Серёга

События в этой истории реальные, но есть и небольшой вымысел. Имена героев изменены.
Приятного Всем прочтения!


Глава 1

Тяготы жизни

Послевоенные годы советской эпохи были непосильными и весьма тяжелыми для многих живущих крестьян, не только на селе, но даже и в городах. Необходимо было восстанавливать сельское хозяйство и налаживать быт. Ещё совсем были свежи в памяти голодомор на Украине и «закон о трёх колосках», массовые репрессии 1937 года и клеймо «враг народа», «кулак», которое вешалось чуть ли ни на каждого человека.
Не была жизнь сладка и после войны. Люди практически перешли на элементарное собирательство: липовый цвет, крапива, грибы, рыба, жёлуди, ягоды, листья лопуха, одуванчики, зверобой и многое другое людям служило как пищей, так и лекарством. Нельзя не упомянуть и мерзлую картошку, которую сельчане собирали на колхозных полях зимой (шайморы), и как доставали разбухшие зёрна кукурузы из мышиных норок. При этом в глухих деревнях, отрезанных напрочь от какой-либо цивилизации, не было элементарного лекарства, электричества и воды. Они лечись сугубо народными средствами, топили зимой снег для пищи, и жили при «лучине».
Но, не смотря на такое тяжёлое положение, пережив все эти лихолетья и военные беды, люди с большим оптимизмом смотрели в будущее и надеялись на лучшую жизнь. Все эти нестроения пришлось переживать нашим дедам и прадедам. Поэтому в большинстве случаев на местах деревенский люд был очень сплочён. Помогали друг другу не зависимо от материальной обеспеченности, поскольку все были в одинаковом, практически нищем положении, но зато с горящими сердцами и надеждой на светлое будущее и мирное небо над головой. Особенно тяжело было многодетным вдовицам и сиротам, потерявших на фронте своих кормильцев.
Поэтому деревенские мужики совместными усилиями рубили дома, отстраивали хозяйственные постройки и устраивали быт, в первую очередь, конечно же, помогая вдовицам и сиротам. Им собственноручно приходилось восстанавливать полуразрушенные строения или отстраиваться заново полностью, поскольку зачастую война выкашивала множество деревень почти целиком.

***

Героями этого рассказа из одной такой деревни, находящейся в 30 километрах от столичного города, стала семья Петра Николаевича и Антонины Андреевны.
Пётр вернулся с фронта в 1944 году с многочисленными осколочными ранениями в спину от взорвавшейся гранаты. После долгого лечения в госпитале и сложных операций Петру не смогли удалить все осколки. Один из них глубоко вошёл в область позвоночника, и его извлечение грозило полным параличом нижних конечностей. Поэтому молодой тридцатидвухлетний парень пришёл домой с фронта согнувшись и с осколком в спине. Супруги жили очень скромно, не смотря на то пособие, которое платилось Петру по инвалидности, но на двоих худо-бедно прожить было можно, до тех пор, пока не стали рождаться один за другим дети. К великому сожалению, первый ребенок, маленькая Ниночка, умерла в восемь месяцев от воспаления лёгких. Изначально они жили в старом изветшалом доме, в котором даже не было дощатого пола, было сыро и холодно из-за прогнившей на кровле деревянной щепы. Мелко счёсанная деревянная щепа, укладываемая одна под одну, ранее выполняла функцию нынешней черепицы. Так и жили они с пятью детьми, окна на зиму затыкали старыми онучами, поскольку в прогнивших шибеницах гулял ветер, пока в 1966 году Пётр с семейством не перешли жить в «новый пересыпанный» дом из старого хуторского сарая соседа, купленного у него за двести рублей. Домик был небольшим, но уютным: с двумя комнатами, половицей, грубкой, русской печью и большими полатями. Пётр работал до войны кузнецом, и сейчас, хоть и давали порой о себе знать старые боевые раны, он не выпускал из рук молот и наковальню. В деревне стояли колхозный коровник и конюшня. Пётр подковывал лошадей, изготавливал плуги, нароги, металлические завесы для ворот, клямки и разную деревенскую и сельскохозяйственную утварь. А поскольку на территории сельского совета его кузня была единственной, к нему приезжали и с окрестных сёл люди с различными заказами. Поэтому Пётр потихонечку начал подниматься с колен. Со временем семья обзавелась и домашними животными, держали корову, козу, поросёнка, кур, котов и собаку.
Как было описано выше, эта деревня также не осталась без добрых и отзывчивых людей. Каждая боль в отдельной семье сопереживалась общей болью и сочувствием. Каждая потеря родного человека принималась как своя собственная утрата и боль. В этот день в деревне прекращались всякого рода работы и увеселительные мероприятия из-за уважения к усопшему и его семье. День был полностью посвящен молитвенной памяти этого человека. Если случались радостные события, например, свадьба, то праздновали также всей деревней.
Практически каждая семья была многодетная, поэтому люди помогали всем, кто, чем мог. Чужих детей в деревне не было, были все свое, все родные. Вместе жили, вместе работали в колхозе, вместе убирали и сеяли, косили и сушили, ходили в школу, учились и росли. Двери в любой дом для любого ребенка были всегда открыты. Ни на одной двери никто никогда не вешал замков, жили честно и с доверием друг к другу. Такого Авраамового гостеприимства в нынешнее время, наверное, уже нигде и не сыщешь, особенно за трехметровыми заборами особняков, а в то время, хотя оно и было советское, и гонимое для христиан, но было как закон. Жили не по закону самолюбия и гордыни, а по закону совести, любви и уважения друг к другу. Словом, деревня была одним полноценным организмом, одной семьёй, если болел один член, болело все тело.
Но, не смотря на сплоченность и поддержку людей со стороны, всё же приходилось чуть ли не каждый день сталкиваться с различными испытаниями и переживаниями лично каждому в своей семье. В особенности, это касалось детей и их ежедневного похода в школу через лес. Не менее важно было и то, что бы они были всегда сыты и более-менее опрятно, тепло одеты. А одеваться то – особо было и не во что. Вещи переходили от старших к младшим. Лишних денег не было на обновки, поэтому вся одежда латалась и зашивалась. Зимой портянки примерзали к ногам в резиновых сапогах, а летом бегали босоногими по деревенской ухабистой дороге и сбивали ногти в кровь о камни, вымытые дождями и ручьями.
Как бы то ни было, но порой приходилось снова и снова прибегать к такому рациону питания, как было описано выше. Не всегда и не на всё хватало денег. Приходилось иногда и лебеду кушать, и мёрзлую картошку, а также пешком ходить за 30 вёрст в город за хлебом, как это делал раз в неделю Пётр. Бывало, суровой зимой и колодцы перемерзали, коих в деревне было только два, и вся километровая деревня оставалась без воды. Топили снег и таким образом готовили себе и животным пищу. Конечно же, большим подспорьем была своя корова и собственный огород. Каждый ребёнок уже ближе к пятилетнему возрасту знал свой «шесток» и род занятия в семье. Кто-то помогал отцу, а кто-то и матери. Не было распределения на мужскую и женскую работу. Если надо было стать в плуг или в косу, значит, становились, кто мог потянуть эту работу. Никто не ленился и не говорил, что потом сделаю, а становились и делали, поскольку знали, что от этого зависит их существование. Нередко Антонина Андреевна могла вровень с мужиками стать в косу и гнать свою полосу делянки, ни в чём не уступая мужикам, а Пётр Николаевич взять и подоить корову или приготовить обед.
Жизнь в деревне хоть и была нелёгкая, но зато веселая и дружная. Деревня была наполнена детьми до отказа. В каждой семье минимум было трое, а то и по восемь детей. Ребятня вся была при деле, никто не отлынивал от своих обязанностей. В школу ходили все вместе. Сама школа, до четвёртого класса, находилась в соседней деревне, за три километра, в жилом доме, где жила учительница. Тут была отведена отдельная комната с партами, где занимались дети. А уже базовое образование надо было получать в бывшем народном училище, школе, находящейся за четыре километра от деревни, недалеко от сельсовета. К сельсовету тогда принадлежали восемнадцать деревень, поэтому детей в школу ходило очень много. Автобусов школьных, для развоза их по домам, не было, как и в принципе самих дорог. Все дороги от окрестных деревень шли напрямую через лес и стекались в одну точку, на небольшую площадку, куда приходил на то время из города единственный автобус. В бывшей волостной деревне находились: клуб, останки сгоревшей во время войны церкви и отстроившейся только в начале двухтысячных годов, школа, магазин, почта, детский садик и местный ФАП с аптекой. По лесу можно было проехать и на «колёсах» с лошадьми, и пройти пешком. Вот так ходили и ездили по всяким житейским вопросам и нуждам через лес в центр все люди, а дети ходили в школу. А поскольку в то время по лесам бродило очень много диких животных (рыси, лоси, кабаны, лисы и волки), дети всегда собирались большими группами в начале деревни, вооружались палками и так все вместе проходили этот маршрут в обе стороны. Но если случалось кому-либо отстать от группы, тому приходилось бороться со страхом в одиночку. Эти километры казались бесконечными, и всякий раз, при любом шорохе, тебя пронизывало, словно иголками, насквозь. А в голове крутилась только одна мысль: «Только б не наткнуться ни на какого зверя». Как правило, вооружившись палками и дубинами, дети шли с большей уверенностью, чем те, кто ходил в одиночку. Не раз приходилось Вадиму, старшему сыну Петра и Антонины, сидеть на большом раскатистом дубе, сохранившемся до сегодняшнего дня, спасаясь от волков, а всё потому, что он оставался на дополнительных занятиях после уроков, как неуспевающий по различным дисциплинам, тогда как его сверстники уже были дома.
Уроки ребятня делала при керосиновой лампе, она излучала больше света, но при этом, если выпустить больше фитиль, она начинала сильно коптить и выделять едкий запах и черный дым, который садился сажей на стены и потолок. При отсутствии керосина приходилось использовать смолистую лучину, что было, не совсем безопасно, поэтому рядом всегда стояла вода, предохраняющая от пожара, который могли вызвать падающие угольки. В самом доме не было обоев, а только голые бревенчатые стены с Образами в красном уголке. В некоторых домах были глиняные полы. Бога чтили в деревне. В каждом доме была иконка Спасителя, хотя и время было безбожное, но большинство были крещёные. Бабульки царской православной закалки блюли этот вопрос очень строго. Нараспутии дорог в деревне стаял дубовый деревянный Крест, который сохранился и по сей день. Не раз партийные деятели и местные атеисты хотели его спилить, но он выстоял. Пилы и топоры тупились, но Крест остался. Это маленькое чудо имело место быть в истории этой деревни.

***

Так и жила семья Петра, пока не выросли дети и не стали появляться внуки. К 80-м годам дочери разъехались по городам, а сыновья остались при родителях. Вадим и Николай помогали отцу по хозяйству и оба работали механизаторами в колхозе. За хорошие показатели и достижения в работе Вадим получил должность председателя колхоза, а ещё позже стал во главе администрации сельского исполнительного комитета. Уже ближе к концу двадцатого века братья женились. Николай также вылетел из родного гнезда, а у Вадима родились двое детей – Елизавета и Сергей. Жили они по-прежнему в деревенском отцовском доме, правда, уже в более ухоженном. Пётр Николаевич в 1997 году почил от сердечной недостаточности. И остались жить Антонина Андреевна с сыном Вадимом и его семьей.;


Глава 2

Становление

После председательства в сельском поселковом совете карьера по служебной лестнице, уже не Вадима, а Вадима Петровича, очень быстро стала подниматься в гору. Он был очень целеустремленным и настойчивым человеком. Любил всегда все доводить до конца и скрупулезно решал и разбирался во всех тонкостях и вопросах, касающихся непосредственно его деятельности. За это его очень ценили и уважали коллеги. Он был на хорошем счету даже в мэрии. В начале двухтысячных годов Вадима Петровича избрали депутатом в родном сельском совете, а затем и вовсе он поднялся до градоначальника. Вот так из простого сельского мальчика, питавшегося лебедой, Вадим выбился в чиновники города. Но самое печальное было то, что он считал всё это своими личными заслугами. Якобы он всего добился сам, своей настойчивостью, целеустремленностью и упрямством, добился уважения и положения в обществе, минуя Бога, минуя родителей, минуя лихолетные годы, времена, проведенные при лучине и на старом дубе, – всё это кануло в лету.
Некоторое время Вадим Петрович ещё жил с семьей в старом загородном доме. Конечно же, дом преобразился с тех времен, но всё же старые подрубы давали о себе знать и требовали капитального ремонта или вовсе перестройки всего дома. Поэтому было принято решение переехать ближе к городу. Вадим Петрович купил большой дом в десяти километрах от столичной кольцевой и переехал туда жить со всей своей семьей и уже с очень старенькой мамой. Антонине Андреевне не хотелось выезжать из родного дома, но и оставаться одной тоже не было возможно, ей было уже за 80 лет. О Боге сразу все забыли, кроме Антонины Андреевны. Она забрала с собой образок Божьей Матери, который более сорока лет не выпускала из рук, и тихо молилась в своей комнате, благодарила Господа, что вывел их из нищеты, и просила чтобы дети и внуки всё же пришли к вере. И на её святых молитвах держался весь дом. Так получилось, что Пётр с Антониной не смогли окрестить Вадика в детстве, поэтому в семье он остался один некрещёный и, соответственно, его же дети тоже не были крещены. Так вот и молилась мать и просила милости Божьей об исправлении этой её ошибки молодости.
Сергей и Лиза, будучи подростками, которых не коснулась полуголодная и нищенская жизнь, почти сразу же воспользовались служебным положением отца и стали жить уже по новым законам современного общества. Если Лиза была все же ближе к матери и практически не выходила из дома, то Сергей был «бомбой» замедленного действия. Никто не знал, где она в очередной раз взорвётся. В городе для него были открыты все двери за счёт отцовского кармана. Сергей вёл разгульный образ жизни, не смотря на то, что ему уже было чуть ли не под тридцать. Не жил он своим умом, а только поддавался на уговоры таких же, как он сам, друзей и прокручивал отцовский капитал.

В одно прекрасное воскресное утро в доме Вадима Петровича, в фойе на первом этаже, была запланирована официальная встреча с чиновниками города. Вадим Петрович попросил своих домочадцев вести себя тактично и уважительно, как полагается в такой ситуации, но Сергея в этот момент не было дома. Он в очередной раз проводил своё время с друзьями в ночных клубах. Наутро, когда все гости были в сборе, и Елена Ивановна, жена Вадима Петровича, расставляла приборы на столе, вдруг, чуть ли не с ноги распахнулась дверь в фойе и в неё ввалился Сергей, пьяный и грязный. Минута молчания. У родителей и гостей округлились глаза от увиденного, а Сергей, не растерявшись во всеуслышание поприветствовал всех:
– О-опа! Привет всей честной компании! – и засмеялся, отдав честь под козырёк и притопнув ногой.
Он хотел было подойти к лестнице, ведущей на второй этаж, но, зацепившись ногой за перила, с шумом и бранными словами распластался на полу.
На лице Вадима Петровича поочерёдно поменялись все цвета радуги. Переговоры были сорваны. Вадим Петрович понимал, что эта ситуация может весомо повлиять на его карьеру, а присутствовавшие СМИ могут это разнести по всем телеканалам. Он, взяв в себя в руки, поднялся из-за стола, попросил прощения у сидящих, подошёл к сыну, помог ему подняться и сказал:
– Сынок, пойди наверх, приведи себя в порядок, у нас гости. Веди себя достойно. Затем, обратившись к охраннику Василию, сказал:
– Василий, помогите, пожалуйста, ему подняться по лестнице и приведите его в порядок. Пусть проспится.
Вернувшись к гостям, он ещё несколько раз извинялся, но всё уже было понятно и без слов. После сорванной встречи, удручённый и изнервированный, глава семейства утром собрал всех в фойе и вынес своё строгое решение:
– Вы, наверное, все хотите вернуться к похлёбке, – прокричал он, – и снова ходить в лохманах, пожалуйста, дверь открыта. Кого не устраивает нынешнее наше положение, возвращайтесь в деревню. Это касается, в первую очередь тебя, сынок, ты опозорил не отца, а в моём лице главу города. Собирай свои вещи и поезжай в деревню, опомнишься – приходи!
Эти слова, как гром среди ясного неба, поразили всех, но против отца никто не пошёл, кроме бабушки.
– Сынок, опомнись, это же твоё дитя, – сквозь слёзы сказала она.
– Мама, не вмешивайся, он не жил так, как мы, с голода не пух, щи не хлебал с талого снега и с волками в школу не ходил, а сейчас пусть задумается, пусть посидит без денег один и подумает. Я своего решения не отменю. Вот деньги на билет до деревни.
Вадим Петрович подошёл к сыну, положил ему в нагрудный карман купюру и ещё раз произнёс:
– Вы не представляете, через какие тернии пришлось мне пройти, чтобы вы сейчас все жили в достатке, а вы позорите меня.
Удручённый Вадим Петрович пошёл к себе в комнату и ещё долго не мог успокоиться, перелистывая в своей голове последние события.
Сергей также не стал перечить отцу. Он понимал свою вину, но не ожидал от него столь жёсткого поступка: отправить его в полуразрушенный дом в деревне. Он также осознавал, что его изгнание из отчего дома было равносильно приговору жизни на улице, поскольку жить в деревне он точно не собирался.


Глава 3

Безысходность

Как-то раз, одним летним утром на остановке общественного транспорта собралось множество людей в ожидании своего маршрута. Народ, как обычно это бывает с утра, кто как ожидал транспорт: кто-то непрестанно нажимал на клавиши мобильного телефона, кто-то курил, кто-то зевал, кто-то просто ходил, нервничая, по остановке, то взад, то вперед, поглядывая на часы, скорее всего, опаздывая на работу, а кто и дремал на скамейке. В общем, каждый был при своём занятии.
Вдруг утреннюю унылую «остановочную компанию» взбодрил пьяный паренёк, направлявшийся в сторону остановки с недопитой бутылкой водки и напевавший мотив советской песни «Катюша». Люди внезапно встрепенулись и всё своё внимание обратили на парня, который с грохотом плюхнулся на скамейку, чуть не свалившись с неё.
Это был Серёга, как он потом представился. На вид ему было лет 30-35, но в таком состоянии, в каком он находился, ему можно было дать и больше сорока. Он был наполовину раздетый: рубашка с незастёгнутыми рукавами держалась только на одной пуговице; шорты чуть выше колена и летние босоножки, больше похожие на сланцы. Локти, подбородок и колени его были счёсаны об асфальт в кровь, да так, что на коленях остались засохшие, грубые, кровяные подтеки, напоминавшие болезненный нарост на коре дерева. И вообще, внешний вид его был отталкивающим, и от него стоял неприятный запах немытого тела, перемешанный с запахом алкоголя. Люди, оказавшиеся рядом, начали постепенно отходить от него подальше в разные стороны. Серёга на скамейке остался сидеть вместе с мужчиной лет 45-ти, который, не смотря на все неудобства и дискомфорт, исходящий от соседа, все же остался сидеть в метре от него. Парень улыбнулся и протянул недопитую бутылку мужчине:
– Будешь? На, потяни, – и добавил: А ты почему от меня не отвернулся? Видишь, все, как один, убежали, а ты нет? На вот, выпей, молодец, уважаю тебя, ты настоящий мужик. Меня Серёгой зовут, если что.
 Мужчина посмотрел с недоумением на людей, которые, как сказал Серёга, убежали на несколько метров от него, и подумал про себя: «Почему так происходит в жизни, почему мы сами от себя отворачиваемся, почему никто не заговорил с ним и не узнал причину, по которой этот молодой, симпатичный парень, но уже заросший бородой, оказался в такой ситуации. Наверняка, у него есть семья и дети, а он вот здесь и скатился до нищеты и пьянства». Ему хотелось кричать на людей, но этот крик был у него в душе. Мужчина смотрел на всех, наблюдая за их поведением, а те, кто нос затыкал, прикрывая лицо рукой, кто просто ворчал и осуждал парня за непристойное поведение в общественном месте, а кто и вовсе высказывал прямо ему в лицо всё то, что о нём думал:
– О-оо, набрался с утра, милиции на тебя нет!
Тут же следом подхватила, в знак солидарности, другая женщина:
– Бедные жена и дети. Вот выйди за такого замуж, всю жизнь испоганит.
 Мужчина сидел и думал о том, что все обвинители этого парня также имеют своих сыновей и дочерей, и, кто знает, может, кто-то вот также и их обличать будет. Никто ни от чего не застрахован в этой жизни. Подойти помочь – некому, двадцать человек на остановке, а обличать все горазды.
На очередную реплику из толпы:
 – Пошёл вон отсюда, вонючка…, – мужчина не выдержал и сказал обидчику:
– Осуждать все горазды, а если бы это сидел твой сын, что бы ты тогда сказал? Может, у парня проблема серьёзная есть, а вы все на него навалились, как свора собак. И кто вы после этого, люди??? Нет, не люди, а нелюди!
В ответ на защиту мужчина лет пятидесяти ответил:
– Тоже мне, нашёлся защитник сирых и убогих. Возьми его к себе и усынови, пьянь эту. От него за версту несёт.
– Не зарекайся, неизвестно, каким завтра сам будешь, вспомнишь тогда эту ситуацию. От греха осуждения во стократ больше смердит, нежели от немытого тела. Может, этот парень телом и согрешил, а душа его чистая, как у младенца, а ты его грязью поливаешь.
Неизвестно, сколько бы эта перепалка продолжалась, пока Серёга не попытался подняться со скамейки, но, поднявшись, он снова чуть не рухнул. Тогда мужчина, сидевший рядом и заступавшийся за него, подхватив парня под руку и усадив его обратно на скамью, сказал ему:
– Ты пока присядь, отдохни малёк, а эту отраву больше не пей. Меня Никодимом зовут, я при храме работаю. Если хочешь, приходи к нам в церковь, я тебе адрес напишу.
Никодим достал из своего портмоне визитную карточку и положил её в нагрудный карман рубашки Серёги, а на предложение выпить с ним ответил:
– Я православный христианин и поэтому не отвернулся от тебя, а пить это я не буду, потому что – это яд.
Серёга ухмыльнулся ему в ответ и сказал:
– Дядя, ну ты даёшь, какой же это яд, что ты несёшь, это же полный улёт, кайф!
– Да ты уже наполовину мёртв. Телом и разумом ты жив, а душою погибаешь, где твой нательный крестик?
– Я некрещеный, – немного помолчав, ответил Серёга, – и про Бога нам никто не рассказывал.
– Вот и плохо, что не рассказывал. Надо теперь самому думать, что для тебя лучше и спасительней будет – Церковь или бутылка. Только запомни, – продолжил Никодим, – все то, что ты потребляешь сейчас внутрь в виде спиртного, даже пиво, можно назвать одним выражением – «напиток сатаны». Выпивая постоянно его, человек уподобляется животному, скоту безсмысленному, ходящему на четырёх лапах и смотрящему в землю. Бесы радуются такому состоянию падшего человека, а его Ангел Хранитель сокрушается и плачет об увядающей и заблудшей душе, катящейся в пропасть адову. Человек, как венец творения Божьего, созданный по образу и подобию Его, должен ходить прямо на двух ногах и взирать на небо, горнее, Отчее место, а пьяницы приравниваются к самоубийцам, которые медленно, но уверенно губят свою плоть и душу.
До этого возбуждённый народ, стоявший на остановке и осуждавший парня, сейчас наблюдал за диалогом между «проповедником и пьяницей». И создавалась даже такое впечатление, что некоторые люди на работу уже и не торопятся, ожидая кульминационной развязки.
Серёга что-то бормотал про себя. Он был тоже удивлен таким поворотом событий, но под воздействием спиртного ещё до конца так и не понял, причём тут животное к нему. Он был даже возмущён, что его какой-то незнакомый мужик назвал скотом безсмысленным, но затем успокоился.
– Ты пойми, братишка, – продолжил Никодим, – всё это зелье – в угоду бесам. Если ты им упиваешься, значит, тем самым потворствуешь «этим товарищам» и становишься автоматически их рабом, забывая при этом, что ты – Чадо Христово, и то, что Господь любит тебя. Выпивая стакан за стаканом, ты приносишь себя в жертву бесам, тем самым распиная в очередной раз Господа своим грехом винопития.
– Полной альтернативой «бесовского напитка», – закончил своё нравоучение Никодим, – является Причастие Святых Христовых Тайн, Крови и Тела Христова. Принимая их и соблюдая заповеди Господни, ты унаследуешь Царствие Небесное и сможешь спасти свою душу, а если будешь продолжать служить сатане, потеряешь её навеки. Так что у тебя есть свободный выбор кому служить.
Парень от таких речей незнакомца практически протрезвел, внимая каждому его слову. Люди потихоньку стали разъезжаться, но самые любопытные оставались наблюдать за дальнейшим развитием событий. Увидев вдали приближающийся свой автобус, Никодим поднялся со скамейки и напоследок обратился к Серёге:
– Жду тебя завтра, в воскресенье, в храме по указанному в визитке адресу. Надеюсь, ты сделаешь правильный выбор.
Автобус подъехал, Никодим попрощался с парнем и уехал. Серёга ещё долгое время сидел на остановке, переваривая всю информацию. В голове у него была такая каша, что он просто не мог прийти в себя. Серёга сидел как столбик, словно его связали по рукам и ногам верёвкой, и он не мог пошевелиться. Никто ещё до этого времени так с ним не беседовал и не рассказывал о Боге, как этот незнакомый человек. Все только над ним насмехались и упрекали в его никчёмности. А этот человек отнёсся с пониманием и даже какой-то родительской заботой.
Рассматривая визитку, Серёга хотел было допить содержимое бутылки, поднеся её к устам, но в один момент его рука резким движением отдёрнулась. Он вспомнил про яд и швырнул бутылку в урну.
– Яд, – ещё раз произнёс Серёга, – не буду больше-ее.
У стоявших ещё до сих пор нескольких человек на остановке и наблюдавших за парнем с самого начала, промелькнула на лицах радостная улыбка. А кто-то и произнёс:
– Не выпил, сдержался, дай Бог, образумится.
Одна бабушка подошла к парню и по-матерински ласково обратилась к Серёге:
– Послушай, сынок, – сказала она, – ты не пропускай мимо ушей этих слов, которые сказал тебе наш алтарник. Он закончил семинарию и готовится стать священником. Я его знаю, я хожу в ту церковь, где он прислуживает.
– Священником? – удивился Серёга, – но на бумажке написано поо-ноо-марь, – протяжённо прочитал тот.
Бабушка улыбнулась и сказала:
– Это по-церковному, так правильно будет. А ты сходи в храм, только на трезвую голову.
Парень поблагодарил бабулю, поднялся со скамейки и пошёл. В глазах его были видны накатившиеся слёзы. Те полчаса, проведённые на остановке, перевернули всю его жизнь, вывернули всего его наизнанку. Больше всего его поразило даже не то, что его осуждали и укоряли люди, он уже как-то с этим свыкся, но то, что впервые за несколько месяцев пребывания его в таком состоянии кто-то заступился за него, увидел в нём человека и наставил его. Этого он даже не слышал от своих родителей, а тут незнакомец отнёсся к нему, как к родному брату, с любовью и заботой. По большому счёту, он до сих пор не смог ещё прийти в себя от того, что с ним только что произошло. Он просто шёл и бормотал себе под нос: «Зелье, яд, животное, Христос, церковь».
Никодим, сидя в автобусе и смотря в окно, тоже думал про Серёгу и, как будто, сам себя убеждал и молился: «Придёт, я уверен, придёт. – Господи, вразуми и помилуй раба Твоего, Сергия».
 

Глава 4

Просвещение

Воскресенье. Божественная Литургия. Служба началась с возгласа отца Валерия к чтению Часов. Народ потихоньку стал подтягиваться к центральной части храма: кто покупал, а затем ставил на подсвечники свечи, кто ещё дописывал поминальные записки, а кто и приклонялся к святыням, коих в храме было большое множество: иконы, мощевики. Служба началась, люди приобщились к соборной молитве и практически никто, кроме сестры Варвары, стоящей за церковной лавкой, не заметил прихода Серёги. Эта была та самая бабуля с остановки, которая приглашала его в храм. Серёга, правда, пришёл трезвым и более-менее опрятно одетым, хотя на нем были всё те же самые вещи, но они казались уже не такими грязными, как в прошлый раз. Увидев Варвару, он сразу же узнал её и улыбнулся. В этот момент священник читал Священное Евангелие, и Варвара, приложив указательный палец к своим устам, дала понять Серёге, что сейчас в храме разговаривать нельзя. После прочтения Евангелия, он всё же подошёл к сестре и спросил про Никодима. Та посоветовала ему дождаться окончания Божественной Литургии и попросила его тихонечко постоять в сторонке и помолиться вместе со всеми. А сама в душе радовалась и про себя благодарила Господа, что привёл его к храму: «Господи, Слава Тебе! Он пришёл, молодец! Помоги ему воцерковиться и стать на путь спасения».
Сам же Серёга стоял в храме и, не понимая ни одного слова из того что слышал, ощущал внутри себя ни с чём несравнимую лёгкость и чувство полёта, как будто он сейчас взлетит. В одно мгновение исчезли все переживания, страхи и волнения, позабылись все печали и проблемы. Он находился в таком состоянии благодати Божьей, что весь его предыдущий разгульный образ жизни, «кайф», который он испытывал при курении кальяна и употреблении наркотиков, просто был придорожной пылью, по сравнению с тем, что он испытывал сейчас. На лице его читалась неописуемая радость от того, что у него творилось на душе. Он даже не заметил, как быстро пролетели полтора часа богослужения, и после краткой проповеди отца Валерия люди стали подходить к целованию Креста. «Слава Богу, – продолжала молиться про себя Варвара, – Господь коснулся его сердца».
– Сергий, – позвала она его, – подойди и ты приклонись к Кресту и возьми у батюшки благословение.
Серёга, как и повелела ему служительница храма, пошёл вслед за другими людьми. Батюшка его уже издали приметил, когда тот ещё стоял у колоны и молился. Он сразу догадался, что это Сергий, о котором рассказывал ему брат Никодим. Когда паренёк подошёл к священнику, тот благословил его Святым Распятием и велел подождать в сторонке. После полного окончания службы батюшка вместе с Никодимом вышли из алтаря и подошли к Серёге. Отец Валерий пригласил парня на трапезу к себе домой. Никодим не был особо удивлён этому поступку батюшки, поскольку знал, что настоятель был очень гостеприимным и добродушным человеком. К тому же, совместная воскресная трапеза после богослужения была уже неотъемлемой традицией этого прихода. Все служители храма, по желанию, могли присоединиться к ней и пообщаться о житейских наболевших проблемах непосредственно с отцом настоятелем.
Трапезный стол всегда устраивали в доме священника матушка Нина с дочкой Екатериной. Домик был небольшой, в метрах трёхстах от храма, деревенского типа, старенький сруб, но очень уютный и намоленный. Всюду висели иконы и лампадки. Стол накрывали в тёплое время суток всегда на улице под навесом. Вот и сейчас, хотя и стоял сентябрь месяц, но на улице было по-летнему тепло и светило солнышко. Пока все служители вместе с батюшкой подтягивались к дому, на столе уже стояла большая кастрюля с борщом, а в духовке томилась курочка.
Серёге очень понравилась та атмосфера, в которую он окунулся с головой. На душе его была неописуемая радость. Он увидел совершенно другую сторону жизни. Ему было с чем сравнить, поскольку он жил в богатой семье и позволял себе всё то, что по православным меркам и канонам было мерзко перед Богом. Он привык жить во грехе, а эта сторона жизни ему была ещё неизвестной и непостижимой. Серёга сейчас понял, что есть и другая жизнь, жизнь – с Богом. Он увидел счастливые лица людей, почувствовал неописуемую радость и благодать, которая витала среди них, он почувствовал любовь к себе среди совершенно незнакомых для него людей и семьи священника. И самое интересное то, что эти чувства к нему были не фальшивыми и лицемерными, а самыми искренними, которых он даже не испытывал от своих родственников.
Трапеза ещё продолжалась, когда Никодим отозвал в сторонку отца Валерия и попросил его о ночлеге для Серёги и ещё о возможности помочь ему приобрести тёплые вещи и обувь, ведь на улице уже была осень.
Отец Валерий немножко постоял в размышлении, поглаживая свою седовласую бороду, и, неожиданно для Никодима, с немного дерзкой интонацией заявил:
– У нас нет богадельни, чтоб принимать всех бездомных и ухаживать за ними. Мы его накормили, и пусть идёт себе с миром. Не благословляю.
Конечно же, батюшка это сказал не всерьёз, он просто хотел посмотреть на реакцию Никодима, как тот поведёт себя в такой ситуации, как его сердце на это отреагирует, и достойного ли приемника он себе готовит для служения Господу и людям. Никодим же, не зная хитрого замысла священника, от неожиданного ответа настоятеля весь затрясся, на лбу появилась легкая испарина, и голос его задрожал. Он с недоумением и неприсущим для него возмущением в голосе сказал батюшке:
– Отче! Как же так…? Вы, что же такое говорите? А как же накормить, напоить, одеть, посетить в больнице и темнице ближнего своего, – вдруг выпалил Никодим, вспомнив одну из притч Христовых, – я не согласен с этим, это не правильно!
От волнения в голосе, Никодим даже поперхнулся.
– Вы знаете, отче, – продолжил он, – пусть этот грех непослушания будет на мне, за то, что я ослушался и не исполнил Вашего благословения. Я так не могу поступить. Где же ещё, как не в доме Божьем, этот человек может найти себе помощь и спасение? Я не хочу быть как тот левит, который прошёл мимо умирающего.
Никодим закончил свою речь, вспомнив очередную притчу Господню, и уже с опущенной головой хотел было отойти от священника, когда тот со всей присущей ему отцовской любовью, обняв Никодима за плечи, с улыбкой глядя ему в глаза, произнёс:
– Вот теперь я вижу в тебе достойного для меня преемника в служении на ниве Господней. Теперь я в тебе окончательно уверен, что ты не бросишь человека в беде. Конечно же, – продолжил батюшка, – окажи ему все услуги. За одеждой и обувью обратись к сестре Татиане, возможно, кто-то из прихожан пожертвовал что-либо для нуждающихся. Приведи брата Сергия в человеческий вид и посели его в сторожке при храме, пусть поживёт пока там.
Отец настоятель благословил Никодима Крестным Знамением на добрые дела и вернулся к трапезному столу. Трапеза закончилась благодарственной молитвой, и все люди потихоньку, набравшись Божьей благодати, стали расходиться по домам. Серёга же свою первую ночь провёл в чистой постели в сторожке при храме.

 
Глава 5

На пути исправления

Так проходили дни и недели. Серёга оставался при храме, и отец Валерий благословил его работать сторожем на приходе, поскольку бывший сторож по состоянию здоровья был вынужден покинуть эту должность. На приходе очень быстро привыкли и полюбили Серёгу. Он оказался совершенно неплохим парнем, просто в прежнее время богатая и разгульная жизнь захлестнула его сердце и душу грехом. Он не мог даже себе дать отчёт в том, что практически всегда творил беззаконие. Совесть его молчала, и он просто не знал, что есть и другая сторона жизни, насыщенная щедротами и Божьей благодатью, в которую он сейчас окунулся. В данный момент, осознавая всё то, что с ним произошло в последнее время, а именно, просвещение и наставление его на спасительный путь, Серёга, который никогда и ни от кого до тридцатилетнего возраста не слышал про Бога, удивлялся сам, как изменилась его жизнь. Он не только узнал о Боге, но и стал работать и жить при храме. С этого момента все прихожане и церковные служители не называли его Серёгой, но – братом Сергием, что очень нравилось ему и ласкало его ухо.
Казалось бы, что жизнь сейчас потихоньку у Сергия налаживается, но, всё же, на душе у него постоянно скребли кошки. Его мучили воспоминания о прошлой жизни, он думал о доме, о родителях, о том, что было бы с ним, если б он не повстречал тогда Никодима, и многое другое. Было столько каши в голове и неразрешённых вопросов, что по ночам он долгое время не мог уснуть. Поэтому Сергий, когда ему выпадала возможность пообщаться с Никодимом или батюшкой, старался всегда воспользоваться этим моментом. Вот и сегодня, в субботу, после всенощного бдения Никодим зашёл в сторожку к Сергию передать «ссобойный узелок», приготовленный Екатериной для него в подкрепление телесных сил.
Сергий, который никогда и никому не рассказывал о своём прошлом и родителях, вдруг раскрылся полностью перед Никодимом и рассказал ему, как он жил в семье, в богатом и обеспеченном доме, как он оказался на улице, в нищете, и какому богу он служил. Разговор был долгим, и уже практически перевалило за полночь. Никодим остался с Сергием в сторожке, и они разговаривали почти до самого утра.
– Вот скажи мне, братишка, – спросил Сергий у Никодима, – почему я должен прощать обиду тем, кто меня не любит, идёт против моих принципов, тем, кто меня практически голым выставил за ворота собственного дома, отправив меня жить в старую холодную халупу в деревне?
Сергий начал свой рассказ, и глаза его постоянно наполнялись слезами, и он периодически отирал их рукавом рубашки, при этом всхлипывая и тяжело вздыхая.
– Почти за полгода, проведённых на улице, – продолжил Сергий, – мои родители ни разу мне не позвонили. Я целый месяц скитался по городу, ел с подаяния, спал на лавках в скверах и парках, не раз по мне ходила «ментовская дубинка», чуть не превратился в пьяницу и не скатился в бездну. Я для них умер? Неужели я для них перестал существовать?
В очередной раз, шмыгнув носом, Сергий на время замолчал, но потом, глотнув воды, снова хотел продолжить разговор, но Никодим перебил его своим вопросом:
– Расскажи мне о себе, о своей боли, тебе легче станет, не стоит её носить всегда в себе. Возможно, вдвоём, с помощью Божьей, мы вместе попробуем найти ответы на твои вопросы и переживания.
– Хорошо, – ответил Сергий.
Минутное молчание с очередным всхлипыванием, и Сергий достал мобильный телефон, начал искать в нём фотографии.
– Вот, это мои отец и мама.
Никодим от удивления подпрыгнул с табуретки. На фото был высокопоставленный чиновник города, всеми известный политический деятель, не раз мелькающий в различных новостных телепрограммах.
– Ахх... так это ж… – мэр города! – с удивлением воскликнул Никодим.
– Да, это мой папа, а вот это – мой дом, – продолжил Сергий, – здесь живёт моя родня: мама, папа, сестра Лиза, бабушка и до определённого времени я там жил, пока меня отец не выгнал из дома в деревню. Но я там жить не смог. Холодно, сыро и мыши вокруг. Хата старая и уже ветхая. Денег не было даже на хлеб, вот и пришлось ехать в город и скитаться по улицам, как бомж.
На фото был большой дом катеджного типа в два этажа с красивыми резными окнами, балконами и террасой.
– Никто, в последнее время, как отец получил свою должность, никогда из нас ни в чём не нуждался, – продолжил Сергий, – у нас всегда было всего вдоволь, но вот про Бога никто и никогда не вспоминал, кроме бабушки. Она одна советской закалки старушка и всегда любила ходить в церковь, даже тогда, когда мы жили в деревне, и ближайшая церковь от нас была в нескольких километрах. Отец атеист, в Бога не верит, и поэтому все живущие в доме, даже прислужники, не заводят на эту тему никакого разговора, а в доме даже нет ни одной иконы.
– А как так получилось, что тебя отец выгнал из дома? – перебил его Никодим.
– Я, грешным делом, вёл разгульный образ жизни, хотя на тот момент я и не осознавал, что это грех. Я сын чиновника, почему же мне было не козырять перед сверстниками своим положением. У меня были деньги, я выпивал, курил, кутил с друзьями по дискотекам, казино, ночным клубам и барам. Были девочки, кальян, наркотики, всё то, что, на мой сегодняшний разум, развращало человека. При этом я тратил сумасшедшие деньги отца и не раз портил его служебную репутацию. Последний раз я прямо дома сорвал ему деловую встречу, явившись в пьяном угаре после очередной вечеринки. Это была, наверное, последняя капля терпения моего отца и он, дав мне мелочь на автобусный билет до деревни, выставил меня за дверь, сказав: «Когда ты образумишься, тогда и приходи».
– Мама с бабашкой плакали, но отец был твёрд в своём слове и решение не отменил. Друзья, узнав о моём положении, и что я остался без денег и жилья, сразу же от меня отвернулись. В кабаки меня тоже уже не пускали. В общем, я остался один, и пришлось скитаться по городу. Сын мэра города стал бомжом.
Сергий рассказывал про себя, как на исповеди. Каждое его слово сопровождалось вздохами и всхлипываниями, как будто он сейчас произносит последние слова в своей жизни. Настолько это было искреннее покаяние, что Никодим чувствовал, как его самого кидало то в жар, то в холод. Эта была генеральная исповедь не перед ним, и даже не перед священником, это была слёзная молитва к Господу о прощении, как в притче о блудном сыне, о прошлых годах его несознательной жизни без Бога. Так и крутились в голове у Никодима слова из притчи: «Господи, прости и помилуй, согрешил я пред Небом и пред Тобою…».
Никодим слушал Сергия до конца, не перебивая, и только изредка поглаживал его по плечу, как бы успокаивая и сопереживая ему в знак утешения. Когда Сергий замолчал, Никодим сам долгое время не мог собраться с мыслью и прийти в себя от услышанного. Он не мог подобрать нужных слов и найти правильный подход и ответ на столь долгую и трогательную исповедь. Он хорошо понимал, что когда-нибудь сам станет священником, поскольку закончил духовную семинарию, и будет принимать у прихожан исповедь, поэтому к таким моментам надо быть готовым всегда и знать, что правильно ответить человеку, который ждёт от тебя утешения и поддержки. Главное, не нагрубить и не осудить, а поддержать, успокоить, дать правильный совет. Вот и сейчас у Никодима такой момент настал, это, так сказать, было его первое боевое крещение, хоть не в качестве священника, но уже почти ставленника. Батюшка давно ему предлагал рукополагаться сначала в дьякона, а затем в сан священника, ибо уже сам был в возрасте, а достойного приемника не видел на своём приходе, но Никадим всё тянул с ответом, и самой главной причиной была та, что он не мог себе найти достойную спутницу жизни. Наконец, Никодим, не зная с чего начать свою речь, произнёс:
– Слава Богу за всё!!! Дивны дела Твои, Господи!
Сергий вздрогнул, как будто к нему поднесли оголённый провод. Он не понял, что же тут дивного и за что благодарить?
– Почему ты так сказал? – Как же так? Я же мог заболеть и погибнуть, что тут дивного?
Никодим, увидев возмущение на лице Серёги, да, именно Серёги, потому что он сейчас напоминал не взрослого дядьку, а маленького зарёванного мальчика, которого обидели, улыбнулся, взял его за руку и успокоил. Сергий в очередной раз хлебнул воды и пересел с табуретки на кровать, уткнувшись лицом в подушку. Никодим пересел к нему поближе и сказал:
– Братишка, вот подумай сам, за что мы сейчас должны поблагодарить Бога, и какие чудеса Он для тебя сотворил. Ты же сейчас не на лавке в парке, и не с бутылкой в руках, не в кабаке с развратными дамами, а в доме Господнем, окружён любовью и заботой. Ты был мёртв душой и ожил, ты был потерян для Господа во грехе, и нашёлся, пришёл, вернулся в Отчий Дом к Отцу Небесному.
Никодим долго ему ещё рассказывал о библейских притчах и о Господе. Сергий успокоился, но поначалу он не воспринимал слов Никодима всерьёз, думал, что тот сошёл с ума, когда сказал: хорошо, что так получилось, и твой папа выгнал тебя из дома, и что он, Сергий, должен за это благодарить Господа. Уткнувшись в подушку, Сергий слушал Никодима, а перед глазами промелькнуло всё его детство, вся его сознательная жизнь. А вспомнить было что. Была и нищета, и голод, девяностые годы, разбой, жили в бабушкиной старенькой избушке, ходили в ту же самую деревенскую школу, что и отец, словом, детство было не ахти. Потом папа выбился по карьерной лестнице, построили дом в пригороде. Вроде, стала жизнь налаживаться, но появились не только новые друзья, новые потребности, но и новые проблемы. Хотелось вырваться из той деревенской клетки, из нищеты на волю, как птица, и, когда у отца появились деньги, такая возможность ему представилась. Вот и попробовал. Сергий, анализируя свою жизнь с жизнью библейского блудного сына, нашёл много общего с ним, и поэтому он ещё больше расстроился и затосковал по дому и по родителям. Видя печаль в глазах Сергия, Никодим ещё раз улыбнулся и сказал:
– Родной мой! Не тоскуй и не печалься, скоро мы навестим твоих родных, если ты захочешь. А пока давай представим себе, что бы было, если бы ты остался дома и продолжал жить прежней жизнью, какая бы польза тебе была от этого? Господь тебе показал две стороны жизни на земле: ад и рай. Так, как ты жил раньше, – это ад, а сейчас ты в раю. Как тебе больше нравиться? «Каждый святой храм, – как сказал старец Иустин, – это частичка неба на земле. Когда измучит тебя жизнь мирскими проблемами и земным адом, поспеши в храм, войди в него и вот – ты вошёл в рай, ибо храм всегда полон Ангелов, и они будут охранять тебя».
Никодим улыбнулся, и на лице у Сергия, впервые за долгое время, тоже проблеснула незаметная улыбка.
– Ад потому, что всё то, что ты упомянул в своем рассказе, это есть смертные грехи, которые оскверняли не только твоё тело, как храм Божий, но и душу, – продолжил Никодим. – Изгнание из отчего дома было тебе лекарством, горькой пилюлей, чтоб через земные мытарства ты вылечился, изменился и пришёл к Богу. Господь открыл тебе через страдания дорогу к храму, постучался в твою сердечную дверь, на которой висел амбарный замок, и ты впустил Его в своё жилище, в своё сердце и душу. Поэтому не оглядывайся назад, на прожитую греховную жизнь, не жалей той жизни, ею управляло зло, гордыня, греховные страсти и привычки. Сожги её в сердце своём, как Господь сжёг Содом и Гоморру, не возвращайся назад и не оборачивайся, не жалей прошлого даже в мыслях, ибо, как жена Лота, превратишься в соляной столб. Ты сейчас с Богом и должен жить по Его святым заповедям и ходить по стопам истины. Воротись назад к отцу и матери в дом свой, припади к стопам их с молитвенными словами библейского сына, и я уверен, что отец твой не только телёнка приготовит, но и перстень на палец тебе свой оденет.
Многое Никодим ещё рассказывал Сергию, приводя примеры и из Священного Писания и из жизни, упоминал различные притчи и житейские истории, тем самым вразумляя его. Тот слушал и понимал, что всё, что с ним происходило, это была не какая-то случайность или нелепые совпадения, а, как сказал Никодим, – Промысел Божий. Дело оставалось за малым: вернуться домой. Но возникала другая проблема: как сказать отцу о том, что он нашёл спасение в Церкви Христовой, когда тот о храме и о Боге слышать не хотел. Одно успокаивало Сергия, что весомым аргументом для отца будет то, что его блудный сын жив и здоров и что завязал с прошлой греховной жизнью.
После такой исповеди Сергий уснул, сидя на кровати, уткнувшись лицом в подушку, лежащую на его коленях. Рассветало. На небе уже появлялось зарево от восходящего солнца. Впечатлённый таким глубоким рассказом Сергия, Никодим долгое время не мог прийти в себя. Он прилёг на соседнюю койку, но уснуть не мог. Его постоянно мучила одна мысль: «не пойдёт он к отцу, побоится, это точно. Надо самому сходить в дом чиновника. Господь поможет. Завтра схожу после Литургии и трапезы, только возьму адрес у Сергия и благословение у батюшки. Интересно, как примет меня мэр»?
После таких размышлений, Никодим не заметил, как задремал, но утренний колокол, зазывающий людей на богослужение, разбудил их обоих.


Гл. 6
 
Возвращение

После Божественной Литургии Никодим, заменившись с Татьяной в воскресной школе, помолившись и взяв благословение у священника, втайне от Сергия, который в данный момент помогал матушке Нине на огороде, отправился в дом чиновника. Он намеренно не переоблачался в светскую одежду, а поехал к градоначальнику домой в подряснике, скуфейке и легкой тёмной жилетке, что бы выглядеть, как представитель Церкви, поскольку в выходной день мэр мог бы не принять дома простого человека.
Дом Вадима Петровича был за городом, в километрах десяти от кольцевой дороги, поэтому, чтобы доехать туда быстрее, он воспользовался услугами такси. Приехав на место, Никодим, у которого перехватывало дыхание от волнения и язык становился ватным, ещё раз мысленно помолившись и перекрестившись, нажал кнопку звонка на воротах особняка.
Долго ждать не пришлось, практически сразу Никодим услышал металлический стук ключа, проворачивающегося в замочной скважине. Ворота распахнулись и перед ним, как в фильмах-боевиках, восстал охранник, одетый по форме во всём чёрном и с наушником в ухе.
– Вы по какому вопросу и к кому? – спросил тот.
– Я представитель православной церкви из города, хотел пообщаться с Вадимом Петровичем, – чуть не заикаясь, отрапортовал послушник.
– Подождите, пожалуйста, минутку, я доложу о Вас, – сказал охранник.
В этот момент на террасу из дома вышла молодая девушка лет двадцати пяти, изумительной красоты, стройная, со светлыми распущенными волосами до пояса: «Наверное, Лиза, сестра Сергия, какая же она красивая»! – пронеслась мысль в голове Никодима.
– У нас гости, Василий? – спросила тоненьким голосом девушка у охранника.
– Да, Елизавета Вадимовна, – монах.
– Монах? – с удивлением переспросила Лиза. – Таких гостей у нас ещё не бывало. Были всякого рода попрошайки, даже цыгане, но монахи впервые, – с сарказмом и ухмылкой добавила она.
Лиза подошла к воротам, отпустила Василия и сама заговорила с Никодимом:
– Вы, наверное, пришли просить денег для монастыря у папы, правильно?
– Нет, Вы немножко не так поняли, – стал оправдываться Никодим. – Я представитель храма, меня зовут Никодим, я хотел пообщаться с Вашим папой по другому вопросу.
Никодим по прежнему очень сильно волновался, и его сердце просто выскакивало из груди, только теперь он уже не знал от чего больше, либо от того, что перед ним стояла Лиза, которая сразу же ему понравилась, либо же от предстоящей беседы с мэром.
– Очень приятно, меня зовут Елизавета, я приглашу папу, – сказала та, и, кокетливо улыбнувшись Никодиму, пошла в сторону террасы.
Лиза уже начала подниматься по ступенькам, как из дома вышел высокий, статный, симпатичный мужчина в махровом халате и тапочках с чашкой кофе в руке.
– Лизонька, дочка, кто там? – спросил Вадим Петрович.
– Это к тебе папочка, – монах Никодим.
 – Монах? – удивился тот.
Вадим Петрович застучал кофейной ложечкой по чашке, якобы размешивая уже почти остывший кофе, и нервно, чуть слышно, вполголоса сказал: «принесла его нелегкая, наверное, денег для монастыря просить будет».
Но, сдержавшись от какого-то внутреннего негодования на церковника, подойдя поближе к воротам, он проявил вежливость, тактичность и гостеприимство, поприветствовал гостя и пригласил его пройти с ним к беседке, куда сам и направлялся, чтобы попить кофе.
– Кофе, чай? – вежливо предложил Вадим Петрович, гостю.
– Кофе, если можно, – ответил Никодим.
Вадим Петрович позвал Лизу и попросил приготовить «дорогому гостю» чашечку кофе, а сам деликатно поинтересовался о причине его несогласованного визита и к тому же в выходной день.
– Я так полагаю, – начал свой диалог мэр, – Вы пришли просить денег для монастыря. Если так, то не в обиду будет сказано, денег нет. Бюджет в государстве маленький, да и кризис в стране.
Никодим, переборов в себе страх и волнение, впервые слегка улыбнувшись и почувствовав в себе больше уверенности, ответил:
– Нет, дорогой Вадим Петрович, я не за деньгами пришёл, и вовсе я не монах, а помощник священника, и пришёл я к Вам по поводу Вашего сына Сергия.
В этот момент Лиза, спускаясь по ступенькам террасы с кофе, услышав разговор отца с Никодимом про брата, чуть не уронила чашку, а бабушка Антонина Андреевна, поливая цветы в комнате Сергия на первом этаже, выскочила прямо к беседке с лейкой в руках. Вадим Петрович, до этого момента державший марку высокопоставленного чиновника и хозяина дома, из гордого и важного человека моментально превратился в большого ребёнка. Глаза его наполнились слезами, и он грешным делом подумал о самом худшем, что могло произойти с его сыном. Вадим Петрович схватил обеими руками Никодима за плечи и с трепетом в голосе спросил:
– Что с ним, где он? Он жив? Я выгнал его из дома в деревню, но там он не появлялся, мы не раз туда ездили, а номер его телефона заблокирован. Связаться с ним мы никак не можем. Я мог бы по своим каналам подать его в розыск, но СМИ разнесла бы и приукрасила информацию по-своему на всю страну. Я выгнал его за то, что он вёл разгульный образ жизни, и сейчас себе места не нахожу.
Никодим, видя всю накалившуюся обстановку, рассказал всё, что произошло с Сергием, с момента его встречи на остановке общественного транспорта.
– Вы не переживайте, всё с ним хорошо. Он жив и здоров, но мог и погибнуть. Мы нашли Вашего сына нищим, голодным и пьяным. Отец Валерий, настоятель нашего храма, сделал всё, что мог, для того, чтобы привести состояние Сергия в норму, он дал ему приют и послушание. Сейчас он живёт и работает при нашем храме. Господь через скорби привёл Вашего сына к Богу, а иначе бы он со своими друзьями и прежним образом жизни действительно бы пропал. Домой он не хочет возвращаться, поскольку боится Вашего гнева относительно веры в Бога. Сергий осознанно принял православную веру и крестился.
Антонина Андреевна, услышав новости от «монаха», до этого державшая лейку обеими руками, от радости даже упустила её, и, сложив руки как при покаянной молитве, возблагодарила Господа, осенивши себя крестным знамением:
– Слава Тебе, Господи, Слава Тебе.
Вадим Петрович, отпустив плечи Никодима, вдруг крепко его обнял и, поцеловав парня в голову, сказал:
– Дорогой мой человек, спасибо тебе за приятную новость, вези нас в храм, если он боится ехать домой, мы сами к нему приедем в дом Божий.
Во дворе дома все засуетились. Вадим Петрович побежал переодеваться, забыв в беседке на столике недопитую и пролитую чашку кофе, бабушка ещё некоторое время стояла в оцепенении и сморщенными от глубокой старости губами тихо шептала молитву. Лиза, чтобы немножко разрядить обстановку, радушно вручила Никодиму кофе и предложила ему пересесть поближе к дому на кованую скамейку под окном.
– Василий, – громогласным голосом крикнул Вадим Петрович из распахнутых настежь окон своей комнаты, аккурат выходивших на роскошный яблоневый сад хозяина, – готовь машину, мы едем. И еще, собери самых красивых и сочных плодов, и побольше, мы едем в дом Божий.
После услышанных слов глаза Никодима округлились от удивления. Он и представить себе не мог, что недавний гонитель церкви сейчас едет в дом Божий с дарами благодарности. Никодиму вдруг вспомнился Савл из Дамаска, который гнал христиан и всячески противился распространению христианской веры на земле, но впоследствии, по промыслу Божиему, стал великим апостолом Павлом. Он хотел было заговорить с Елизаветой, которая протирала столик в беседке от пролитого отцом кофе, уж больно она ему понравилась, как у ворот дома появилась роскошная дама. На вид ей было лет пятьдесят, в шикарном платье, и, как ни странно, в большой шляпе с полями, защищающими лицо от солнечных лучей, хотя солнца, как такового, и не было, напротив, была уже прохладная погода, и дело двигалось к осени. Это была мама Лизы и Сергея Елена Ивановна, вернувшаяся с дневной прогулки от подруги.
– Что случилось? – увидев Лизу, взволнованно спросила она, – почему у нас ворота открыты нараспашку, что за суета, и кто этот молодой человек в чёрных одеждах?
Лиза хотела ответить матери, но, не успев открыть и рта, она увидела отца на террасе, пулей выскочившего из дома в одном ботинке, с незастёгнутыми пуговицами на пиджаке. Второй ботинок он держал в руке и нервно пытался развязать на нём завязавшийся на узел шнурок.
– Леночка, ангел мой, мы едем в храм Божий, Серёжка нашёлся, он жив и здоров. Брат Никодим нас туда отвезёт.
Оторопевшая от услышанного, Елена Ивановна некоторое время не могла прийти в себя: ангел, храм, Сергей, брат Никодим – всё у неё перемешалось в голове. Она стояла с полуоткрытым ртом и не могла произнести ни слова, пока её не дернул за рукав охранник Василий.
– Елена Ивановна, – сказал тот, – машина подана.
Через двадцать минут «кортеж» мэра был у ворот храма.

***

Поскольку время было ещё не позднее, немножко за полдень, людей в храме оставалась ещё много, к тому же отец Валерий готовился к Таинству Крещения. Пока Сергий проводил подготовительные мероприятия к самому Таинству, батюшка вёл огласительные беседы с восприемниками и говорил им напутственные речи. Стоит отметить тот факт, что на днях, по случаю празднования одного из двунадесятых праздников, отец Валерий благословил Сергия на ношение стихаря и пригласил его в алтарь в качестве пономаря.
Почти за четыре месяца пребывания Сергия на приходе он настолько приобщился к церковной жизни, что с содроганием тела и души вспоминал прошлую жизнь и свой разбушевавшийся на то время неукротимый нрав. Сейчас он постоянно присутствовал на всех богослужениях, причащался Святых Христовых Тайн, принял святое Крещение и стал полноценным членом приходской общины. А у отца Валерия назревал вопрос о благословении его учиться в семинарии.
Конечно же, атеистически настроенная семья градоначальника, не знавшая, кроме бабушки, каких-либо церковных установлений, главной целью поездки для себя ставила встречу «блудного сына с отцом». И никто в тот момент не думал о том, что сейчас в храме будет происходить еще одно рождение живой души во Христе, через святые Таинства Миропомазания и Крещения.
Семья мэра уже с улицы увидела Сергия через открытые двери храма. Вадим Петрович чуть было не позвал его своим громким и властным голосом, кинувшись бегом к ступенькам храма, но был остановлен бабушкой Антониной Андреевной.
– Сынок, держи себя в руках, ты не дома, и не в мэрии, а в храме, –сказала она, – здесь действуют не светские законы, а Божии.
 Поднявшись в храм и увидев сына в церковном облачении, Вадим Петрович по наставлению бабушки взял себя в руки, и, поборов в себе неприязнь ко всему церковному, подошёл к сыну. Они несколько секунд просто стояли в оцепенении и молча смотрели друг на друга. Казалось, что на тот момент в храме повторяются события тех давних библейских времен, что перед отцом стоит блудный сын с поникшей головой и просит у него прощения: «Согрешил я, Отче, на Небо и пред Тобой. Возьми меня в наемники свои».
Когда у обоих из глаз покатились слёзы, они обнялись и долго стояли в таком положении, пока отец Валерий не дал возглас на совершение Таинства Крещения. После самого Таинства ещё долгое время счастливое семейство общалось в подсобке у Сергия.
– Прости меня, сынок, за то, что я выгнал тебя из дома, – сказал отец, – я виноват перед тобой, я долгое время не мог найти себе покоя, вспоминая тот злочестивый день.
– Нет, папа, – ответил Сергий, – ты ни в чём не виноват, это я виноват перед всеми вами, что доставлял вам много хлопот и переживаний. Теперь я Вам говорю спасибо. Ведь если бы всё продолжалось, как и прежде, возможно, сейчас я не стоял бы перед вами. Через твоё мудрое решение, папа, я нашёл себя и Бога.
После такой торжественной встречи Вадим Петрович с Сергием и отцом Валерием ещё долгое время гуляли по территории храма. Батюшка рассказал об исторической ценности храма, о его старости и ветхости. Поскольку храм строился ещё в царские времена, он требовал капитального ремонта крыши и стен, частично пола. Батюшка рассказал о своём становлении как священника на путь служения Богу и людям, и много чего душеполезного, для того, чтобы хоть как-то маленьким отголоском зацепить душу уже бывшего атеиста и направить его на путь исправления и покаяния. После завершения всех церковных мероприятий Вадим Петрович пригласил отца настоятеля к себе домой в гости за трапезный стол.

***

После таких насыщенных воскресных событий, в доме мэра был устроен шикарный обед, правда, упитанного тельца на нём не было, но всё же угощение было царское. По обычаю, во главе стола всегда восседал отец семейства, затем мужчины и только потом женщины по обе стороны стола. Но в этот раз было всё иначе. Во главе стола Вадим Петрович посадил отца Валерия, и впервые за долгое время отцом Валерием была прочитана молитва на начало вкушения пищи. И хоть все от этого были далеки, и никто практически не знал слов молитвы «Отче Наш», все дружно повторяли молитву за батюшкой. И не было в тот момент никакой неприязни и раздора. Пропажа «блудного сына» и его возвращение через Бога домой поменяла конкретным образом главу семейства. Бабушка была на седьмом небе от счастья, и, когда уезжали отец Валерий и Никодим, она взяла у батюшки благословение и поцеловала ему руку.
– Всей целью моей жизни, – обратилась она к священнику, – было то, чтобы привести мою семью к Богу. И я уже порой стала отчаиваться, но усердно молилась. Благодаря Вам и промыслу Божьему, молитвы мои были услышаны. Спасибо Вам за все.
Антонина Андреевна, не переставала гладить руки священника, а из глаз её текли слёзы радости и благодарения. Не осталась в стороне и мама Сергия Елена Ивановна, она также отблагодарила батюшку и передала гостиницы его семье.
За трапезой отец Валерий очень много говорил о Боге, о смысле жизни, о Таинствах Церковных, о Крестном знамении и многих иных необходимых для христианина вещах. День заканчивался и, когда счастливое семейство, проводив дорогих гостей, батюшку и Никодима, вернулось к праздничному столу, они ещё долгое время при свете ночных фонарей в беседке наслаждались прекрасными минутами совместного общения, которое было утрачено на долгое время. Сергий рассказывал родителям о своих грешных приключениях и чудесном исцелении от вредных и пагубных привычек, о спасительной беседе с Никодимом на остановке и о своём становлении в лоне святой церкви.


Глава 7

Возрождение

Спустя некоторое время, весьма неожиданно, без какого-либо согласования с настоятелем прихода к храму подъехала строительная техника с лесами и различными материалами. Бригада строителей шустро распределилась по объекту, разгрузила машину и готова была приступить к работе. Увидев священника в рясе, вышедшего с храма, бригадир Филипп подошёл к нему спросить: с чего начинать работы по реставрации храма.
– Вы тут главный? – Спросил Филипп оторопевшего от удивления отца Валерия.
 – Да-а, – как бы с неуверенностью ответил батюшка. – А вы откуда такие шустрые тут? – Я, вроде, никого не нанимал, да и денег на какие-либо работы у нас нет. Храм бедный, прихожан мало, поэтому пока с серьёзными работами необходимо повременить.
 – Ты, Батя, лучше скажи, с чего нам начинать ремонт. Про свои сбережения не волнуйся. У нас есть официальное распоряжение из мэрии: восстановить это здание из руин как историко-культурное наследие и достояние города.
Отец Валерий ещё от большего удивления просто хлопнул руками и взмолился Богу. На лице у него появились одновременно и слёзы, и улыбка. Он готов был от радости расцеловать Филиппа и всю бригаду, а заодно и Вадима Петровича. Именно мэр принял такое решение: восстановить храм за счёт государственного бюджета и причислить его в число достопримечательностей города. А буквально на днях сильными порывами ветра была повреждена кровля храма. Старый, потрескавшийся со временем шифер и полусгнившую обрешетку уже не держали гвозди, и поэтому храм подвергался ещё большему ветшанию. Наступила осень, и продолжительные осадки в виде дождя и мокрого снега наносили ещё больший вред стенам и церковной утвари. Сам храм был очень высоким, метров пятнадцать в высоту, и, конечно же, отцу настоятелю устранение этих неполадок было весьма затруднительно. А тут – такое счастье!
– Господь услышал мои молитвы, соколики! – С радостью в голосе воскликнул «Батя». – Вот и начнем с крыши.
Храм был реставрирован полностью. Аккурат до наступления заморозков всё закончили. Оставались кое-какие внутренние работы, но они уже были некспеху. Из мрачных и обшарпанных, а местами и с зеленоватыми подтёками с крыши стен, храм был вновь поштукатурен и покрашен в ярко алый цвет – в цвет Пасхальной радости. Так захотел батюшка. Кровля вся была заменена на новую и покрыта черепицей. Внутри стены храма были также отштукатурены и покрашены в белоснежный цвет. Отреставрирован был и иконостас. О таком убранстве храма отец Валерий мог только мечтать. К Рождеству Христову храм преобразился до неузнаваемости.
Брату Никодиму, наверное, повезло больше всех в этой истории. Он не мог упустить Богом данную ему возможность поухаживать за Лизой. Хоть та и была кокеткой с немного завышенной о себе самооценкой, но всё же она не противилась встречаться с Никодимом, поскольку он ей тоже нравился. Они часто гуляли по парку, вдоль набережной и кормили с рук лебедей и уток, рассказывали смешные истории и небылицы, и очень быстро сдружились. К тому же, их встречам способствовала еженедельная трапеза по воскресным дням, устраиваемая её отцом после Божественной Литургии. Каждое воскресенье Вадим Петрович ждал дорогих гостей у себя. Ему нравились речи отца Валерия и его лучезарная улыбка. Мэр заряжался от него, как от батарейки, на целую рабочую неделю, и при этом, незаметно для себя, казалось, светился от счастья. К тому же, на работе у него также дела пошли более слаженно. Спустя некоторое время, после еженедельных продолжительных бесед Вадима Петровича с отцом Валерием, все живущие в доме градоначальника, включая и охранника Василия, приняли Таинство Крещения.
Бабушка только разводила руками и не могла нарадоваться от всего происходящего. Она только безмолвно сама в себе молилась и благодарила Бога за такое чудо: «Господь мой и Бог мой утешил меня, грешную, на склоне лет моих. Из горделивой, непреступной, как скала, атеистической семьи в один день привёл всех к вере. Слава Тебе, Боже мой, Слава, Тебе»!
Сергий продолжал прислуживать при храме и всячески помогал отцу Валерию, а также не оставлял и матушку Нину без поддержки, взяв на себя послушание помогать ей на огороде. К тому же, ему очень нравилась её дочка Екатерина, которая впоследствии, после окончания Сергием духовной семинарии, собиралась стать его будущей матушкой.

***

Таинство Венчания совершалось в новом отремонтированном храме. На церемонию съехалось множество городского руководства и духовенства. В тот день Вадим Петрович и Елена Ивановна одновременно выдавали замуж дочку Елизавету за Никодима и женили сына Сергия с Екатериной.

01.04.2022