Сам найдусь

 Несколько лет подряд мы с матерью ездили в отпуск на Украину к родственникам. Там меня любили три сестры. Особенно Маняша. Они были гораздо старше меня. Мы много путешествовали по городам Чёрного моря. Я очень ярко запомнил озеро Рице и легенду о нём. Но лучше всего я познал внутреннее состояние сестёр – открытое и естественное. Я словно сканировал это состояние, которое они до сих пор сами вряд ли познали. Они отравили меня прелестью девичества.
Мать научила меня плавать – бросила на глубину и протянула руки. Я и научился – "по-собачьи".
На Украине я становился вредным – от жары, от массы впечатлений и поездок. Я вообще был плакса и ранимый. И постоянно дрался с Андрюшкой, братом сестёр. Он был на три года старше меня.
Однажды мы ездили к родственникам в деревню. Меня очаровала эта сказка – гоголевские (я ещё о нём и не догадывался) хатки, заборчики, живописные лужи с огромными свиньями, гуси, пруды, украинская печь, где я спал. Этот говор старух, эти запахи из печи… Всё так почему-то знакомо, и всё так вкусно и густо.

Говорят, что со временем чистота детского восприятия притупляется, что нельзя испытывать так свежо и полно, как в детстве. Но это смотря для кого. У мертвяка всё в прошлом, у божества всё вечно, и острота восприятия только умножается. Люди по преимуществу консервируются. Поэтому не приобретают новых ярких чувств, не говоря уже о сверхчувственности.
Плохо не иметь в детстве отца. Плохо быть несправедливо наказанным. Много обид. Но это всё испытания. Сможешь ли ты стойко пройти сквозь обделённости? Что ты из этого вынесешь? Мстительность? Злобу? Одна за одной няньки начнут бросать тебя, пока ты не останешься один на один со своими и чужими чертями. Няньки уйдут к другому ребёнку. Они не любят протухающий продукт в консервных банках.
Они и меня бросали. Они любят спрятаться и смотреть, как ты будешь себя вести. Я начинал плакать и звать их. Они возвращались. Им не было жаль меня, но они говорили что-то ещё непонятное мне:
"У него что-то есть от Феникса. И не зря же через него проходит этот Взгляд".
К тому же они потратили на меня уйму усилий, времени и провели процедуры по коррекции организма. Топили. Жгли. Морили болезнью. Увечили. Ужасали. У нянек были свои авторитеты, которые и прикрепили ко мне моего первого Наставника. Он и снял с моего ока защитную плёнку.
Но это случилось позже.
А пока я оставался сынком учительницы, которую назначили директором школы в другой посёлок, что гораздо древнее городов Нью-Йорка, Парижа и Лондона. По крайней мере, в этом суровом и укромном месте я видел душу-птицу Великого Шамана…

В городе Черкассах был такой случай. Мы пошли с Андрюшкой в кино, и этот мстительный родственник не выполнил обещание, данное моей матери – он ушёл после сеанса с мальчишками и оставил меня одного далеко от дома. Мне было лет пять, а он очень ревновал меня к своим сестрам, вернее, к их вниманию ко мне. Я был нежный и ласковый мальчик, и, по-видимому, всякая женщина мечтала бы иметь такого сынишку. Не зря же и мама при всей моей незапланированности умилялась мной и испытывала (впрочем, как все матери-одиночки) периоды экзальтированной нежности.
Я думаю, что своим присутствием я облагораживал девушек. В Маго у меня была двоюродная сестра Галина. Она великолепная дочь для своих родителей. Она вся светилась молодостью и радостью. Даже когда дралась со своим братом. Маленьким я с ней спал, и конечно же, впитал тепло её тела. Она защищала меня от Тольки, который любил поиздеваться над сынком своей тётки-учительницы. Однажды на уроке моя мать врезала ему указкой по рукам. Нужно сказать, что она практиковала эти хлёсткие удары по поверхности парты, так, чтобы оглушить и добиться дисциплины. Её и боялись ученики. Не говоря уже обо мне.
Так вот, после кино я остался один, и не помнил дорогу к дому.
Я шёл, шёл, и всё больше уставал и пугался, пока не заплакал. Какие-то тётушки отвели меня в милицию. Там меня опросили, но я не знал адреса. Меня усадили на скамью и напоили водой из кружки, привязанной цепочкой к бачку. Всем было не до меня. Я ждал, ждал. Потом встал и пошёл по лестнице вниз на улицу. На лестнице меня остановил милиционер, что был свидетелем рассказа тётушек. Он сказал:
"Ты куда?"
Я ответил:
"Домой".
"Но ты же потерялся".
"Я сам найдусь", - ответил я совершенно уверенно.

И это всё чепуха, если бы ни одна деталь.
То было первый раз со мною.
Я шёл, держась за перила лестницы, и обернулся.
И тут я чётко увидел себя – сначала глазами того милиционера, стоящего на лестничной площадке. Он и ещё один смотрели на маленького мальчика, спускающегося вниз. Я отвернулся и пошёл, но продолжал видеть себя с их точки – сверху, со спины. И я слышал, как они тихо говорят: "Пусть идёт, ещё светло", - имея в виду свои более серьёзные дела, и смеялись, повторяя: - "Сам найдусь".
Меня же поразило, что я такой маленький. Я был уже на летней улице, а Взгляд всё ещё оставался на той площадке среди обшарпанных стен. Я будто остался на той лестничной площадке со вкусом украинского лета и с его терпкими запахами… Я уже уходил от здания, а видел, как по той лестнице поднимались и спускались люди, как вели пьяного, он орал, потом лестница опустела…
Я шёл от милиции очень уверенно и пришёл к дому, как будто во мне заработал некий компас.
Андрюшка уже получил порцию подзатыльников и ревел, а я был самым важным рассказчиком своих приключений.
"Надо же – сам найдусь!"- восхищались слушатели, тискали меня и млели от благополучной развязки.

С тех пор я нередко сходил с известной дороги и бродил среди равнодушных к моим исканиям.
Но я не забывал о том решившемся мальчике. Он навсегда остался смелее и больше меня.
Плацента лопнула, скорлупа треснула, и чьё-то древнее желание обо мне осуществилось.
Я ещё не начал жить, но я стал учиться видеть.

Далее - Икар  https://vk.com/igor.galeev?w=wall116843062_14451