Как в Самайнову ночь разгорался костёр...

Как в Самайнову ночь разгорался костёр,
как к костру выходил неприкаянный вор.
Как в Самайнову ночь надвигалась беда,
и Охота неслась по горящим следам.

Пусть споёт менестрель о великой любви,
ты бродягу-певца за ту чушь не вини.
Он там не был, не знал о высокой цене,
что за трусость и ложь берут норны вдвойне.

Как иглой небосвод всадник-призрак прошил,
вышел вор на огонь, обогреться решил.
Но недаром уже стали ночи долги –
это время, когда раздаются долги.

Не видать никого у ночного костра,
в сердце тонкой змеёй завивается страх.
По пожухлой листве, не моргнув, чуть дыша,
между жизнью и смертью он делает шаг.

Из земли на него поднимается дух:
Что ты делаешь здесь, распроклятый крадун?
Отвечает: пришёл, не жалеючи ног,
расплатиться за всё и вернуть давний долг.

И смеётся костёр, и смеётся Самайн:
знать, близка к тебе слишком уж стала зима!
Слишком многое ты задолжал нам, дружок!

Он швыряет о землю заплечный мешок,
раскрывает – мешок полон брачных колец,
а ещё – шелковистых девичьих сердец.
И смеётся костёр: ай да вор, молодец!
И хохочут во тьме: ну и ну, удалец!
И к ногам льнёт колючая злая трава.
Он кричит: а теперь –мне моё отдавай!

Разыгрался костёр, забирай, говорит!
А в огне сердце вора, как порох, горит.
Ни на шаг больше не подойдёт к нему гость,
прожигает огонь его руки насквозь.

Ты сердца можешь сотнями в жертву нести,
но того, одного, тебе не обрести.
Лишь одно сможешь ты обменять на своё.
Ступай прочь, или будешь кормить вороньё!

Первый в этом году собирается снег.
Ему чудится в углях безудержный смех,
ему грезится в пламени всполох волос,
его мучит непроизнесённый вопрос,
его ест непрожитая давняя боль.
Обезумевший вор в огонь тянет ладонь...
Небосвод, словно кровью, луною умыт,
замолкает вдали стук небесных копыт.

Как Самайнову ночь обняла тишина,
только ворон реке эту сказку шептал,
только в небо неслась сиротливая тень,
только пела метель над костром из костей.