к изумлённому королю. 
— Сувенир. Звяк ЭЛЗ. 

Эжес передумал возвращаться в Дрёлльн, поэтому в город-лес прибыли все участники второй игры. Было их порядка восьми сотен. Больше двухсот погибли, многие — в первые эосы пребывания на планете, когда с неба рухнули Топоры.
На третий день пребывания в гостях Эжес познакомился с тайной частью города. Они мирно прогуливались по лужайкам. Вдруг Друлли щёлкнул пальцами и вскричал: «Отворись!» Тут же в дёрне рядом с ним открылся люк. Король ловко запрыгнул в тёмную нору. Несколько мироэосов — и вот уже лужайка приобрела прежний вид. А король появился из-за цветущего кустарника. Эжес вежливо изобразил изумление. Друлли просиял.
— Ну что, готов ли ты прогуляться по тайным тропам?
— С великим удовольствием!
— Тогда идём, не отставай! 
Они шли между раздвигающихся корней, созерцали пронизанные сиянием кристаллов ручьи, следовали по висящим мостам, миновали причудливые залы и через некоторое время оказались на утёсе под каменным небом, которое простиралось над полем с речкой и посёлком. Столь аккуратны были его дома с черепичными крышами и заборы, сплетённые из прутьев, что казалось — перед ними игрушки на дне круглой шкатулки. Друлли всем своим видом выражал горделивую радость. Возможно, он даже чувствовал себя великим чародеем.
— Это — наша Дрёлльня! На том же месте, что и в старые времена. Дома, конечно, новые, комфортабельные. А ты, Эж, полагал, что мы сидим в  сырых норах? Вот уморил! Как бы не так!
Ничего особенного в деревушке не было, но старик её очень расхваливал, демонстрируя колодцы, клумбы, гостиные, кухни, очаги, мебель и домашнюю утварь.
— Совершенно верно, это ещё и музей, где можно погрузиться в атмосферу прежней жизни!..
Эжес кивал, удивлялся и почти не слушал. Его путь лежал в Дрёлл-Тун. 


Эгбед

Флагман «Ураган Вивур» висел неподалёку от сверкающей пирамиды и периодически выбрасывал в её сторону волновой таран. Воздух вздрагивал, далеко разносился гул. Бомбардир и его помощник изощрялись в своём искусстве, а Эжес, восседая на металлическом троне, пытался наладить диалог с эггедом. Пленник перестал вырываться из рук Эзуса, но его сознание оставалось мутным. Поводя чёрно-зелёными глазами, эггед транслировал восклицания, из которых следовало, что он превозносит эгов, презирает эосцев, не боится умереть, готов убивать и вступать в половые контакты. Выяснив, что этот пленник бесполезен, Эжес велел Эзусу от него избавиться.

Эггед вылетел из корабля и растянулся на земле. Поднявшись, он подобрал булыжник и швырнул его в стену корабля. Не долетев до неё, камень отскочил. Эггед захромал к походному посёлку. За символическим частоколом в тростниковых загородках и между ними находилось порядка тысячи воинов. В центрне располагалась круглая площадь с костром для термической обработки мяса иггу (небольшие парнокопытные). Туда и побрёл эггед, привлечённый ароматным дымом. Но тут же был остановлен ударом палки. Взгляд десятника не обещал ничего хорошего.
— Ты! От них!
— Был! Бежал!
— Лазутчик!
— Нет! Эггед!
На его череп обрушился сокрушительный удар жёсткого кулака, эггед рухнул. Собрались любопытные. Жестикулируя, десятник с энтузиазмом объяснял подошедшему сотнику обстоятельства дела, а потом получил резкий удар в область ноздрей.
— Дурак! Не знаем! Узнаем!
Сотник побудил рядового следовать за ним и направился, о чудо, к вертелам. Шагая, он ронял редкие слова.
— Не испражняйся. Расскажешь.
Приблизившись к треногам, он, взявшись двумя кистями за длинную ручку из древесины, аккуратно снял вертел и, подняв ручку вверх, стукнул остриём в лист металла. Тушка скользнула вниз, сотник резким движением выдернул вертел и отдал его повару. Присев на корточки, он снял хобэж и провёл большим пальцем по клавише. Над вогнутой кромкой протянулась синяя полоса. Уверенными движениями сотник разделил тушку на куски. Выключив хобэж, он протянул воину часть бедра с двумя ровными срезами. Эггед с благодарностью принял кусок и впился зубами в мясо. Конечно, как и все, он бы предпочёл пищевой шар, но и это — пиршество. Тёмные пытались его чем-то кормить, однако он с гневом отвергал вражескую пищу. Обгладывая кость, рядовой вслед за сотником зашёл в загородку, где на мешках с травой сидели сотники и тысячник. В течение довольно продолжительного времени он рассказывал про обстоятельства пленения, пребывания в плену и освобождения. После чего был реабилитирован и отпущен с приказанием больше никому ничего не рассказывать, поскольку всё, что он поведал — военная тайна. Некоторое время дважды освобождённый эггед бродил по лагерю, потом нашёл укромное место, лёг и уснул.


*

— Эзиж! Может, вспомним третий поход? 
— Предлагаю — сказание мусхлеймов. 
— Говори.
— Вот что рассказывают крылатые…


Сказание об Иаре


Жил в стародавнее время среди мусхлеймов юноша Иар. Крылья его были сильны, в груди пылало яркое пламя. В те годы мусхлеймы уже летали на далёкие расстояния и могли высоко подниматься, но никто не помышлял о чём-то большем. Кроме Иара. Ночи напролёт просиживал он у пещеры, глядя на звезды: они мерцали, разговаривая с ним, звали к себе — туда, в безмерную высоту, которая становится глубиной Вечности.
Много раз пытался Иар подняться выше небосвода, но наступал миг, когда воздух оскудевал, и крылья переставали отталкиваться от него. И как бы ни ускорял Иар взмахи, он не мог одолеть роковую границу и опускался с небес на землю в гневной печали.
— Зачем тебе это, сын? — спрашивал Иара отец. — Там ничего нет!  Это просто отражения умирающих мусхлеймов остались в окружающем наш мир зеркале. Только здесь жизнь, не там.
Так говорил Еал, пытаясь утешить сына и отвлечь его от идеи. Хотя на самом деле не был уверен в своих словах… напротив, надеялся, что это неправда, и там, высоко, есть другие миры. Но зачем же так страдать из-за этого?
Так продолжалось некоторое время, но вот однажды Иар подумал: «А что, если?!» Но что же «если»? А вот что…
Всё обдумав, Иар стал мощными рывками подниматься по оптимальной наклонной вверх. Он разогнался, насколько было возможно, а затем разжёг в пятах сильнейшее пламя, такое, что оно проплавило в них отверстия. И вот, на тяге этого пламени, он вырвался из невидимых пут и с ликованием увидел, что поднимается всё дальше на огненных снопах. И узрел Иар, как его мир сначала вогнулся, а затем выгнулся, округлившись. И понял, что видит мир от края до края, вырвавшись за его границу. А напротив, разбегаясь вдаль, висят звёзды и разговаривают с ним, восхищаясь его смелостью и верой. Как же они близко, и как далеко, если и теперь не приблизились!
Спустившись на землю, Иар узрел изумлённого Еала. Оказывается, отец следовал за ним и видел его победу. Еал изумлялся, радовался и предлагал всё рассказать мусхлеймам, но Иар остановил его, поскольку желал на какое-то время оставить осуществление своей мечты своей тайной.
Вернувшись, Иар был очень слаб, еле стоял на ногах. Свои пяты он закрыл быстро выращенными щитками. Далее, чтобы восстановить силы, ему пришлось усиленно питаться. Потом он снова летал к звёздам. И снова восстанавливался. И снова взмывал над миром. Но с каждым разом Иар поднимался всё быстрее, не щадя своих пят, и, заметив это, Еал стал увещевать его не торопиться. А ещё лучше — прекратить дальние полёты. Тщетно! Огонь, пылающий в Иаре, требовал подвигов. И вот в один из вечеров он, ведомый неодолимой мечтой, вскочил и, взмахнув крыльями, взмыл в сумрак. И на этот раз Иар взлетел над миром так быстро, что его пяты полностью сгорели, а вслед за ними сгорели стопы. А вслед за стопами стало сгорать всё его тело… сами частицы его оболочки стали пламенем. И погиб Иар в своём собственном огне, что, полыхнув, рассеялся в пространстве… А далеко внизу стоял его старый отец, и в глазах его отразилась гибель сына — вспыхнувшая и погасшая звезда. Но эта вспышка не прошла бесследно — Еал рассказал другим историю Иара. Сам он уже не мог высоко подняться, но нашлись мусхлеймы, повторившие полёт к звёздам.
Много веков прошло, но подвиг юноши не забыт. Ведь и мы знаем, что светило Мусхлейм называется Иаром. И говорим ему: «Гори ярко!»
По залу пронёсся одобрительный гул с множеством почтительных восклицаний: «Гори ярко!» Эосцы снова были тронуты легендой, внушавшей им радость и грусть. Произнёс «гори ярко» и король Друллилард, ощущая, как прилив чувств пощипывает глаза. По сердцу ему пришлась история про мусхлейма, который стремился к звёздам. 


Мусхлейм

Для третьей игры Зэлльгаразэлль присмотрел огненную планету. Её обитатели состояли из тугоплавких минералов, связанных полями энергии. Когда-то мусхлеймы представляли собой сгустки энергии с миллионом-другим микрочастиц, но с тех пор сильно развились, передавая следующим поколениям всё более многочисленные минеральные связи. Внешне эти аборигены походили на прямоходящих крылатых львов с загнутыми клювами и сверкающими глазами. Тела их представляли собой как бы латы, в которые были закованы потоки насыщенного частицами пламени. Из-за таинственной регуляции оболочки мусхлеймов нечасто раскаляются до критической черты. Обычно это происходит в старости, когда наступает время улетать в другой мир. Тогда мусхлейм ложится на равнине и превращается в огромный костёр. Постепенно умирающий исчезает, и там, где он лежал, остаётся лишь несколько черепков или совсем ничего не остаётся. 

Рассмотрев скудную жёлто-малиновую планету, Эжес выразил недовольство. В его памяти ещё рисовалась Дрёлл с её красотами.
— Монах, череда этих посёлков меня совсем не вдохновляет.
— О нет, князь Эжес, речь не о посёлках! — замерцал Зэлльгаразэль, плавно взмахивая гибкими руками. — Вам предстоит проникнуть в глубокое подземелье и найти сокровище, которое охраняет змей длиной пятнадцать ростов. Из пасти оно извергает пламя, крыльями — закручивает вихри! Наши ставки касаются столкновения с ним и обретения предмета, наделённого, по преданию мусхлеймов, волшебной силой.
— Что же, в таком виде поход обретает смысл. Хорошо, я принимаю эту планету. И на этот раз — пользуюсь правом выбора предмета-помощника. Тебе не составит труда достать его. Пароль для передачи предмета мне: «Не слушай музыку, я жду!» Пароль для возвращения: «Не слушай музыку, верни!» Этот предмет находится в Хранилище Люмзаара и хорошо знаком тебе по давней истории.
— В то время ты властвовал, будучи огромным, жестоким и наивным Цожж-Жиц-Ц-Ц-Зиижем?
— Совершенно верно.
— Да, этот механизм способен облегчить задачу. Но не слишком ли?  Тогда вот что, дабы её утяжелить, я утаю от тебя, где именно находится логово змея. Найди его сам.
— Да будет так.

*

Уар и Оар говорили на общие темы, когда в посёлке под холмом поднялся шум. Они вышли из мастерской и остолбенели — над равниной висел неизвестный вытянутый предмет. Уар оттолкнулся от светлой почвы и полетел к посёлку. Вслед за ним и Оар взмахнул крыльями с красно-золотым оперением. Навстречу им летели женщины и дети, уходящие от неведомой опасности. Огромные мусхлеймы, разбрасывая крыльями искры, приземлились на обшивку «Урагана Вивур», по которой уже расхаживали, недоумённо покачивая головами, их сородичи. Они рассудили, что это — летающий дом, и гадали, кто в нём живёт. Но гадали недолго, ибо из люка появился Эжес, а за ним — другие эосцы.
Старейшина Эар вышел ему навстречу, и вскоре они общались посредством телепатических переводчиков. У Эжеса это была встроенная функция, у Эара — протянутый ему эосцем кругляш, приклеенный на висок и темнеющий от жара.
— Итак, мы никому не желаем причинить вред, наша цель — артефакт. Покажите вход в логово чудовища и продолжайте жить в мире и спокойствии.
— Твои речи безумны, чужестранец! То, что ты называешь артефактом, — наша святыня, и мы не намерены показывать дорогу. Более того, не позволим тебе её найти. Если ты действительно желаешь, чтобы мы были спокойны, забирай своих воинов и покинь нас.
— Ты не понимаешь, мусхлейм, выбор предложен мной, а не тобой. Укажи мне, где логово змея.
Золотистое тело Эара засверкало ярче и покрылось маревом. Взмахнув крылом, старейшина хотел смести с корабля эосца, но просчитался — Эжес присел и тут же подпрыгнул, выхватывая клинок. В следующее мгновение сабля по рукоятку вошла сверху в туловище Эара. Мусхлейм, запрокинув голову, издал крик гнева и завертелся мельницей, отбросив князя далеко в сторону. На поверхности корабля развернулась битва между огненными великанами и ножами. Мусхлеймы были гораздо мощнее ножей, но у последних был огромный боевой опыт. Убить мусхлейма было возможно, лишь повредив его внутренние связи множеством ударов, и у некоторых ножей это получалось. Умирающий великан превращался в пылающий факел и сгорал. Но и ножи несли потери — если мусхлейму удавалось поймать эосца, он сжимал его в объятиях и нагревал до критической температуры, при которой от боли рвались нервные связи. Так в жестокой схватке противники убивали друг друга. Но вот мусхлеймов осталось менее половины из двухсот, и они с негодующими возгласами взмыли ввысь. В этой битве эосцы потеряли девяносто воинов, но это их не угнетало. Стоя на корабле, они повторяли торжествующий возглас: «Эос! Эос! Вивур!»
Через некоторое время всё замерло. Воины ушли в свои покои, павшие мусхлеймы догорели. У пустого посёлка висел корабль, вокруг расстилалось светлое поле с редкими деревьями, напоминающими застывших пауков, перевёрнутых вверх лапами. Вечерело.
Оар летел к посёлку, в котором жила сестра погибшего Уара, его невеста Оера. Туда же следовало около дюжины мусхлеймов, остальные отправились к другим селениям, дабы предупредить жителей о появившихся на планете завоевателях. Оера внимательно выслушала Оара, а затем в знак скорби сожгла в собственной голове цепочку частиц, наугад лишив себя некоторых воспоминаний. Глубоко задумавшись, девушка удалилась в круглую комнату и не покидала её до глубокой ночи. Ночью же она отворила окно и выскользнула в него, направив полёт к месту гибели брата.
Сидящий на корабле Эжес, увидев в ночи свечение, не очень удивился. Он протянул Оере переводчик и выслушал сбивчивую речь. Оера, проклиная князя за смерть своего брата, боялась потерять ещё и жениха, поэтому обещала провести эосцев к логову дракона, дабы те нашли в нём свою погибель. Она не скрывала своих мыслей, обладая, как и все мусхлеймы, редкостным прямодушием.
— …Удачи вам всё равно не видать, как собственных крыльев… ведь у вас нет крыльев! Зато вы, глупцы, увидите стража Эы, в пламени которого найдёте, что заслужили — смерть! Поднимай свой дом, и летим!
—  Не так быстро, Оера. Нам нужно немного времени, чтобы подготовиться. Побудь здесь, я поговорю с воинами. Эжес спустился в корабль. Оера, пылая гневом, осталась дожидаться в ночи.

…В незапамятные времена появился Эы, являющийся огромным сверкающим змеем с остроконечными крыльями. Не сразу Эы стал таким, начинал он как небольшой организм. Жил змей в скрытой под песками равнины Эллау пещере, стараясь не удаляться от неё надолго. Вечная забота Эы состояла в охране. Сегодня он уже размял крылья, поел и был готов подремать, как вдруг услышал далёкий шелест — кто-то спускался в его пещеру.
Эжес с десятью ножами быстро шёл по наклонному тоннелю, наполненному дрожащим светом мягко переливающихся стен. Через сто ростов они подошли к плавному повороту и замедлили шаг. Князь велел воинам остановиться и продолжил путь один. Через два десятка шагов он вышел в большое пространство. Стены пещеры терялись в собственном свечении, так что казалось, будто они вовсе отсутствуют. В пятидесяти ростах перед Эжесом тлело золотое пятно, а за ним проступал малиновый контур дракона с пылающими глазами. Вскинув пистолет, князь послал в голову стража липучку переводчика.
— Я Эы… Кто ты?
— Я Эжес, князь Эоса.
— Не знаю Эжеса и Эоса… Я Эы. Может быть, расскажешь мне, зачем ты здесь? Но я знаю…
— Я пришёл посмотреть на Ороорх. И, быть может, совершить с тобой сделку.
— Посмотреть на Ороорха. Так правильнее. До тебя многие приходили, в том числе с других планет. Тоже хотели. И где они? Но ты знаешь…
— Я понимаю, Эы! Не сжигай меня сразу, позволь хотя бы показать, что я хотел предложить…
Жизнь змея не отличалась разнообразием, поэтому он согласился:
— Покажи.
Повернув голову к плечу, Эжес изрёк: «Не слушай музыку, я жду!», и вскоре из воздуха появился некий предмет. Эжес забрал его своими цепкими пальцами из маленькой чёрной кисти, тут же ускользнувшей из видимости. Это был созданный Расой Зизвер Рог Вечной Музыки.
— Что это такое?! — вытянутые очи Эы расширились и вспыхнули, словно зеркала, в которые ударил свет. Дракон с шелестом приблизился к Эжесу. Его контуры наполнились линиями, тонувшими до этого в туманном свечении; отчётливо проступили широкий клюв и многочисленные рога, когти на передних лапах и спирали щитков. В пасти Эы вскипало белое пламя.
— Это источник дивной вечной музыки, невыразимо прекрасных мелодий, которые повторяются, только если твоя душа желает их повторения.
— Вечной? Дивной? У меня так много свободного времени… возможно, эта вещица мне пригодится…
— Пригодится! Испытай её!
— Хорошо, иди сюда.
Эжес подошёл к дракону. Мерцающие когтистые пальцы аккуратно взяли рог и поднесли к пристальным любопытным глазам.
— Как это работает?
— Слушай!
Змей поднёс предмет к скрытому под рогом слуховому каналу и застыл в задумчивости. Вскоре он стал оседать на пол, веки его закрылись и Эы улетел в сон, не выпуская артефакт из пальцев.

Эжес проследовал под боком растянувшегося змея, затем вдоль его гребнистого хвоста, и приблизился к лежащей на квадратном каменном возвышении широкой массе, состоящей из плотных завитков, слагающихся из чётких волосков. Волнообразно подрагивая, Ороорх мерцал и переливался.
Пять воинов, выполняя поручение князя, аккуратно подняли Ороорха и отнесли его на корабль. Через некоторое время другие произвели извлечение из лапы Эы Рога Вечной Музыки и поспешили вслед за Эжесом прочь из логова.  Когда боевой корабль взмыл, князь отдал рог оператору. Да, монахи могли похитить любую вещь во Вселенной. Поэтому в Обители практически не было посторонних предметов, или они находились в ней транзитом.
Корабль эосцев на малом ходу летел над просторами Мусхлейм, а следом за ним, пытаясь сократить расстояние, нёсся, полыхая от ярости, Эы. По временам мирно размышляющий князь слышал его телепатические рыки:
— Эжес! Вор! Стой! Догоню. Сожгу!
Наконец от переизбытка чувств переводчик сгорел, и змей преследовал «Ураган Вивур», беззвучно разевая пасть на лучевом экране. Прикреплённый к нему оператор Обители снимал со своего ракурса корму корабля. Перед ним, как будто он восседал на холке, моталась длинная шея с короной кривых рогов. С боков полёт Эы снимали четыре оператора. Один, находящийся высоко над змеем и кораблём, давал общий план, где мизерное золотистое существо, почти сливаясь с фоном, спешило вслед за вытянутым тёмным телом. Вместе с эосцами на корабле летели, не находясь на нём, порядка десяти снимающих операторов, остальные просто наблюдали. Боевые действия не велись, а значит, незачем фиксировать происходящее в большем объёме.
Князь не ставил воинов в известность, что за ними наблюдают, но они это подозревали. Правда, реальной картины не представляли. Но ведь вполне не представлял её и сам Эжес. Явись им незримое, их настроение могло изрядно ухудшиться. Всюду на своём корабле они были окружены чужими глазами, за многими эосцами висели, растопырив пальцы поднятых кистей, напоминающие насекомое, рептилию и головоногое чёрные монстры с мерцающими зелёными линзами.

Так повелось, что вовлечённые в Игру Обители монахи, будучи на смене, держали кисти на уровне шеи, отгораживая себя от общения с непричастными к съёмке братьями. Эта поза возникла вскоре после начала наблюдений с точек зрения, расположенных за чьими-либо затылками. Тогда же появились первые простейшие сигналы-сообщения в Трубе, которая могла быть одинарной, двойной, тройной и так далее. Труба — это отдельный феномен плотной среды, которая воспринимает себя через наблюдателей. Если два монаха оказывались за существами, стоящими лицом к лицу, они видели за ними друг друга, но теряли при этом окружающий обзор и находились как бы с разных сторон трубы. Средства коммуникации в этом случае не работали. Труба не пропускала, вернее — не воспроизводила телепатические реплики и световые сигналы, поэтому в ней люмы видели себя с совершенно чистыми линзами. В результате у люма в Трубе возникало тревожное чувство, что напротив него находится чужое существо. Чтобы устранить это неудобство, монахи стали использовать жест приветствия, соединяя два пальца в кольцо. Это их успокаивало, в отличие от довольно бессмысленного помахивания кистью и прочих неоднозначных действий. Соединяя пальцы, они возвещали: «Мы в общности. Всё нормально». Для стандартного прощания монахи демонстрировали два пальца. Но и развилка обозначала, что они вместе, поскольку пальцы принадлежат одной ладони. Поэтому впоследствии монахи зачастую пропускали знак кольца, ограничиваясь знаком развилки, сразу и приветствуя и прощаясь. Конечно же, люмы не преминули по такому случаю создать язык жестов, состоящий из разных комбинаций пальцев, но не пользовались им, поскольку Труба — не место для разговоров. При этом, надо заметить, на сделанных записях никакой Трубы никогда не наблюдалось. Это ещё раз с полной наглядностью демонстрировало, что, будучи в чём-то понятной, Обитель, тем не менее, является вещью, чья природа неизвестна. 

Итак, третья Игра была завершена, артефакт получен. Эжес летел вокруг планеты и задумчиво смотрел на лежащий, словно толстый ковёр, организм. В душе его бродили сомнения. Если это животное выросло на Мусхлейм, то другое место может плохо сказаться на нём. Князь не желал становиться причиной смерти уникального существа, согласно поверьям приносящего удачу. А что, если… Почти совершенно не веря в успех, Эжес достал из пистолета липучку телепатического переводчика и бросил в центр Ороорха. В следующий микроэос его сознание затопил свет, наполненный многочисленными тонкими идеями, прекрасными и выходящими за границы его понимания. Он пошатнулся и сжал лоб пальцами.
— Кто ты… Откуда?
Из множества мыслей для диалога с Эжесом вышла часть сознания, представшая в виде пляшущей, состоящей из углов и окружностей структуры.
— Я — архонт пеланеты Мусхлейм — Ороорх.
— Но кто это? Зачем, почему?
— Не знаю. Я делаю то, что умею, — создаю творения и живу в них. В частности, я — Эы, который спешит за тобой. Я — убитый недавно Эар. Он сгорел, но для меня остался.  Я — сгоревший Иар, а также — Иар, освещающий твой корабль.
— А я хотел тебя увезти…
— Конечно, ты можешь увезти, что забрал, я с радостью подарю тебе это вместилище моего пламени.
— Нет, я верну его обратно.
— Хорошо. Отдай его верному Эы.

Завершив разговор, Эжес велел посадить корабль и, взвалив Ороорха на плечо, вышел наружу. Он повесил ношу на ветку растущего неподалёку дерева. Тормозя резкими взмахами крыльев, рядом с ним приземлился Эы. Некоторое время они смотрели на вечерний свет, перебрасываясь репликами. Вскоре прилетели три мусхлейма, погрузили Ороорха в широкую металлическую корзину, взялись за длинные цепи и быстро помчали его по направлению к невольно покинутому храму. А дракон и князь ещё некоторое время беседовали.

Через десять дней в логове-храме появился созданный старейшиной зизверов Зотом Рог Вечной Музыки, не погружающий в беспробудный сон, а лишь навевающий дрёму.
Вот, пожалуй, именно этим на самом деле и завершилсь третья игра Эжеса.

Эгбед 

Попыткам взломать энергетические поля подвергались только тринадцать дворцов, около которых располагались боевые корабли и челноки. Да и то, ежедневные таранные атаки осуществлял только висящий у дворца Озрэса флагман. У девятнадцати дворцов дежурили воины, рассеянные по лесу. Они тщетно подкарауливали эгов и время от времени становились участниками баталий с эггедами. С начала штурма прошло восемь дней…

Эге Бестат повезло, её покой не нарушал набат столкновения корабля с энергополем. Глядя в зеркало, она неторопливо расчёсывала свои длинные и прямые чёрно-синие волосы. Её бледно-сиреневая кожа отливала малиновым оттенком. У Бестат был выпуклый лоб, широкие скулы, большие зелёные глаза, пухлые тёмно-красные губы с острыми уголками, острый подбородок и вздёрнутый носик. Завершив процедуру, она плавно поднялась с банкетки и, мотнув волосами, направилась в гостиную. Выбравшись из-под кровати, за ней поспешило мелкое фиолетовое существо с большим носом и жемчужными глазами. Существо это, одетое в красный наряд семенило на кривых ножках с раздвоенными копытцами. Иногда Бестат говорили, что её слуги довольно уродливы, но она и сама это знала. Таких и заказывала у Хааба, снабжая его воображение мало реалистичными экспрессивными рисунками.
— Надень тапки! — звонко выкрикнуло существо.
Но Бестат было не до тапок, она готовилась к приходу Сэтаха. Интересно, что же ему потребовалось? Неужели он соскучился? При этой мысли Бестат наряду с приятным чувством испытывала пренебрежение. Ей нравился эг Сэтах, но в той мере, в какой он был внутренне независим от её чар.
— Надень тапки, кошка! Кому говорю?!
— Отвяжись от меня, Хрюка!
Эга попыталась лягнуть прислужника, но тот ловко отскочил и, пристроив себе под нос малиновый тапочек, скорчил физиономию. Между пухлыми губами обольстительной эги сверкнул серпик улыбки. Но тут же её лицо приобрело серьёзный вид. Нужно поторапливаться, вскоре прозвенит колокольчик и за окошком гостевого куба появится бледное лицо.

Стены пустого помещения, которое эги называли Нулевым кубом, были прорезаны рядом высоких ниш с Тонкой Тьмой. С этим местом были соединены все гостевые кубы. Некоторые эги держали свои внутренние прихожие всегда открытыми, другие — запирали, не желая неожиданно сталкиваться с кем-либо.

Сэтах вальяжно вышел из распахнутой перед ним двери гостевого куба. На нём был тёмный костюм и рыжий парик, окружающий черепную коробку плотным облаком вздыбленных нитей. Чёрные губы разъехались в приветственном оскале, голова откинулась, глаза округлились…
— Мяу! А вот и я, моя ворожея!
Бестат не сдержала улыбку и быстро повернулась, приглашая гостя проследовать за нею. Сэтах, с довольным видом осматривая обстановку, последовал за элегантной фигуркой. Вспомнив что-то, он скривился, но тут же вернул мягкую улыбку. Не время для личных выяснений. Он принёс в своей голове блестящий план, долженствующий принести пользу планете Эгбед.


  Зивеллия

По заиндевевшему лесу, взметая хрустящие листья, Проворный Лис мчался за серебристой ланью. Скоро дорогу грациозной жертве преградит светлая Валда, слева окажутся скалы Крац, чьи ущелья усыпаны крупным щебнем, и тогда… Но зачем же она свернула к скалам раньше, чем нужно? Лис понимал, что в этом случае лань сможет беспрепятственно ускользать от него сколь угодно долго. Он чуть не разразился бранью, но решил экономить дыхание, которого и без того не хватало. А ведь ему всего лишь двадцать! Неужели таким пагубным образом на его организм начинает действовать неумеренность в употреблении вина? Ерунда! Охотник выбросил утяжеляющие мысли из головы и, чувствуя над коленями лёгкое жжение, ещё немного увеличил скорость. Скоро он сможет использовать верёвку. Эта маленькая лань нужна ему живой. Тропинка прерывалась огромным бревном, висящим над горной речкой. Лань преодолела опасную дистанцию и сбавила темп, когда Лис застыл перед началом не слишком-то удобного моста. То, что он видел внизу, ему не нравилось. Собрав волю в кулак, он вступил на скользкое бревно и стал осторожно продвигаться вперёд. Увы, не всегда осторожность вознаграждается успехом. Бревно неожиданно дрогнуло, нога соскользнула, и он полетел вниз — прямиком в бурлящую, словно в котле, воду. Только в котле обыкновенно бурлит очень горячая вода, а та, в которую он рухнул, была ледяной. Отчаянно барахтаясь, Лис подплыл к берегу и выполз по валунам на мокрую почву. К счастью, коробка с огнивом и горючим порошком была герметична, и через турумк он грелся у яркого костра. Шум реки почти не долетал до облюбованной им впадины, замаскированной упавшими деревьями. Лис нашёл, что здесь достаточно уютно для ночёвки. Он нагрёб кучу листьев и мелких веток для постели, добавил в костёр веток и, достав из рюкзака непромокаемый плащ, устроился на ночлег. Вдалеке, возвещая наступление звёздной поры, кричала Дуф-Дуф — пушистая птица с жёлтыми глазами, всюду сующая свой кривой нос. Как-то у Лиса была говорящая Дуф-Дуф, и он принялся вспоминать о ней, но провалился в крепкий, словно его вера в удачу, сон. Так началось его путешествие на северо-восток.

С первыми лучами он отправился в путь. Возвращаться не имело смысла — с родичами Проворный Лис разругался из-за одного пустяка, живую лань не поймал. Так что шагал под исполинскими деревьями вверх по склону. Наступала весна, зеленеющая травка радовала глаз. Вернее, два его бледных сине-зелёных глаза; небольшие и близко посаженные к удлинённому носу, они поблёскивали на светлом лице. Из-за таких глаз и носа, а также выступающего вперёд подбородка и небольшого рта с тонкими, будто поджатыми губами, создавалось ощущение, что Лис постоянно что-то замышляет. Внешность его дополняли оттопыренные уши, прикрытые соломенными прядями, свисающими из-под тёмной вязаной шапки, усеянной лесным сором. Лис был облачён в охотничий костюм из плотной ткани — штаны с накладными карманами, широкую куртку тёмно-зелёного цвета и лёгкие коричневые сапоги с голенищами, притянутыми к ногам ремешками. Куртка Лису была велика, поэтому чаще всего из её рукавов торчали лишь самые кончики его узких, на вид хилых, как и всё длинное тело, кистей. Но эта хилость являлась обманной, на самом деле он обладал немалой стремительной силой. За его плечами располагался небольшой рюкзак и лук с колчаном стрел. На ремне висел в своей продолговатой одежде нож. Тонкая скрученная верёвка за ненадобностью была убрана в рюкзак, но и без неё любому встречному было бы ясно, что перед ним охотник. Но никаких встречных, кроме разбегающихся зверьков и зверей, в этой глухомани не появлялось. Ближе к разгару дня Лис подстрелил прыгающую мышь. Серый зверёк был не велик, но двух мускулистых задних лапок вполне хватало для завтрака. Съев наскоро пожаренное мясо, выпив из фляжки воды и отдохнув, он продолжил путь в неизвестность. К вечеру путник вышел на еле заметную тропку, петляющую между невысоких скал. Тот, кто не разбирался в лесу, её бы и не приметил. Заинтересовавшись, куда она ведёт, ближе к ночи Лис очутился над небольшим оврагом. На дне, прижимаясь к откосу, стояла изба из огромных брёвен. Из трубы над поросшей травой и кустарником крышей тянулся дымок, внутри горел свет…

Подкравшись к окну, Лис заглянул в него и увидел трёх сидящих за столом горных бубуков. Представив со стороны всю картину и себя в ней, Лис оценил живописность момента и глуповато заулыбался. Но улыбка слетела с его лица, как только могучая рука схватила его за шиворот и грубо встряхнула, словно маленький половик. В первый тук потерявший дар речи, во второй он издал что-то нечленораздельное, а в третий с наигранной радостью вещал в сторону грубой ткани штанов:
— Здравствуйте, дорогой друг! Будьте добры, отпустите мою одежду! Я заглянул к вам ненароком. А теперь вижу, что мой путь совершенно не терпит отлагательств!
Однако бубук не спешил становиться собеседником и, что печалило Лиса ещё больше, не собирался его отпускать. Поэтому некоторое время сапоги волочились по земле, а затем по широким неровным доскам. Бросив Лиса на лавку у печки, бубук вернулся и запер дверь на щеколду. На Лиса с недоумением уставились бледные глаза. Головы у всех бубуков были лысые, физиономии одутловатые, широкие губы напоминали нарисованных детьми летящих птичек. И без того похожие, бубуки были обеты в одинаковые укороченные штаны и кожаные жилетки с пучками и полосками меха. Рассматривая Лиса, они молчали. Наконец самый толстый произнёс:
— Позже съедим. Пока — в клетку его. 
Так Проворный Лис очутился в вытянутой плетёной клетке, подвешенной к крюку на потолке. Вскоре он выяснил, что бубуков зовут Бур, Гур, Дур и Кур. И что находятся они в промысловой хижине. С ним они не разговаривали, зато ничего от него и не скрывали, неторопливо беседуя между собой. Да и что скрывать от кролика, из которого получится жаркое? И что у него спрашивать? Есть ли у него крольчиха и сколько у них крольчат? Да, в отличие от бубуков из сказок, этих нельзя было даже заподозрить в любопытстве. Поэтому на лицо Проворного Лиса больше не возвращалась улыбка добродушного изумления. Он раскачивался в клетке, вперив в бубуков настороженный взгляд. Надо сказать, что теперь он был облачён лишь в зелёные трусы, а его одежда находилась у печки. Там же валялись кинжал, лук и колчан. Через некоторое время в хижину кто-то постучался. Это оказался пятый бубук, Фур, проверявший петли и вернувшийся с добычей — убежавшей от Лиса ланью. Что не показалось Лису удивительным по сравнению с открывшимся обстоятельством — лань умела говорить. Более того, обладала ясным разумом. Но и это ещё не всё…
— Знайте, глупые животные, я — Эльзия, дочь Элиаза! — воскликнула она и затопала копытцами.
Проворный Лис слышал о маге Элиазе разные речи, и все они сводились к тому, что лучше с ним не встречаться. Как оказалось, бубуки не знали об Элиазе или не придавали значения предостережениям. Так что, рыгая и посмеиваясь, бубук загнал Эльзию в тесную комнатушку, выдолбленную в скале, к которой примыкала постройка, и закрыл за ней железную решётку. В ночи бубуки поужинали похлёбкой и разбрелись по лежанкам. Когда последняя свечка на пне погасла, в большом помещении воцарился синеватый мрак. Чуть позже он посветлел в глазах Лиса, и перед ним проступили тёмные контуры предметов. Затем он увидел, как из клетки с ланью вылетели тонкие мерцающие полоски и, разделившись, юркнули к лежанкам бубуков. Через несколько мгновений те разразились рокочущими храпами.
— Ну! Чего ты ждёшь, молодой герой? Они будут крепко спать только до полуночи, — раздался из клетки требовательный голосок.
—  Чего же ты от меня хочешь, госпожа? Я в клетке, — с некоторой обидой ответил Проворный Лис.
— Хоть расшибись! У нас мало времени!
Поразмыслив, Лис понял, что совет не лишён практического смысла, и принялся старательно раскачивать свою тюрьму. Череда усилий увенчалась успехом — петля сорвалась с крюка, и клеть вместе с Лисом грохнулась на пол. Но не развалилась и даже не треснула. Просунув ноги между прутьев, он добрался до печки, завладел кинжалом и разрезал жилы, стягивающие перекрестия веток. Выбравшись из разломанной клетки, он первым делом оделся и обулся, и сразу бросился освобождать Эльзию. Повозившись с задвижкой, он распахнул решётку, и они вместе поспешили к входной двери. У двери побег застопорился, поскольку засов застрял в пазу. Сколько ни бился Лис, ничего не получалось. Тогда Эльзия нашла в темноте одного из бубуков, овеяла его искрящейся пыльцой и велела отворить дверь. Ворча во сне, бубук пробрался к двери, выдернул засов, лёг с ним на пол и снова захрапел.

И вот они бежали, на этот раз как союзники — сметливый охотник Проворный Лис, сын Дремлющего Волка, и прекрасная лань Эльзия, дочь прославленного Элиаза. Ночь вокруг шевелилась и ухала, но, к счастью, Лис знал её как свои пять пальцев, поэтому и Эльзия рядом с ним не пугалась, окончательно уверившись, что ей повезло встретить замечательного чучулка. Они бежали и бежали, но вот устали и перешли на шаг.
— Ох, и угораздило же нас очутиться у этих невеж, Эльзия! Если бы не ты, пропал бы я в этой берлоге.
— А если бы не ты, отважный Лис, то и мне несдобровать. Однако не ты ли это гнался за мной вчера, пока не упал в реку?
— Что ты, Эльзия! Откуда такая дикая мысль? Скорее всего, это был один из моих односельчан, говорят, мы ужасно похожи. Или, знаешь, быть может… тебя хотел напугать Зеркальный чучулк!
— Зеркальный чучулк? Кто это?
— В моём народе бытует поверье, что у каждого из нас в лесу есть двойник, который следит за ним из-за деревьев и умело прячется. Так что чучулк и его Зеркальный чучулк не встречаются. Но при этом Зеркальный чучулк вполне может появляться перед другими. Вот, например, перед тобой. Так что, если твой преследователь был похож на меня, то, несомненно, за тобой гнался мой Зеркальный чучулк!
— Да… Ты знаешь, очень похож! Значит, это действительно он, и ваши легенды не лгут.
— Именно так, моя дорогая Эльзия! А теперь расскажи и ты мне что-нибудь. Например, как это ты очутилась одна в лесу…
Лань нахмурила лобик и печальным голосом поведала свою историю:
— Как тебе известно, мой родитель — знаменитый волшебник. С детства я была окружена его заботой и чудесами и при этом почти не общалась с другими детьми, да и взрослыми, поскольку он не видел в том нужды. Мудрости меня учили рощи, разговорам — звонкие ручьи, весёлые пташки заплетали мне косы, а тучи умывали меня чистым дождиком. Так год за годом я росла, словно полевой цветок. Но всё-таки во мне нрав моего родителя! Его тяга к познаниям и смелость. Постепенно я преисполнилась жаждой новых открытий и, когда он не мог того заметить, заглядывала в его таинственные книги, проникая разумом в скрытые смыслы. Не всё я могла понять, но кое-что, в меру сил, усвоила. И вот однажды, а именно дней десять тому, я применила на себе заклинание превращения в лань и заклинание, скрывшее меня от метафизических глаз Элиаза. А затем, влекома в большой мир любопытством, покинула родные чертоги и весело побежала гулять. И вот чем это закончилось. Поэтому теперь, ввиду моих сложных обстоятельств, ты должен отвести меня обратно к моему батюшке.
— Что ты, Эльзия! Мне не по себе даже от его имени!
— Пустяки! Ты ведь явишься не один, а вместе со мной. И потом, он щедро отблагодарит тебя, уж будь уверен.
— В таком случае… надеюсь, ты знаешь путь?
— О, ещё бы… он идёт вокруг поросшего белоглазками болота, а там и рукой подать!
— Что же, тогда не вижу заметных препятствий для нашего совместного путешествия к сокровищам… к замечательным владениям твоего почтенного родителя.
Внешне не выражая восторга, Проворный Лис радовался возможности быстро разбогатеть и утереть нос всем, кому стоило это сделать.

Когда Совелар уже высоко взошёл над нежной зелёной дымкой, путники вышли из леса на большой луг, который им предстояло перейти. Миновав добрых две трети пути, они услышали позади птичий гвалт и, обернувшись, замерли от ужаса — из леса один за другим на привязанных к ногам ходулях выбегали бубуки. Для устойчивости они использовали зажатые в кулаках длинные тонкие палки с кругляшками на концах. Было видно, что они утомлены пробежкой, но ещё достаточно бодры, чтобы в ближайшее время настичь их.
Лис и Эльзия бросились наутёк, промчались сквозь редкий перелесок, очутились на краю болота и поняли, что скоро их поймают. Перелесок не сулил возможности скрыться, а по ровной почве у кромки болота от бубуков на ходулях далеко не убежишь. И тут, уже начав паниковать, Лис заметил тонкую дорожку из досок, ведущую вглубь утыканной кочками и кривыми деревцами трясины. Это был пусть небольшой, но шанс. Лис осторожно ступал по доскам вслед за Эльзией и слышал позади гневные бормотания. Обернувшись, он увидел, что преследователи отмотали от ног ходули и переминались у начала хлипкого пути с шестами в лапах. Вопреки надежде Лиса, они не поспешили за ними в болото и не увязли в нём, но развели костёр и удобно расположились на берегу.
 — По всей видимости, Эльзия, они желают дождаться нас. Думают, мы придём обратно.
— Или погибнем. Что же нам делать?
— Иди вперёд, Эльзия, другого выхода нет.
Когда бубуки уже казались не больше горошин, беглецы с облегчением вышли на твёрдую почву. Но радовались они недолго, ведь это был островок, окружённый непроходимой топью, с единственным входом и выходом, по которому они только что пришли. Увы, они оказались в ловушке. Через некоторое время и бубуки поняли это. Тогда, уже достаточно отдохнув, они принялись ломать тонкие деревца и мостить через болото дорогу, долженствующую привести их к наглецам, своровавшим у них самих себя. Вскоре Лис с тоской увидел, что бубуки теперь стали размером не с горошину, а с мелкий орех. И потихоньку продолжают расти.
Лис сидел на кочке и предчувствовал неладное. Рядом с ним лежала в печали серебристая лань с большими светло-зелёными глазами. И вдруг все четыре глаза расширились — трясина перед ними всколыхнулась, и из неё появилась голова с торчащими по бокам плечами. Голова имела огромный нос, сходящийся с подбородком, острые уши и бледные глаза. Создание это напоминало старуху… кукумора! Да, это была самая настоящая старая кукумора, по ночам поющая песни в надежде заманить себе на поздний ужин заблудившихся путников.
— Ох, какие тут у меня пирожочки! — воскликнула тварь, высвобождая из трясины нищие груди и длинные костлявые лапы.
Проворный Лис, каким бы он ни был храбрецом в более спокойных обстоятельствах, совсем перепугался. И с прискорбием констатировал, что Эльзия сошла с ума.
— Ну, хоть ты тут, бабушка! А то я уже думала, что мы пропали… Лис, что с тобой? Ах, я забыла, что ты не из волшебных… не бойся! — и Эльзия, подпрыгивая, начала нести околесицу. К удивлению и постепенному облегчению Лиса, кукумора расплылась в уродливой улыбке, заморгала глазками и принялась, как бы пританцовывая, хлопать в ладоши.
Настроение стремительно улучшилось, Лис и Эльзия ехали по болоту в маленькой жестяной лодке, которую, словно игрушку, тянула за верёвку чудовищная старуха.
— Что ты ей пела, Эльзия?
— Приблизительно это:

Бабушка кукумора живёт в болоте,
Она царица змей, лягушек и пиявок.
Поёт песни, скучает по внучатам. 
В гости мы пришли, давай пляши!

— Забавная песенка.
— Есть вещи, которые нам рассказывают в детстве. На всякий случай. Как видишь, иногда это может пригодиться.
— Да… а скажи, кстати, кто они вообще такие, почему никто не видел маленькую кукумору или… кукумора?
 — Потому что маленьких кукумор и кукуморов не бывает. Кукумора — это умершая злая ведьма. Точнее, переродившаяся. Ты, наверное, слышал, что злые ведьмы могут жить очень долго, как и другие волшебные. Столетия они продлевают жизнь ритуалами и снадобьями, но всё-таки приходит пора, когда твердь отказывается носить ведьму, а болото ещё соглашается. Таким образом, ведьма может выбрать. Вот эта и выбрала… Бабушка! Не отвлекайся!
Кукумора, начавшая было прислушиваться, заподозрив, что речь идёт о ней, смущённо заулыбалась, крякнула и продолжила тащить лодочку к дальнему краю болота. Бубуки, издалека увидев, что законная добыча невероятным образом ускользает от них, возмущённо закричали. Затем они решили обогнуть болото, чтобы встретить лань и чучулка на другой стороне. Но тут их ожидал новый неприятный сюрприз судьбы — в спешке промысловики наряду с деревцами вложили в ударное строительство дороги свои ходули и теперь не могли их быстро обнаружить. Тем не менее, через пять тумков вдоль болота бежали два бубука. Это, конечно, не пять, но вполне достаточно для поимки и более крупных особей, чем Лис и Эльзия.
Кукумора доставила их до твёрдой земли, ещё раз исполнила странный танец под песенку и погрузилась в болото. Вдалеке, как бы карабкаясь по чуть наклонной поверхности, бежали бубуки.
— До чего же они назойливые, Эльзия! Нет ли у тебя какого-нибудь заклинания, чтобы от них избавиться? — воскликнул Проворный Лис.
— К сожалению, нет… но я помню прекрасное место неподалёку, которое нам поможет.
— Что же, веди — доверимся твоему плану, — произнёс Лис и поспешил вслед за ланью.
Бубуки уже собирались хватать добычу, когда земля под ними прорвалась. Грохнувшись, они оказались на дне каньона, промытого рекой; высоко над ними висели корни деревьев, а на них с любопытством смотрели выползающие на берег крупные рептилии с зубастыми мордами. Осторожно миновавшие опасный участок с просвечивающей внизу водой, Лис и Эльзия услышали истошные крики.
— Ну вот, теперь они про нас непременно забудут, Лис.
— Да, пожалуй, теперь их упрямство пойдёт на убыль…
День выдался, без всяких преувеличений, тяжёлый, поэтому, углубившись в лес и отыскав удобное место, путешественники устроились на отдых. Уже стемнело, когда Лис изжарил довольно тучную птицу и с аппетитом съел. Эльзия от мяса отказалась.
— Ты не представляешь, насколько вкусной может быть трава, если ты лань.
— Слава провидению, я не лань! — ответствовал Лис, вытирая о штаны жирные руки.
На небосвод, частично заслонённый нависающими над маленьким костром деревьями, высыпали крупные звёзды.
— Знаешь ли ты, Эльзия, что звёзды — это собранные вместе взгляды влюблённых чучулков? Говорили об этом твои педагоги? Вряд ли! Ну ладно, пора спать…
На рассвете Лис проснулся первым и осторожно выскользнул из-под плаща. Эльзия умиротворённо похрапывала, лес начинал наполняться своим привычным гомоном. Проворный Лис сбежал к протекавшему в лощине маленькому ручью и набрал воды. Возвращаясь, он увидел вверху, у ствола дерева, некую фигуру, растворённую в лучах рассвета. И вот уже нет никакой фигуры. Лис с замирающим сердцем взбежал наверх. Никого. Только свет и щебет. Но что это? Сбоку хрустнула веточка и голос, будто бы сплетённый с дуновением ветерка, промолвил:
— Проворный Лис! Я друг. Послушай меня…
Лис замер в испуге, но доброжелательность в голосе успокоила его, и он вступил в разговор.
— Привет, путник. Это тебя я только что видел? Где ты?
— Стой! Не оборачивайся, тебе нельзя отчётливо видеть меня, а мне — тебя. Просто выслушай.
— Хорошо, поиграем в таинственность. Говори.
— Возвращайся в деревню. Не ходи с этой девушкой дальше, она не доведёт тебя до добра.
— Да? А тебе что за дело?
— То. Я переживаю за тебя, Проворный Лис, поскольку переживаю за себя.
— Как такое может быть? Да кто же ты, и откуда знаешь, как меня зовут?
— Ещё бы мне не знать, если я — твой Зеркальный чучулк! 
— А! Так ты подслушал мою байку, хитрец! Ну, так знай, что я её и выдумал…
— Ничего нельзя выдумать. Ты просто угадал. Я всё сказал. Прощай.
— Эй! Ты где? Давай ещё поговорим... докажи! Не прячься…
Некоторое время Лис бегал между стволов, приседал и подпрыгивал, пытаясь обнаружить незнакомца. Но никого рядом с ним не было. И веточки ни с одной стороны не хрустели. Никто не мог бы так тихо удалиться. Перестав бояться, Лис хотел ещё побыть в приятно тревожном состоянии, но лес был так прост и приветлив, что и оно быстро исчезло. Окончательно придя в себя, Лис с грустью понял, что с ним сыграл шутку сон. То есть, на самом деле отправившись за водой, он ещё не проснулся и грезил наяву. Вот ведь как бывает. Ну что же, добро пожаловать в явь!
Когда лань открыла глаза, Лис уже вскипятил во фляжке травяной отвар, наполнил им телескопические стаканчики и настойчиво стучал по её крупу сухим стеблем дудки. Почти всю дорогу до дневного привала Эльзия веселилась, бегая вокруг Лиса и время от времени бодая его. Под конец она так разошлась, что опрокинула спутника. Всё-таки она была не такой уж мелкой живностью.
В целом их путь протекал без порогов, и утром третьего дня они вышли к местности, где царил Элиаз. Вдалеке за огромными извилистыми деревьями виднелись шпили его светлого замка. К нему они и направились по светлой эластичной дорожке, минуя цветочные полянки и округлые мостики над светлыми ручьями. Весна здесь близилась к лету, погода стояла великолепная, в небе мчались белые облака. Не успели они хорошенько прогуляться, как к ним подлетела карета, запряжённая множеством птиц. И вот они мчались над весёлыми кронами, чтобы оказаться на большой лоджии и увидеть пред собой волшебника Элиаза, облачённого в светлый хитон с золотой каймой и голубые сандалии. На его тёмных, с грубой сединой, кудрях лежал лиственный венок, в бирюзовых глазах горел бдительный ум, а в бороде запутались крошки пирожного, кусочек которого он только что отбросил в сторону, устремившись к дочери. Волшебник пал на колени, обнял своё дитя за длинную шею и, не сдерживая рыдания счастья, воскликнул:
— Ах ты, блудная ослица! Что же ты делаешь со своим батюшкой!
Так произошло воссоединение славной семьи, а для Лиса начался период беззаботной жизни. После торжественного обеда Элиаз ознакомил его с интерьерами, рассказал историю своей семьи, да и вообще уделил нежданному гостю невиданно много внимания. Он был очень благодарен за спасение дочери и охотно отвечал на все возникающие в голове Лиса вопросы.
— О да, я знал, что Эльзия почитывает мои книжки, и только приветствовал её тягу к знаниям. Но я недооценил её сообразительность. Она всё тонко рассчитала! Сначала превратилась в лань и гуляла по моим владениям, понимая, что я её вижу и не боюсь потерять. Усыпив мою бдительность, хитрая девчонка применила заклинание невидимости от меня и была такова! Ох, как я переживал, Лис! Утешало меня разве то, что далеко вокруг нет ланей…
— И она не окажется в обществе, из которого не захочет возвращаться домой.
— Именно. Разве для того я её растил?
— Разумеется, великий мастер, совершенно не для такой жизни средь животных и деревьев. Хотя, она признавалась, что трава ей понравилась!
— Травы и в моих владениях хоть отбавляй! Однако забавный ты малый, мне не хватало такого непосредственного собеседника. Оставайся у нас подольше, дорогой друг.
— Я совершенно не прочь, благословенный мастер! Ведь кто я? Почти сирота! И в вашем лице буду рад найти духовного отца, который научит меня быть настоящим чучулком!
Лис прожил в прекрасном замке много дней в окружении приветливых чудес и роскоши. Он так привык к неге и приятному досугу, что с легким недоумением вспоминал прежнюю жизнь. Неужели это он — тот дикий бродяга, бегавший по лесам в грязных сапогах? Ныне Проворный Лис был облачён в жёлтую и малиновую одежду, на ногах его красовались лёгкие нарядные сапожки, а волосы были всегда чисто вымыты и благоухали.  Ещё бы, ведь у него были свои апартаменты, слуги и горничные. Элиаз при общении называл его произошедшим из восклицания «Эй, Лис!» именем Эйлис, а Эльзия… Эльзию он по странному стечению обстоятельств почти не видел. Лишь пару раз они обедали вместе и, надо признать, в своём настоящем виде она была очень мила! Он созерцал, словно наяву, её волнистые серебристые волосы, ниспадающие ниже округлых плеч, сияющие зелёные глаза и обольстительные алые губы. Настоящая красавица! Ну да ничего, они ещё не раз встретятся, им есть, о чём поболтать!

В светлом зале витал и дробился изящными нервюрами лёгкий смех Элиаза. Восседая за столом, волшебник неторопливо насыщался плодами, беседуя с дочерью. Он до сих пор с новой радостью переживал её возвращение. Но для хорошего настроения был и дополнительный повод, связанный с наступающим оптимальным расположением звёзд.
— Ах, Эльзия, что за счастье вот так сидеть с тобой и предвкушать торжественный день.
— Что за день, батюшка?
— День, о котором я несколько раз говорил тебе перед сном, дочитав сказку — день твоего совершеннолетия, рубеж, перейдя который, ты станешь великой волшебницей. Как тебе известно, будущим волшебникам недостаточно просто повзрослеть, им надо в год взрослости в чистоте и здравии соединиться со своими звёздами и силами. То есть принять настоящую звёздную мантию, символом которой является пресловутая шёлковая мантия, которую простые чучулки мнят источником могущества. Не в этой тряпке наше могущество! И скоро ты всё поймёшь…
— Батюшка… я… не готова, я… утратила невинность, — запинаясь, произнесла Эльзия, густо покраснела, побледнела и выбежала из зала. Онемевший от неожиданности Элиаз рефлекторно раздавил фрукт.

Над Лисом разверзлись небеса, да и земля, похоже, решила разойтись под ногами.
— Шелудивый пёс! Как ты мог?! Моя единственная дочь! Моя! Единственная! Дочь!
Гнев волшебника страшен, кто его видел, никогда не забудет. Особенно гнев такого мага, как Элиаз. Но прошёл и он, сменившись чёрной, словно уголь, и холодной, словно лёд, злостью.

Лиса пинками и подзатыльниками выгнали из темницы его бывшие слуги. В этот раз они не стали избивать его до полусмерти, но, надев ему на шею железное кольцо с цепью, потащили по траве к дирижаблю. Внутри гондолы Лиса бросили в тесную кладовку. Вскоре гондола вздрогнула и закачалась на воздухе. Птицы, сидящие на площадке, расположенной на носу воздухоплавательного средства, взлетели и, неторопливо работая крыльями, помчали пленника в неизвестность. Впрочем, он подозревал, куда его везут, и от этого его внутренности холодели.

Постепенно исчезающее государство Аввандолия не было рабовладельческим полностью, но некоторые его города являлись оазисами торговли существами. Например, главный город — Гох-Шиарух, на площадь которого вышвырнули несчастного Лиса. Он был одет в рваные штаны и грязный свитер; волосы его были всклокочены, а лицо измазано сажей — Элиаз распорядился придать опальному гостю максимально непрезентабельный вид, чтобы его купили для самой грубой работы.
С трудом встав на ноги, Лис увидел огромный рынок, усеянный нарисованными на каменном покрытии красными окружностями с выставленными на продажу братьями по несчастью. В такую же окружность Лемль и Лумль поставили и Лиса. Совсем недавно они выполняли его приказания, и вот… он стоял между похожими на чучулков существами с плотной жёлтой кожей в тёмную полоску и намеревался продать свою жизнь максимально дорого. Благо, когда-то в этой части планеты простиралась великая империя и все народы разговаривали, в сущности, на одном языке. Так что у него оставался козырь — его собственный хорошо соединённый с интеллектом язык. Несколько раз, заподозрив в покупателе представителя крупной промышленности или добычи ископаемых, Лис подгибал колени и, не щадя себя, падал на камень. Несколько раз, при  другой оценке — начинал разговаривать, имитируя, как ему казалось, речь учёного. Наконец, его усилия привели к усреднённому результату — его купил механик Лых. Но не сразу. Сначала он скептически рассматривал Лиса, крутил в заскорузлых лапах его пальцы, заставлял подпрыгивать на месте и считать прохожих.

— Считать тебе надо хорошо, парень. У меня клиенты, сам знаешь, какие. Мастерскую тебе завтра покажу… да чего ты не видел! Пойдём перекусим, а потом определим тебя на житьё. Ну, скорее всего, будешь там, под лестницей. Ничего, на первое время хорошая комната, сам понимаешь. По сравнению.
У Лыха было лицо, будто изжёванное медведями и рыжие волосы, своим видом подтверждающие возможность этого происшествия. А также примечательная манера говорить так, словно тот, к кому он обращается, всё знает вместе с Лыхом и всё видит его глазами. Да так и было, поскольку обращался Лых в это время по большей части к себе, что-то рассматривая в памяти и уясняя в понимании. При этом внешний объект служил ему вынесенным наружу Лыхом. Из-за этого поначалу возникали лёгкие недоразумения.
— Вот эту гайку закручиваем до упора и отпускаем на половину оборота, ну, ты так обычно делаешь…
— Извините, наставник… что-то не припомню…
— Что? Смотри давай, не болтай.
Ремонтировал Лых в основном сельскохозяйственную технику — починял моторы, менял рессоры, колёса и паровые котлы. Лис старательно помогал ему, понимая, что всё могло сложиться для него гораздо хуже. От работы жилы его окрепли, мышцы на предплечьях и бицепсах налились неторопливой силой, а некоторые ногти на загрубевших пальцах – чёрной синевой. Теперь он носил комбинезон, тяжёлые ботинки, и плевался сквозь зубы. То есть фактически превратился в тощее отражение Лыха, что тому, безусловно, нравилось — ведь теперь он мог вообще без помех советоваться и размышлять с собой, от души сам с собой трудиться и пожирать наваристую похлёбку с мутным пойлом в расположенном неподалёку от мастерской трактире. В процессе метаморфозы Лис как-то и не заметил, что изменилось даже его имя. Теперь он был не Лис и уж тем более не Эйлис, но — Лыш. Через полгода заказчики, среди которых, действительно, довольно часто встречались готовые заплатить меньше, чем нужно, стали считать заматеревшего Лиса младшим братом Лыха. Лых такое мнение не только не оспаривал, но и поддерживал, а потом и сам в это поверил. Да и Лис тоже поверил. У него в голове не укладывалось, что летом он целыми днями валялся на перине и помыкал слугами. Лето? В Гох-Шиарухе стояла зима, то и дело ветер за окнами струил косые потоки снега.

*

За выходящим в обеденный зал круглым окном проплывали в холодной губине зубастые создания с длинными лапами, уплощёнными хвостами и острыми гребнями. Иногда один из монстров приближался и зависал рядом с толстым стеклом, выставляя на обозрение костистое тело. Нередко создание, широко открывая пасть, демонстрировало длинные зубы и резко соединяло челюсти, угрожая чучулкам. В огромном резервуаре обитало порядка десяти тысяч этих рыб, все они являлись остатком водного воинства утонувшей в прошлом Аввандолии. Кто теперь помнил, что такое империя? Империи не было, зато вид плавающих бестий производил на гостей правителя Гох-Шиаруха неизгладимое впечатление. Кто же правитель? Конечно — потомок владык — Слиньюлт Ундоллд, чьё непомерно тучное тело колеблется в застольном бассейне  среди ярких, словно цветы, наложниц. За столом все располагаются, как хотят! Кто в ваннах, кто в кресле или на ложе. Или прямо на полу. Здесь все чудят напропалую. Чего только не видали увешанные старыми полотнами стены.
— Эй! Гости мои, гости Слиньюлта! Следующий бокал я поднимаю за тех из вас, кто опорожнит сегодня чрево своё через то же отверстие, через которое наполнил его! То есть — через рот! Ведь через рот мы набиваем утробы! Ибо у каждого из нас есть рот и утроба! Ну-ка, хоть один скажи, что это не так. Никто не скажет! Никто не оспорит, что силён я в философии. Эй-эй, пируйте!
При восклицании бледное облако правителя заколыхалось особенно сильно, прибивая к бортикам пляшущие на волнах парики с бессмысленными лицами. Подняв золотой бокал в перетянутых по суставам жирных пальцах, он с залихватским видом влил его содержимое в прорвавшееся красное жерло, что, как и выпученные из тестообразных недр глазки, казалось маленьким на подушке бледной плоти. Присутствующие восторженно закричали, приветствуя гостеприимство и ум хозяина. Некоторые, изъявляя готовность идти за ним хоть на край света, героически топорщась, отправились опорожнять пищеварительную систему предложенным образом.
 
*

— Лыш! Вставай давай. Заказ, Лыш!
— Всё, всё, встаю… вот-вот…
Лис снова провалился в сладкий сон, но тут же всем телом стукнулся об пол, будучи небрежно сдёрнут с лежанки.
— Через турумк надо быть, ты знаешь. Сам Слиньюлт Ундоллд вызывает.
— Ничего себе…
Лис, как и все слышал немало забавных баек про Ундоллда. Для тех, кто его видел, сам зачин «пошёл однажды Слиньюлт» звучал анекдотически.
— Ты же знаешь, этот дуралей не держит свою бригаду. Денежки экономит, получается — для нас.

Колоссальный резервуар тянулся над полноводной Черплорой, впадающей неподалёку от города в Долгое море. С одной стороны к нему лепился построенный на древнем помещении замок Ундоллд с безвкусными золотыми шпилями, с другой — кубик насосной станции, где и трудились десять дней, не покладая рук, Лых и Лыш. Требовали от них, как всегда, работы быстрой и качественной. А поскольку они сами в первую очередь стояли за качество, быстрота превращалась в непрерывный труд с паузами на еду и сон. Еду им приносили три раза в день из кухни замка, а сон подстерегал их за полночь, стоя над матрасами в подсобке с большой кувалдой, дабы, лишь голова прикоснётся к подушке, размашисто ударять по сознанию, отправляя его осколки в глухую темноту. Утром мастера, наскоро совместив эти фрагменты при помощи мотания головами, холодной воды и отвара травы Ободрень, начинали править железо железом. Манипуляции производил в основном Лых, но иногда поручал что-то и Лышу, или они вместе перетаскивали, вынимали, вставляли, крутили, били молотками. Лых ходил по огромному помещению налегке, а за спиной Лыша громоздился раздвижной ящик с арсеналом. На его широком поясе располагалась масса мелкого инструмента, висели длинные тряпицы для смазки и протирки. Головы ремонтников защищали от возможных ударов  большие железные каски. По сути, эти двое являлись одними из солдат былой империи. И в гудящем насосном цехе, чья архитектура хранила в себе тень величия, они сражались за цивилизацию. Лыш о таких вещах не задумывался. А вот Лых иногда упрямо размышлял. Он чувствовал, как что-то расширяет его сердце, и в груди давит невысказанное. Простым образом, переданным ему через поколения, он знал, как не надо жить, и не одобрял суетный разврат. Да и многие понимали, что в покоях чучулков древности ныне водятся выродившиеся потомки, паразитирующие на общественной жизни, длящейся на приличном уровне благодаря инерции, созданной в прошлом и проявленной в созидательных гражданах. Таких, как Лых и Лыш. Впрочем, не нужно пафоса. Лых нередко показывал себя и в весьма не созидательном виде, а Лыш так и остался бесшабашным любопытным авантюристом Лисом. Просто этот Лис крепко уснул под шипение пара и  стук гаечных ключей.
В честь завершения заказа ремонтники отправились в кабак. В результате Лышу пришлось тащить Лыха до дома. На следующее утро мастер призвал его ударом стальной колотушки в кусок рельсы. Явившись на условный звон, Лыш застал ожидаемую картину: загодя поставленная на тумбочку банка с морсом была наполовину пуста, Лых валялся на кровати в потёртом халате.
— Возьми-ка договор да сходи в замок. Прописано, что ты можешь получить.
— В чём я тебе пойду, у меня и штанов чистых нет…
— Эхма, правда. Вот что — в шкафу мой костюм. Ничего, ремень затянешь. Сверху — плащ. Не будешь же ты там раздеваться, прохлаждаться. На голову — шляпу не забудь. На ноги — унты, которые в сундуке, в твоей же комнате. Всё, ступай…

Через пару турумков Лыш, утопая в одеянии, придающем ему скитальческий вид, подходил к замку, занимающему явно не своё место. Относительно недавно возвели это строение, чья вызывающая помпезность на фоне тёмной стены выглядела уродливо и смешно. Видимо, за это впечатление замок Ундоллд и называли в газетах «чудом элегантности». Впрочем, никакой это не замок Ундоллд. Настоящий замок родитель Слиньюлта великодушно подарил городу, когда пожалел денег на реставрацию колоссальных башен. Так что башни просто снесли; теперь в остове сооружения торговали всем подряд и проводили шумные мероприятия, постоянно поминая добрым словом относительно современных Ундоллдов. Про старых Ундоллдов в культурных кругах почти не говорили. И особенно не говорили про самого отдалённого правителя, относительно которого действовало неукоснительное правило: «Или плохо, или ничего». Высокое искусство, разумеется, даже молча — не молчало. Ещё в детстве чучулкам показывали в древнем Музее картину, на которой художник изобразил монарха с безумием во взгляде и отрезанной лошадиной головой. По легенде, иногда публикуемой в прессе, как-то раз любимая лошадь ослушалась правителя, и он свершил своё правосудие, сократив до минимума процедуру обвинения.
Лышу пришлось немало поторчать под железной дверью, прежде чем стражник соблаговолил расспросить его о цели визита. Сопоставив информацию со своими данными, закованный в железо чучулк неохотно, словно переступая через свои собственные интересы, проводил Лыша к казначею. Тот в свою очередь учинил ему допрос и уже полез в ящик стола за платой, когда из медного рожка на стене раздался дребезжащий голос:
— Казначей Трямбуль!
Вздрогнув, существо в серой мантии и мятой шапке, бросилось к переговорному устройству.
— Слушаю вас, добрейший господин!
— Кто пришёл, отвечай!
— Ах, да это механик, за платой. 
— Охо! Давай его сюда! Хотим посмотреть на простого механика… выпить с народом! Ну, живо!
Казначей потёр тыльной стороной морщинистой кисти корнеплод носа и, взглянув на Лыша слезящимися глазами, резюмировал:
— Ну, пока тебе туда, значит.
На плечо Лыша опустилась металлическая рука, резко его развернула и вытолкала в коридор. Они поднялись в лифтовой кабине технической части замка, а затем прошли в парадную часть. При этом Лыш следовал впереди, а стражник — громыхал позади, не разжимая железный кулак, загрёбший в зубы-пальцы прорезиненную ткань утеплённого плаща.
Очутившись в большой зале, Лыш сощурил глаза от яркого света и тут же широко открыл их. Перед ним разворачивалась фантасмагория. В первый тук его сознание трактовало происходящее по-своему, поэтому он узрел кучу сваленной вместе разнообразной дичи, которая трепыхалась, почему-то не разлетаясь в стороны.
— Ого! Вот и он, механический ремонтник! Иди быстрей сюда, тебя зовёт твой король! — Усиленный рупором тенор Слиньюлта перекрыл затихающий гвалт, и на него уставились любопытные, придирчивые, насмешливые, не сулящие ничего приятного глаза. Лыш вспыхнул от некой досады, и почувствовал, как ему на помощь спешит проснувшийся Лис. Он сдвинулся с места и плавно приблизился к колыхающемуся в огромной ёмкости, сплющенному и бугристому чудовищу. Слиньюлт тем временем развернулся к нему тем, что когда-то являлось лицом. Он был намерен поиздеваться над простым чучулком, начав с его внешности и закончив образом мыслей и чувствами. И Лис безошибочно учуял это.
— Ну! Так ты и есть, значит, один из самых надёжных, как мне сказали, мастеров… Лыыгх?
— Рад вас приветствовать, владыка! О нет, я всего лишь раб. Раб Лыш.
— Лишь раб Лыш? Ха-ха! А что это на тебе нахлобучено? Какой дурак так тебя одел?
Присутствующие захохотали, приветствуя юмор Слиньюлта аплодисментами.
— Это всего лишь кожух, прикрывающий моё бренное тело!
— Я смотрю, ты возомнил себя кем-то умным, видимо, мало тебя секут?
— Не мне судить об этом, Ваше Милосердие, совершенно не мне…
— Хм… в кого ж ты такой унылый?
Слиньюлт, сам того не желая, заплывал в тупик — подлый раб отвечал ему слишком вежливо и обтекаемо. И при этом совершенно не проявлял раздражения, чтобы его разжечь, или хотя бы угрюмости, чтобы хоть за неё высечь. Что же, нужно искать изящный выход. Тупик… тупик? Это он поставит мерзкого смерда в тупик!
— Послушай, тебе ведь нравится работать на меня?
— Конечно, Ваша Щедрость, очень нравится!
Лис чуял, что непременно будет подвох, но даже если и так, другого ответа не было.
— Тогда вот что, вставай в ту нишу, ставь себе на голову вон ту вазу и будь сегодня кариатидой. Понял?
По залу разнёсся хохот и визг, публика оценила находчивость Слиньюлта. Экзекуции всё равно не прекращаются, и в пользу оригинальности можно проявить такое презрительное милосердие. Внутренне кипя от гнева, но снаружи приветливо улыбаясь, Лис с отстранённым видом застыл в нише и принялся про себя бормотать охотничью мантру статики. Вскоре на него обращали внимания не больше, чем на кусок мрамора.
Когда ему наскучило смотреть на разгул, Лис погрузился в себя и через неопределённое время не сразу понял, что гости расходятся. Слиньюлт захотел почивать и в изощрённой форме, что сути не меняло, велел всем убираться. Прислуга в синих комбинезонах выкатила стол в другое помещение и быстро убрала прочую мебель. Тотчас принесли круглое ложе, и несколько дюжих чучулков помогли Слиньюлту до него добраться. И все удалились. В зале остались пьяно бормочущий Слиньюлт в пятне прикроватной лампы и Лис в нише, раздумывающий, что делать. Он уже хотел объявиться, кашлянув и напомнив, что о нём забыли, как вдруг насторожился и напряг зрение. Бормочущий владыка Гох-Шиаруха залез рукой в невидимый карман между складок жира, скорее всего, созданный хирургом, порылся внутри и достал зеленоватый светящийся цилиндр. Повертев его в руке, Слиньюлт на что-то нажал и… плавно поднялся над кроватью, а затем принялся с блаженной улыбкой убаюкивать свой пьяный организм; он мерно покачивался, переворачивался и переливался в воздухе, словно ирреальный акробат, призванный внушить публике отвращение. Примерно через тумк, перед самым погружением в сон, Слиньюлт приземлился на нежное ложе и, автоматически спрятав цилиндр в жировой карман, уснул.
Вот теперь Лис застрял. Будить Слиньюлта он не мог, выйти как ни в чём не бывало из дверей, за которыми стояли стражники — тоже. За ложем располагалось начинающееся от пола гигантское окно с синими стёклами. У Лиса возникла дерзкая мысль — выкрасть цилиндр из спящего непутёвого правителя и, выбив стекло, сбежать. Но он не знал, как управлять цилиндром и может ли он вообще управлять им. Падать с большой высоты ему совершенно не хотелось. Так что же делать?
Синее окно покрылось танцующими трещинами, стеклянные куски заскользили по медленно вдвигающемуся в залу огромному предмету, напоминающему рог наковальни. Лис и без того стоял, застыв на месте, поэтому он наоборот невольно пришёл в движение, уронив на пол разлетевшуюся не хуже окна вазу. Проснувшийся Слиньюлт немо таращил глаза на происходящее, совершенно ещё не понимая, что происходит, и не сон ли это.
Нет, это был не сон. Мелькнули тени, в пол врезались железные ступни. Перед трясущимся Лисом поднялся рыцарь в алом плаще. И ещё три таких же встали рядом. Двери справа и слева распахнулись, в зал вбежали стражники. Лис, смотревший вправо, увидел, как один из пришельцев уложил пять стражников ударами кулаков и вернулся обратно. Слева картина была, в сущности, такой же. Тем временем воин в плаще выстрелил в Слиньюлта, и на лбу того появилась небольшая точка. Однако кровь не полилась, наследник императоров не опочил, но ещё больше выпучил глаза и закричал, что ничего не знает.

Динамика происходящего стала угасать, словно отходила рухнувшая волна. Воин повернулся к Лису и вцепился в его глаза двумя застывшими в прозрачном холоде дробинками. Его узкое тёмное лицо с длинным носом и пренебрежительной линией узких губ, отливало металлом. В следующий момент Лис понял, что это и есть металл, ощутил щелчок по лбу и услышал ровный баритон:
— Я — Эжес, князь Эоса, император Аввандолии, сам знаешь. А ты, парень, кто ещё такой?
Неожиданно для себя Лис рассмеялся.
— А я — охотник Проворный Лис и механик Лыш! Недавно я был кариатидой, но, благодарю, ты избавил меня от этой ситуации.
— Слушай, проныра, у меня тут дело. Взгляни, ты видел эту вещь?
Перед внутренним взором Лиса возник зелёноватый цилиндр, но он почему-то уже не удивлялся, видимо, пока лимит этой эмоции был исчерпан.
— Она у него в брюхе, между складками.
— Достань.
Лис развил про себя диалог и, заранее услышав на свой вопрос: «Я?» ответ: «Ты», направился к расплющенной собственной массой груде. Поняв, зачем он приближается, Слиньюлт протестующе завизжал и снаружи, и прямо в голове Лиса:
— Тварь рабская! Не сметь! Задушу!
В неистовстве он размахивал рукой, пытаясь царапаться и драться. В ответ Лис въехал ему в нос кулаком и резюмировал:
— Отдай.
После второго удара Слиньюлт протянул Лису вещь, вблизи похожую на колонну с капителями; это издалека она казалась ровным цилиндром, поскольку была окутана туманным зелёным свечением, скрывающим детали. Эжес внимательно рассмотрел предмет и, видимо, остался доволен.
— Будешь моим ординарцем на этой планете, Лис.
— С готовностью!
Лыш, возможно, ещё и подумал бы, а Лис не сомневался, он действительно  обрадовался приключениям и возможности разжиться интересными сведениями. Однако же, кое-что они все упустили…
Барахтаясь и пыхтя, Слиньюлт вытащил откуда-то из кровати пульт управления и, гадко засмеявшись, нажал кнопку. На его лицевой поверхности с красным пятном под красной же пуговицей носа, неизвестно, как, но изобразилось торжество.
— Тогда вот так, захватчики!
… Но ничего не происходило. Воины недоумённо переглядывались, и разум Лиса пребывал в тумане отсутствия определённых догадок. Но вдруг сквозь завесу сверкнула молния.
— Шлюзы… он открыл шлюзы!

Лых не мог особенно много рассказать про старые века, но кое-что он знал. Эти знания были похожи на сохранившуюся каменную кладку. Над кладкой зияет небо, а под ней чувствуется фундамент.
 Полтора столетия назад на месте Гох-Шиаруха высился Аввандол — главный город существовавшей пять тысяч лет империи Аввандолия. От него и до сих пор остались некоторые части, в основном — колоссальные сооружения. Самое масштабное и сохранное — резервуар над Черплорой — казармы водных войск, державших под контролем многочисленные области. Водные войска состояли из сотен тысяч разумных рыб, готовых сражаться за Аввандол по заветам предков. Они выжили благодаря чучулкам, тогда как все другие представители одичавшей океанической Расы погибли. С начала сотрудничества згэгхи находились в зависимом положении: процветал Аввандол — благоденствовали они. Когда же Аввандолию разорвали междоусобицы и её главный город уподобился пьяному безумцу, про них просто забыли. В резервуаре разразился мор. Нескольких десятилетий хватило, чтобы згэгхи потеряли контакт с чучулками и возненавидели их.
И вот шлюзы были полностью открыты, и закрыть их не представлялось возможным — мощностей таких не было. Да ещё и Слиньюлт, гневно сверкая глазами, разгрыз пульт.

— …Они там от злобы водой захлёбываются. Представь, Лыш, что будет, если прорвёт.
— А что, Лых, такое может быть?
— Может…

Черплора вышла из берегов и разлилась, быстрыми потоками поглощая улицы. На вздыбившейся, налившейся чернотой глади возникли дуги — выпрыгивающие згэгхи. В воздухе, наполненном водным шумом, раздавались их вибрирующие визги. И вот уже они, сориентировавшись в окружающем и приняв за данность его необычную геометрию, ринулись в город. Вскоре згэгхи, ползая на четырёх конечностях, исследовали первые этажи и поднимались по лестницам на вторые и далее. Когда-то их предки умели легко передвигаться на задних лапах и обходиться без дыхания в воде целый туртурумк. Сегодня они могли дышать без воды около турумка, но им и не требовалось больше. Обшарив комнаты, згэгхи выпрыгивали из окон в уже довольно глубокие протоки. Гох-Шиарух с его возвышенностями и низменностями превращался в череду соединённых ручьями озёр, над которыми, наряду с визгом рыб, взлетали в мутные небеса крики ужаса, принадлежащие чучулкам. Горожане, привыкшие жить рядом с резервуаром, не ожидали катастрофы и в большинстве своём ничего не могли противопоставить стремительным смертоносным монстрам. Тысячи чучулков погибли, заколотые длинными зубами. В то же время к тысячам пришла нежданная помощь в виде воинов с бледными глазами и тёмными клинками.

Лис сидел на полу в проёме разбитого окна, свесив ноги наружу, и наблюдал картину, то леденящую кровь, то бросающую в жар. Он видел, как эосцы носятся роями мерцающих насекомых, осыпаясь в разных частях панорамы. Над городом поднимался шум, сотканный из множества звуков. А ведь всё началось с разбитого окна! Лис поднял осколок синего стекла, желая посмотреть сквозь него на затопленный город. В стекле к нему волнообразно подкрадывался Слиньюлт…
Турумк назад владыка Гох-Шиаруха видел, как побледнело от догадки лицо Лиса, а затем исчез вместе с захватчиками нос их корабля. Пусть бы они упали и разбились! А Лису поможет упасть он. Вот только доползёт до него потихоньку, а там… Куда этому доходяге тягаться с ним. Вытолкнет его, как… что-то такое… неважно… Главное — доползти.
Хрипя и завывая, Слиньюлт бросился на Лиса, подобно атакующей змее, проглотившей сто лягушек. Проворный Лис перекатился через бок, и бывший повелитель Гох-Шиаруха, встретив пустоту, чуть не вывалился из зала. Его рука и часть туловища повисли в воздухе. Теперь ему нужно, не допуская резких колыханий, тихонько отползти назад, что он и начал осуществлять. И услышал, как сдвигается кровать. Слиньюлт сразу же сообразил, в чём состоит замысел подлого механика.
— Лыш, дорогой! Хочешь убить меня? За что? Я всего лишь защищаю наш город. Не дури. Предлагаю тебе стать моим союзником… заместителем! Наследником!
— Предложения щедрые. Но я чучулк императора Аввандолии.
— Если так, знай, это я — потомственный император Аввандолии!
— Сегодня у нас произошла смена династии.
Набвсравшая скорость кровать врезалась в тушу. Раздался крик, а вслед за ним — всплеск. Лис подошёл к краю пола. Чёрная вода медленно уносила вопящего Слиньюлта Ундоллда по направлению к Долгому морю.

Через два турумка над городом пронеслась серия отрывистых визгов и згэгхи перестали атаковать чучулков. Произошло это не само по себе. Первым связь с агзалацами-рыбами установил Эззац. По счастливой случайности перед ним оказался один из старейшин, и эосец не убил его сразу, но решил снова попробовать поговорить. На этот раз тварь откликнулась.
— Убиваем? Конечно! Это враги. Захватили Аввандол!
Ощеренный старейшина взмахнул лапой с перепончатой кистью, как бы поясняя, про что он говорит. Вскоре он перестал негодовать, с удивлением узнав, что эти чучулки — не враги, а потомки тех, кто когда-то спас его народ от гибели. Картина мира переменилась в его уплощённых глазах. Усомнившись в правильности ведущихся действий, он решил прекратить их и всё хорошенько выяснить.
Большой совет устроили в одном из новых озёр, из которого выступало основание разрушенного скульптурного ансамбля. Дюжина старейшин, окружённых шевелящейся массой солдат, общались с Эжесом и несколькими эосцами, переводя в общих чертах разговор своим подопечным.

Со стороны згэгхов всё выглядело понятным для них образом. Однажды их предков перестали кормить, прекратились и поставки комбикорма для живущих в резервуаре рыб, которые вскоре были съедены. Начался мор и поедание умерших особей. После долгого голода згэгхи стали получать снаружи скудную пищу, но чучулки в синей одежде больше не общались с ними. Из зала за окнами исчезли прежние предметы и появились новые. Теперь чучулки в синем прислуживали другим чучулкам, которые много ели, пили и безумно себя вели. Из этого згэгхи сделали вывод, что их давние союзники в плену. Много лет они пытались наладить контакт, но чучулки больше не понимали их. Постепенно згэгхи забыли общие знаки и, подплывая к окнам, выражали по большей части гнев и презрение. Они томились, не понимая, зачем существуют, желая отомстить захватчикам. И вдруг произошло чудо — дорога открылась! Возликовав, старейшины повели згэгхов за собой. За Аввандол, за Аввандолию!
— Все ваши слова понятны. И вы теперь знаете внешнюю часть вашей внутренней историй. Згэгхи! Вы долго мучились, но сегодня этому пришёл конец. Я призываю вас на службу империи.

Сказать, конечно, проще, чем сделать, но с этих слов Эжеса началось возрождение Аввандола и последовавшее за этим восстановление связей между разными частями империи. Присутствующий с эосцами на совещании Лис с изумлением видел, что зубастые твари превратились в мыслящих существ. Конечно, их мимика и визг, выражавшие радость, его ужасали, но в целом он, неожиданно для себя, взглянул на них без страха. А вскоре и вовсе забыл первые впечатления, курируя, среди прочего, приведение в нужный вид резервуара, а также капитальный ремонт шлюзов и насосной станции.
Прорабом этого проекта был назначен Лых, хорошо представляющий фронт работ. Кстати, а как же он пережил день разлива? Деятельно.

Во время катастрофы Лых собрал в своей мастерской множество горожан и запер двери. Затем он запрыгнул в машину с манипулятором и отправился вразумлять згэгхов. Ревя мотором и размахивая железной рукой, машина разъезжала по улице, не причиняя згэгхам вреда, зато отвлекая их от домов. Когда уровень воды поднялся, мотор заглох, и Лых с печалью понял, что больше не имеет возможности воевать. Кроме того, теперь згэгхи не соскальзывали с машины, и один из них, особенно заинтересовавшийся Лыхом, после безуспешных попыток расколотить толстые стёкла, принялся методично искать слабые места. Лых не предполагал в нём особой сообразительности и немало встревожился, когда згэгх переместился от лобового стекла к двери, из которой торчала ручка.
Лых метнулся к ручке со своей стороны и зафиксировал её руками. Згэгх ощерился, правильно истолковав его беспокойство, и попытался наклонить ручку со своей стороны. Это ему не удалось, Лых был силён. Но згэгх не расстроился, он перескочил через кабину на другую сторону, Лых переместился в кабине и сжал ручку другой двери. И понял, что начнётся игра. И она началась. Потерпев неудачу и у другой ручки, згэгх с нехорошей усмешкой рухнул в тёмную, тонированную серым отражением воду. Лых, чувствуя, как растрёпанные волосы на его голове зашевелились, замер. Он услышал приглушённые визги, услышал, как вода сочится в кабину и как бьётся за толстыми стенами плоти его сердце. И легчайший плеск слева! Резко повернувшись, Лых схватил ручку и вставил почти выскользнувший язычок в паз. В окне возник згэгх и, глядя в лицо Лыха зрачками в золотых каёмках, высунул бледный острый язык. Вспомнив в один момент матушку, батюшку и братца Лыша, побледневший Лых, тем не менее, не ослабил хватку. Он сумел ещё два раза удержать дверь, но в третий — згэгху удалось её распахнуть. Он чуть не упал в воду, но удержался и застыл в проёме. Лых поднял перед собой огромные кулаки, намереваясь сломать ценой собственной боли и крови как можно больше зубов неприятеля, когда тот бросится на него. Но згэгх не спешил этого делать, он покачал головой и издевательски запищал. Лых понял, что згэгх не собирается атаковать с бухты-барахты. И вместе с тем атаковать — будет. Ситуация пренеприятная. Но вдруг згэгх, вздрогнув, прислушался. И снова в воздухе разнёсся особенный, прерывистый визг. И — вот уж чего совершенно не предполагал увидеть мастер — згэгх, ещё раз взглянув на него, щёлкнул челюстями и, на лету прощально махнув лапой, спиной вниз ушёл под воду, так, что только носки задних лап и хвост мелькнули и скрылись в темноте. С облегчением выдохнув цистерну воздуха, Лых порадовался, что згэгхи остались разумными существами.
Поэтому привлекать их к работе было не сложно, хоть делать это приходилось через двух толмачей с переводчиками. Толмачи ходили важные, следя за правильностью перевода и не позволяя друг другу самовольно помыкать строителями. Для периодической проверки их работы у Лыха был свой згэгх — подросток с уцелевшими зубами и именем, звучавшим, примерно как Згаагг-к-к-к-аг. В первый же день механик обнаружил, что згэгхи отлично считают, и, конечно, удивился, ведь большинство чучулков считать вообще не умели. Он рассказал об этом Лису, тот — Эжесу. Князь обладал неплохими познаниями в математике, у него была шкала измерения познаний других, но в случае згэгхов этой шкалы не хватало. Оказывается, они занимались этой наукой с детства, не придавая ей практического значения. Для них математика — традиционная игра, пришедшая из глубин веков. Теперь князь верил, что некогда эти рыбы создали Цивилизацию, ещё присутствующую в реальности в форме развлечения. Значит, в дальнейшем их нельзя потерять. Закончив беседу со старейшиной замечаниями об идущих делах, он вызвал Лиса.
— Необходимо уравнять в фактическом статусе згэгхов и чучулков. Но не афишировать. Равная ценность. Соответственно этому — делить все работы.
— Понял. Последствие — недовольство горожан.
— Не понял. Згэгхи — равноправные горожане.
— Если возникнут вопросы, в том числе у самих рыб, как объяснять причину такой лояльности?
— Моей добротой и справедливостью.
— Понял.
— Игрушку не съели?
— Нет, берегут.
— Хм. Они ещё и бережливые.

Вода быстро ушла из города, тысячи згэгхов расквартировала вставшая в берега Черплора. Здесь они ловили рыбу, отдыхали, играли. В том числе — с принесенным к ним в лапы  Слиньюлтом. Выжил он благодаря тому, что приплывший к нему згэгх посчитал себя не вправе единолично расправиться с ним, воткнув в тело изогнутые иглы зубов. Второй тоже. Так и оказалось, что никто не хочет быстрой смерти Слиньюлта. Рыбы хорошо помнили это существо и старались создать для него привычные условия. В первый день он немного простыл, но сильно не разболелся, будучи в дальнейшем ограждён от агрессивной для него среды.
Слиньюлт плавал за небольшими бортиками, в подогреваемой большим кипятильником воде, распивая вино из бутылки и требуя запустить к нему наложниц. Увы, подруги в статусе самостоятельных субъектов не желали иметь с ним ничего общего. Бывший повелитель не хотел этого признавать своей головой с несколькими липучками телепатических передатчиков, и оглашал пространства извилин любопытствующих:
— Тощие! Пустите моих крошек! Они скучают по мне, как и я по ним!
Но сердцем он чувствовал провал. И недаром. Вскоре прямо на его пьяноватых глазах, когда он таращил их на виды, произошло невиданное бедствие. А именно — его дворец обсыпался с обсерватории, внешне — такого же, как и насосная станция, куба. Слиньюлт воздел руки, на его специфическом лице изобразилась редкостная скорбь.
— Упали шпили золотые! Конец династии моей. Неблагодарные чучулки! Уйду от вас… Скорей, скорей!
Слиньюлт не заметил, как заговорил стихами, начиная выдвигать и относительно государственной истории свою версию происходящего. Через пару дней он окончательно уверил себя, что сам ушёл к новым подданным — згэгхам, и запретил им во избежание кровопролития выполнять его военные команды, а во избежание других неприятностей — ещё некоторые распоряжения. Но это пустяки. Кормили его хорошо, поили обильно, на ночь укладывали в плавучую кровать под крышей. 

Через две недели чистка резервуара и восстановление обслуживающих систем были завершены. В реку отправились залежи ила, тонкие косточки вымостили дно.
Лис висел на дюзах в колоссальной ёмкости. По стенам ползли решётчатые казармы. На свободном участке глазам представал набранный из несметного числа разноцветных заклёпок синий прямоугольник с выведенным тонкой линией квадратом и жёлтой полоской — знамя Аввандола.
В дне резервуара темнели жерла четырёх труб. В одной стене виднелись отверстия насосной станции, в противоположной — окна обсерватории. Лис совершил короткий вираж и полетел к станции. Вскоре из отверстий в стенке вылетели тонкие струи. По словам Лыха, резервуар будет наполняться водой, принесённой Черплорой из Волнистого залива, около месяца. Таким образом, многие згэгхи, восстанавливающие город, весной возвратятся домой.
С невероятной быстротой рыбы значительно увеличили время пребывания на воздухе и настолько укрепили задние конечности, что могли свободно на них передвигаться. В резервуаре старейшины призывали их прогуливаться по дороге на стенах. Но эти занятия, не сопряженные с живой необходимостью, позволяли  разве что не утратить полностью способность вертикального перемещения: сделав несколько шагов, згэгх уставал и предпочитал через ограждение озирать панораму. Как и сотни згэгхов, во время мора прыгнувшие в Черплору. Кто-то из них погиб сразу, ударившись об воду, кто-то позже — от зверей, чучулков или тоски по своему народу. В ту пору згэгхи научились делать из жил и костей соплеменников длинные удилища, прочные нити и крючки для ловли птиц. С таким приспособлением згэгх мог подолгу неподвижно стоять наверху и ждать. Но намного легче, чем поймать птицу — уйти в медленно истощающий организм сон и пребывать в нём до незаметного ускользания в смерть. Лёгкий способ. И многие им пользовались. Пока вокруг бродили тучи или смеялись погожие дни.

Маховик был запущен, город восстанавливал себя, извлекая сведения из архивов. Общество обретало скелет, начинало просыпаться, двигаться, говорить. Старик, в которого недавно кидал недоеденным фруктом бандит, заведовал восстановлением не работавшего сто лет предприятия. Бандит, мечтающий поесть вдоволь, чистил обувь прохожим. У эосца был богатейший опыт построения Цивилизации, он рисовал картину чёткими движениями, с удовольствием включая в изображение не стёршиеся контуры прошлого.
Остов настоящего замка правящей династии опустел, лишние перегородки были выломаны и выметены, на прежнем основании возвышалась только что завершённая центральная башня. На шпиле реял синий флаг с квадратом и жёлтым отрезком, а в  самой высокой и светлой комнате ординарец Лис внимательно слушал князя, сидя напротив него за светлым квадратным столом.
— Императором будет Лых. Лыхласунт Ундоллд. Внебрачный сын по какой-нибудь ветке. Пусть найдут предка, проявлявшего интерес к механике. Конфискованную картину — сжечь. Художника предать забвению. Статуя первого Ундоллда… пусть будет высотой двадцать ростов. Это сегодня зафиксируешь в головах. Завтра летим в гости к некоему Элиазу.
— Элиазу? — Лис не пытался скрыть удивления. — Волшебнику Элиазу?
— Да. Видимо, ты о нём слышал. 
— Не то слово!
— Ну-ка, ну-ка… излагай.
И Лис развернул перед князем неясный в некоторых местах свиток.
— Не работорговец? Хм… Эльзия, значит…
Князя это не особенно интересовало, но из некоторых данных следовало, что Лис лишил дочку Элиаза невинности, за что и был продан в рабство.
— Именно, Эльзия. Спасал её, спасал… и вот благодарность! 
Эжес усмехнулся.
— Я поделюсь с тобой информацией не для всех. Ты пару раз пытался выспросить — князь извлёк из появившегося отверстия в груди и поставил на стол цилиндр, окутанный зеленоватой дымкой, — что это. Так вот, перед тобой — одна из трёх частей скипетра древних Ундоллдов. У меня есть ещё одна часть. Ну, а третья деталь, ты уже догадался, у кого.
— Ты не представляешь, с кем намерен связаться. Элиаз превратит тебя в змею или комара.
— Не факт, что это меня изменит. Возможно, он творит лишь иллюзии.  Я знаю, что Зивеллия — особая планета, которая находится под патронажем некоего разума. И могу предположить, что животный образ твоей подруги, вплоть до следов копытец, был просто нарисован в твоём восприятии. И сделал это упомянутый разум, для которого каждое придуманное им же и кому-либо внушённое заклинание — код, запускающий то или иное искажение.
— То есть… Элиаз даже заклинания не создавал?
— Совершенно верно.
— Но как же физика явлений? Я допускаю, что Эльзия вполне может убежать от меня, вынужденного догонять её с рюкзаком за плечами. Но как же кукумора тащила лодку? Старой женщине такое не под силу.
— Не надо всё валить в одну кучу. Кукумора — результат материальной метаморфозы. А то, что произошло с Эльзией, — визуальное волшебство, плюс активация её нервной системы, чтобы она выдерживала повышенные нагрузки. В вашем мире, Лис, много странного. Впрочем, довольно разговоров. Завершай обозначенные дела. И вот что… подумай, как мы прибудем к Элиазу. Назначаю тебя режиссёром спектакля.

В сияющее небо поднялся белый дирижабль и полетел на юго-запад. Лис сидел в гондоле у тонкого стекла и созерцал там и сям заштрихованный строительными лесами Аввандол. Он видел тёмный угловатый резервуар и Черплору. Достав бинокль, попытался разглядеть в ней Слиньюлта, становящегося божком згэгхов, но изображение прыгало из стороны в сторону, и этот замысел сам по себе быстро растворился. 
В гондоле вместе с ним летел Эжес, одетый в белый балахон с капюшоном, и ещё один эосец в такой же одежде. Остальные девяносто восемь участников воздушной прогулки находились над гондолой, внутри замаскированного флагмана «Ураган Вивур». Все они тоже оделись в белое. В отличие от Лиса, облачившегося в серебристое. Эосцам сандалии были ни к чему, он же надел золотые, с яркими камнями. Пальцы рук унизал перстнями, а волосы завил и надушил. Время в дороге он решил занять пряными сухофруктами и вином. Увы, сухофрукты быстро кончились, а от вина он задремал. Но долго скучать ему не пришлось — за три туртурумка корабль преодолел расстояние, которое обычный дирижабль растянул бы на все десять. Быстрее они лететь не рискнули, чтобы потоки воздуха не содрали тканевую оболочку. Плавно снизившись, ложный дирижабль приземлился неподалёку от замка Элиаза.
Лис выпрыгнул на траву. Целый год он здесь не был! Впрочем, на этом лугу — вообще никогда не был. Что дела не меняло — он щурился и приветливо улыбался пейзажу и сияющему Совелару. Не исключено, что Элиаз за ним наблюдает. Вслед за Лисом из гондолы появились эосцы с большим сундуком. Они просунули в петли шесты, и сундук превратился в носилки. Сидеть на сундуке было жестковато, но Лис мирился с такими мелкими неудобствами. Вышедший на крыльцо волшебник с изумлением смотрел на нежданных посетителей. На нём был светло-сиреневый пушистый халат и зелёные водонепроницаемые сапоги.
Лис спрыгнул с сундука и быстро зашагал к нему, раскинув руки. Волшебник натянуто улыбнулся.
— Элиаз! Вот так встреча! Я пролетал мимо, смотрю — твой замок. Дай, думаю, навещу! Ну, как ты тут, старина? Как Эльзия, всё так же резва, шалунья?
— Лис… я же тебя отправил…
— Благодарю за импульс к развитию, мудрейший мастер! Твоя наука не прошла даром. Смотри, кем я стал! А вот и подарки для тебя, мой друг и наставник! Слуги, живо несите сундук в дом! Ну, Элиаз, идём же, идём, дома ты мне всё расскажешь. Не стоит долго стоять на улице в халате… ещё не лето, знаешь ли…
Придя в себя, Элиаз заметно  порозовел от гнева, но не знал, что возразить.
В гостиной Лис велел слугам распахнуть сундук и высыпать содержимоё на бардурунский ковёр. Взглядам предстала огромная куча монет, кубков, сувениров и разнообразных украшений. Повернувшись к Эжесу, Лис нахмурился и гневно воскликнул:
— Эжиус! А где же диадема? Я же приказывал тебе бросить в сундук диадему… ту, самую красивую.
— Прошу не казнить, господин Лисовит… — угрюмо пробормотал Эжес реплику, насчёт которой был долгий разговор. В результате Лис всё-таки умудрился навязать её князю в качестве гарантии убедительности всего спектакля.
За обедом Лис пил и веселился, но смех его всё чаще звучал неискренне. Дело в том, что, отправляясь сюда, он рассчитывал на встречу с Эльзией, и теперь раздражался от безуспешности попыток выяснить её местоположение. В свою очередь Элиаз, поняв, что именно мучает его гостя, пришёл в прекрасное расположение духа и принялся с охотой развивать любую тему разговора, с нескрываемым садизмом уходя от разговора о дочери. И с наслаждением наблюдал мягко светящимися глазами, как Лис из знаменитого негоцианта Лисовита превращается в нервического цыплёнка.
В дурном расположении духа Лис под наполненные ядом заботливые бормотания Элиаза был препровождён прислугой в выделенную для него комнату. Эосцы последовали за ним и встали на страже по обе стороны двери. Лис перемолвился с Эжесом по внутренней связи, отдохнул и отправился на прогулку с Элиазом. Неспешно следуя по тропинкам, волшебник показал новые сорта цветов, посудачил о переименовании Гох-Шиаруха и, очутившись в тени «Урагана Вивур», поинтересовался, каким образом этот воздушный корабль способен лететь в выбранном направлении без пропеллеров или птиц. В неторопливом вопросе Лис не почувствовал подвоха, видимо, волшебник и предположить не мог, что дирижабль может оказаться фальшивкой.
— Видишь ли, это… э… последняя разработка тайных учёных. Как бы это ловчее объяснить? Да будет тебе известно, что в земле под нами есть множество невидимых магнитных струн. И они довольно крепкие, — рассуждая, Лис поспешно рылся в ворохе хаотических научных сведений. — А внутри гондолы установлен специальный аппарат с длинными магнитными… руками. Да, магнитными руками, которыми он цепляется за эти струны, и таким способом влечёт гондолу, а значит и весь дирижабль, за собой! То есть это сравнимо с тем, как ты забираешься по лестнице.
— Неужели? Гениально. Похоже, что передо мной — будущее воздухоплавания!
— Именно так, Элиаз. Поэтому я и летаю на этом аппарате. Очень удобно и экономно. Вот, например, ну подумай на милость, сколько зерна ты тратишь на своих птиц…
За ужином ничего особенного не произошло, разве что Элиаз поинтересовался, когда Лис намерен продолжить путь. В ответ Лис успокоил его обещанием не слишком торопиться, поскольку действительно срочных дел у него нет. После ужина он отправился в свою комнату и дождался глубокой ночи. Эжес, ещё раз просканировав в разных режимах помещение, убедился, что следящих устройств, в том числе биологических, нет. Затем, как и было запланировано, он отдал Лису светящийся цилиндр, а сам забрался в постель и накрылся одеялом. Лис завернул цилиндр в тряпку, осторожно отворил окно и плавно вылетел из комнаты. Оказавшись высоко над клумбой, он отключил всякое волевое напряжение и свернулся клубком. Его, словно легким ветерком, понесло вдоль стены и вскоре прибило к окошку четвёртого этажа. Удивительно — как раз в это время в глубине узкой комнаты Элиаз открыл забрало рыцарского костюма и вынул из шлема горящий зеленоватым огнём цилиндр. Лис почувствовал, как его цилиндр норовит прижать его к стеклу и приказал ему отплыть от окна. Далее пребывать здесь не имело смысла, и разведчик поспешил к себе. Влетев в окно, он увидел князя, сидящего на кровати и методически колотящего по полу большой змеёй. Заметив Лиса, он бросил змею солдату и, приняв информацию и цилиндр, вылетел в окно в тот самый момент, когда в комнату постучался явившийся на звук Элиаз. Волшебник вбежал, изображая бодрое недоумение, но сразу, заметив Лиса, весь как-то скис. А затем, будто нечаянно заметив оглушённую змею, всплеснул руками.
— Так вот ты где, бедняжка моя!
Лис пренебрежительно фыркнул.
Снаружи раздался звон бьющегося стекла.
Солдат вышвырнул в окно змею и схватил Элиаза.   
Лис, зевнув, достал рулон клейкой ленты.
Через тумк волшебник сидел на стуле с полоской на лице.
В комнату вошёл император с горящим жёлтым скипетром.

Небо теряло и набирало яркость, экспериментировало с насыщенными красками и нежными оттенками пастели, затихал и шумел ветерок, цвели луговые растения, деревья и кустарники. С корабля сняли ненужную теперь маскировку, десятки солдат за неимением других задач изучали содержимое замка и располагающихся неподалёку построек. Лис допытывался у Элиаза, где находится Эльзия, но тот ни в какую не хотел отвечать, как иногда не желает колоться орех, оказавшийся самым упрямым из целого мешка, а то и двух мешков своих родичей. Отвечать голосом Элиаз  не имел возможности, поскольку пребывал в наморднике, но ему были предоставлены для ответа и перо, и бумага, и стол, и удобный стул. Не хватало только чистосердечного желания помочь влюблённым воссоединиться. О нет, он вовсе не всё время кряду носил намордник. Три раза в день два эосца кормили его таким образом, что он не имел времени на внятные словосочетания, несущие в себе опасность произнесения заклинательной формулы. Покормив волшебника, солдаты тут же надевали на него маску с цепочками, которые заканчивались колечками. Сквозь эти колечки продевалась дужка замка и — трик-трак! — не споёшь теперь никак. Элиаз и не собирался петь. Он выражал ненависть, не желая внимать голосу разума, чьим представителем выступал Проворный Лис. Волшебник, конечно, страдал, но был готов страдать и дальше, лишь бы Лис продолжал пребывать в тупике. Но не только Лис пребывал в тупике. Возможно, в ещё большем для него тупике пребывал Эжес. Теперь у него был скипетр, но что это меняло, если он не знал, как его включать? Ровным счётом ничего. Летать он мог и без скипетра, для этого существуют дюзы.
Но, как известно, жизнь не стоит на месте, а всё-таки двигается, равно как и вещи. Например, рыцарский панцирь, который за неумением сохранять равновесие, упал на пол и развалился, когда один эосец задел его. Это был тот самый доспех, в шлеме которого Элиаз хранил часть скипетра. И что же? Между частями, призванными охранять от ударов оружия корпус, оказалась книга в жёлтом переплёте. Эжес, пролистав находку, изумился. Скипетр был спрятан в жёлтой книге посредством тотального умолчания, но повсюду речь шла о нём. Через все страницы скользили его борозды, завитки и ступеньки. Жёлтая книга являлась скипетром в качестве его развёртки в представлении. Она была его неотъемлемой частью и фактически — им. Так же, как скипетр был, в оптике знания о нём, — этой книгой без названия. Лис, наблюдающий за князем, понял сугубую важность находки и не нарушал тишины. Через некоторое время Эжес заговорил.
— Знаешь, Лисовит, оказывается, я заблуждался. Вернее, преуменьшал влияние архонта на ваш мир. Похоже, он проникает и в мельчайшую структуру материи, так что, вполне вероятно, твоя подружка могла быть моментально перестроена в самую настоящую лань. Как понимаешь, это предположение не опровергает первой версии. Просто теперь она не самая вероятная. Как я тебе говорил, заклинания волшебников имеют силу только благодаря тайному владыке. Но эти заклинания — мелочи — по сравнению с этим предметом. Скипетр даёт власть сразу над всем, что тут есть.
— Это нужно срочно проверить, давай развеем облако! Вон то, к примеру. Всё равно оно не очень красивое… — воскликнул Лис и уставил в небо палец с перстнями, к которым привязался в образе негоцианта.
— Нет. Я не намерен по твоей прихоти гонять облака.

Они стояли на небольшой площадке над окованным мельнием носом корабля. Обзор открывался великолепный. Далеко под ними в синей бирюзе виднелась впадина Тёмный Сапфир. Эжес взлетел на дюзах и отдалился от корабля. Видимо, он хотел в относительном одиночестве насладиться моментами могущества. Лис, напрягая зрение, увидел, как в руке маленькой фигурки блеснула золотая чёрточка. Затем князь направил чёрточку вниз. Вслед за этим Лис совершенно позабыл про Эжеса. От впадины отделялась квадратная плоскость, но нет, не плоскость, вниз ползли стенки, и они становились всё выше: из моря поднимался исполинский кусок воды. И вот высоко над водной поверхностью висел переливающийся в ярком свете куб. Лис похолодел — неторопливо вращаясь вокруг вертикальной оси, куб стремительно приближался к ним. Над кораблём встала, заслонив Совелар, толща воды, в которой сновали большие и малые рыбы. 
Насладившись видом водного куба, Эжес вернул воду Норному морю.
По возвращении в замок Элиаза Лис довольно рассеянно слушал князя, перед его глазами всё ещё плавала по небу кубическая вода.
— … Таким образом, всё встаёт на свои места. Древним Ундоллдам не нужны были пристани и мощный военный флот. И згэгхи не плыли долгие дни, а то и недели, чтобы установить порядок в каком-либо прибрежном городе. Ундоллд летел на дирижабле и нёс с собой в куске воды, извлечённом из резервуара, войско згэгхов. Прибыв на место, он вливал куб в воду у побережья, воины выходили на берег, а потом возвращались обратно, в оговоренный участок моря, который Ундоллд вынимал вместе с ними.
— Он мог просто выливать войско на город… при наличии высоких стен это более целесообразно.
— Мог. Но на побережье я бы придерживался моей схемы. Стену можно разбить скалой.
— Для чего тогда вообще воины? Если можно всё расколошматить.
— Именно для того, чтобы всё не расколошматить. Воины нейтрализовали воинов. Вот для чего они нужны. И для защиты Аввандола. Теперь понятно, почему на знамени — квадрат. Это не изображение резервуара, который не является квадратом с любой стороны, это изображение куба с войском.
— Но почему именно куб?
— В настройках куб. Можно извлечь сферу. Или произвольную форму. Неважно. Я думаю про государство. Настала пора связать основной каркас. Мы на кораблях облетим города побережья, а к тебе у меня особое поручение…
— Не раньше, чем увижу Эльзию!
— Договорились.

Освобождённый Элиаз сразу же попытался заколдовать Лиса. Когда это не получилось, он обратил внимание на Эжеса. А когда и тот отказался превращаться, переключился на других. Постепенно его гневные приказы превратились в уговоры и умолкли, когда даже лягушка отказалась стать птичкой. Волшебник ходил подавленный, гадая, почему из мира исчезла магия. Но магия не исчезала, просто Эжес без пафосных представлений освободил его от связи с творящим волшебство разумом. Это было во власти обладателя скипетра.

Эльзия оказалась небольшим деревцем с зелёными цветами. Будучи расколдована, она изумлённо смотрела на мир, сначала ничего не понимая. Потом вспомнила, как её зовут, и всё остальное. Узнав Лиса, она заметно обрадовалась, а увидев шагающего в глубокой задумчивости между деревьями Элиаза, напротив, огорчилась. И неудивительно — разве она могла подумать, что батюшка превратит её в дерево? Но так и произошло. После известного разговора сам вид Эльзии стал раздражать волшебника, напоминая ему о том, что он считал великой трагедии всей своей жизни. К тому же она постоянно допытывалась, где Лис, и почему он не желает с ней видеться.

Сначала, вступив в борьбу за своё душевное спокойствие, Элиаз пытался обойтись малыми средствами, предлагая дочери сменить платье, цвет волос, походку, тембр голоса или меньше гулять. Но это не помогало. Тогда он принялся несколько изменять её внешность, постоянно рискуя услышать что-то вроде: «Батюшка, а почему у меня сегодня такой большой нос?» Но и эти меры не помогали. Всё равно Эльзия слишком походила на Эльзию. На следующем этапе волшебник стал превращать дочь в животных и птиц. Но и в виде мартышки или павлина она напоминала ему о трагедии. Так Элиаз, путём проб и ошибок дошёл до превращения дочери в дерево. Но и тут его ждала неприятность, когда оно вдруг покрылось зелёными, словно глаза Эльзии, цветами. Возмущённый волшебник как раз собирался переделать дерево-дочь во что-нибудь другое, когда к нему прибыли незваные гости. И вот, теперь на Элиаза смотрела его прежняя дочь-дочь с растрёпанными от гнева волосами.
— Батюшка! Как ты мог так поступать со мной! Я ела траву, я клевала зерно, птицы свили во мне гнездо!
Не преминув поиздеваться над Элиазом, оказавшийся тут как тут Лис вставил свою ремарку:
— Не переживай так из-за пустяков, Эльзия. Вскоре и мы совьём своё гнездо!
Элиаз стоял перед ней, красный от чувств… ему нечего было сказать, кроме превратительного заклинания, но оно не работало. Чувствовал ли он раскаяние перед дочерью? Ничуть нет. Недаром он слыл не только на Элиазии, но и вообще на Множестве берегов жестоким владыкой.
Изучив реакции Элиаза и немного подумав, Эжес велел поселить его в домике лесника и поручил Лису даровать поблизости несколько наделов чучулкам, призванным работать на Аввандол. Таким способом Элиаз был отстранён от влияния на социальную жизнь даже в виде злоязычия.
Теперь дело оставалось за рядом психологических взрывов в разных областях Множества берегов и Зуфланхара. Лис прекрасно понимал стратегические мысли князя, и неудивительно, всё-таки он был его ординарцем. Но не спешил исполнять его поручение, обнимаясь и любезничая с Эльзией. Не спешил, насколько это было возможно. Получив категорический приказ, он, как настоящий солдат, без лишних сантиментов и лобзаний, на некоторое время распрощался со своей любимой.
— Жди меня, Эльзия! Не грусти по мне всякий тук, в крайнем случае, можешь со мной немножко поболтать через ближайшего эосца. Только возьми с него предварительно обещание — пусть сам не слушает. Ну, прощай!
— Прощай, драгоценный Лис, вспоминай обо мне, когда не будешь слишком занят подвигами!

Лис не слишком утруждался подвигами, обходя с неофициальным визитом кабаки города, расположенного в Долине гор, являющейся широкой частью Хребта, проходящего вдоль примерно по центру Зуфланхара. Начинался Хребёт на севере континента и таял в виде разрозненных кусочков на Множестве берегов. Можно сказать, что Долина гор распространялась почти до Аввандола, расположенного в западной точке границы между континентом и колоссальным архипелагом. Конечно, если принять мнение, что этой границей является Черплора.
Многие считали, что Аввандол и земли южнее следует относить к континенту, а граница располагается гораздо ниже, и обозначена она стоячей, а не текущей водой. Лис по этому вопросу не имел определённого мнения. Да и вообще, насчёт многих вопросов он предпочитал придерживаться то одного, то другого мнения, что существенно облегчало жизнь. В том числе и его пребывание в Семитропе — большом бойком городе с заносчивой знатью, армиями ремесленников и торговцев, шайками бандитов и множеством проходимцев. Ни к кому из них Проворный Лис себя не причислял, но, судя по его компаниям, больше относился к проходимцам. Ему не потребовалось много времени, чтобы понять: никто здесь всерьёз не верит в возвращение империи. В том числе сутенёр Грысм, выпучивший на него налитый кровью глаз.
— Не смеши, Лисовит. Ну, подружились они снова со своими рыбами… ну и пусть с ними любовь крутят. Аввандолия! Спятили они там, на берегах.
— Да я и сам так думаю. Пустое!
— Да… хорошо иногда смешные новости послушать. Но дела. Так девку надо? Тебе, собутыльнику, скидка…
Подопечные у Грысма были все, как на подбор, матёрые и пошлые. Видимо, таких он и собирал. Разумеется, Лис отказывался от интимной близости с ними, но не упускал возможности поболтать ввиду возможной вербовки. Через два дня он отправил Эжесу приглашение к разговору и через тук услышал его приветствие.
— Проверка закончена, это идеальный объект.
— Хорошо. Собирай клуб.

Князь не обещал Лису лёгкой работы, зато и в средствах не ограничивал. Вскоре Лис снял оставшееся от «тех времён» конусовидное здание, из которого его владелец экстренно выселил небольшой продуктовый рынок. Наняв около ста рабочих, Лис за два дня провёл необходимые внутренние преобразования, и через неделю в обтянутом синей тканью подвале прошло первое заседание тайного клуба «Воины Аввандола».

Лис в синем костюме и алом плаще стоял на ярко освещённой сцене. Перед ним в полутьме за квадратными столами располагалось порядка ста горожан и горожанок разных возрастов и сословий. Призвав к тишине и выдержав паузу, он заговорил:
— Приветствую вас от имени императора Лыхласунта Ундоллда! Вы пришли сюда по зову сердца, как и я, ваш соратник, негоциант Лисовит. Эту встречу я хочу посвятить воспоминаниям о великом основателе династии — Арфилуге, его судьбе, воззрениях, деяниях…
После меропориятия его участники выходили через светлый книжный магазин, ещё не открытый Лисом для публики, в глубокую звёздную ночь. Некоторые из них при этом пошатывались, поскольку в головах ещё не закрепился груз потрясающей воображение информации. Именно той, которую они, согласно своим ощущениям, много лет ждали. Теперь у них был великий друг — Арфилуг. Не тот, кого они видели раньше на его месте, а настоящий. Да и не мог пигмей занять место исполина, ничтожный фантом просто копошился у его стопы. Таким образом, отвлекая внимание мнимостью, от них старательно прятали настоящего первого императора. О, теперь они понимали, зачем! Действительно, политически разрозненная территория несла большинству торговцев гораздо больше возможностей для обогащения, чем целостная. Но теперь они, благодаря честному негоцианту Лисовиту, нашли своего родителя… которого обрели — и потеряли, ведь он давно умер. Но не вполне потеряли, ибо он жив в своём законном наследнике — Лыхласунте, о котором они знали ещё так мало, но непременно хотели узнать как можно больше. И, как будто читая их мысли, через три дня Лис провёл собрание, где представил публике милые чучулковские черты и честные политические взгляды их лучшего ныне здравствующего друга и отца — императора Лыхласунта. 
Через неделю после начала деятельности в Семитропе Лис сидел за прилавком. Вернее, лежал в кресле, задрав ногу на ногу. Почти пустые стеллажи занимали только десятую часть помещения, в трёх верхних этажах и вовсе ничего не было, но Лиса это не волновало. Его нос шевелился, бледные глазки моргали — он размышлял. Сегодня гонец из Аввандола доставил во дворец губернатора Семитропа документ, в котором ему и городской знати предлагалось признать власть императора Аввандолии как всеобщего законодателя, судьи, примирителя и распорядителя. Лис не мог знать деталей, но нарисованная им в общих красках воображаемая картина совпадала с реальной. Баллжэллс в своём любимом зелёно-золотом камзоле покатывался со смеху на мягком троне с гнутыми ножками. Его парик трясся, глаза слезились.
— О боги потоков! Я не могу больше это перечитывать! Гох-Шиарух меня давно так не смешил. Мало того, что покрытый руинами пустырь переименовался в древний Аввандол. Мало того, что его главой стал грязный механик. Так теперь ещё это! Представляете, господа, он предлагает нам объединение!
Блестящая и пестрящая знать заливалась смехом вместе с губернатором, бывшим не столько руководителем, сколько душой компании. Все были приятно возбуждены и довольны потехой. В этот же вечер на юго-запад умчалось письмо, исполненное неприкрытого глумления. Но не над Гох-Шиарухом, а над Аввандолом, Аввандолией, династией и Лыхласунтом. Таким образом вельможи избывали переданный им предками страх, совершая подвиг не опасный и безнаказанный. Ведь что они пинали, если не сухую мумию? Но просто пнуть им было мало, они хотели ещё и получить выгоду. Поэтому в конце извещали, что повышают налог за прохождение через Семитроп товаров «города короля рыб». 

Пока Лис устраивал дела в Семитропе, Эжес с эосцами присоединил к владениям Аввандола многие города на побережьях. В непродолжительных походах, следующих друг за другом по ломаным траекториям, он не использовал скипетр. Не привлекая к походам згэгхов, Эжес в ходе общих собраний демонстрировал их старейшинам записи штурмов.

Через пять дней вельможам Семитропа пришёл ответ на их депешу:
«В связи с возникшим недопониманием считаю возможным повлиять на общую обстановку в Семитропе. Благодарю вас за честность. Король рыб» Через две недели после первого собрания, когда весь город уже знал общее содержание переписки между вельможами Семитропа и Лыхласунтом, двести участников клуба «Воины Аввандола» наполнили синий подвал негодующим шумом.
— Они оскорбляют нашего императора!
— Это невиданно!
— Нужно их сместить!
— Судить всех!
На этот раз Лису пришлось постоять с поднятой рукой. Наконец, когда тишина установилась, он повёл речь намеренно негромким голосом, заставляя ловить каждое слово:
— Да, они таковы. Но разве мы этого не знали? И… хватит фантазий! Нам не сместить их нашими слабыми силами.
— Но что же делать, Лисовит? — Донёсся из тишины прерывающийся женский голос, полный глубокого отчаяния. Лис вздрогнул, будто от разряда тока, медленно поднял глаза и стал водить взглядом вправо и влево поверх голов публики. И, когда тишина была готова лопнуть, произнёс:
— Верить.
Поднялся недоуменный ропот.
— Внимание! Я всё объясню. Все вы, дорогие мои, не хуже меня знаете, что древние Ундоллды являли чудеса. Но кое-чего вы всё-таки не знате. Так знайте! — для этого им была нужна вера народа в них, в империю. Вот откуда чудеса! Тысячи чудес! Но потом, как вы уже поняли, пришло дурное время — время, когда вера ослабла. И кончились чудеса! И упали стяги Аввандола! Так знайте же теперь ещё больше: сегодня я общался с императором, и он, зная о вашей верности ему и нашей родине, согласился явить нам чудо. Здесь, в Семитропе! В наши дни! А именно — в центре города, через два дня в середине третьего. И теперь главное — верить! Аввандол!
Зал наполнился гулом: «Аввандол! Аввандол! Лыхласунт! Ундоллд!»
 На следующий день на стенах стали появляться надписи: «Яви чудо, король рыб!», «Мы ждём тебя, Лыхласунт!», «Слава империи!», «Аввандол!». Эти надписи стирали, но они появлялись снова, струились по стенам, словно неистребимые сколопендры. Следующим утром в разных участках города к надписям прибавились баннеры и синие флаги, которые власти сдирали и жгли из огнемётов. Знать не сомневалась, что это скоро закончится, поэтому через своих людей укрепляла слухи, что Лыхласунт обещал явить чудо буквально завтра, и, когда это завтра наступило, вельможи посмеивались, наблюдая ажиотаж. Они желали насладиться максимальным разочарованием, поэтому совершенно не были против, когда вместо вывески «Книги Лисовита» появилась вывеска «Ковчег воинов Аввандола». К удивлению Лиса, в его здании собралось порядка трёх тысяч горожан. И все они — верили.

День стоял пасмурный, Совелар еле просвечивал сквозь плотную пелену, по городской площади разгуливали надменные вельможи, всем видом изображая комичное недоумение: где же чудо? Вдруг сгустились сумерки, и на Семитроп обрушились водопады. Морская вода забурлила на улицах. Некоторое время она доходила до окон вторых этажей. Примерно через тумк потоки исчезли, и вода ушла, размывая поля пригородов и докатываясь ручьями до деревень. В наставшей после грохота тишине почти беззвучно хлопали ставни и, словно бы в отдалении, раздавались голоса. Воздух прояснился, по городской площади бежал чучулк с выпученными глазами. В каждой руке его было по крупной рыбине, из груди вырывался крик: «Это он! Это он! Король рыб! Смотрите! Это он подарил мне!»
Семитроп охватило бурное ликование, в котором потонуло горе. Ведь были в тот день и погибшие. Но только не в «Ковчеге воинов Аввандола», взявших на себя смелость открыто ждать чуда. Когда с неба хлынула вода, на лица хлынули слёзы. Что там, творилось, описать невозможно. Вскоре из числа трёх тысяч этих убеждённых воинов империи были сформированы управленческие структуры, охватившие все сферы деятельности города и напрямую связанные с Аввандолом.
Через две недели после морепада континент знал, что король рыб, император Ундоллд, совершил чудо. Через три недели на площади Семитропа появился небольшой монумент — бегущий с двумя рыбами чучулк. В основании монумента была выбита дата и точное время происшествия.
Эжес отдал Лыху Аввандолию всерьёз и надолго. Лых не был декоративным правителем. Принимая скипетр, он вздымал не погремушку гордыни, но ключ для ремонта государства.

…Лис и Эльзия прибыли в столицу и поселились в белой башне неподалёку от Черплоры. Как раз напротив места, где вскоре появился водный парк-аттракцион — сказочный надувной замок с золотыми шпилями, получивший название Дом толстяка. Да, это было новое жилище Слиньюлта и место его работы, состоявшей в том, чтоб распевать песни и бросать в посетителей пакеты с мороженым. Надо сказать, что с этим делом он справлялся отлично, если не был слишком пьян. Что он пел? Что-то пел…
Через год Эльзия родила малыша, и Лис стоял с ним на небольшом балконе. Светило тихо садилось. Лис обернулся и увидел тронутое нежным светом лицо Эльзии. Эльзия его жена… Да, они поженились… но когда они успели это сделать?.. Лис поднял голову от стола, за которым читал книгу, и увидел четырёхлетнего сына в белой и синей одежде. Он смотрит на него аквамариновыми глазами. А в проёме балконной двери стоит Эльзия, её волосы дрожат и светятся.
— Лис? Ты же совсем уснул… очнись!
Лис слышит смех… Кажется, он только что сидел за столом. И вот уже в кресле. Что с ним? Эльзия разговаривает в другой комнате с юношей. Его сын? Да. Но ведь есть и дочь. Где? А где Лых? И где… Эжес? Эжес… Эжес! Где же они расстались… с кем? С Эжесом. Кто это? Эжес… Эжес… Да ведь это я!
Эжес открыл глаза. Вокруг него в сумраке гудели каменные столпы высотой в два роста. По столпам скользил свет: оранжевый, зелёный, синий. А там, за их чередой, в низких бортиках сиял Байюламур. Эжес оторвал ладонь от столпа, на который опирался, наклонившись вперёд, и, шатаясь, побежал к светящемуся эллипсу. Эллипс стал шире, ведь на самом деле это круг… быстрей… ещё… его снова втягивало в Зивеллию… только не Слиньюлт Ундоллд… только не Слиньюлт…
— Слиньюлт! А расскажи нам сказку, дружище! Ту, про глупую гълафийку!
— Ох… так я и сам её забыл… разве всё в себе удержишь… Ох…
Сегодня Слиньюлт выпил уже восемь бутылок крепкого розового вина. Тело у него, конечно, много впитывало, но и мозгу перепадало. Нынче он был пьян и, в конце-то концов, имел право что-то… колотиться металлическим лбом о каменный бортик! Колотиться лбом! Ешё, ещё…
— Байюламур!
— Что?
— Отпусти… или я уроню руку.
— Всё! Не буди!
Эжес почувствовал, как с его тела и разума упали незримые вериги. Он сидел у бортика, а его рука с вытянутой ладонью висела за ним, — как будто бы над воздухом; этот воздух еле мерцал, но идущее от него свечение наполняло лес столпов яркими красками. Это и был наиболее близкий к правде облик архонта, присутствующего в раельности Зивеллии. Здесь, на этой безжизненной планете была сосредоточена его мощь.

Через эос к каменному кругу диаметром примерно четыре роста, приблизились девять эосцев.
— Ты победил, Прыгающая Скала!
— И ты победил, Коготь Ветра.
— Я? Почему?
— Потому что мы разговариваем, а не повторяем чужие судьбы.
— Верно.
Эжес поднялся на ноги. Они вдесятером стояли у каменного колодца неизвестной глубины, кругом цвёл лабиринт столпов, а вокруг лабиринта простиралась во все стороны и закруглялась по мере удаления не имеющая своей звезды тёмная каменная планета.
Отлетев от поверхности на эл-люм, оператор задержался, чтобы посмотреть, как мерцает во тьме разноцветная радужка со светлым зрачком. И, качнувшись вперёд, словно на качели, чьи стропы теряются вдали, моментально приблизился к Эжесу. Тот как раз подавал рукой условный знак возвращения. Около каждого эосца выскользнула чёрная рука, и вот уже на каменном полу вокруг Байюламура никого нет.  Лишь он мерцает, разбрасывая огненные копья. 

*

Первая игра Эжеса произошла на планете Зивеллия, за которой Зэлльгаразэлль наблюдал много лет. Он увидел её уникальность, сумел проникнуть разумением в древнюю историю, распутал тайну разделённого на три части скипетра. Одну часть скипетра он похитил, местоположение других указал. Узрев, на что способен артефакт, Зэлльгаразэлль изумился и заинтересовался. Он навестил Эжеса во время игры и просил у него разрешения ознакомиться с книгой и скипетром самостоятельно. Получив согласие, Зелён изучил предметы в Обители, а затем долго испытывал скипетр. Нигде, кроме Зивеллии, он не действовал. Жёлтая книга не лгала, извещая об этом. В смысле, не лгал — её создатель Байюламур. В одной тёмной книге настоятель обнаружил повествование об этом архонте, когда-то смешавшем свой разум с явью Зивеллии для того, чтобы спать в её реальности. Так он пребывал в блаженстве. Но что получала Зивеллия? Судя по сказанию, Байюламур обещал присматривать за её существами, контролировать их развитие и таким образом устранять причины для беспокойства. Это был симбиоз, а может, и нечто большее. Они были едины, как скипетр и жёлтая книга. 
Выполняя обещание, Байюламур, проникший в материю планеты, расцветил жизнь её обитателей — а значит, и свой сон — волшебством. Произошло это задолго до появления Ундоллдов. Во времена, когда большая часть материка ещё не разошлась на острова, волшебство имело характер более хаотический. Байюламур гонял по небу разноцветные облака, заставлял горы ходить, а камни — беседовать, творил пантеоны богов, спускающихся к чучулкам, и возводил чучулков на небеса. Он смешивал материальные изменения с наваждениями в самых разных пропорциях и комбинациях. Но он не мог всё предвидеть и после большой катастрофы развеял много существ. А затем даровал волшебство простым агзалацам, чтобы они творили грёзы за него. Это принесло обильные плоды, но и беспорядок. Агзалацев было много, и все вместе они производили столько всего, что Зивеллия снова тревожилась, и сон Байюламура становился соответствующим. Поскольку к придумыванию происшествий он возвращаться не хотел, но и массовое буйство его не устраивало, Байюламур отделил часть своего волшебства, а затем поделил её между избранными созданиями. Треть волшебства он отдал Арфилугу Ундоллду, треть — десяти другим избранным, а треть оставил для тех, кто в дальнейшем сможет получить толику могущества. И в мире стало больше порядка и спокойствия. Но ведь Байюламур не стремился к полному порядку. Он полюбил случайности и закладывал в реальность возможности вариаций. Так поступил он и в случае со скипетром, изначально изготовив его из трёх частей, хотя ему ничего не стоило сделать его монолитным. И что же — через тысячелетия волшебники, желающие увеличить свою власть, нашли к этому способ. Они выкрали скипетр и разделили его на части. Утратив волшебное могущество, династия Ундоллд утратила и своё политическое влияние. Конечно, Ундоллды старались сохранять власть, но волшебники не дремали, распуская слухи о слабости императорской фамилии, а затем, подготовив почву, стали устраивать в империи междоусобицы, дабы, соревнуясь, разделить её между собой сообразно своим способностям, усилиям и удаче. Всех этих сведений в тёмной книге не было, их настоятель узнал, сопоставляя информацию из разных записей. Но зато в книге были указаны в зашифрованном виде координаты реального местоположения Байюламура. Тут же настоятель переместился в указанное место и почувствовал в увиденном явлении некую родственность. Родственность одиночества во Вселенной.
Настоятель размышлял про Байюламура. Иногда он навещал его и подолгу стоял у призрачной воды. Что в ней? Жизнь Зивеллии. Которая, на взгляд настоятеля, была намного интереснее, чем пустынная быль архонта Ороорха. Но зато Ороорх обладал своей судьбой. Он строил свой мир, а Байюламур всеми помыслами удалился прочь. А что же он сам, настоятель? Ведь и он, обнаружив Обитель, ушёл в неё, бросив Цивилизацию Люм ради созерцания чужих миров. Разве не потеряли они с Байюламуром приобретением миражей свою собственную жизнь?  Казалось бы, у Байюламура есть всё, но ведь на самом деле он живёт во тьме. Не так ли и он, настоятель, запер себя внутри ставшего его стенками ордена? В ходе размышлений настоятель счёл Байюламура братом по судьбе и однажды решил выйти к его сверкающему колодцу. К удивлению Зэлльгаразэлля, Обитель его не выпустила. Выйти в лабиринт тоже не получилось. Однако за полем каменных столпов Зэлльгаразэлль ступил на твердь планеты. Вдохновлённый этим успехом, он побежал на свет, потерял сознание и очнулся в Обители, куда его втянули заботливые братья. Против такого действия Обитель не возражала. Ну, или Байюламур. Ведь неизвестно, чьей именно силой был преграждён выход к колодцу и в чащу столпов.
Настоятель с удивлением вспомнил, что во время обморока он был другими существами. И снова попробовал пройти лабиринт. И снова очнулся в Обители. Тогда Зэлльгаразэлль решил пожертвовать зрелищностью происходящего ради достижения сложной цели. Он убедил Эжеса в том, что эта странная игра может быть интересной. И вскоре оказалось, что это действительно так. С одной стороны Эжес погрузился в удивительные сплетения судеб, с другой — ощутил сильный азарт. Он был в каменном лабиринте десять раз. Сначала один, потом с Эжжжем, затем с Эжжжем и Эжицем, и так далее, всякий раз прибавляя по одному воину. И всякий раз, вплоть до последнего, люмы втягивали в Обитель безвольные тела. Однако, по мере увеличения количества, они проходили всё дальше. При этом — по многу раз впадая в забытьё и снова пробуждаясь в сверкающем мегалите. Теряя сознание, Эжес часто становился Лисом и проходил участки его жизни ближе к времени их встречи. В детстве и зрелости чучулка князь практически не бывал, а в его юности оказывался обычно с момента погони за ланью. Правда, как-то раз начал эпопею с воровства куртки. Эжес относился к воровству пренебрежительно, однако в шкуре Лиса оно казалось ему чем-то вполне нормальным, смелым и даже справедливым. Вторым по частоте носителем, которым чувствовал себя Эжес, был, к сожалению, Слиньюлт. Два раза он становился Элиазом, однажды — старейшиной згэгхом. Был он также своими воинами, семитропским купцом, работорговцем, крестьянином, рмесленником.
Будучи другим, Эжес не подозревал, что на самом деле находится в лабиринте. Очнувшись на пути к цели, он помнил только последнюю ленту. Но после, в спокойной обстановке довольно ясно вспоминал, кем являлся в своём восприятии. Итак, Эжес видел, что с ростом числа им становится легче продвигаться, но не гадал, который по счёту поход даст результат. Гадали и делали ставки — монахи. Воины — шли к цели. И вот — пришли.
Таков был не особенно зрелищный, но по-настоящему великий финал пятой игры Эжеса, включающей в себя производимый из других существ многократный просмотр первой игры. И было непонятно — перемещает Байюламур сознания эосцев в прошлое, предоставляет им достоверные записи или создаёт миражи, не отходя от канвы событий. В любом случае, для них это было очень яркое и напряжённое время. А для монахов — нет. Согласно договору, эосцы не предоставляли Зелёному Ордену свои личные воспоминания, поэтому всё, чем располагали монахи, это съёмка операторов. Серии этой игры были довольно однообразны. При этом из желания Зэлльгаразэлля наладить общение с Байюламуром совершенно ничего не вышло. После завершения игры он, выбрав подходящий, по его мнению, люмкс, поинтересовался:
— Но всё-таки, что он тебе сказал?
— Несколько слов, хочешь их узнать? 
— Да!
— Тогда слушай. 
— Весь внимание!
— «Что? Всё! Не буди!»
— И только-то?..
— И только-то. 
 

Эгбед

Будучи детьми Гагаалы (Постепенность), ножи спали мало, став детьми Рэ-Гагаалы (Не-Постепенность), почти перестали — зизверы отвели им на режим перезагрузки порядка одной пятидесятой времени. Но этого хватило, чтобы через десять дней после первой грёзы Эжес был очарован женщиной с чёрно-белыми волосами. Она обращалась к нему при помощи эмоций и картинок, многократно повторяя просьбу спасти её. Князь с первого микроэоса полагал, что это — ловушка. Не изменил он своего мнения, и неторопливо приближаясь к дворцу Сеиды. Ведь это она и её подруга Бестат, следуя плану Сэтаха, проникли к нему в сознание в едином образе, летая без плоти под воздействием особой настойки.
— Смотри-ка, Сеида он явился! Сэтах прав — дикари глупы. 
— Явился. Иногда Сэтах удивительно проницателен.

Когда Эжес вошёл в проём, образовавшийся в стене пирамиды, Сэтах вызвал Озрэса, после чего тот взлетел в вершину своей пирамиды. Он запрыгнул в кресло, обхватившее тело фиксирующими полосками, активировал рубку управления и оказался в шаре обзора.

Пирамида вздрогнула, поднялась над поверхностью и полетела к кораблю эосцев. Это была единственная летающая пирамида Расы Эг, самый большой корабль из тех, что были построены для путешествий. Будучи на «Урагане Вивур», Эжес, скорее всего, успел бы вывести флагман из-под удара. Но его на корабле не было, и небольшая задержка оказалась фатальной — пирамида тяжким молотом обрушилась на корабль. Эггеды, узревшие эту грохочущую картину, взметнули вверх хобэжи и торжествующе возопили. Пирамида взмыла и снова обрушилась.

В «Урагане Вивур» не было паники, равно как и пострадавших. Да, некоторые перекрытия деформировались, но в целом корпус выдерживал, с каждым ударом всё глубже погружаясь в почву. Через два эоса дворец в последний раз упал и замер. Корабль был погребён.

Озрэса слегка мутило. Выбравшись из кресла, он спустился в кавардак. Некоторые стенки рухнули, предметы лежали на полу. В дополнение ко всему на него с укоризной смотрели длинноногие кошки.

*

Стена за князем захлопнулась, он очутился в помещении, облицованном бледной плиткой. Перед ним появилось изображение красноглазого эга между двух ярких эг — зелёной блондинки с фиолетовыми глазами и фиолетовой брюнетки с зелёными. Они все разом говорили на непонятном языке и смеялись. Через некоторое время Эжес стал различать отдельные слова. Вскоре ему показали, как летающая пирамида сокрушает его флагман. Эжес пробовал вызвать воинов, но понял, что связь перекрыта.

Эги сидели на диване и смотрели в экран: Эжес ходил по темнице, разбивая кулаками плитку. Одновременно от экрана и снизу шли звуки мощных ударов.
— Сильный, но стены сильней. И что с ним дальше, эги? — поинтересовалась Сеида.
— Пустим воду и утопим, или ещё как-нибудь уничтожим, — предложила Бестат.
— Он не дышит, — возразил Сэтах, — кроме того, он пока что нужен нам в целости и сохранности. Спешить некуда. Пойдёмте, отпразднуем удачу! Там и придумаем, что дальше.
Решив, что достаточно усыпил бдительность эгов монотонными ударами, Эжес вызвал оператора, три эоса побыл в плотной среде и вышел наружу. По договору он не имел права проходить в укрепления через Обитель, но перемещение внутри пирамиды в рамках освобождения из плена, прекращающего игру, этому пункту не противоречило. В другую пирамиду он не имел права войти, но в ту, в которой уже находился — вполне. Что и осуществил, предварительно выбрав подходящее место.
Заглянув в комнату с экраном, Сеида воскликнула:
— Ой! А где он, эги?
Бестат и Сэтах в недоумении уставились на пустое помещение.
— Здесь, друзья мои, — прозвучала фраза на ломаном эггэ.
Вскоре князь и сто воинов стояли в Нулевом кубе. Эжес выбрал вход, ведущий в пирамиду Озрэса.

Эгт и Эгбед

Хааб с наслаждением слушал гудение Гремполиса. Долгое время втайне от эгов он проживал на планете Эгт. Здесь был его дом, его жена, его дети. Хааб улыбнулся, обнажив крупные зубы и, затянувшись сигарой, выпустил струю дыма. Немного постояв на обочине, он забрался в неповоротливый автомобиль и рванул от города, в котором исправно посещал небольшую контору, где они с Хломсом в последние два месяца изобретали новую модель велосипеда с мотором. Вернее, Хломс изобретал, а Хааб иногда подкидывал ему мелкие идейки. Не слишком часто, чтобы, как говорится, не выделяться. Тут всё шло своим чередом. Днём — работа. Вечером — семья. Совместные прогулки, походы в кино, пикники. Хааб умиротворённо вздохнул. Впереди змеилась дорога. Вскоре Гремполис остался вдалеке.

Дверь между Эгд и Эгбед располагалась в дачном доме. Рамка с Тонкой Тьмой находилась в платяном шкафу, за одеждой. Дверь этого шкафа он, разумеется, запирал на ключ, который обыкновенно лежал в нагрудном кармане его аккуратного пиджака. К этому шкафу Хааб и рулил. Исключительно для того, чтобы по-быстрому управиться с делами на Эгбед и сразу же отправиться обратно на Эгт, в, так сказать, динамично развивающееся общество. Оставив авто за воротами, он бодро пробарабанил по лестнице на второй этаж. Когда Хааб вышел из ниши в своём дворце, его схватили железные руки.
— Есть! Тридцать второй!


Озрэс начал оплетать тело энергетической защитой и врезался в стену. Он вскочил на ноги, при этом понимая, что его сила и скорость в данном случае незначительны. К нему шёл, усмехаясь, тёмный светлоглазый агзалац.
— Я — мельний!
В руке с неестественно длинной кистью возник тёмный клинок.

Когда пирамида переместилась, «Ураган Вивур» предстал в плачевном виде. Взлететь он мог, но из-за деформации корпуса нормальный полёт был невозможен. Так было днём, а вечером флагман висел рядом с пирамидой в полной исправности. Эжес сводил его через Обитель на Зивеллию, где Лых при помощи скипетра придал металлу заводскую форму.

Озрэс попросил сжечь его кисть, отрубленную Эжесом за унижение флагмана. Эг не переживал. Отрастёт другая. Даже если бы Эжес рассёк его надвое, эг сумел бы восстановиться, по крайней мере — в водной среде. Как-то раз он вырос в Этрофе из небольшого куска своего тела. Конечно, тогда он потерял всю внешнюю память, но в скором времени в общих чертах восстановил её при помощи эгов и личных записей. В то время ему помогла исцелиться Сеида. Она оградила его плоть на мелководье сеткой, а, когда пришло время, выпустила в простор Этрофа нэга. Более всего нэг походил на зубастого головатика с зачатками глаз. Именно такими рождались эги, таким и повторно родился Озрэс. Продолжительное время он обитал на мелководье, питаясь рыбой и ускользая от крупных хищников. Это время было окутано для Озрэса маревом беспамятства, в котором проступали таинственные черты практически не осмысляемого мира. Через пару месяцев на берег стал выходить на кривых лапках маленький эг. Через полгода он, ещё обладая хвостом, перепонками и торчащими вперёд зубами, по какому-то наитию вернулся в пирамиду. Далее эгам пришлось повозиться, объясняя ему элементарные вещи. В то время в его дворце не было кошек, а в противном случае они бы и не подумали смотреть на него с укоризной, будучи всецело заняты выживанием. В целом, возвращение несло массу неудобств, зато, вполне вернувшись, Озрэс обнаружил медицинские способности. Он видел источники болезней и мог устранять их без инструментов, а после — и возвращать существ к жизни. При помощи витальной сыворотки и ментального усилия он побуждал замерший механизм возобновить работу. Производя импульсное воздействие, эг заставлял вращаться замершие колёса процессов. Одновременно с этим он призывал душу и, будучи не слишком далеко, душа, как правило, возвращалась.

*

Восьмая игра была закончена, но Эжес не спешил улетать. Он решил немного развеяться и познакомиться с завоёванной Расой. Благо, эги выражали готовность к сотрудничеству. Они находились на нижнем этаже дворца Озрэса. Все перегородки были убраны, за исключением фрагмента стены с Тонкой Тьмой. Кроме эгов, на скамейках располагались эгбеды и эггеды, сэбэги стояли на своих толстых ногах из опасения повредить мебель.
Эосцы снабдили всех присутствующих переводчиками. На сэбэгах они были незаметны, располагаясь на плоскостях голов. У Озрэса кружок светлел на правой лобной выпуклости, Бестат кокетливо прилепила его между бровями, так же поступил и Мурмук, признав черноволосую эгу образцом стиля. Каллиграф был счастлив, оказавшись в высоком обществе и впервые увидев своего таинственного нанимателя — Сэтаха. Красноглазый ненамеренно обнаружил себя, поскольку по привычке кивнул в сторону Мурмука, позабыв, что их не разделяет стена. Мурмук восхищенно кивнул в ответ, по характерному строению тела и полосе признав в эге ближайшего сына — сына его собственного племени. Решив, что позже они, конечно же, обо всём поболтают, каллиграф сконцентрировался на речи ведущего.

Для начала Эжес хотел прояснить обстановку, перечислив некоторые титулы, но, поскольку аналогов для них на Эгбед не было, представился просто: «главный эг Эжес». Некоторое время он довольно скучно рассказывал про достижения Двойной Расы Эос, а затем предоставил слово представителям Пирамидальной Расы Эг. Получив возможность не только высказаться, сэбэг произнёс примерно следующее:
— Эги помнят сэбэгов длиной с ладонь. Они заботятся о нас. Мы — заботимся о них.
Сэбэги дружным гулом выразили согласие с оратором.  Представитель эггедов выразился так:
— Немало мы об вас сломали зубов. Но и вас немало сбросили в нижнее пламя. Мы — славные воины! Помните об этом, когда говорите с эгами.
Мурмук оказался более красноречив:
— Наши сыновья и, конечно же, прекрасные дочери, эги — добродетельные покровители искусств и ремёсел. Все они достойны всяческих похвал! Эти слова полны для меня смысла, поскольку я постоянно сталкиваюсь с великодушием моего дорогого заказчика. Его щедрость позволяет мне с большим рвением заниматься любимым делом. Да здравствует сизополосый эг, да здравствуют все эги! А также эгбеды, эггеды, сэбэги и наши гости-захватчики! Всем — Зоц!
Слова Мурмука тоже встретили поддержку, но куда менее заметную. Сэбэгам и эггедам его речь казалась заумной, а эгам несущественной. Эжес благосклонно кивнул. Конечно, это не собрание ЭЛЗ, но кое-что получается. Теперь пришло время дать слово самым младшим представителям Пирамидальной Расы Эг.

Тряхнув гривой золотистых волос, Шув рассмеялся, и эфир наполнился пульсирующей речью. До этого эги тихо перебрасывались фразами, проверяя технику. Но теперь, слушая одного из них, Эжес понимал, что речь эга может считаться оружием. Направь он её на князя и усиль, тому придётся выключить переводчик. Но Шув не собирался нападать на эосца, он повествовал о своей Расе орнаментальными кусками понятий, по своему желанию удлиняя или укорачивая элементы. Одновременно с мыслями в эфире из его улыбающегося рта вырывалась череда быстрых шипений и как бы рыков. Эти шипения и рыки врывались в кровь предков, словно ветер — в чащу, и те начинали раскачиваться от череды резких порывов. При этом эг совершенно не стремился произвести сильное впечатление.  Снова раздался смех, и с голосом Шува начал перекликаться  голос Атрама, вытаскивая из потока речи отдельные мысли, чтобы виртуозно их обыграть и дополнить. Голос Шува как будто вдруг заметил голос Атрама и стал что-то строить и разрушать вместе с ним. К голосам Шува и Атрама присоединился голос Сеиды. В сознании Эжеса бушевал плотный поток свивающихся голосов. К этому микроэосу одни предки эгов благоразумно покинули пирамиду, другие лежали на полу, зажимая ладонями ушные створки, третьи шатались, стараясь зачерпнуть ещё немного волшебной речи. Но вот эги замолчали, и снова только Шув говорил, замедляясь и завершая выступление намеренно стандартными надеждами и пожеланиями.
Эжес хотел рассмеяться, но не стал, чтобы не показать растерянности. Мероприятие вышло из формата, но эгов упрекнуть не в чем. Они сделали то, что он велел, — высказались наряду со всеми. И князь отчётливо услышал их обращение к нему:
— Посмотри, мы — эги. Не старайся понять, про что мы говорим, для тебя это — объяснение, почему мы не намерены советоваться с предками насчёт наших дел. Устроенное тобой общее собрание — вызов нашей природе. Видишь, мы скинули тебя с облака самомнения.
Сверкнув глазами, князь встал и произнёс:
— Благодарю Расу Эг за рассказ о себе! На следующем собрании мы обсудим важные моменты с её лидерами — эгами.
Эжес решительно вышел из пирамиды, вслед за ним — все другие ножи. Эги рассредоточились.
— Ну и что ты думаешь, Озрэс?
— Думаю, он признал наше право на собственное мнение.
— Забавно, если он его оспаривал. Что он думал?
— Неважно, что он думал. Не нужно, чтобы это повторялось.
— А мне даже понравилось. Ты уже знаешь про Хааба?
— Конечно, знаю.
— Атрам, вероятно, шокирован. Он полагал, что Хааб бросил проект. 
— Благодаря плену мы стали больше узнавать о себе.
— Это сложно назвать пленом. Скоро ему надоест.
— В принципе, Сэтах, он до сих пор мог бы проводить время в напрасных попытках пробить нашу защиту. 
— Я, как всегда, хотел только блага для всех!
Конечно же, Сэтах оправдывал сдачу дворцов заботой о Бестат и Сеиде. На деле же от вида пучков, отсечённых от рыжего парика, подружки испарились из его сознания. По большей части эги встретили захватчиков с лёгким изумлением. Это было даже интересно: никто никогда не захватывал их дворцы. И что же теперь?
На втором собрании Эжес выяснил, кто помогал королю Друллиларду. После собрания они разговорились.
— Неужели, князь, ты завоевал Дрёлльвиль?
— Да, Хааб, а также Дрёлл-Тун, Дрёлльн и десяток небольших городов. Если округлить — всю Дрёлл.


Хлябь

— Бобы, водяные свиньи, плоскобрюхи…
— Бобы?
— Сто мешков.
— Свиньи?
— Пятнадцать голов.
— Плоскобрюхи?
— Двадцать корзин.
— Хорошо. Три лопаты, пять граблей и чего по мелочи.
На  пристани друг напротив друга стояли лысые существа на коротких ногах, без шей, зато с руками, доходящими до напоминающих короткие лыжи ступней. Рты их были малы, носы тоже, а вот глаза огромны. За одним существом зеленело поле плавучего острова, за другим возвышались чёрные прямоугольные столпы скал разной высоты и ширины.
— Пять лопат!
— Четыре.
— Пять!
— Знаешь, что, Хламль, иди сам с ним договорись…
Хламль поднял синие глаза и, шмыгнув, согласился:
— Идёт.
Договариваться с циклодом Хламль не собирался, несмотря на то, что чудовище выражало желание с ним пообщаться: оно стояло, оскалившись, на плоской макушке скалы и гладило по чёрному выпуклому животу. Все знали, что случалось с храбрецами, пытавшимися поторговаться с циклодами. Обратно в Оклухлям они возвращалис разве что в виде удобрений. Поэтому лучше общаться с посредником.
— Тогда по рукам. Отгружайте перечисленное. Скоро мои хлябиды принесут плату.
Хлябид Хламль развернулся и отправился на родной остров, при этом быстро шаркая ногами и размеренно приподнимая своё напоминающее закруглённый цилиндр тело на руках, упирая их в камень пухлыми кулаками. Спрыгнув на родную почву, он поспешил к невысокому холму с круглой дырой. Всё впереди него было холмистое, бледно-зелёное, с пятнами цветов. Далеко, так, что отсюда и не увидать, в центре острова, за полем плодоносных кустов росли напоминающие пузатые кувшины деревья. Вот к ним бы сразу и отправился Хламль, чтобы выпить кружечку бодрящего, потом веселящего, а вслед за тем прекрасно успокаивающего напитка. Но — дела!
Вбежав в нору, он увидел среди рабочих странное существо. У чудовища были длиннющие ноги, короткие руки и маленькое лицо на огромном выросте макушки.

*

Маленькая планета Хлябь была покрыта океаном Оклухлям, но не сплошь — из волн торчал каменный остров Циклос. К нему периодически приносило течением плавающие острова, на которых обитали многочисленные мирные хлябиды, испокон веков занимавшиеся растениеводством. По распространённой легенде они и сами были растениями, когда-то выросшими из островов. Однако знали они и животноводство, содержа в бассейнах водяных свинок и коз. Не чуждались хлябиды и рыбалки. Ещё бы, ведь дары океана — важная часть их рациона. Если посмотреть без затей, то всего им в жизни хватало. Кроме инструментов, которые они получали через руки посредников от жителей Циклоса — мастеров циклодов. Стоили инструменты очень дорого, и путь до них был неблизкий. Случалось, что целых два поколения в глаза не видывали Циклоса. Все лопаты и прочие инструменты на таком острове съедала ржавчина, и жителям приходилось возвращаться к первобытному земледелию, используя для работ только свои руки. Они, конечно, справлялись! Но скучали по красоте и комфорту цивилизации. По всем этим великолепно ровным грядкам, весёлому блеску драгоценного металла, труду в своё удовольствие. Вот перед такими агрономами, мечтающими о светлом будущем, и появился Эжес.
— Четыре лопаты? Вы достойны большего. Знаете, я готов быть вашим представителем! Лично отправлюсь к мастерам и обо всём договорюсь. Вернусь с десятью лопатами.
Глаза присутствующих засветились в полутьме землянки. Да, они хотели больше лопат! Хлямль решился:
— Хорошо, Эжес. Ты — наш делегат. Взрыхли им мозг!
— Да! — Раздалось из разных округлостей дома. — Взрыхли им мозг!

Идущий перед князем хлябид мрачно молчал. Ему явно не хотелось отвлекать циклодов от дел ради встречи с долговязым уродцем.
Миновав чёрное поле, они шли по узкому коридору меж каменных стен. Эти стены всё росли, и наконец, бледное небо вверху приобрело вид узкой полоски. Во мраке путники свернули направо, поднялись вверх по ступенькам, свернули налево, затем ещё раз налево, а потом снова повернули направо и вышли в просторную залу с отдалённым потолком неба. У стены их ожидал циклод. Создание имело огромный живот, толстые короткие ноги и длинные передние лапы. Всё оно было сплошь покрыто шерстью; из-под косм куда-то за плечи Эжеса смотрел красный блестящий глаз. Выстрелив липучкой переводчика чуть выше этого глаза, Эжес приветствовал циклода, но ничего не услышал в ответ. Да и что он мог услышать, если в голове у циклода не было ни одной мысли?  Повернувшись к провожатому, Эжес увидел четырёх хлябидов, набрасывающих на него сеть.

Эжеса тащили многочисленными коридорами и залами, мимо рудников, цехов и складов. Он видел, как рабочие добывают руду и топливо, плавят металлы, куют различные изделия, отнгосят их в хранилища. Вот только все они были беспримесные хлябиды. Конечно, ведь циклоды ничего не умели, уродившись муляжами для наведения страха на плавающих фермеров. Князь не понимал, куда его волокут, а когда понял, уже летел в котёл с бурлящим металлом. Хлябиды не сочли нужным разбираться, что он из себя представляет. Поэтому имели возможность наблюдать феерическое зрелище. Лишь только сеть превратилась в дым, князь вылетел из пекла и, стремительно работая конечностями, бросился по узкому проходу к замеченному в падении блеску. С невиданной скоростью он преодолел изрядное расстояние и шипящей торпедой вошёл в океанскую воду, чувствуя, как откатывается к безопасным показателям критическая для его нервной системы температура. Болезненных ощущений больше не было, вокруг мерк свет — Эжес скользил в пучину. Что же, он мог активировать винты в пятках. Другой вариант — активация икроножных дюз. Может быть, есть ещё и третий вариант… попробовать очень быстро грести? Вдруг тьма вокруг него ещё более уплотнилась, и он отправился в чрево колоссального животного.
Князь очутился в пищеварительном соке среди ещё живой рыбы и частично переваренной рыбы. Эжес вытянулся на дне желудка, решив некоторое время поразмышлять. Только что он, как и полагается заправскому шпиону, узнал максимально ценную информацию. Недаром он доверил эту миссию именно себе. Поменяв зрение, князь осмотрел своё пристанище. То, что плавало вокруг, взор не чаровало. Итак, что же теперь делать? Отправляться в путешествие через весь кишечник князь Эоса не намеревался, поэтому, выпустив из ладоней, коленей и носков стоп множество мелких крючков, отправился вспять по глотке монстра. Некоторое время он провёл в пасти, а когда житель океана её распахнул, быстро выполз на внешнюю поверхность. Около ста эосов они плыли в сером пространстве, пронизанном тушами и тушками других обитателей Оклухляма, а затем начали всплывать, и вскоре покатая спина плавно взмыла над волной. О дальнейшем князь заблаговременно позаботился, и, когда спина пошла вниз, вознёсся над ней и океаном, сжимая пальцами конус, прикреплённый к уходящей в небеса нити.

Эжес выбрал десяток островов и поочерёдно побывал на них с небольшой делегацией из воинов и Хламля, рассказывая одну и ту же историю. В результате на каждом острове оказалось лояльное Эжесу руководство в лице управляющего хлябида и его стратегического советника эосца. Не всегда хлябиды сразу соглашались с предложенным планом, но по размышлении принимали его за руководство к действию. Естественно, ведь Эжес представлял им картину, которую они и сами себе рисовали. Но не просто фантазировал, а и предлагал инструменты, которыми они могли взрыхлить своё будущее.
Несколько дней ушло на то, чтобы настигнуть и зафрахтовать посредством специальных мощных передатчиков зизверов, великанов Оклухляма — октахлобов, плавающих на большом отдалении друг от друга. Сначала Эжес заключил договор с чудовищем, в чьей толстой коже увяз игловидный маячок.
— Хорошо, неизвестный, я тебе помогу, а ты оставишь мне навсегда способность к такому свободному разговору. И дашь её моим родственникам.
— Только тем, кто мне поможет.
— Пусть так.
Долгие дни и ночи октахлобы в упряжи влекли на тонких тросах огромные острова. Через два месяца неподалёку от Циклоса простирался стянутый переплетающимися корнями остров-гигант, чьё население составляло более двухсот тысяч хлябидов. Общим владыкой гряд, главным начальником посевных и сбора урожая был избран Хламль. Он же вскоре повёл войско, вооружённое различным инструментарием, на штурм чёрных скал. Когда зелень войска стала заволакивать темноту поля, на плоские макушки скал были выставлены сразу сотни циклодов, поглаживающих свои животы. Войско дрогнуло, но отважный Хламль, идущий впереди всех, закричал:
— Не верьте глазам своим, хлябиды! Обманщики не посеют в нас зёрна страха! Вперёд, взрыхлим их хорошенько!
И орда ринулась в горизонтальные скважины, наводя ужас даже на Время и Пространство, которые не видели на Хлябиде ничего подобного. Что уж говорить о ремесленниках и посредниках. Конечно же, они совершенно испугались и сразу сложили к ногам великой армии груды лопат и тяпок.  И все эти груды под восторженные возгласы победителей моментально исчезли. Случилось то, чем посредники издавна пугали рабочих — плавучие земледельцы захватили каменный остров. Однако, вопреки частым прогнозам, мастера не пострадали. Напротив, наконец-то почувствовали твёрдую почву под ногами, узнав, что такое не голодать, забивая склады миллионами единиц продукции. Земледельцы, в свою очередь, пришли в неописуемый восторг от сотен, тысяч, десятков тысяч, бессчётных тысяч новёхоньких инструментов. Всеобщее ликование, смешанное с торжествующим звоном инструментария, охватило родные просторы.

Так князь Эоса убрал вечную преграду, разделяющую цивилизацию Хлябь. Зелёный остров Хлябдунг постепенно становился скорее небольшим континентом, прирастая новыми островами. Однако не все острова хотели вести осёдлую жизнь. Многие продолжали плавать, в их числе путешествовал по волнам Оклухляма остров с посредниками, отданными на перевоспитание суровому педагогу — труду. 
Через пять лет на Циклосе появились горно-металлургический и механико-технологический университеты, а затем и другие. И это означало, что хлябиды твёрдо встали на тропу, которая обязательно должна привести их к звёздам.

*

К удовольствию Эжеса, на собраниях ЭЛЗ про его долгие отлучки не говорили. Прецедентов для экстренного вызова не было, а регулярно видаться с люмами и зизверами он прекратил ещё до игр. Общих дел у них не имелось. Пополнение рядов эосцев шло в низком темпе, и заведовали им другие. Так что Эжес не встречал внешних препон.   

Между тем, после шестой игры Мастера обратили пристальное внимание на то, чем занимается Зелёный Орден и часть ц-эосцев.   


Гълаф

Планета Гълаф кишела разнообразными роботами, обитающими на её просторах в условиях естественного отбора. Множество лет тому, после отправки в дорогу исследовательских комплектов «Единица, Двойка и Тройка», механизмы вышли из-под контроля создателей. Машины не собирались их уничтожать, но и беречь тоже. Небрежности роботов оказалось достаточно, чтобы уцелевшие агзалацы забились в подземные пещеры. Там они и существовали, питаясь грибами и червяками. 

Эосцы десантировались на дюзах, скрыв маскировочными полями висящие неподалёку корабли. Они хорошо помнили, как роботы за несколько эосов демонтируют корабль, оставляя от него пустое место. Эжес велел тысяче разделиться на сотни и проводить разведку боем. И сам в составе сотни ступил на испещрённую ямами почву. Повсюду бегали, прыгали, летали, ползали механизмы. Прямо перед отрядом похожий на обезьяну робот с шестью ногами схватил огромного блистающего жука, сорвал с его головы крышку, выдрал процессор и, гулко урча, отправил в пасть. Туда же последовала отломанная нога, а за ней другая. Наевшись, шестиног отбросил в сторону кусок металла, тут же унесённый птицей с фасетчатыми глазами.
— Жизнь здесь кишит, — резюмировал Эжес.
Шестиног двинулся к нему. Князь отдал команду не вмешиваться и поднял руку. Приблизившись, зверь изучил ладонь дрожащими полосками на морде и, развернувшись, убежал.
— Они не могут перерабатывать мельний. Разлетаемся в стороны, ищем органические системы.

Через несколько дней была обнаружена сеть подземных деревень с бледными существами, утратившими свой былой облик, но не разум. Десять тысяч особей — всё, что осталось от населения планеты, состоящего из представителей Расы Гълаф. Большой ошибкой этих гълафов была приверженность к постоянному наращиванию производства разнообразных механизмов. Постепенно они достигли высот в своём деле и научились создавать механизмы, создающие механизмы. Полем эксперимента стала вся планета. Истощив её рудные залежи, гълафы отрядили в космос поисковиков руд, надеясь вскоре создать огромные рудодобывающие, металлоплавильные и транспортные корабли, дабы отправить их за сырьём для своих поделок. Тут-то поделки и вышли из-под контроля, установив свои порядки, а вернее, беспорядки. Возвращающиеся из космоса разведчики поедались, а бродящие в промозглых тоннелях гълафы мечтали о прежних днях. Иногда, набравшись отваги, они высовывали на поверхность бледные носы, видели мелькающий в облаках почвы металл и прятались обратно в норы. Через множество лет такой жизни они воспринимали явление к ним разумных гостей как невиданное чудо. А узнав, что им желают помочь, долго качали головами, не в силах поверить в такую возможность.
— Как ты говоришь, блистательный князь… мы, гълафы, снова увидим… лес? Настоящий лес? И облака?
Согбенный старик смотрел светло-алыми глазами на Эжеса.
— Так и говорю. И это будет ваш родной лес, ведь вы прилетели сюда с Зивеллии.
— С Зивеллии? Какое красивое имя! А откуда — с Зивеллии, скажи, если знаешь…
— Родниковый край Долины гор
— Родниковый край! Долина Гор! Да, мы хотим туда всей душой! Ты нас отправишь? Но когда… и как? Нас десять тысяч…
— Дай мне руку, а другую протяни следующему. Все беритесь за руки!
Эжес одной ладонью сжал узкую морщинистую кисть, а другой — чёрную трёхпалую, и шагнул в Обитель. За ним шли гълафы. Они боялись, но терять им было нечего.

Настоятель остался недоволен игрой. Эжес обнаружил в лице гълафов подлинных хозяев планеты, готовых служить ему, и тем завершил миссию. Битва с не обладающими сознанием роботами и до этого казалась бессмысленной, а теперь и подавно. Это были просто бегающие куски металла, не обладающие статусом. Поразмыслив, Зэлльгаразэлль решил возвратить в игру недавно отвергнутую планету Фломмол. Уж с неё-то Эжес принесёт множество батальных сцен.


Эгбед

Хааб просился на Эгт, но князь его не отпускал. Тогда эг предложил ему подбросить один эгз. Ляжет вверх глазом — Хааб немедленно отправляется на Эгт, ляжет вверх другой стороной  — более не поднимает эту тему. От бросания монетки князь отказался, но некстати подумал про Бой Лап. Заметив эту мысль, Хааб заинтересовался…
— Что это ещё за Бой Лап… расскажи, будь добр.
— Когда-то мой сын Эшес своей победой в этом состязании освободил наши Глубины от захватчиков — Расы рузр и Расы Шэхр. Бой Лап — это борьба больших ставок, битва двух бойцов до победы.
— Вызываю на Бой Лап! Выставляю бойца!
— Небольшой акцент — механические существа не могут принимать участие в поединке. Кого же я выставлю?
—Для меня это неважно! Могут и механические! Мои условия: бой без оружия, мой воин — облачён в доспехи. Это уравновесит шансы.
В глазах Эжеса, что было вполне предсказуемо, появился огонёк азарта.

Следующим утром Мурмук начертил на земле круг. Рядом он вкопал столб с гонгом, поодаль расставил скамейки. В полдень представление началось.

— Эг Хааб выставляет против эосца Эжеса бойца. Не механический. Эосец Эжес выставляет против эга Хааба бойца. Механический. Поединок начнётся после сигнала и закончится неоспоримой победой одной из сторон. Предмет спора запечатлён и подтверждён. Победившая сторона получает, проигравшая сторона отдаёт. Скреплено добрым именем выдающегося каллиграфа Мурмука!
 
Со стороны эгов выступил бронированный сэбэг Боргруг. Вид у него был очень внушительный и решительный. Со стороны эосцев вышел зизвер Зуух. Да, вот именно, тот самый легендарный Зуух, который в оболочке Зизвер-Ура победил целое колоссальное Производство. С первой игры он считал себя эосцем, между играми жил на Эосе, и лишь изредка навещал Зизвер.   

Итак, они сошлись — два бойца из разных миров, две грозы, два урагана! Два стихийных бедствия для врагов, две железные стены — для друзей. Такие разные, но одинаково отважные. Могучие воины, гордость времён!
Проверив ступнями сцепление с почвой, Зуух расправил плечи и проревел: «Я — мельний!» А Боргруг ничего не ревел, он сверлил противника жёлтыми глазами и ждал сигнала. И грянул гонг!
Но бойцы не спешили нападать. Перед ними стояла тактическая, стратегическая, психологическая, физическая и, конечно же, практическая задача — вытолкнуть противника из круга. А это не так-то просто. Поэтому они кружили, растопырив конечности и шевеля хвостами, так, словно между ними находился невидимый, но зато очень большой мячик. Шаг, ещё шаг… ещё десять нелёгких шагов, сопряжённых с риском. Не время торопиться! Нельзя потерять победу из-за нелепой спешки, лишнего движения. Терпение. Только терпение. Это, возможно, и есть главное качество воина.
Вот уже не меньше двух эосов кружили противники, зрители уже начали проявлять нетерпение. И напрасно. Ящеры кинулись в атаку, ещё шире расставив ноги, и, вцепившись друг в друга, принялись выделывать немыслимые для многих фигуры. Боргруг был выше и тяжелее Зууха, но Зуух не отступал. И если бы его лапы не соскальзывали с напоминающих железные брёвна конечностей противника, неизвестно ещё, кто победил бы. Но лапы Зууха соскальзывали с брони Боргруга, поэтому вскоре Зуух вылетел за круг. Но сумел удержать равновесие. Эги улыбались, а некоторые и насвистывали в знак одобрения. Мурмук, вытянувшись у столба с гонгом, провопил в сторону сияющей Зоц:

— Неоспоримую победу в Бое Лап одержал боец эга Хааба — могучий Боргруг! Победа в споре присуждается Хаабу!

Торжествующий Хааб с несколько ехидной улыбкой приблизился к побеждённому противнику.
— Теперь, я полагаю, спор исчерпан.
— Совершенно верно, Хааб. В скором времени мы отправляемся на Эгт. Хочу посмотреть твою планету.


Фломмол


Флаам летел над просторами лесов и болот, его купол переливался неоновыми красками, длинные ленты щупалец ниспадали небрежно и художественно. Даже не склонные к комплиментам красавицы говорили, что он красив. А это сулило высокое положение в обществе. Дав газу, Флаам взлетел выше… и ещё  выше… Стоп! Не следует превозноситься без соответствующего статуса. Флаам полетел по ветру, мотая щупальцами и напевая про себя модную песенку.

*

Восьмая игра Эжеса прошла на планете медуз-аэростатов, которые выстраивали общественную иерархию исходя из своих представлений о красоте. Эосцы приземлились на островке среди озёр и болот, раскинули ангар и приступили к изготовлению костюмов-аэростатов.

Первые попытки пришельцев занять место среди них вызывали у фломмолов смех, растерянность и недоумение. Они не ожидали от путешественников такой аффектации.
— Решительно не понимаю, как подобная мысль могла прийти в их мелкие купола!
—  С другой стороны, можно понять желание других походить на нас.
— Ах, не смейтесь над этими беднягами, они так стараются!

Наблюдая попытки эосцев произвести впечатление, фломмолы потешались, и думать не думали опасаться. Между тем эосцы продолжили запускать в оранжеватое, синеватое или зеленоватое, в зависимости от погоды и времени суток, небо всё новые модели. В смысле, взлетать в них. Для изготовления аппаратов использовались полимеры, прошитые сигнальными и двигательными волокнами. Стандартный аэростат создавался творческой бригадой из десяти воинов. Пилот размещался в капсуле с сенсорной оплёткой в районе между куполом и щупальцами. Таким образом, его голова располагалась примерно там, где у фломмола находится плотная часть мозга, бесчисленными ниточками связанная с газообразной компонентой. Эту газообразную часть многие романтически настроенные фломмолы считали духовностью, позволяющей им воспарять, в том числе метафизически. Действительно, увеличение высоты было связано с сознанием, но не лучшим для фломмола образом: чем выше он поднимался, тем большую часть логического мышления утрачивал, подпадая под воздействие газообразной части. Проще говоря, с некоторой высоты фломмол начинал глупеть. А за некой чертой впадал в «священное безумие» и носился по воле ветра, не различая действительности. Таким образом, самые знатные фломмолы, зависающие в ареопаге, нередко демонстрировали легкомысленность, которой объяснялось среди прочего и лояльное отношение к намерению эосцев. Намеренье это было устойчиво, и вскоре старания вознаградились сначала скромными, а затем всё более значительными успехами. Настал день, когда аэростат с эосцем был принят с восторгом компанией фломмольской молодёжи. К удовольствию воина, фломмолы болтали с его оболочкой, совершенно забыв, что перед ними чужак в искусственном аппарате. Это был переломный момент в захвате власти.
С того дня эосцы стали появляться перед фломмолами только в аватарах, заявляя, что они чувствуют себя фломмолами и являются ими. Через месяц новые фломмолы стали популярными гражданами, через полтора первый эосец-фломмол появился в ареопаге. Через три месяца ареопаг был захвачен: в нём зависали пятьдесят три ясно мыслящих эосца-фломмола и сорок семь вечно пьяных от избытка газа аборигена. Управляя собранием, Эжес не спешил увеличивать перевес ножей. Они были полностью консолидированы, так что их вполне хватало для принятия решений. 
— Так скажи, Флээм, почему же вы решили устранить фермы сляймиля в этой области? — Интересовался огромный оранжевый фломмол с зелёными щупальцами у светло-сиреневого коллеги. Разумеется, цвета их менялись, но в основном были таковы. А речь в данный момент шла о питательной жиже, основной пище воздухоплавательной популяции.
— Посуди сам, Флэйжемм что может быть приятнее созерцания гармонии? Эти фермы выбивались из общего колера.
— Но их закрытие обернулось дефицитом пищи.
— Разве? Нам регулярно поднимают лотки.
— Нам — да. Доставляют из других областей. Но кто позаботится о тех, кто внизу?
— Да вроде они довольны, судя по делегату.
Эжес усмехнулся, и тут же, спохватившись, прервал сигнал, направленный к оболочке. Эта улыбка не предназначалась для просмотра. Конечно, делегаты, отправляемые снизу, всегда прилетали и улетали в прекрасном настроении. Ведь на этой высоте они впадали в эйфорию.
— Вот что, почтенный Флээм, предлагаю восстановить фермы. Пусть нам доставляют более свежий сляймиль. А дабы твой взор не страдал, расположим их в виде узора.
— А что, это мысль: свежий сляймиль, конечно, вкусней!
Такой вопрос уладить нетрудно, другое дело — прекратить распрю с ходульниками.
Ходульник, как и фломмол — аэростат. Устроен он так: под вытянутым пузырём с газом располагается относительно небольшая «кабина», оснащённая множеством мелких глаз, щупальцами для поглощения сляймиля и коленчатыми лапами. Висящий в воздухе ходульник, напоминающий воображаемый Лисом «дирижабль с руками», отчасти опирается на ступни, снабжённые плавательными шариками. Он может летать, но чувствует себя в полном отрыве от поверхности неуверенно и, поднявшись чуть выше, теряет сознание. Это фломмолы могут взлетать на эл-росты и противостоять ветру при помощи движения щупалец. Кроме того, существовали между ними культурные отличия: у ходульников ещё не было ни развитого языка, ни устойчивого эпоса. Но всё-таки, что же они не поделили?
Оказалось, возвышенные требовали от всех, кто ниже по статусу и воздуху, чтобы те спрашивали с ходульников традиционное приветствие щупальцами. Но ходульникам была недоступна искусная динамика линий, отчего их приветствия казались издевательствами. Это и послужило причиной затяжной войны. Выглядела она так: фломмол подкрадывался к ходульнику, хватал его, поднимал и в бессознательном состоянии бросал в болото. Для ходульников такое обращение являлось неприемлемым. Они хотели отомстить, и время от времени у них получалось поймать длинными лассо фломмола и хорошенько его поколотить. Никого ещё на этой войне не убили, но конца-краю ей не предвиделось.
Эжес легко отменил войну на концептуальном уровне, но пришлось постараться, прежде чем она прекратилась в куполах. Некоторое время все двести эосцев-аэростатов деятельно приветствовали ходульников танцем щупальцев, получая в ответ негодование и куски болотной тины. Затем, как это бывает, среди ходульников нашёлся великодушный абориген, который ответил на приветствие и с изумлением увидел повторение благожелательной жестикуляции от фломмола. Поскольку на этом этапе все фломмолы уже брали пример с эосцев-фломмолов, в считанные дни отношения между Расами приобрели хороший характер. В результате фломмолы принялись конструировать и дополнять необходимыми понятиями речь ходульников, а те вызвались помогать им на фермах, ведь их конечности были лучше приспособлены для такого труда. Эжес, конечно, радовался этим успехам, но видел их потенциальную нестабильность, обусловленную пороком социальной системы. Нужно устранить причину нежелательных следствий. Но как?
На протяжении долгих дней Эжес и его помощники разговаривали с фломмолами в формате вертикальной философской прогулки. Пока фломмолы беззаботно предавались беседе, эосцы отслеживали их умственное состояние, вычисляя оптимальную для наилучшего сочетания качеств высоту. Ту линию, на которой холодный интеллект не довлеет над лучшими чувствами, но и не замутняется эмоциями. В результате сведения к общим показателям результатов многочисленных тестов эта линия была найдена и проведена в небе. Для реализации замысла эосцы на своём острове выплавили из болотной руды два якоря и создали две оболочки. После они соединили якоря с облочками посредством длинных тросов и разнесли их на расстояние в эл-рост. Между этими стойками была натянута Нить Флэйжемма, обозначающая точную высоту зависания ареопага. Первое же собрание на данном уровне приятно потрясло фломмолов — они отлично понимали друг друга и ясно видели картину действительности.

Флаам протянул щупальце и забрал у ходульника клубок с петлёй снаружи и грузилом.
— Точно столько?
— Точно.
— Проверю. Если дело пойдёт, у нас будет много заказов… Нить Флэйжемма всегда под щупальцем! Звучит неплохо. 

Через несколько дней у фломмолов стали появляться мобильные стандартные мерила. Распустив клубок, они зависали на оптимальной высоте, с гордостью демонстрируя друг другу оптимльный уровень культуры. Теперь Эжес был доволен игрой.
Но не монах, вновь не дождавшийся зрелищ. А ведь он подкинул Эжесу заболоченную планету, полагая, что здесь без ярости не обойтись. Фломмолы были настоящими монстрами — огромными, быстрыми, способными источать парализующие волны и проникать в чужое сознание разрушительными эмоциями. Они производили такое впечатление, что монах одно время сомневался, стоит ли вообще отправлять к ним эосцев. Но отправил. И ожидал бойни: утопленных в болотах парализованных воинов, разрубленных в полёте фломмолов, смены различных тактик и всего-всего, что несёт ветер войны. Вместо этого произошла незаметная победа, увенчавшаяся каким-то уже совершенно безобразным социальным блаженством. Это всё понятно и прекрасно, однако, что с этого — ему? Ему, кто всё это устроил и не получил практически ничего? Операторы, разумеется, наснимали красот, но одними красотами сыт не будешь. Настоятель негодовал. Но недолго. На очереди был крепкий орешек для мельниевых челюстей, планета с древней цивилизацией — Эгбед. Здесь Эжеса ждёт трудное…

Эгбед, Эгт

— Время, Хааб! Пора.
На Эжесе в меру свободно сидел лёгкий серый костюм. Его металлическая кожа была закрыта бледным полимером, глаза — тёмными очками.
— Ну, тогда за мной. Жду через один эос.
И Хааб решительно шагнул в чёрную плёнку.
Оказавшись в шкафу, эг вставил ключ в скважину. Он вышел в небольшую тёмную комнату, а из неё направился в соседнюю комнату второго этажа. В комнате царил весенний день. Прямо в нос Хааба упирался чёрный Граунинг.
— Допрыгался, умник! — Рука в чёрной перчатке подтолкнула эга ближе к окну.
Перед Хаабом стоял приземистый эгт в тёмном полосатом костюме с красным галстуком, чёрных лаковых туфлях и шляпе с сильно продавленной по центру тульей. На его толстом лице играла злая радость — жирные губы разъехались в ухмылке, утонувшие в морщинах желтоватые глазки смеялись.
— Ну, вот и встретились… изобретатель!
Лицо гангстера ещё больше перекосилось, но теперь на нём возникло недоумение, смешанное с болью. Он полетел, ударился об стену и грохнулся на пол. Тут же вспрыгнув на ноги, он вперил горящие от ярости глаза в худощавого мужчину и прошипел:
— А, Хааб… так ты обзавёлся охранником! Что же, придётся пришить обоих!
Бандит вскинул руку, Граунинг в его круглом кулаке залаял, исторгая вспышки и кусачие металлические зубы. Но что это? Свирепое выражение сползло с лица мафиози, словно покрывало с кресла: пули сплющились об тело стоящего перед ним существа и упали на пыльный пол, словно мёртвые осы.
— Что ты такое? — недоумённо пробормотал агрессор, прежде чем выброшенный вперёд кулак ударил его в лоб, словно молот в наковальню. Однако лоб привязанного к стулу бандита не был наковальней, поэтому на нём надувалась шишка. Эжес не любил бить агзалацев, но этот экземпляр своей дремучей злобой вынудил его применить рукоприкладство. 
— Неплохая потасовка! — рапортовал оператор настоятелю и бросил в доказательство динамичный кадр. 
— Отлично. Сделай из этого инцидента микс и стилизуй под рисунок от руки. Я такое коллекционирую, ты в курсе.
— Все в курсе.

Эжес снял шляпу, отряхнул её от невидимой пыли и водрузил на шкаф. Затем он склонился к лицу гангстера и стянул с лица очки. Напрягшийся бандит издал сдавленный крик и побелел, словно фарфоровая статуэтка — на него пристально смотрели как бы стеклянные или стальные глаза с небольшими абсолютно круглыми зрачками. Ужас! Перед ним был… не эгт! Глядя на реакцию негодяя, Эжес даже слегка пожалел, что сразу не снял очки — было бы здорово свалить этого бугая одним только взглядом. Между тем бугай вполне успокоился, его собственные вертикальные зрачки сузились и шныряли туда-сюда, перебегая от Хааба к Эжесу и от Эжеса к Хаабу в поиске срочных ответов, которых ему в этом заведении не предлагали. Похоже, это был ресторан, в котором кормят загадками. И, судя по прочности петель на запястьях, отпускать на все четыре стороны не собираются. По крайней мере, без оплаты счёта и чаевых.
— Это мой давний знакомый из НИИ на другом континенте. Под нами благословенная Гандабаана, а этот детёныш мазукананы — из Багашнаваны, — пояснил Хааб. — Я полагаю, он несколько лет выслеживал меня. Его зовут Леклувец. Опасный тип. И, кстати, вопреки первому впечатлению, он довольно неглуп. Сведущ в науках. Даже является автором нескольких неплохих открытий. Но…
— Хааб… развяжи меня, будь эгтом! Кожу натирает. Вы что, собираетесь меня завалить? — Леклувец ёрзал на стуле и пытливо вглядывался в лица.

Хааб и Эжес мчались в автомобиле над склоном, ниспадающим к морю, блистающему сквозь лёгкую дымку плавными искрами тёплых волн. До этого мельниевый агзалац отволок Леклувеца вместе со стулом сквозь платяной шкаф на Эгбед и препоручил Зууху. В бессознательном состоянии. Таковым состояние гангстера сделалось в силу понятной причины. Он, конечно, видел в кино и на картинках динозавров, но чтобы наяву, да ещё металличесих и говорящих… — никогда. Планета Эгт была пока что затворницей, её аборигены вполне мнили себя единственными разумными существами во всей Вселенной. В инопланетян они просто «играли», считая приходящие к ним образы лишь своей фантазией, роль которой состоит в том, чтобы время от времени щекотать им нервы. Вот этим и обьясняется потеря сознания Леклувецом. Зуух тут, в общем-то, ни при чём. 

Вскоре мельниевые агзалацы покинули Эгбед, вернувшись через Обитель на свой астероид Эос. Через месяц началась инициированная Эжесом игра на Эгт.

Монах вытолкнул флагман неподалёку от планеты, и вскоре ножи причалили челноки в тихих местах неподалёку от стратегически важных объектов. Пятьсот воинов, прибывшие на девятую игру, были облачены в полимерную маскировку и смотрели на мир сквозь вертикальные зрачки искусственных радужек. Каждый щеголял в оригинальном костюме и нёс в саквояже документы, Граунинг и толстую пачку фиолетовых.

Самостоятельно выбрав место для этой игры, Эжес обещал настоятелю шпионский детектив, состоящий из сотен сюжетных нитей. Вскоре монахи начали получать серии с удивительными интригами, стильными диалогами и неожиданными поворотами. Эосцы внедрились в мир эгтов так же просто и быстро, как выпрыгнувшая в воздух рыба входит обратно в воду, не задумываясь о самом движении. Теперь это были не просто удалые бойцы, но профи высочайшего класса, прошедшие с князем восемь игр, и это не считая предшествующих боёв. Кроме того, по просьбе Эжеса с ними поработали Мастера, прояснив некоторые мыслительные струкуры и обострив чувства.
Каждый агент великолепно ориентировался в общем историческом контексте планеты, частных ситуациях и эмоциональных палитрах. Мог моментально оценить обстановку и принять то или иное решение, показать ум или скрыть его, прибегнуть к фарсу или душевному разговору. Каждый представлял собой арсенал ролей и готового лидера разведывательной ячейки. Вскоре эосцы, раскинувшие над планетой сеть своей коммуникации, имели на жизнь сообществ большее влияние, чем правительства стран. Однако этого влияния не хватило для поставленной Эжесом задачи, звучавшей без обиняков: «Обеспечение безопасности населения Эгт». Именно для выполнения этой задачи Мастера предоставили ему свою помощь. И только после серьёзного разговора о делах. Произошёл этот разговор на Эосе.
Вокруг него стояла вторая Тройка Мастров, то есть — тридцать Ясных. Это был капкан, из которого он не мог вырваться и в котором не мог ничего утаить. Но он сам согласился на этот разговор. Люмы взялись за руки, и сквозь их линзы понёсся поток светов. Через эос князя окутал Свет, через десять эосов, то есть через люмк, он упал на поверхность своего астероида. Мастера разомкнули руки. И все знали, что знал каждый, и каждый знал, что знали все.
Эжес поднялся. Он чувствовал себя так, словно его разобрали и заново собрали. Только что эти существа рассмотрели все его воспоминания, как ювелиры рассматривают украшения, рассортировали и выбрали нужное. Приходя в себя, он услышал тихие голоса, образующие один голос:
— Да, Эжес… немало же ты совершил! Я вижу в твоих находках перспективу. Мне приятно, что когда-то Я не уничтожил тебя, а потом переместил в это тело. Хорошо, итак, Я завершу Игру Обители твоей игрой на Эгт. Воинам можешь рассказать потом или не рассказывать вовсе. Теперь Я разлетаюсь по своим делам. И, ничего больше не говоря, проснувшийся в Мастерах Ор-Люм улетел с астероида, выбросив из затылков извивающиеся малиновые лучи.

Через полгода Эжес завершил Игру на Эгт, установив захват объекта возможностью в любой момент развязывать войны и менять правителей. Этой игрой Зэлльгаразэлль был доволен. Битв в ней практически не было, зато интриг в избытке. Для десятой игры он предлагал князю планету с древними городами, религиозными войнами и племенами кочевников…
 
И снова Эжес висел в Обители напротив люма с мерцающей зелёной линзой, как и до первой игры, когда он хотел захватить Обитель. Теперь он совершенно не хотел её захватывать. Да и зачем? Он уже практически отдал её люмам. Князь мог бы с сочувствием смотреть на монаха, одержимого жаждой зрелищ, но сочувствия не было.

Эжес не знал, как будет остановлена игра, но был готов к этому и не удивился, когда по кораблю разлилось мерцание, а затем они очутились в круглой каменной пропасти. Эта яма располагалась на Зизвер и принадлежала старейшине Зоту, изобретателю Переместителя. Когда-то при помощи этого прибора на планету Мерх переместился миллион люмов. Так что такое тысяча эосцев?
Тысяча эосцев — это очень много шума и стремление вырваться из ловушки.
— Князь! Что делать? Где мы очутились?
— Ничего не делать. Это карцер.
Через сто эосов в каменной стене открылась дверь, из двери высунулся Зот:

— Кто это в яме живёт,
Кто это в яме кричит,
Зизверам спать не даёт…
А ну, как Зот зарычит?!

И Зот дурашливо зарычал, топая лапами. Ящер любил повеселиться, хоть нередко совершенно некстати. Но в данном случае он разрядил атмосферу.
— Идём за мной. Поднимемся в грузовом лифте партиями по пятьдесят голов.

Когда вслед за военными в Обитель пришли Мастера, настоятель и многие монахи просили не изгонять их. Ясные вывели их в обычный Космос, считали с них звёздные маршруты, затем завели обратно в Обитель и отправили на планеты Люм. Зэлльгаразэлль ещё пытался с ними спорить, доказывая своё право на Обитель. 
— Я — Первый! И я нашёл это место.
Однако то, что он услышал, заставило его смириться.
— И сегодня — продолжишь прерванную жизнь.

Далее Мастера рекомендовали Эжесу получить у эгов технологию Тонкой Тьмы и связать Эос с бывшими рабовладельческими планетами через планету Ондорк, а ещё — с каждой планетой его военных игр, кроме планеты архонта Байюламура. Ведь так ему будет удобнее курировать дела на всех этих планетах, теперь находящимся под влиянием Рэ-Гагаалы ЭЛЗ. На Байюламур двери быть не должно, чтобы никто не тревожил спящего архонта. Кроме того, Ясные выразили желание пообщаться с Хаабом, но не обязывали Хааба общаться с ними.

В скором времени, выполнив рекомендацию по устройству сообщения, Эжес просил Ясных выделить ему в Обители исправного путеводца. И дать ему, Эжесу, право свободно и в любое время пользоваться помощью этого специалиста по звёздным тропам. Мастера согласились и выделили ему одного знатока маршрутов, Оранжа с Люллы.

Улаживая дела, Эжес большую часть времени продолжал проводить на Эгт. А завершив всё безотлагательное, вновь полностью погрузился в быт развивающейся Цивилизации. Через два года после завершения девятой игры агентурная сеть на Эгт состояла из тридцати мельниевых узлов, включая Эжеса.
Но что же гангстер Леклувец? После побега от Зууха он полгода провёл в джунглях Эгбед, скрываясь от эггедов и эгбедов. Но не смог скрыться от сэбэга, притащившего его к дворцу Бестат в качестве некой диковинки. Бестат навела справки и отдала Леклувица обратно Зууху. Не желающий допустить нового побега зизвер-эосец запер эгта в клетке. А затем князь предложил ему вернуться в Багашнавану.
Так Леклувец снова оказался на Эгт, что повлекло за собой череду тёмных дел, материализовавшихся в единственной на Эгт, зато сверхмощной атомной бомбе. И вот эта бомба лежала и ждала своего времени, отщёлкивая мгновения до взрыва. Вокруг, ничего о ней не ведая, шумел центральный мегаполис Гандабааны — Эгт-Гандабаана-Ган.
Судя по всему, сегодня город был обречён на гибель. Со всем своим живым разнообразием. Почему? Потому что международный гангстер Леклувец со своими сообщниками пожелал развязать войну между континентами и погрузить Эгт в хаос. Так было угодно его чёрной кощунственной душе.
Но в назначенный миг мегаполис не взлетел на воздух в клокочущем вихре белого, зацветающего золотом, пламени. В закрытом помещении появились огромные сверкающие лапы и, схватив чёрную бомбу, оторвали её от каменного пьедестала и… исчезли вместе с ней.

Высоко над знойной пустыней стремительно летел Эы, унося свои лапы и длинный, рассекающий пространство хвост, от места, где оставил бомбу. Унося также и агзалаца в сером костюме и чёрных очках. Совершенно верно, это был князь Эоса, которому чванный Леклувец сам разгласил по телефону свой план и выдал местоположение бомбы, полагая, что никто во Вселенной уже не успеет до неё добраться, а тем более обезвредить. И впрямь, кто бы мог совершить подобное? И всё-таки нашёлся один воин, бросивший вызов миллионам смертей. 
— Эы! Похоже, мы не успеем уйти от ударной волны, поэтому приготовься. Когда я дам сигнал, превращайся в клубок!
— Понял! Держись крепче.
И это был далеко не праздный совет. Но, слава небесам, система из цепей, колец и перекладин надёжно фиксировала сиденье с застёжками для ног и корпуса. Это приспособление для полёта хранилось в храме-логове. И появилось оно там вскоре после умеренного по воздействию Рога Вечной Музыки. И неслучайно. Ведь таков был обмен между князем и драконом — дракон получал рог с вечной музыкой, а князь — одну службу дракона.
 
Когда сенсоры князя уловили перемены, он грянул кулаком по драконьей шее так, что посыпались искры. За ними расцветал невиданный этой планетой цветок. Вот-вот накатит сотрясающая воздух волна.
Эы сложил крылья  и обмотал себя собственным хвостом, уподобившись зерну, летящему от кроны огненного дерева. Воздух вздрогнул, словно гонг, Эы швырнуло вдаль.
Но вот он снова распахнул свои крылья, резко взмахнул хвостом, с криком развернулся навстречу цветущему взрыву и ринулся на него в атаку.
Огненный ветер сдул с эосца пепел костюма и полимерной маскировки, обнажая мелкочешуйчатый металл. Дракон мчался в яросное зарево. Выхватив клинки, Эжес с торжеством прокричал в лицо пламени: «Я — мельний!»

Оператор отправил в общую базу последние яркие кадры. Теперь у Расы Люм был завершённый сериал «Игра Обители»













Меры Эг

Мера времени — полторы минуты


Меры Эос

Эос — 30 секунд
Микроэос — 0, 3 секунды
Рост — 190 сантиметров
Эл-рост — 1900 метров


Меры Чучулк

Тук — две секунды
Тумк — две минуты
Турумк — двадцать минут
Туртурумк — двести минут
Лага — 5 километров