Воспоминание о лете 1945 года в Ленинграде

Лето 1945г. в Ленинграде и области удалось. Было солнечно и тепло, и, казалось, сама природа призывала уцелевших в этой страшной войне ленинградцев поскорее перейти к мирному укладу жизни. Впрочем, Вторая Мировая война ещё продолжалась, но это происходило за тридевять земель, на Дальнем востоке, да и масштаб боевых действий нашей страны был совершенно не сопоставим с тем, что происходило в предыдущие четыре года. Народ, конечно, читал газеты и слушал радио, по которому Левитан  своим «правительственным» голосом передавал сводки о боевых действиях. Но телевидения в СССР ещё не было, и лишь киножурналы перед началом сеансов в кинотеатрах слегка освещали военные события заканчивавшейся Второй мировой войны.

В начале июля мой отец внезапно был вызван в Москву, где в обстановке строгой секретности ему сообщили, что решением Совнаркома группа руководителей индустрии,  в том числе и он, под видом военнослужащих РККА командировалась в Восточную Пруссию. Цель командировки состояла в демонтаже и вывозе в СССР промышленного оборудования. Отцу присвоили звание майора, выдали пехотную полевую форму, объяснили элементарные правила воинского поведения, и он отбыл в Кёнигсберг, где его уже ожидал взвод настоящих, повоевавших красноармейцев с парой студебеккеров,  на которых им предстояло исколесить всю Пруссию, в том числе и ту её часть, что потом перешла к Польше. Ни отелей, ни гостиниц на территории дотла разрушенной страны, разумеется, не было, но отцу и его команде этого не требовалось: каждый вечер они без проблем находили приглянувшийся им сельский жилой дом,"серьёзно" стучали в него, и, после пары предупредительных выстрелов в воздух, гостеприимные хозяйки дома отворяли ворота. Разумеется, никаких безобразий команда моего отца не допускала, а за постой рассчитывалась, к радости хозяев дома, американскими тушёнками да сгущёнками.

Так пролетел целый месяц, и уже в начале августа отец вернулся к исполнению своих штатских обязянностей. Только дарованное ему обмундирование, включая шинель, да всякая мелочь, найденная в покинутых бежавшими немцами домах, напоминали о былой командировке. Впрочем,память оказалась долгой: настольные часы-будильник почти двадцать лет исправно отстукивали время, а их светящийся циферблат денно и нощно травил нас радиоактивным излучением, о чем мы, разумеется, тогда даже не могли подозревать. А вот миленькая фарфоровая статуэтка пуделя с корзинкой в зубах  всё ещё живёт своею долгою жизнью: после кончины родителей я, единственный наследник,      взял собачку себе, потом привёз её в Сан-Франциско, поставил на письменный стол, и она поныне ежедневно радует меня. Пустячок, а ведь так приятно! 

Впрочем, были вещи и посерьёзнее: отец приволок из Германии великолепный прибор-  электромеханический арифмометр, способный вычислять не только в пределах четырёх действий, но и возводить в степень и извлекать квадратные корни. Кроме того, отец притащил старый и безнадёжно неисправный радиоприёмник, который я, сопливый радиолюбитель, безуспешно пытался починить,а также ракетницу и кое-какое холодное оружие. Однако, в сентябре в газетах был напечатан приказ НКВД: сдать всё оружие, имеющееся на руках у населения, и мой отец, во избежание распросов, затопил вечерком сей арсенал в водах речки Карповки. Так что, из всех военных регалий остались лишь майорские полевые погоны, коими я играл, покуда не повзрослел.

А лето продолжалось, и оно было великолепным. Поскольку мама, работавшая в Торфяном техникуме, наслаждалась летними каникулами,  родители сняли дачную комнатку в деревне Прибытково (это в десятке километров к югу от Гатчины), недалеко от торфопредприятия «Кобринское», директором которого был отец.  Мы с мамой нередко ходили к нему на работу, ибо расстояние между Прибытково и Кобрино составляло пару километров, а слегка извилистая просёлочная дорога пролегала через поле, засеянное рожью. Мне нравилась эта дорога и эта рожь, тем более, что вдоль дороги цвели невиданные мною ранее васильки. Я всей детской душой полюбил эти цветы, восхищался ими, иногда делал из них маленькие букетики, и как-то раз объявил родителям, что, когда вырасту, непременно стану ботОником.

Однажды, гуляя по этой столь полюбившейся мне дороге, мы встретили двух знакомых женщин, живших по соседству с нами. Одна из них сказала маме, что недавно по радио сообщили, якобы американцы сбросили на Японию какую-то атомную бомбу, которая одна испепелила целый город, и теперь война скоро кончится, ибо эти американцы богатые, и бомб у них много. Про новое оружие мои родители, как и почти весь советский народ, ничего не знали,не ведали. Приехав с дачи в Питер, и, встретившись с маминым родным братом, мои родители заговорили на эту тему. Брат немедленно перешёл на шёпот, а затем ещё и на идиш, чтобы я ничего не понял. Глуповат был мой дядя: переход на идиш означал для меня команду: "Внимание, навострить уши!», ибо я понимал, что от меня хотят что-то скрыть. Я вслушался в то, о чём говорил дядя, но, увы, почти ничего не понял. Однако, дядя дал почитать моим родителям маленькую книжонку «Загадка атома» ( запомнил имя автора на титульном листе: Инж.Зайдель). Я её, конечно же, прочитал, абсолютно ничего не уразумел, но в памяти навечно сохранилось, что автор долго и непонятно для меня рассуждал о каких-то U235 и U238.

Прошло много лет, я вырос, стал инженером-физиком и, ещё будучи студентом, узнал, что никакой «загадки атома» для физиков-ядерщиков никогда не существовало. Были лишь огромные технологические проблемы, которые американцы решали, а мы тихонько подворовывали их достижения. Но тогда, в обстановке всеобщей малограмотности населения «загадка атома» выглядела очень по-шпионски! Тем более, что, как стало известно много позже, именно так оно и было.  

А война, как предполагала мамина знакомая, скоро закончилась, однако для этого понадобилась ещё одна атомная бомба. А я пошёл в школу...