Оп 2-115

Никуда не ходит мой одноглазый, потому что и так полон после похода. И даже почти не читает и музыку не слушает (а картин и нет в наличии). Закрывается наглухо, чтобы ничего не увидеть и не услышать, потому что всё увиденное и услышанное способно опасным образом перегрузить его лодку и сбить её крейсерскую скорость – ведь у каждой мелочи двойное дно и два миллиона родственников и потому она тяжелее свинца… Вообще, он шокирован последним походом. Столько случилось такого, что не налазит на голову, что невозможно уже продолжать. Парализован пират, не может он двигаться дальше, пока глобальную не поймет ситуацию - но разве с такими размерами, массами может справиться обычный пират, раз с ними даже тысячи тысяч институтов не справились? Вся надежда пирата - что они думали лишь о деньгах...)


«Перегружен!» – и от этого слова опасно накренился борт, но он уже почти вне себя, ему всё осточертело, он устал бояться и тормошит собственную гибель, он в неё почти не верит: «да, перегружен, черт всё побери!» Вмиг лодка наполовину заполнилась водой, и холод сковал одноглазого пирата: «черпать, немедленно черпать! И больше ничего не потревожить, замереть; замереть и отдыхать, да, отдыхать; я отдыхаю, отдыхаю; да, отдыхаю я («не тарахти, мотор не слышно»)…

Психи так сильно наступают, что одноглазый задраил все люки - и окна, и двери и даже лаз на чердак.
Чтобы не залетели осколки и даже мелкие крошки. Он лишь ночью вылазит и по пластунски в круглосуточный ползёт магазин (где, кстати, опять дураком притворяется; я типа, как все и, типа, всё понимаю, но дайте мне все эти бутылки, пожалуйста... - а  ведь знает, что в политике шарят только Мураев, Шарий и вся беда только в том, что и между ними - война...)