Капитан Дубасов и два удара

Вынудила Маруся поведать о мимолётной истории в те давние годы, когда я был в первом студенческом колхозе «на картошке» в Приморье. Меня назначили бригадиром над собирателями урожая, я ходил по грядкам в гигантских полях и подгонял собирателей – так, с шуточками для девушек. Были у меня там два лодыря – Серёжка с Олежкой, пончики после школы – так больше им перепадало. Меня всегда старались выдвинуть на руководящие должности – старосты, старшины, бригадиры, завхозы, комсорги – чего я пытался избегать. По какой причине начальничков удовлетворял мой фейс – не знаю, но до поры я вызывал доверие у офицеров, преподавателей и деканов. В колхозе я красовался в леопардовой кепи с помпончиком, в бежевом плаще и с непослушными волосами до плеч. Вечерами я хихикал на планёрках, и у костра вместе со старшекурсниками вино-употреблял медовуху или портвейн. А с утра опять на поля с разбитой головой и израненным сердцем – от воспоминаний о Свете Ш, которая была где-то рядом – в соседнем колхозе, и которую я боялся увидеть даже мельком – так меня трясло и выворачивало.
- Всё-таки, почему ты ушёл из военного училища? – Маруся бывает и в таких темах дотошной.
- Долго рассказывать. Как-нибудь, а то тут на подходе две девахи, что были в соседней бригаде.
- И всё же?
- Как ни будь расскажу. Тогда армия здорово деградировала, офицерство прогнило формальным карьеризмом и пьянством, бессмысленная муштра, очковтирательство, блат и кумовство. Я это быстро понял, представляешь – сагитировал полроты и весь свой взвод - подать рапорта о выходе из училища. И подали!
- Ты еще тот агитатор!
- Да, пропагандист я был классный. А в войсках капитан Дубасов всё настаивал, чтобы я был старшиной, а не рядовым, но я упрямо отказывался. Капитан имел настоящую офицерскую выправку, он хотел, чтобы мы были корифанами, и по пьянке всегда требовал, чтобы я прочел ему сатирические стишки про офицеров, изымал мои личные блокноты с виршами. За отказы быть старшиной меня даже сажали на Губу, потом назначали комсоргом, потом пытались выгнать из комсомола, но рота проголосовала против. Мужик Дубасов неплохой, у него была сладенькая фигуристая жинка, и мой кореш из Баку хвалился, что имел ее, когда что-то мастерил у Дубасова в квартире. Я этому тщедушному Тихону не верил, это всё армейские эротические фантазии. Рота наша была командировочной, мы сновали по всей области на разные мероприятия и работы, охраняли склады, отделывали дзоты на границе с Китаем, оформляли полигоны для стрельбищ и учений… Дороги, теплушки, «Уралы», вагоны, «Газ-66», палатки, вокзалы, пайки, выпивка, самоходы, стрельбища. С Китаем была напряженка, мы очень много стреляли – и ночью и днём. Я лучше всех стрелял, потому как был с училища – знал всю выправку, да и в школе всегда имел дело с оружием, отчим был военруком, и под кроватью в спальне валялись учебные автоматы, пулеметы, но и настоящие мелкашки, ружья. Я чертыхался, когда мыл полы. В войсках уже не любил оружие. Это было просто обременительное железо, которое постоянно таскаешь – в холод и слякоть. Но ротный меня на всех учениях ради показателей выдвигал то за пулемёты, то за гранатомёты… «Я приказываю и назначаю тебя старшиной. Это приказ!» «Мне плевать на приказы», - не выдерживал я на глазах у обалдевающей роты, и меня отправляли на Гауптвахту. Словцо иноземное.
- Капитан тебя любил, – подколола Маруся. - Но давай про этих двух девушек.
- Постой, паровоз. Но для всех офицеров я был каким-то укором – они знали, что меня не выгнали из училища, что я сам настоял, многие уже давно не хотели быть в армии, еще курсантами, но … Поэтому они и уважали мой поступок, но и…
- А куда им было деваться?
— Вот именно.
- А ты шагнул в пропасть…
- Ну, типа того. Потом Дубасова лишили звёздочки, убрали из партии, я тоже был участником его падения… Он дико запил, и как-то, стоя у бани вместе со мной и с кружкой пива, он сказал, показывая рукой во мглу на север и протягивая слова: «Знаешь, где бы ты был, если бы не я?» «Где?» «У-у-у, далеко, далеко. На Калыме, в Магадане». И он был прав, бедный офицер Дубасов, наверняка он не дал рапортного хода некоторым моим действиям, а так же оказался провидцем – я потом пожил в Магадане.
- Как же его жалко! А что в колхозе? – Да ни сколько Марусе не было жаль Дубасова.
- Как-то в столовке, эти две миниатюрные не-разлучницы (тогда никто не знал про лесбиянок) спросили мне в спину: «А вы на какой факультет поступили?»
- Так интеллигентно – на Вы?
- Всё начинается с культуры, - пошутил я. - Я ответил: «На Французский», хотя не было такого отделения. Может, они не знали, потому что отнеслись к этому ответу с почтением, и какой-то период меня в колхозе называли Французом.
- Наверное, из-за леопардового кепи.
- Ага. Это потом я узнал, что Французами какой-то период называли Пушкина, Набокова, Высоцкого…
— Это твоя Эстафета…
- Ты умница. То было после абитуры, перед первым курсом.
- Ты мог сделать большую карьеру – стать генералом, государственным обозревателем событий, кремлёвским пропагандистом…
- Змеюка, поздно соблазнять, - мы посмеялись.
- Ты кого-то из двух чпокнул? – глаза у Маруси дерзко сверкнули. – Не обеих же?
…Мне пришлось сделать паузу и продолжить:
https://vk.com/igor.galeev?w=wall116843062_14448