Олень

Белее белого созданье –
таков родименький простор,
зима шалит, ее дыханье
везде, куда хватает взор.

Тут может сгинуть и машина
во всеоружье желтых глаз,
метели резвая пружина
лишь разогнется: ты увяз.

И всё ж я мчусь неутомимо,
перебирая руль-штурвал,
ну а за стеклами, вестимо,
снежинок легких карнавал.

Зачем я здесь, куда я еду?
Во мне проснулся Виктор Цой,
с самим собой ведя беседу,
скажу задумчиво: «Постой,

что мчу на Запад: несомненно,
но Цой же рвался на Восток..?
В троллейбус сел обыкновенно,
о том, где вышел знает Бог».

Восток и Запад – две прямые,
что в точке «Русь» пересеклись.
Но я отвлекся: здесь впервые –
не разберу, где лог, где высь,

где белый снег венчает небыль,
а где невиданная быль,
где прорастает веры стебель
сквозь малодушия ковыль,

а где бессилие жрет землю,
в ней оставляя кровь и плоть –
всё это сердцем я объемлю,
в уме б ещё перемолоть.

Да, белоснежные просторы
таят в себе немало тайн,
по ним сквозь бедствия Пандоры
ползет истории комбайн.

Ну а машина по привычке
в четыре приданных кольца
и рвет, и мечет, грезя стычкой,
с метелицею до конца.

Вдруг смутный абрис у дороги:
мираж иль северный олень?
А может ум впитал тревоги
и тень наводит на плетень?

Я ж разошелся не на шутку,
вообразив шатер из звезд,
рогами, чуждыми рассудку,
его олень держал, как мост.

Олень в пути, к чему бы это..?
То знак беды иль фарта руль?
Но вектор мрака свет ответа
умножил быстренько на нуль.

Вдруг вездесуще затрещало –
шоссе затмил коварный лёд,
что пожелтел: больное сало
Луна, сбив тучи, льет и льет.

И в сей же миг ушли колёса
под тонкий лёд, где чернота,
оттуда вечность смотрит косо,
чьи запечатаны уста.

Но и без слов всё понимаю:
бесчестный Запад обманул,
доверившийся «Урук-хаю»,
я крепко влип, теперь тонул.

А гордый нрав колец тевтонских,
где их величье, должный вес?
Не слышно рыков чемпионских,
застыл мотор, как свод небес.

Четыре всадника победы
не выпрыгнули из ларца!
Внутри колец крепчают беды
да зреет ужас без конца.

Вода же, быстро прибывая,
клокочет, бьется о стекло,
пугливых мыслей рыбья стая
сигналит: «Время истекло»!

Меня ж все предали и скопом:
колёса, двигатель – жму газ,
но корпус «Ауди» галопом
со дна не вырулит на раз.

Ремень же давит санкционно
на обессиленную грудь,
уж я вздыхаю обреченно,
вода кругом – не продохнуть!

И вдруг горячий, как комета
олень, исполненный добра,
в салон влетев с потоком света,
меня в седле из серебра

выносит мигом из «темницы»,
швыряя прямо в дюжий цех,
где я, забросив рукавицы,
кемарил на виду у всех.

Напротив «Ауди» блистает –
встречай заветная мечта!
Но сей плакат теперь вселяет
иные чувства неспроста...

Тут Ли – китаец по рожденью
кричит мне: «Гайку затянул?»,
он проявляет прыть оленью,
за смену глаза не сомкнул.

«Опять ты ползаешь, как муха» –
меня он гневно костерит,
я ж ругань слушаю вполуха –
ошеломляет чудный вид

станков, а пиршество деталей,
как живописное панно –
модернизацию видали?
А Ли в начальниках – чудно!

И вновь, закрыв глаза устало,
я ускользаю в явь иль сон..?
Через мгновенье грёз забрало
сошло на нет, как моветон.

Передо мной громада «Волги»,
небесный цвет не режет глаз,
восьмидесятые так долги,
как будоражит душу ГАЗ.

И нет пока зимы охочей
до тех, кто мается в пути,
трудяга Ли – чернорабочий,
что жаждет силу обрести.

А вместо «Ауди» – спаситель,
в ком семь десятков лошадей,
олень глядит, как небожитель –
плакат: не мудрствуй, скорей!

И я спешу на остановку,
рога позвякивают – знак,
и скинув грязную спецовку,
куда-то еду кое-как.